КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ

Кто из людей старшего поколения не помнит день 22 июня 1941 года, когда среди ясного неба ударил гром войны, когда каждому из нас пришлось сразу, буквально за несколько часов, отказаться от всех больших и малых планов и намерений, отречься от того хорошего и светлого, что дает человеку мирную жизнь и мирный труд?

В выходной день, в воскресенье 22 июня 1941 года радио принесло тяжелую весть о нападении фашистской Германии на Советский Союз.

Через несколько часов собралось бюро Путивльского райкома партии. Постановили: активу перейти на казарменное положение, строить бомбоубежища, немедленно ремонтировать помещения, пригодные под госпиталь, создавать истребительные отряды; всячески помогать военкомату проводить мобилизацию.

В напряженной работе незаметно проходят дни.

3 июля. Фронт приближается. Реальной опасностью становится проникновение фашистских армий на Левобережную Украину, на Сумщину и даже к нашему Путивлю, расположенному чуть ли не за тысячу километров от государственной границы. В этот день ЦК ВКП(б) обратился к народу по радио. В обращении говорилось, что война будет тяжелой, что армия вынуждена отступить под натиском вооруженных до зубов гитлеровских полчищ.

В память врезались слова:

«В захваченных врагом районах нужно создавать партизанские отряды — конные и пешие... создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников... уничтожать их на каждом шагу».

Невольно встал вопрос:

«Что делать? Возраста я не призывного — пятьдесят пять лет. Где же сумею дать больше пользы? Там, на востоке, или здесь, в тылу врага? »

За плечами немалый опыт боев в империалистическую войну, в годы после Октября — партизанская и армейская наука у Пархоменко и Чапаева, затем — переподготовка в высшей стрелковой школе в Москве, многолетний стаж работы с людьми, двадцать два года труда и обучения в партии. Коммунисты, рабочие, жители Путивля избрали меня председателем городского совета. Как же оставить своих избирателей, когда сюда придет враг? Ведь председатель исполкома — это глава советской власти в городе. А власть наша народная. С народом она разделяет и радость, и горе...

Твердо решил: останусь.

Вечером собрался партийный актив. Внимательно выслушали сообщение о работе, которую вел в республике ЦК КП(б)У, готовясь к развертыванию партизанской борьбы в районах, которым угрожала вражеская оккупация. Речи не произносили. Все было ясно. Надо действовать.

Приняли, придерживаясь строжайшей секретности, создать из партийного и советского актива и личного состава истребительного батальона, сформированного при совете Осоавиахима, четыре партизанских отряда: первый — в Спадщанском лесу, второй — в Новослободском, или, как его называли в народе, Монастырском, третий — в Казенном, четвертый — в селе Литвиновичи.

Отрядом в Спадщанском лесу поручено было командовать мне, в Новослободском — Рудневу.

На меня возложено создание трех баз продовольствия и снаряжения: одну — в Спадщанском, вторую — в Монастырском лесу и третью, резервную, — в районе Ильино-Суворовского сельсовета в массиве молодого сосняка. Расчет прост: на случай бедственного положения, которое может сложиться в Спадщанском и Монастырском лесах, Ильино-Суворовская база, заложенная в степи, вдали от дорог и большого лесного массива, может пригодиться.

20 августа. Задача райкома заложить базы — выполнена. Вчера закончили последние работы. Этим делом занимались я, Коренев — директор инкубаторной станции, заведующий отделом коммунхоза Попов, председатель Кардашевского сельсовета Рыжков, коммунисты Козаченок, Мерзляков, Толстой, Войкин и Демьяненко.

Под видом оказания помощи Красной Армии было изготовлено в мастерских города и МТС 260 штук котелков, несколько десятков ведер, десяток баков, чтобы варить еду. Путивльские сапожники и портные с помощью женщин сшили 75 пар сапог, 250 шапок, 100 ватных пиджаков, 500 пар белья, 100 пар рукавиц. В райпотребсоюзе и в колхозах закупили полторы тонны сливочного масла, полтонны варенья, тонну колбасы, круп, лапши, сала, сахара, разного сухого пайка и т. д. Из боеприпасов сумели раздобыть 750 килограммов аммонала. Все это днем свозили на склад горсовета, а ночью тайком переправляли в лес.

В местах расположения баз выкопали 132 ямы, сложили туда все заготовленное, закрыли дерном и хорошо замаскировали. Одно слово, руководствовались принципом: дальше спрячешь — ближе возьмешь.

28 августа. Фронт приблизился к Путивлю. Утром приступили к эвакуации района. Отправил и свою Екатерину Ефимовну. Поехала она его еще с одной женщиной, взяв с собой только небольшой узел с вещами.

6 сентября. Уже отчетливо слышна артиллерийская канонада. Производим и дальше эвакуацию горожан. Уезжают женщины, старики и дети. Руднев со своим отрядом, в который вошли активисты районной организации Осоавиахима Базыма, Панин, Покровский, Пятышкин, Политуха — всего двадцать шесть человек, — выехал в Сумы на кратковременные курсы диверсантов-подрывников, или точнее — на инструктаж.

8 сентября. Отрядил в лес весь состав своего отряда — Попова, Войкина, Мерзлякова, Демьяненко, Рыжкова, Козаченко, Толстого, Бородина. Старшего назначил Алексея Ильича Коренева — человека с большим жизненным опытом, партизана гражданской войны. Остался в городе один.

9 сентября. В середине дня в Путивль прибыла группа белорусов. Белорусские товарищи были где-то под Харьковом на курсах минеров. В связи с тяжелыми обстоятельствами, которые складывались на фронте, их перебросили в Путивль. Здесь командование предложило или влиться в части генерала Чеснова, оборонявшие город, или идти в партизаны. Почти вся группа предпочла присоединиться к армейской части, а четверо решили остаться у нас — коммунисты Курс, Юхновец, Терехов и Островский.

Трое из них — моложе, лет двадцати восьми. Николай Курс — рассудительный, вдумчивый, с фигурой гимнаста и красивым приветливым лицом. Виктор Островский и Василий Терехов — прямо противоположные друг другу. Когда первый молчалив и сдержан в разговоре, то второй — шутник, проворный и решительный. Юхновец Георгий Андреевич, лет под сорок, спокойный, немного неповоротливый, с большими рабочими руками и тяжелой походкой. Люди они незнакомые, но, наблюдая их мужественное поведение во время бомбежки города фашистской авиацией, я вскользь проникался к ним чувством симпатии.

Одна бомба упала рядом со щелью, в которой укрылись пожарные. Их начальник — командир и политрук — был убит, остальных, заваленных землей, едва удалось спасти. Раненых и контуженных погрузили в пожарную машину и отправили на восток.

Город обезлюдил. Население, не успевшее уехать, попряталось. По улицам ходили только мы — пять вооруженных мужчин. Белорусы в железнодорожной форме, у каждого по винтовке с десятью патронами боезапаса, у меня — пистолет браунинг и к нему две неполных обоймы. Проверили учреждения, склады, магазины. Везде пусто, за исключением типографии районной газеты. Машины, шрифты, бумага — все ценное имущество какие-то разгильдяи бросили на произвол судьбы. Берите, мол, господа фашисты, пользуйтесь! Обнаруженное добро частично спрятали, а кое-что уничтожили. На плодоконсервном заводе нашли несколько ящиков с вареньем в банках. Их отдали саперам батальона Горлова, которые последними отходили из Путивля. В райпотребсоюзе нашли 120 тонн соли. Всю раздали людям.

Идем дальше: из краеведческого музея экспонаты и фонды тоже не вывезены. Присматривал ли за ними научный сотрудник Шелемин. Предложили ему ценные вещи спрятать в церкви. Он это и сделал очень умело.

8 сентября. Немцы на подступах к городу. Рано утром покинули помещение горисполкома, что служило нам штаб-квартирой. Устроились в городском парке, откуда и дальше наблюдали за приближением противника.

К вечеру в городе появились первые немецкие солдаты. От фашистов отделял нас один квартал. Невыносимо хотелось отправить на тот свет одного-другого гитлеровского лоботряса, но вступать в бой с разведкой и этим обнаружить себя мы не имели права. Надо идти в лес, пока еще свободен семикилометровый путь по заболоченному берегу Сейма.

Пробирались тайком по болотам и камышам, то есть шли по местности, очень хорошо изученной еще во время занятий в Осоавиахиме. Все же противник заметил нас и открыл минометный огонь. Пришлось зайти в болото дальше. До леса добрались только около полуночи, утомленные и совершенно промокшие.

Лес встретил нас неприветливо. Моросил осенний дождик, под ногами хлюпала вода, темнота невероятная, хоть глаз выколи. Напрочь выбившись из сил, решили отдохнуть стоя, прислонившись к дереву. Так стоя и уснули. Проснулся я от жуткого холода. Слышу — белорусы тоже клацают зубами какое-то попурри из украинского гопака и своей лявонихи...

9 сентября. На рассвете сориентировались, где мы находимся. Место плохое, недалеко от опушки, в сосняке. Надо уходить отсюда.

После часа пути немного отогрелись. Хотелось есть. Обшарили карманы. У Курса и Островского нашлось граммов триста размокшего хлеба, смешанного с табачными крошками. Разделили по-братски и немного подкрепились. Попытались развести огонь, да не получилось — отсырели спички.

Пошли дальше искать отряд. Однако задача эта оказалась не такой легкой. Спадщанский лес причудлив, в нем много мест, похожих друг на друга. До войны было немало случаев, когда не только горожане — путивльские женщины, собиравшие грибы и охотники из окрестных сел и хуторов блуждали здесь.

Массив его довольно большой, он охватывает к западу от Путивля все Междуречье между Сеймом и Клевенью. С юго-запада Спадщанский лес окружен болотами, непроходимыми после дождей, особенно весной и осенью. В некоторых местах трясины подходят к самому лесу и образуют в нем словно болотные озера.

Высокий, заросший травой и редкими кустами дубняк переходит в низине в березовый лес, который далее сменяется сосняком с обнаженным грунтом или ельником, что стоит сплошной темно-зеленой стеной. Светлое редколесье чередуется с зарослями орешника.

Когда мы возили продукты к базам, я запоминал отдельные деревья, молодые посадки, даже надламывал небольшие ветки. Сейчас мне казалось, что мы уже пришли на эти места, но отметок нет. Ищем, ищем и напрасно. Коренев должен быть где-то здесь, у базы. Но где же она?

8 сентября. Наткнулись на широкую гравийную дорогу, шедшую от Путивля до Спадщина. Не решились переходить ее днем, ждали, пока стемнеет. И вечером увидели, что по этой дороге за целый день никакой бес не проехал. Надо же было целый день с пустым желудком бесполезно мокнуть под дождем!

Направились в глубь леса, всю ночь шли. Промокли, перемерзли и устали так, что уже не чувствовали сырости и холода. Наступило какое-то оцепенение, граничившее с полнейшим равнодушием.

9 сентября. На рассвете вышли на опушку. В ста метрах — окраина знакомого села Старая Шарповка. Решились на отчаянное: что будет, то и будет, пойдем погреемся.

К крайней хате подошли незаметно, постучали. Хозяйка, статная и красивая женщина, увидев нас, залепетала:

— Ой, милочки, что же это делается?! Да, пожалуй, и мой, бедный, где-то бродит...

Она быстро растопила в печи, предложила посушиться, сама принялась стряпать. А девочку лет десяти на всякий случай послала наблюдать, чтобы никто неожиданно не вошел в дом.

От тепла, домашнего уюта и сознания, что вскоре хорошо покушаешь, тело приятно разомлело, и минут через двадцать прибежала девочка:

— Мама, в село немцы приехали!

Хозяйка сунула нам в руки спички, хлеб... И вот мы опять в лесу под дождем, но теперь дела наши лучше. Можно посушиться у костра.

Есть хотелось еще сильнее. Решили накопать картошки на огородах соседнего села Новая Шарповка, прилегавших к самому лесу. Подошли к опушке. Дальше по-пластунски на огороды. Лежим и выковыриваем голыми руками. Вдруг шорох, треск веток. Из густых кустов высунулась закутанная в платок женщина и приглушенно шепчет:

— Бегите, немцы идут!

Опять в лес. Часа полтора выжидали, потом развели костер, напекли картошки, вкусно поужинали... Переночевали в стожке сена. Наутро высохли совсем.

10 сентября. Искали и дальше группу Коренева, но тактику изменили. Раньше ходили все вместе, а теперь, наметив пункт сбора, расходились веером. Так что вероятность встречи с товарищами увеличилась в пять раз.

18 сентября. Четыре дня бродили по лесу и все напрасно. Надумали связаться с подпольем. Пошел на место явки в хутор Кутыри. Там выяснилось, что члены районного актива, которым партия поручила возглавить работу подполья и партизанскую борьбу в нашем районе, не то где-то застряли, не то позорно бежали. Беспорядок, который произошел из-за их исчезновения, привел к тому, что на восток ушли и некоторые другие товарищи, которых райком оставил для борьбы в тылу врага.

19 сентября. Пробираясь через молодняк, я услышал, что за мной кто-то идет. Ускорил ход, но тот не отстает. Пошел медленнее, и вот двое догоняют меня. С виду — красноармейцы, попавшие в окружение. Грязные, заросшие, но звездочки на пилотках и петлицы на гимнастерках есть, оружие наготове. Я молчу, и они молчат. Прошли метров сто. Заводят разговор о погоде, видимо, присматриваются. Потом один резко спрашивает:

— Кто ты такой?

И вынул наган.

Ответил спокойно, с достоинством:

— Хозяин здешних мест.

— Это что же, немцы вас поставили? — И взводит курок нагана.

Я вскипел, выругался. Рука с браунингом сама выдернулась из кармана. Говорю:

— Я командир здешнего партизанского отряда! А вы кто такие? Чего по лесу слоняетесь?

Стоят, улыбаются.

— Ты, отец, не кричи. Если ты командир отряда, то и мы пойдем к тебе в партизаны. А если предатель, все равно расстреляем. Нас здесь много!..

Оружие спрятали, разговор пошел спокойнее. Выяснилось, что они уже видели Коренева и договорились с ним встретиться завтра утром в доме лесника.

Вернулся к белорусам, рассказал о встрече с красноармейцами, которая чуть не стоила мне жизни, и все повеселели. Таки нашли своих!

20 сентября. Утром в назначенном месте впервые собрался весь Путивльский партизанский отряд, группа Коренева, товарищи из Белоруссии и примкнувшие к нам красноармейцы.

День прошел, как в тумане. Встретились люди, которые долго блуждали, испытали неимоверные трудности и озлобились от увиденного горя и крови. А сейчас каждый почувствовал локоть товарища и то, что он снова в советском коллективе, среди друзей.

В мирные времена мы часто видели волнующие встречи людей, и ни с чем не сравнимая встреча, пережитая нами в этот памятный день. Теперь каждый знал, что впереди — борьба! Трудная, опасная, но борьба, не томительное блуждание и бездеятельное созерцание народного горя.

В домике лесника люди отдыхали, знакомились друг с другом. Я пошел немного походить по лесу. Хотелось многое обдумать. Собралось нас 42 человека, из них 36 вооружены винтовками и 6 автоматами. Это уже сила и недюжинная! Уже можно и надо действовать.

Общая задача отряда ясна. Она четко определена в обращении Центрального Комитета партии к народу; предельно ясно поставлена в сообщении и задачах ЦК КП(б)У, о которых рассказывал нам секретарь Сумского обкома партии на инструктаже в райкоме. Беспокоило другое. Из опыта империалистической и гражданской войн я знал, насколько важен для сплочения боевого коллектива успех в первом же бою, активная деятельность отряда в первые же дни его существования.

Это особенно имеет вес сейчас, когда бойцы пережили горечь поражения, собственными глазами видели незабываемые картины отступления армии и эвакуацию населения.

Вспомнилось многое: и эпизоды из боевой жизни разведки, и события времен революции, и героические операции Пархоменко, Чапаева, и борьба с бандами. Воскресли в памяти рассказы о партизанах прошлого века: молодецкие налеты гусара Дениса Давыдова на тылы Наполеона, мудрость Василисы Кожиной, засады Гарибальди. Постепенно сложился план действий.

21 сентября. День ушел на изучение обстановки и знакомство с новыми людьми. Товарищи, пришедшие в лес раньше, уже установили связь с населением. Разведали, что немцы главным образом базируются в Путивле, а в деревни наведываются только за продуктами. Чувствуют себя оккупанты полновластными хозяевами, вылавливают коммунистов, комсомольцев, активистов. Наглость их продовольственных команд растет изо дня в день. Они грабят народ, забирают хлеб, скотину, птицу. Население пока не оказывает активного сопротивления, но ненависть к фашистам растет быстро, повсюду говорят о крайней необходимости решительно бороться с врагом.

Нам не хватает боеприпасов. На винтовку по 20 патронов, на автомат — по одному неполному диску, на весь отряд — 8 гранат. Аммоналом, который мы в свое время заготовили на базе, пользоваться нельзя, потому что нет детонаторов.

Положение весьма неприятное. Единственное, что радует душу, — это люди. В отряде собрались представители трех поколений большевиков: старые бойцы революции, умудренные большим жизненным опытом; люди среднего возраста, закаленные трудностями строек индустриализации и борьбы с кулачеством; и, наконец, молодежь, красноармейцы, вышедшие из окружения и сохранили свою воинскую честь и достоинство. Хоть у некоторых из молодых заметны моменты недисциплинированности и отчаянного молодечества, но это все временное, оно порождено нечеловеческими условиями, в которых оказались люди. Подтянутостью и военной выправкой среди них определяются сержанты Карпенко, Васильев и Цимбал.

Днем услышали сильный взрыв в направлении Новой Шарповки. Послали разведчиков. Вернулись, доложили:

— Корова подорвалась на минном поле. Мины, которые оставили части Красной Армии.

Поручил Курсу проверить и выяснить, нельзя ли снять с поля мины и использовать их в нашей диверсионной работе.

Николай Михайлович Курс — весьма искренний и умный человек. Сын рабочего, он окончил институт, служил в армии, демобилизовался в звании лейтенанта, а последние годы работал директором средней школы в белорусском городе Речица.

22 сентября. Утром выстроил весь личный состав и объявил первый приказ по Путивльскому партизанскому отряду. Этим приказом отряд разбит на четыре боевых группы. Две — оперативные, командир первой — Карпенко, командир второй — Васильев. Группа минеров — командир Юхновец. Группа разведки — командир Попов. Курс — начальником штаба, Корнева — помощником командира отряда.

Каждой группе и штабу указано точное местоположение, поставлена конкретная боевая задача и определено время ее выполнения.

Курс прошлой ночью пошел на разведку минного поля. Его отделяет от леса проезжая дорога, по которой все время курсируют немецкие автомашины и мотоциклисты. Николаю Михайловичу предстояло перебраться, когда стемнеет, через дорогу, залечь на минном поле, замаскироваться и дождаться утра, а при дневном свете найти мину и обезвредить ее.

Все мы очень волновались. Ведь Курс не был профессионалом-минером, и несчастье могло произойти в любой миг. Не знаю, кто больше пережил за те часы — он, лежа на минном поле, или мы, ожидая его возвращения.

Но вот, наконец, Николай Михайлович вернулся, сияя от удовольствия. Принес мину и сразу же принялся объяснять ее устройство. Тогда же решили разминировать все поле. Выполнение этой нелегкой задачи возложили на Курса, Юхновца, Терехова и Островского.

В наших руках эти мины станут действующим оружием. Для усиления взрывов можно будет использовать и заготовленный на лесной базе аммонал. А это значит, что будет возможность наносить врагу сильные удары. Группе разведки отдал приказ изучать состояние охраны дороги и интенсивность движения по ней войск и транспорта противника. В этом разведчикам активно поможет население. Во всех окрестных деревнях у нас стали появляться свои глаза и уши.

27 сентября. В нашем полку прибыло! В отряд влилась группа партактива из Конотопа, составлявшая ядро Конотопского отряда. С приходом гитлеровцев они ушли в леса, но, не имея баз, вынуждены были покинуть территорию района. От колхозников услышали о нас и подались в Спадщанский лес, намереваясь примкнуть к Путивльскому отряду.

В этой группе — председатель Конотопского райисполкома Канавец, прокурор района Кочемазов, коммунисты Забияко, Бойко, Петрикей и Китович.

О появлении в Спадщанском лесу этого отряда мне заблаговременно сообщил лесник Соловьев, в доме которого конотопцы остановились и прожили несколько дней. Выбрав возможность, лесник убежал от гостей и рассказал нам:

— Пришли какие-то люди. Называют себя партизанами. Вроде и вправду наши, но я их не знаю. Хорошо вооружены, имеют ручной пулемет. Поэтому и решил раньше предупредить...

Я велел ему быстро вернуться назад и сказать им, чтобы через час они вышли к развилке лесной дороги у старого дуба.

Как только лесник ушел, мы с Поповым направились на место встречи. Не доходя метров полтораста, залегли в густом орешнике на пригорке. Сектор обзора хороший — лежим, наблюдаем. Всякое может быть. А что, если провокация?

Минут через двадцать смотрим — выходит на дорогу коренастый парень в телогрейке. Присмотрелись. Да это же Конотопский председатель Канавец Федор Ермолаевич! За ним показался худощавый, высокий мужчина средних лет Василий Порфирьевич Кочемазов, потом другие. Всех шестерых мы хорошо знали, не раз встречались — районы наши же расположены рядом.

Радостная была встреча. Посовещались и решили действовать вместе.

Еще до прихода конотопцев нам становилось все яснее, что для успеха дела целесообразно объединиться с другими небольшими отрядами, действующими по-соседству. От колхозников мы слышали, что недалеко базируется небольшая группа партизан нашего же Путивльского района. Начальнику штаба курса и командиру разведгруппы Попову было дано задание связаться с ними.

Сегодня Курс доложил, что в урочище Марица находится группа воргольцев и литвиновичан. Командует там Кириленко Степан Федорович, председатель колхоза «Свободный край», энергичный и решительный человек. Он очень обрадовался, когда пришел Курс. Охотно согласился принять участие в совместных действиях. И сегодня же вечером группа Кириленко перешла в Спадщанский лес. Люди хорошие, преданные. Среди них одна женщина, врач Воргольской больницы комсомолка Дина Маевская.

28 сентября. Наши наблюдательные посты заметили в лесу какого-то мужчину. Ребята несколько раз пытались его задержать, но стоило им приблизиться, как неизвестный сейчас же исчезал. Видно, хорошо знал местность. Все-таки его поймали. На допросе выяснилось, что перед нами... бывший помещик. До революции он имел около Путивля небольшое поместье. После разгрома белых бежал за границу, а теперь вернулся в немецком обозе и, как их верный сявка, пошел на черную работу шпиона.

На этого «бывшего» молодые бойцы отряда смотрели с нескрываемым любопытством. Ведь они никогда не видели помещика. Смотрели и приговаривали:

— Эй, дядя! Откуда тебя принесло? С небес спустился к нам или из преисподней выскочил?

— Выходит, еще не перевелись и не утихомирились...

— Живучи, гады!..

Этот случай с лазутчиком предостерег нас, что противник интересуется Спадщанским лесом и что надо принимать соответствующие меры.

29 сентября. В 12 часов дня грузовая машина с двадцатью гитлеровскими солдатами на дороге между деревней Сафоновкой и хутором красным угодила в нашу засаду. Бойцы открыли стрельбу преждевременно, и немцам удалось бежать. На пути остались только двое убитых и горящая машина.

Через два часа из Путивля против этой засады из шести человек было брошено почти сотню фашистских солдат. Партизаны, не приняв боя, отошли.

Прикрывал их отступление молчаливый, но волевой молодой инженер Ильин, пришедший к нам вместе со своим дружком Мишкой Федоренко из поселка Теткино. Заняв выгодную позицию на небольшой высотке, поросшей кустарником, он подпустил карателей на сотню метров и несколькими очередями из ручного пулемета подкосил шестерых солдат. Остальные сейчас же отступили назад.

Ильин воспользовался замешательством врага, отполз в кусты и вскоре догнал своих.

Скромный, интеллигентный своей внешностью Василий Васильевич Ильин по окончании института служил на флоте подводником, незадолго перед войной демобилизовался и вскоре стал главным инженером Теткинских сахарного и спиртового заводов. Обстановка, создавшаяся на фронте, заставила наши части неожиданно уйти. Рабочие не успели демонтировать оборудование, и оно досталось врагу. Коммунист Ильин остался на заводе и возглавил группу рабочих-патриотов. И в первые же дни оккупации они сделали непригодными часть механизмов. Остальное надо было взорвать. Раздобыли взрывчатку, заложили фугасы. На следующий день должны были закончить эту операцию, но их предал провокатор.

Глубокой сентябрьской ночью гестаповцы ворвались в квартиру Ильина. Семья Василия Васильевича эвакуировалась куда-то к знакомым в Саранск. В обезлюдившую квартиру он пустил полкового писаря — комсомольца Мишу Федоренко, который выходил из окружения, а впоследствии помогал ему готовить завод к подрыву. Пока гестаповцы стучали и ломали двери, оба успели одеться и отворить окно, выходившее в сад. В черном проеме показалась голова фашиста, и в тот же миг дверь под ударами прикладов слетела с петель. Дальше все произошло в одно мгновение: несколькими выстрелами из пистолета порешив двух гитлеровцев, ворвались в комнаты, и солдата, который стоял под окном, Ильин вместе с Федоренко выскочили в сад, и оба исчезли в темноте ночи.

З0 сентября. Группа Кириленко получила задание — устроить засаду на дороге Ворголь — Глухов. Тайком подошли к шоссе и замаскировались. После трех часов ожидания показался большой автофургон, а впереди него — мотоциклист. Партизаны решили, что не так себе немцы едут в крытой машине. Видно, везут что-то важное. Открыли огонь. За две-три минуты все было кончено, а из горящего автомобиля слышался истошный визг свиней.

Вот каких чинов эскортировал мотоциклист! В самом деле, недаром оккупанты стали скрывать от посторонних глаз награбленное добро! Опасаются...

1 октября. Боец хозчасти, молодой энергичный парень Алешин, пошел в Спадщино, чтобы там организовать выпечку хлеба для отряда.

Уладив все дела, он под утро собрался возвращаться в лес, но заговорился с колхозниками. Тем временем к дому подъехала целая команда немецких солдат-заготовителей, человек пятнадцать. Выскочил Алешин из двери, на ходу бросил в кузов машины гранату. А когда пыль и дым от взрыва развеялись, его и след простыл.

9 октября. От друзей из окрестных деревень поступают сигналы, что немцы все настойчивее пробуют разведать силы партизан. Расспрашивают колхозников, обещают наградить землей, коровой и кабаном того, кто проберется в лес и принесет им точные сведения. Пришлось хорошенько взяться за то, чтобы организовать надежную оборону. Людей для защиты базы не хватает, зато есть у нас теперь мины. Курс, Юхновец, Терехов и Островский сняли с минного поля и перетащили в лес более двух тысяч штук. Есть возможность заминировать дороги, тропы и тропинки, уходящие в глубь леса.

Этой работой последние дни и был озабочен весь отряд. Одновременно закладывали мины на участках вражеских коммуникаций, на расстоянии от базы за 15-20 километров. Последствия обнаружились вскоре. 5 октября на дороге Конотоп — Кролевец на минах, поставленных Кочемазовым и Канавцем, подорвались две штабные машины. Убиты два немецких генерала и четыре офицера.

10 октября. Дозорные задержали в лесу военнослужащих, выходивших из окружения, — подполковника Любитова и старшего лейтенанта Цирюльника. Привели их ко мне.

Любитов рассказал:

— В первые месяцы войны я работал в Киеве в одном из отделов НКВД УССР. Моим начальником был заместитель наркома Строкач. По заданию ЦК КП(б)У, мы вместе с работниками Центрального Комитета организовали партизанские отряды. А вот теперь, после сдачи Киева, выходим из окружения небольшими группами. Товарищ Строкач пошел на Гомель, а я пробираюсь на северо-восток вдоль железной дороги…

И, будто в подтверждение своих слов, пограничник вынул из-за подкладки фуражки листик бумаги:

— Вот, товарищ командир, эту листовку мы нашли недалеко от Бахмача несколько дней назад.

Это были сводки Совинформбюро о положении на фронтах, о героической обороне Одессы, об ожесточенных боях под Москвой и на подступах к Ленинграду. Рассказывалось там о зверствах немцев в Кривом Роге, по селам Украины и Белоруссии.

Говорилось о росте сопротивления народа фашистским захватчикам, о смелых действиях партизан в районах Тарту, Лугов, Николаева.

Приводились высказывания из дневников и писем пленных, которые с грустью отмечали, что война в России гораздо тяжелее, чем им обещали гитлеровские генералы.

Эти сведения имели для нас огромное значение. Геббельсовская пропаганда хитро плела паутину небылиц, пытаясь запутать легковерных, подавлять в людях волю к сопротивлению, заставить их думать, будто гитлеровская Германия непобедима. Она уже давно кричала о взятии Москвы, а у нас не было, как выражаются юристы, вещественных доказательств для опровержения.

Нашей горячей веры в то, что Москву не сдадут, что разгром фашистских захватчиков неизбежен, порой было маловато для разоблачения провокационных слухов.

Прервав на несколько минут разговор с Любитовым, я созвал товарищей и предложил немедленно переписать листовку, чтобы разведчики прочитали ее по всем селам, в которых они будут в ближайшие дни.

— А что вы еще видели и слышали по дорогам? — спросил я опять у Любитова.

— Видели много всякого кошмара, о котором и вспоминать не хочется. От Конотопа мы повернули на север, шли мимо Бочечки, Казацкое, Хижков. Последнюю остановку сделали на хуторе Анютин, Конотопского района. В этих деревнях говорят, что гитлеровцы сгоняли людей и объявляли, будто они уже взяли Москву... Вот только у вашего леса немцы меньше бывают в деревнях. Колхозники говорят, что партизан боятся...

Рассказ Любитова дополнил наши сведения о геббельсовской пропаганде. Неделю назад в Путивле их оркестр целый день играл туш «в честь взятия Москвы».

— Ну, а как вы думаете, где сейчас может быть фронт на нашем направлении? — спросил я, хотя хорошо знал, что он проходит где-то в районе Харькова.

Ответы Любитова не вызывали сомнения. Похоже на то, что это наш человек. Можно ему верить. А что, если послать с ним за линию фронта к командованию своего связного? Может, повезет установить связь, без которой мы словно без рук.

— Ну, хватит угощать вас разговорами. Идите покушайте и отдохните, — предложил я прибывшим.

Ушли пограничники. Рассказал я своим товарищам о недавно услышанном. Выразил и сомнение — не подосланые ли это предатели? Тогда и наш связной погибнет, и отряду будет не с медом.

— Казаченок, ты, помню, в прошлом году в Киев ездил и был в НКВД? — спросил Коренев нашего разведчика — рыжеватого, проворного и юркого не по летам Тихона Николаевича Козаченко.

— Был.

— А у кого?

— У заместителя наркома Строкача.

— Так пойди спроси этого пограничника. Сам знаешь как.

— Знаю. Если врет — разоблачу. Никуда не денется...

За полчаса доложил Козаченок:

— Правду говорит подполковник. Все, как есть, рассказал: и какой из себя замнаркома, и какой у него кабинет. Назвал даже одного сотрудника, моего земляка. Одно слово, не сомневайтесь, товарищ командир. Наши люди, советские.

Решили воспользоваться по случаю и вместе с Любитовым послать Связного к командованию армии, оборонявшей Харьков. Надеялись добыть там рацию, которая нам была очень нужна.

На это сложное и опасное дело уполномочили Алексея Ильича Коренева. Человек он смелый, несмотря на преклонный возраст, выносливый, хорошо знает дорогу к фронту и местные условия. Ушли товарищи в ночь с 10 на 11 октября. Тепло провожали их всем отрядом.

15 октября. Вот они, плоды тяжкого труда и смертельного риска наших партизан! На дороге Путивль — Берюх подорвалась пятитонная машина с боеприпасами. Севернее от села Вязенка взорвались три грузовика, тоже с боеприпасами. На дорогах Путивль — Глухов, Путивль — Рыльск подорвались семь грузовых автомобилей. Между городом Путивлем и хутором Бобин подорвались танк, грузовая и легковая машины. С одной из этих взорванных автомашин Вася Терехов и Яша Иванов сняли и перенесли в лес несколько ящиков с патронами для винтовок, автоматов и ракетниц.

Разведка ежедневно докладывает, что фашисты обеспокоены, а в народе из уст в уста переходят рассказы о делах партизан из Спадщанского леса.

Каждую ночь идут минеры на места, указанные разведкой. И после каждого выхода то с одной, то с другой стороны слышны далекие взрывы. Заправляет этим делом Георгий Андреевич Юхновец, в прошлом рабочий Омежской спичечной фабрики в Белоруссии, душевный человек.