Лорел Гамильтон 11 страница

Первым обрел голос Ричард:

– Я тебе сделал больно?

Я хотела было ответить «нет», но эндорфины уже начали уходить из крови. И зарождалась между ногами ноющая боль. Мике я бы сказала: «Немножко», но Ричарду ответила:

– Нет.

У него‑ то заморочек куда больше, чем у Мики.

Его рука неуклюже погладила мне бедро, будто он ею не слишком хорошо владел. Потом она скользнула между ног. Я сказала, полусмеясь:

– Нет‑ нет, не надо. Еще не надо.

Он поднял руку – я увидела кровь у него на пальцах.

– Я тебе сделал больно?

Его голос уже звучал более уверенно и не так посткоитально.

– И да, и нет.

Он сумел приподняться на локте:

– У тебя кровь, Анита. Это было больно.

Я посмотрела на его пальцы.

– Немножко, но это была хорошая боль. Теперь вот только это заболит, я сразу вспомню, что мы делали.

Лицо его замкнулось, и он смотрел на кровь у себя на пальцах, как на улику.

– Ричард, это было чудесно, прекрасно. Я не знала, что ты раньше так сдерживался.

– Вот и надо было сдержаться.

Я тронула его за плечо:

– Ричард, не надо. Не делай плохо из того, что было хорошо.

– У тебя кровь, Анита. Я тебя так оттрахал, что теперь у тебя кровотечение.

Я думала было сказать одну вещь, но не знала, лучше от этого станет или хуже.

Он отодвинулся от меня, сел на край ванны, свесив ноги, и смыл кровь.

– Да ничего со мной не случилось, Ричард, честно.

– Ты же не знаешь наверняка, – ответил он.

Я приподнялась – с ноющей болью глубоко внутри. Может быть, более сильной чем обычно. На мраморе была кровь, но не слишком много.

– Если это и все, то ничего страшного.

– Анита, у тебя никогда не было раньше крови после секса.

Пришло время истины. Я только надеялась, что выбрала правильный вариант.

– Нет, была.

Он посмотрел на меня, наморщив лоб.

– Нет, не было.

– Была, просто не с тобой.

– С кем… – начал он, и сам закончил: – С Микой?

Было видно, что это ему очень не нравилось.

– Да.

– И вот столько было крови?

Я кивнула и села. Эндорфины уходили быстро, мрамор холодил кожу. Я протянула руку Ричарду:

– Помоги мне обратно в ванну залезть.

Он принял ее почти машинально, как будто в этом было нечто большее, чем он хотел бы. Он помог мне спуститься в ванну, и я тихо ойкнула от боли. Да, некоторая травма есть, несомненно, но нельзя сказать, чтобы меня сильно порвали. Такое у меня бывало с Микой. Я не хотела бы такой брутальности каждую ночь, но иногда вполне могу выдержать, а когда это в подходящий момент, то бывает даже восхитительно.

– И так серьезно тоже бывало?

– Да не так это серьезно, как ты говоришь, Ричард. Какие‑ то разрывы есть, но не то чтобы меня порвали.

– Не вижу разницы.

Я легла в воду, опустилась в нее, расслабив пострадавшие части тела. Как ни странно, болело только внутри. Ноющая боль ушла из мышц, смытая волной секса и ardeur’а. И то хорошо.

– Я хотел тебя поиметь, Анита. Оттрахать изо всей силы. Это я и сделал.

– Правда, было чудесно? – спросила я.

Он кивнул:

– Да, но если тебе так пришлось, подумай, что я мог бы сделать с женщиной, не защищенной вампирскими метками. Просто с человеческой женщиной.

Я опустилась в воду так, чтобы намочить волосы, потом села, чтобы посмотреть на него. Очень у него вид был грустный и потерянный.

– Я слышала про такие случаи, Ричард. Сломанные тазовые кости, раздавленные внутренние органы, пострадавшие, которых потом сшивали хирурги.

– Когда мы с людьми, нам всегда приходится быть осторожными.

– Я слышала.

– А я не знал, можешь ли ты такое перенести, Анита. Не знал, сломаю тебя или нет. И мысль, что я могу тебя трахать до самых таких глубин, которые для прикосновения не предназначены, – мысль эта возбуждала. Я не хотел этого делать, но сама возможность заводила невероятно. Это же психоз?

Я моргнула, не зная, что сказать.

– Совсем не уверена, что это психоз. Ты же этого не сделал? Просто об этом думал, эта мысль тебя возбуждала, но ты же не стал рвать меня пополам, чтобы ее осуществить. Это как жестокие фантазии: в реальности ничего сексуального в них нет, но сама мысль об этом, мысль о насилии в разгар секса – она может резко повысить уровень секса.

– И ты меня не боялась?

– Нет.

– Почему?

– Я знала, что ты не станешь меня травмировать.

Он снял презерватив и сказал:

– На нем кровь.

– Я не травмирована, Ричард. Во всяком случае, не больше, чем мне хотелось.

Честно говоря, может, и больше. Приятная боль между ногами – это хорошо, но начинало болеть уже ближе к пупку. Это означает обычно, что вы переусердствовали. Но Ричарду я не могла этого сказать.

Он посмотрел на меня:

– Ты только что вздрогнула от боли.

Я закрыла глаза, плавая в воде.

– Не понимаю, о чем ты.

Вода шевельнулась – это Ричард влез в ванну. Я села, но он уже стоял надо мной – и что‑ то было зловещее в том, как он надо мной навис. Почти все время мне удается не замечать, как он огромен во всех смыслах, но иногда – вот как сейчас – он мне это показывал. Он не старался меня запугать – то есть не думаю, что старался. Такой цели, во всяком случае, у него не было.

Неотмирная энергия потекла от него, будто снова нагрели воду. Я отодвинулась, села у стенки ванны. Встать – это бы не помогло, он бы все равно надо мной высился. Кроме того, у меня начало сводить судорогой живот – или то, что ниже, так что непонятно, смогу ли я стоять, не согнувшись. А это не помогло бы. Неужто травма, настоящая травма? Не тот вопрос, который мне бы хотелось задавать по необходимости.

– У тебя серьезные повреждения?

Как‑ то слишком близко оказался этот вопрос к тому, о чем я только что подумала. Я попыталась вернуть щиты на место – от секса они иногда слетают вмиг.

Ричард встал на колени, уперся руками в стенку по обе стороны от меня. От этого у меня опять внизу напряглось, и это было больно – я чуть не вскрикнула. Смогла сдержаться, но он приблизил ко мне лицо и спросил:

– Тебе больно?

– Ричард, пожалуйста, не надо, – шепнула я.

– Тебе… больно?

Его сила всплеском прошла сквозь меня, и я действительно вскрикнула – не от удовольствия.

– Если не будешь держать силу в узде, можешь пробудить моего волка, – сказала я сквозь стиснутые зубы. Во‑ первых, мне было больно. Во‑ вторых я начинала злиться.

Он придвинулся еще ко мне и сделал глубокий вдох – обнюхивал меня. Его сила теплым и влажным жаром обдала меня, и я закрылась щитами, как могла, от него, от его силы, от всего этого. Я представляла себе камень, кирпич, складывающий стену, за которой можно спрятаться и выставить ее на пути у Ричарда.

Он заговорил прямо мне в щеку, обжигая горячим дыханием:

– Боль имеет запах, ты это знаешь?

– Нет. Да.

Я сама себя когда‑ то учуяла, когда зверь впервые проснулся во мне.

– Тебе… больно?

Он произнес эти слова медленно, с расстановкой, и губы его шевельнулись у моей щеки.

Снова меня ударило судорогой, я сдержалась, чтобы не согнуться пополам. Мне стоило усилий сидеть в воде, когда он ко мне прижимался, и не реагировать. Он намекал, что чует мою боль. Ликантропы часто умеют чуять и ложь. Поэтому я сказала единственную правду:

– Да.

Он меня поцеловал в щеку и сказал:

– Спасибо.

Потом встал и вылез из ванны, взял полотенце из кучи, которая вроде бы тут всегда есть.

– Куда ты? – спросила я, хотя, честно говоря, была готова к его уходу.

– От тебя.

От следующего приступа боли я позволила себе согнуться. И не стала делать вид, что мне не больно. Он хочет быть сволочью – пожалуйста. Когда я подняла голову, Ричард уже завернулся в полотенце вокруг пояса. Всю свою потустороннюю энергию он вобрал в себя, и если закрыл свою наготу, то закрыл больше, чем тело.

– Я пошлю за врачом.

– Нет, пока не надо.

– Почему?

– Потому что еще может пройти.

Он наморщил лоб:

– Ты говоришь так, будто такое уже бывало.

– У меня бывали схватки, хотя и не такие сильные, но они проходили.

– Мика.

Это имя прозвучало как ругательство.

– Да.

Надоело мне щадить его самолюбие. Честно говоря, сейчас мне и сам Ричард малость надоел.

– Он всюду меня опережает.

– Ничего Мика не делал такого, чего у тебя не было бы возможности сделать раньше.

– Опять моя вина?

– Опять твой выбор.

Я не смогла скрыть напряжения в голосе. Ладно, пусть знает, как мне больно.

– Ох, как мне это нравится, – сказал он.

Я нахмурилась, прижимая руки к животу:

– Что?

– Вот эта сдавленность твоего голоса. Последний раз я ее слышал у Райны.

– О чем ты? – нахмурилась я сильнее.

– Ты знаешь, что Райна была садисткой и бог один знает, кем только не была, но она еще и любила боль. Она любила грубый секс с обеих сторон: и чтобы она, и чтобы ее.

Сильнее нахмуриться я уже не могла, и потому сказала:

– Я это знаю. У меня некоторые ее воспоминания, если ты помнишь.

– Это да, в тебе ее мунин. Ее призрачная память.

Мунины – это память предков у вервольфов. Когда умирает волк, стая разъедает усопшего по кусочкам, и он уходит в вечную память группы. По‑ настоящему, а не ритуально – хотя вервольфы редко умеют «говорить» так напрямую, как я с мунином Райны. Считается, что мунин дает доступ к памяти предков, возможность посоветоваться с вековой мудростью, но Райна изо всех сил старалась мною овладеть. Но я почти научилась всегда держать ее в себе. Она в этом смысле не была как мои звери или как ardeur. Я умела держать ее в клетке. Правда, когда я использовала ее силы, был риск, что она вырвется.

– Ты с ее помощью вылечила ожог от креста на руке. Может быть, она и сейчас поможет тебе исцелиться?

Я посмотрела на Ричарда. Крестообразный ожог на руке был у меня блестящим шрамом на века. Целительский дар Райны я сумела сохранить в себе – этот дар был одной из причин, что Ричард решил сделать ее мунином, а не бросил ее тело гнить. Пусть она была садисткой, пусть пыталась убить нас обоих, но сила у нее была огромная. И поэтому иногда мне удавалось использовать ее способности для лечения себя и других, но каждый раз за это надо было дорого платить. Или болью, или сексом, а то и тем, и другим.

Я покачала головой:

– Вряд ли удачная мысль использовать ее прямо сейчас.

– Ты видела воспоминания обо мне с нею?

– Кое‑ какие. Я старалась тут же от них уйти.

– То, что мы делали сегодня, последний раз мне удалось сделать с нею..

Он смотрел на меня с лицом почти умиротворенным и ждал.

– Тебе ее не хватает?

– Мне не хватает кое‑ чего, с ней связанного. Ты вспомни, Анита, я был девственником. Я не понимал, насколько необычно то, чему она меня учит.

– Не с чем было сравнить?

– Вот именно.

– Есть другие позиции, Ричард, где ты можешь дать волю своей дикости и это не приведет к таким травмам. И отчасти дело в том, что ты не делаешь это так грубо во время ardeur’а. Потому что ardeur лишает меня способности защищаться.

– Ты не понимаешь, Анита? То, что я тебе сделал больно – мне это и мерзко, и желанно. Мне желанен этот сдавленный от боли твой голос. Меня возбуждает мысль о том, что это мое тело такое с тобой сделало. Вот возбуждает и все. Что я такой большой, такой мощный, такой бурный, что сейчас тебе внутри больно. Ты права, если травмы достаточно серьезны для больницы, ничего приятного для меня не будет. И я не буду радоваться. Райна попыталась научить меня радоваться такому, но в конце концов ей для этого пришлось обратиться к Габриэлю.

Габриэль командовал местными леопардами‑ оборотнями, пока я его не убила. Он в тот момент пытался меня изнасиловать и убить перед снимающей кинокамерой. Райна была тогда не на сцене, она его только подзуживала. Отличная была парочка в этом нижнем круге ада. И их обоих я отправила в ад одновременно в ту ночь. Вот такое вот двойное свидание.

– Да, Габриэль это любил настолько, что был серийным убийцей.

– И Райна тоже, – сказал Ричард. – Хотя не ее тело, не в худших вариантах.

– Мне говорили, что хороший доминант бондажа и покорности никогда не просит у покорных того, чего они сами не сделали бы добровольно со своим телом.

– Таково правило, – согласился Ричард, – но мы же оба знаем, что Райна не была хорошим доминантом.

– Да уж, – согласилась я.

– Схватки легче? – спросил он.

– Да, а откуда ты знаешь?

– У тебя лицо становится спокойнее, ты уже не хватаешься так за живот. И я видел, как с такой же болью справляется Райна, часто видел. Она говорила, что ей во мне нравится именно это: что я умею бывать грубым именно так, как ей хочется, и насколько ей хочется.

– Давай на будущее договоримся: никогда больше не трахай меня так сильно в этой позе. О’кей?

Он кивнул:

– А какая поза тебе бы понравилась?

Я хотела ответить – не нашла сразу слов. Потом подумала, как это сказать.

– Я бы не хотела такого бурного секса каждую ночь. После такого вот сеанса нужно не меньше суток, пока захочется снова чего‑ нибудь.

– Тебе нужно кормить ardeur каждые несколько часов.

– Есть более мягкие способы его кормить, Ричард.

– С Микой – нет.

– Хорошо оснащенный мужчина совершенно не обязан быть грубым, Ричард.

Он кивнул:

– Ты права.

Мы переглянулись, и что‑ то в его лице вызвало у меня вопрос:

– А Райна просто тебя имела как хотела, да?

Он кивнул:

– Именно так. И когда она обнаружила, что я люблю бурно, она уж постаралась, чтобы эту потребность я ни с кем не мог удовлетворить, кроме нее. Она хотела сохранить меня при себе, Анита, и не попытайся она подключить Габриэля, я мог бы с ней остаться.

– Не мог бы, – сказала я.

Он посмотрел на меня грустно:

– Откуда ты знаешь?

– Потому что ты – хороший человек, и не будь Габриэля, был бы кто‑ то другой или что‑ то другое. Райна не могла противостоять искушению толкнуть человека за его рамки. Она бы и тебя толкала, пока ты бы не сломался. Она со всеми так делала.

Он кивнул, сделал глубокий вдох, от которого качнулись его широкие плечи.

– Пойду помоюсь в душе.

Я хотела, чтобы он ушел, но… он же так старался. И он спас меня от Марми Нуар.

– Можешь помыться здесь.

Он покачал головой:

– Нет, не могу.

Мне это показалось странным:

– Почему?

– Потому что меня радует мысль, что я сделал тебе больно. Очень радует. И не доверяю себе – а вдруг я еще раз тебе сделаю больно?

– Я скажу «нет», Ричард. А ты уважаешь слово «нет».

Он кивнул:

– Но я знаю, как мы друг на друга действуем. Я не верю себе, что не попробую снова тебя соблазнить, чтобы втолкнуться туда, где ты еще кровоточишь после первого раза. – Он закрыл глаза и вдруг содрогнулся с головы до ног. Вряд ли от отвращения к тому, что ему хотелось сделать, нет, это была дрожь предвкушения. Он был честен со мной и с собой насчет того, чего ему на самом деле хочется.

– Я иногда люблю грубость, Ричард, но не настолько. Ты уж прости.

Он кивнул и грустно мне улыбнулся.

– Райна приучила меня радоваться сношениям, слишком грубым для любой другой. Натэниела она приучила любить боль такую, при которой мало кто выживает.

– Я знаю.

Он покачал головой:

– Нет, не знаешь. Ты думаешь, что знаешь, но ты даже представить себе не можешь. Я видел немножко того, чему она научила его радоваться.

– Он вроде бы не говорил, что ты его с ней видел.

– Повязка на глаза, затычки в уши и в нос. Чтобы он не видел, не слышал и не чуял, кто в комнате. Однажды она позвала меня, пыталась заставить себе помогать, но пытать – это мне никогда не нравилось. Райна была очень разочарована.

Я проглотила слюну и попыталась придумать, что сказать. На ум ничего не приходило.

– Не знаю даже, что тебе сказать.

– А я не знаю, зачем рассказал. Хотел тебя потрясти? Хотел, чтобы ты хуже думала о Натэниеле? Обо мне?

Он покачал головой и снова направился к двери.

Я готова была к его уходу, потому что не знала, как вести себя при таком его настроении, а секса мне уж точно больше не хотелось. Сильные схватки прошли, но внутри болело, и еще какое‑ то время поболит.

Он остановился, взявшись за ручку двери.

– Ты заметила, что большинство мужчин в твоей постели – это те, с которыми была она?

– Я об этом не думала.

Он повернулся, глянул на меня через плечо:

– Жан‑ Клод был с ней и с Габриэлем: эту цену она потребовала с него. Ты знаешь, что Джейсона она сделала вервольфом?

– Да.

Это воспоминание было у меня с Джейсоном общее. Она его привязала к кровати и резала ножом, пока трахала. Плевать ей было, выживет он или умрет. Я была у нее в голове в этом воспоминании, и ей было наплевать. Она была из того материала, из которого делают серийных убийц: собственное удовольствие было ей дороже жизни Джейсона.

– Сильнее думай, Анита, сильнее, – раздался шепот у меня в голове.

Я вздрогнула – внизу живота шевельнулась боль.

– Ладно, Ричард, иди, о’кей?

– Что случилось?

– Не надо было мне о ней думать.

– Она с тобой говорила?

Я кивнула.

– Ты думаешь, что совладала с нею – может быть, так оно и есть. Но тебе стоит вот о чем подумать: Жан‑ Клод, я, Джейсон, Натэниел – все мы принадлежали когда‑ то Райне. Может быть, не без причины тянет к тебе ее прежних любовников?

С этой очень неприятной мыслью он и вышел, закрыв за собой дверь. Я была рада, что Ричард занимается психотерапией: это ему явно помогало. Беда только, что он вроде бы хотел меня в это занятие втянуть, а я не была к этому готова.

Я быстро вымылась и тут поняла, что у меня в этой ванной нет одежды. Халат‑ то остался лежать в куче возле кровати. Класс. Я одним полотенцем обернула волосы, другое, побольше, обмотала вокруг тела. В низком росте есть свои преимущества – полотенце закрывало меня от подмышек до лодыжек. Самое смешное же было в том, что кто бы там в спальне ни был, меня каждый из них видел голой хотя бы раз. Надо было мне просто войти, взять одежду из шкафа, ни на кого не обращая внимания, но этого я не могла. Не могла, и все тут. Собственная нагота меня все‑ таки смущает. И бывают дни, когда я понимаю, что всегда будет смущать.

А хуже того: пистолет мой остался снаружи, в спальне. Без одежды я еще как‑ то проживу, но то, что пистолет я оставила в другом помещении, показывало, как сильно на меня действует Ричард. Он заставляет меня забывать о себе, даже забывать такое, чего никто другой меня бы не заставил забыть. Почему‑ то я просто не могла выйти безоружной, не знаю почему. Не могла – и все тут. У меня по‑ прежнему все болело до самого пупка. Спазмы прекратились, но все равно как‑ то глупо и беспомощно я себя ощущала. И мне нужен был пистолет. С ним мне лучше. О, вот это правда. Я даже стала припрятывать пистолеты там, где провожу много времени – на случай опасной ситуации. Сейчас такой ситуации не было, но… да черт побери, хочу свой пистолет, и все. Вот нужен он мне.

Я села рядом с умывальником и открыла дверцы шкафчика. Мне пришлось сунуть руку внутрь, за водопроводные трубы, но там и лежал мой «Файрстар», прикрученный изоляционной лентой. Бывало пару раз, что пистолета на мне не было, а он мне был нужен. И я пошла на уступку собственной паранойе и попрятала несколько штук в разных местах. «Файрстар» уже не был моим главным резервным оружием и потому лежал здесь как последнее средство. Вытащив его на свет, я рассмеялась. На ленте рукой Натэниела было написано: «Пистолет Аниты». Натэниел был со мной, когда я его прятала, и добавил этот маленький штрих, когда я отвернулась. Он мне подавал кусочки ленты. Интересно, тогда он написал на них, а я не заметила, или же потом приходил? Надо будет спросить.

Я отлепила ленту от пистолета, все еще посмеиваясь и головой покачивая. Будь у меня карман, я бы его туда сунула – он здорово заметен на фоне белого полотенца. Когда я прикинула рукоять на руку, чуть сжала, напряжение где‑ то в центре тела покинуло меня. Что там говорят о такой жизни, когда пистолет заставляет чувствовать себя комфортнее?

Я проверила, что он заряжен – когда какое‑ то время пистолет был вне твоего поля зрения, проверь обязательно. Никогда никому не верь на слово, что пистолет заряжен или разряжен, всегда проверяй сама. Из «правил для начинающих».

С подоткнутым под мышками полотенцем и с пистолетом в руке я открыла дверь. Сперва мне показалось, что в спальне пусто, но тут поднялись Клей и Грэхем, сидевшие на единственных стульях у камина.

– Клей, тебе не пора спать? Ты же только что с дежурства сменился в «Запретном плоде».

Посмотрев на кровать, я увидела, что постель с нее содрана вся, кроме слегка обгорелого матраса. И где‑ то там был мой пистолет.

Будто прочитав мои мысли, Клей сказал:

– Твой пистолет в прикроватной тумбочке.

Я не стала проверять правдивость его слов. Во‑ первых, я ему доверяла. Во‑ вторых, в одной руке у меня был пистолет, другая придерживала полотенце. Так что я была вооружена, а свободной руки не было.

– Спасибо, но отчего ты не спишь?

– После того, как в наших заведениях нашли жучки, Жан‑ Клод попросил нас работать по две смены.

Он провел рукой по коротким волнистым светлым волосам. Мужика чуть за двадцать невыспанный вид не портит, но все‑ таки он выглядел усталым.

– А со мной даже не поздороваются? – спросил Грэхем.

Поглядев на него, я не смогла удержаться, чтобы не нахмурить брови. Он был примерно того же размера, что и Клей: шести футов ростом, только в плечах существенно шире. Мускулы такие, какие дает только серьезное занятие штангой. Черные волосы сверху такие длинные, что закрывают темные глаза, а снизу недавно подбритые и очень короткие, так что это будто две разные прически сложили вместе. Он был не в черной футболке – стандартная форма телохранителей, а в красной – это недавнее изменение. Большинство охранников ходят в черной с названием клуба и надписью «Секьюрити» или даже без надписи. А красная означает, что охранник не против быть в экстренных обстоятельствах пищей для ardeur’ а. Изначально это была идея Римуса; он ее выдвинул, когда я чуть не убила Дамиана, Натэниела и себя, слишком долго не питая ardeur. Я даже решила, что это он так шутит, пока не увидела первого охранника в красной футболке.

Странно, но после появления этих красных футболок я стала куда лучше управлять ardeur ’ом. Отнесем это на счет страха, стеснительности и чистого упрямства. Грэхем уже давно пытался залезть мне в штаны, так что не удивительно, что вызвался добровольцем. Мне жутковато стало, когда я увидела, кто еще из охранников на это пошел. Я и представить себе не могла, что они обо мне думают – в сексуальном смысле. В смысле, одно дело – подозревать, что мужчина на тебя поглядывает с вожделением, и совсем другое – получить явное подтверждение. Неуютно от него становится.

– Отличная футболка, Грэхем, – обратилась я к нему и была довольна, что смогла интонацией выразить неприязнь.

– А чего ты на меня собак спускаешь? Не я это правило придумал, злись на Римуса, или на Клодию, или на Жан‑ Клода. Они придумали правило, чтобы не оставалась одна в комнате, а чтобы с тобой всегда был мужчина, готовый питать ardeur.

– С каких пор такое правило?

– С тех пор, как в городе появились эти загадочные враги. Никто никаких подробностей не рассказывает, но явно наше начальство волнуется, что эти плохие парни магией заставят твой ardeur выйти из‑ под контроля. Так чтобы у тебя всегда была пища.

Не очень у него был счастливый голос. Может, наконец достала я его своими щелчками по носу? Хорошо бы.

– У нас сегодня дефицит красных футболок, Анита, – сказал Клей.

– Что так?

– Потому что во всех заведениях Жан‑ Клода пришлось удвоить охрану. И ему сейчас приходится договариваться с Рафаэлем и Нарциссом о дополнительных сменах.

– А в чем трудность? Больше денег – больше людей, – сказала я.

Они переглянулись.

– Может быть, – ответил Клей.

Я начинала уже мерзнуть в одном только полотенце, а потому пошла к шкафу за одеждой.

– А о чем там еще можно вести переговоры, кроме денег?

Я уставилась на двойную дверцу шкафа, потому что полотенце соскальзывало, а у меня в руке был пистолет. Никогда не умела хорошо придерживать полотенце так, чтобы оно не упало. Вообще‑ то оба этих уже видели меня голой, но… черт бы все побрал!

– О силе, о влиянии, – ответил Клей. – Сейчас, когда Жан‑ Клод основал собственную линию крови, всякий хочет оказаться к нему поближе. А Нарцисс жутко возбухает насчет того, что у Ашера теперь власть над гиенами.

– А как возбухает? – спросила я, прижимая к боку руку с пистолетом, а другой дергая дверцу. А дверцу‑ то и заело.

– Мы же волки, не гиены, так что все из вторых рук, – ответил Клей. – Нарцисс хочет гарантий, что Ашер не попытается подчинить себе его клан.

Наконец‑ то открылась дверца. Ура мне.

– Ашеру силы не хватит на такое.

– Может, и нет, – ответил Клей, – но Нарцисс переживает. И хочет обговорить все сейчас, пока такой вопрос еще не возник.

Я держала в руке черные джинсы, но мне нужна была вторая рука, чтобы остальные вещи достать.

– О господи ты боже мой! – провозгласил Грэхем и осторожно направился ко мне. Был он настолько зол, что я даже ощутила при его приближении, будто угольки из костра попадают мне на кожу. Он ухватился за джинсы, потянул – я не отпустила. Мы обменялись сердитыми взглядами. – Анита, я тебе только шмотки подержу. Чего ты взъелась?

Разумная идея. Полезная. Так почему же мне не хочется? Потому что Грэхем мне постоянно действует на нервы. Все рвется и рвется к сексу со мной, даже не пытаясь изобразить эмоций – о любви уж и не говорю, – а это на меня действует совсем не в ту сторону. Правда, если бы он мне заливал, что я его любовь на всю жизнь, достал бы меня еще сильнее. Я отпустила джинсы, медленно перевела дыхание и сказала:

– Спасибо.

Грэхем заморгал, будто никогда до тех пор от меня «спасибо» не слышал. Может, и не слышал – стыд мне и позор – он свою жизнь ставил между мной и пулей. Да, он распутник, но хотя бы честный распутник.

Я посмотрела на него – вблизи была видна легкая раскосость его карих глаз. У него мать была японка, отчего ему и достались такие глаза и волосы, а все остальное – будто голубоглазый блондин отец себя сам клонировал. Случайная встреча с его родителями не прибавила мне к нему симпатии. Они оба хорошие люди, не стыдно ли им было бы узнать, какой похотливый кобель их единственный сыночек? Пожалуй, что было бы.

Я покачала головой и обернулась снова к шкафу. Сосредоточилась на том, что сейчас мне одеться надо. Мне тогда лучше будет. Я всегда одетая чувствую себя лучше – влияние бабули Блейк. Вот была женщина, понимавшая, что голая – значит, плохая.

У меня тут футболок стало мало. Я предпочитала черные или красные. Но в черном я выглядела как телохранитель, а в красной… они уже были для моих людей, почти как мундир Аниты Блейк. Я взяла черную – положила обратно. Взяла красную – положила обратно.

– Анита, да возьми ты любую, – предложил Грэхем.

– Я как‑ то сейчас поняла, что мои нерабочие шмотки – как ваша форма.

– И что тут плохого? – удивился он.

– Не знаю, – ответила я правду.

– Так возьми красную. Я тебе обещаю, что из‑ за одинаковости нашей одежды не сочту нашу встречу свиданием. Устраивает?

Наконец он тоже разозлился. Я вздохнула:

– Ты уж извини, меня достает, что эти красные футболки означают: хочу трахнуть Аниту Блейк. Ну вот достает и жить мешает.

– Цвет моей футболки ничего не меняет в том, как я с тобой себя веду, – возразил Грэхем. – Насчет того, чего мне хочется, я с самого начала был честен.

Я кивнула:

– Знаешь, Грэхем, я вот только сейчас это и подумала. Ты был честен. Я говорю, что люблю честность, но похоже, люблю ее только до некоторой черты.

Я схватила красную футболку. Надо мне решить этот вопрос и купить разноцветных шмоток. Потом добавила синие носки и черные кроссовки к охапке в руках Грэхема. Мысленно ее инвентаризовала и поняла, что в этой куче нет белья. Открыла нижний ящик шкафа – чего‑ чего, а галантереи там хватало. Довел меня Жан‑ Клод до того, что у меня уже простых трусов нету. Все тут кружево, или сеточка, или еще чего‑ нибудь. Я научилась покупать две‑ три пары трусов под один лифчик – его можно носить дольше.

Наконец у меня в руке оказались лифчик и трусы. Я было хотела добавить их в кучу, но увидела взгляд Грэхема. Под красную футболку я выбрала красный лифчик: она была тонкая, так чтобы не просвечивал. И лифчик, и трусы были из красного атласа. Лифчик был поддерживающий, чтобы убрать груди с пути наплечной кобуры – то есть чтобы не мешали пистолет выхватывать. Секунду назад я даже не задумалась об этом, выбрала то, что под футболку подойдет. А тут до меня вдруг дошло, что белье это очень и очень симпатичное.