Бестселлеры Голливуда. Майк Холланд. Часть первая. ПРОБУЖДЕНИЕ. Часть вторая. КОНФРОНТАЦИЯ. ПРОЛОГ

Часть вторая

КОНФРОНТАЦИЯ

Бусидо готовит воина к любой из возможных опасностей. Ниндзюцу – к любой опасности, включая невозможные.

Бансэнсукай

ПРОЛОГ

На экране шевелилась клетка – обычная клетка животного происхождения с ядром, струящейся вокруг него цитоплазмой, оболочкой и так далее. Цитоплазма слегка подрагивала, напоминая чем‑ то воду в бассейне со скачущими по ней солнечными бликами. Затем к клетке прикоснулось что‑ то острое, раздвигая рыхлый контур оболочки, внутри гигантской (при данном увеличении) иглы появился просвет, а внутри клетки вздулась зернистая капля…

Капля начала увеличиваться вместе с кончиком полой иглы: кто‑ то дал большее увеличение, и стало видно, что ее зерна скорее похожи на небольшие обручи – то увеличивающиеся, то уменьшающиеся в размере, перекручивающиеся, сбивающиеся в комок…

Стон – тяжелый, протяжный, но слабый – заставил профессора вздрогнуть и отвернуться от электронного микроскопа, прислушиваясь: будет ли новый звук.

В лаборатории было тихо, только кварцевая лампа в углу не то урчала, не то шипела, да за окном тихо посвистывал ветер.

Профессор вздохнул и опустил голову на руки. Почему‑ то ему была не по душе эта тишина и это мертвое кварцевое гудение, да и холодный голубоватый свет тоже выглядел неприятно неживым.

«Зря все же Нора захотела переселиться прямо сюда… Бедняжка», – с горечью подумал он, поворачиваясь в сторону кровати – предмета явно лишнего среди лабораторной сверкающей четкости, где не было места даже простым неправильным линиям, не то что смятому белью.

Кровать возникла здесь в результате странного компромисса: сам профессор никак не мог отлучиться из лаборатории, надеясь, что нужный опыт удастся ему «именно сейчас, завтра, максимум послезавтра» и тогда вся жизнь пойдет иначе, в то время как Нора хотела одного – быть с ним рядом. Пока болезнь не зашла так далеко и надежды еще оставались, она приходила в лабораторию сама и садилась в углу на стульчик, наблюдая издали за работой своего мужа – когда одна, когда с дочкой, которую обстановка лаборатории тяготила; но силы уходили, время, отпущенное ей, истекало, и тем ценнее становились для умирающей женщины минуты, проводимые рядом с любимым человеком, заменившим для нее весь мир. Странно, но даже к дочери она была не так привязана, как к мужу, а когда болезнь вошла в третью, окончательную стадию, даже сама настояла, чтобы девочку пристроили в закрытое учебное заведение. Впрочем, действительно ли нужно было, чтобы малышка видела чужие страдания, не понимая, что к чему и зачем?

Нора болела спокойно, и это еще больше угнетало ее мужа, ожидавшего слез, попыток самоубийства (врачи предупреждали его о такой возможности), депрессии, ухода в себя и прочих видов поведения, типичных для смертельно больных людей. Но ничего этого не было. Наоборот, Нора делалась все приветливее и ласковей, все чаще просила просто посидеть молча рядом, чтобы можно было взяться за руки и заглянуть друг другу в глаза.

– Оставь свою работу, – просила она, с трудом двигая искусанными, посиневшими губами, – побудь со мной… Поверь, я не отвлеку тебя слишком надолго. Если ты меня действительно любишь – отдай свое время мне.

– Но ведь я хочу, чтобы ты жила, – мучительно кривясь, отвечал он и прятал покрасневшие от невыплаканных слез глаза. – Именно в этом заключается смысл моей работы!

– Нет, судьбу не обманешь… Я не хочу жить несбывающейся надеждой – я хочу, чтобы мы были вместе сегодня.

– А я хочу, чтобы у тебя было завтра…

– Я не хочу с тобой расставаться так надолго – каждая минута у меня на вес золота.

– А я не хочу расстаться с тобой насовсем, – снова и снова возражал он и, сжав сердце в кулак (иначе его ощущение назвать было бы трудно), поднимался со стула и шел к пробиркам, аппаратам и техническому оборудованию.

Так они и жили последние дни.

«Имею ли я право отнимать у него веру в то, что он сумеет совершить свое открытие? – размышляла Нора, ласково глядя на прикрытую лабораторным халатом мужскую спину. – Он ведь совершит это… обязательно совершит, рано или поздно. А я? Что я? И все же – неужели я не заслуживаю хоть нескольких минут внимания? »

– Посиди со мной.

– Но…

Диалог повторялся.

Время шло.

Нора, казалось, таяла – в буквальном смысле этою слова. Руки и ноги превращались в спички, делалось маленьким посеревшее и постаревшее личико, на котором вырастали до неестественных размеров влажные от боли глаза, уменьшалось, худея, тело…

– Ну еще один опыт, – молил он то ли умирающую, то ли саму смерть. – Вот увидишь, все получится… Все будет, как надо…

И снова, стараясь отбить Нору у смерти, он лишал ее жизни – потому что жизнь без радости уже не жизнь…

Профессор закусил губу и силой заставил себя открыть глаза. Капля уже полностью растворилась в клетке, светящиеся ободки разошлись по всей цитоплазме, на них налипали комочки рибосом[7], и вдруг при новом увеличении он увидел, что от одного из «обручей» отходит небольшой завиток – шел синтез.

– Получилось! – закричал он, вскакивая в места и не веря собственным глазам. – Ты слышишь меня? Теперь остается только найти подходящий переносчик для…

Он неожиданно осекся и замолчал, чувствуя, что в груди обрывается какая‑ то струна. Причин для этого вроде не было, но холодный, безжалостный страх – или тревога (профессор мало разбирался в таких тонкостях) – заставил его вскочить с места и испуганно обернуться.

– Ты слышишь меня? – переспросил он изменившимся голосом.

Нора не отозвалась. Сбоку от кровати торчало что‑ то серое – он не сразу понял, что это вытянувшаяся и вылезшая из‑ под одеяла рука.

– Нора? – с замирающим сердцем профессор подбежал к кровати, судорожным движением схватил жену за руку и застыл.

Рука была холодной и жесткой, как и положено руке человека, умершего несколько часов назад.