|
|||
Annotation 8 страницаЛетя в экипаже вдоль ночных бульваров, Фандорин думал о страшной опасности, нависшей над древним городом – нет, над всем тысячелетним государством. Чёрные толпы, вооружённые японскими (или какими там) винтовками, стянут переулки удавкой баррикад. С окраин к центру поползёт бесформенное кровавое пятно. Начнётся затяжная, лютая резня, в которой победителей не будет, лишь мертвецы и проигравшие. Главный враг всей жизни Эраста Петровича, бессмысленный и дикий Хаос пялился на инженера бельмастыми глазами тёмных окон, скалился гнилой пастью подворотен. Разумная, цивилизованная жизнь сжалась в ломкую проволочку фонарей, беззащитно мерцающих вдоль тротуара. Маса поджидал возле решётки. – Я не знаю, что происходит, – быстро заговорил он, ведя Фандорина вдоль пруда. – Смотрите сами. Плохой человек Мырников и с ним ещё пятеро прокрались в дом вон через то крыльцо. Это было… двенадцать минут назад. – Он с удовольствием взглянул на золотые часы, в своё время подаренные ему Эрастом Петровичем к 50-летию микадо. – Я тут же вам позвонил. – Ах, как скверно! – с тоской воскликнул инженер. – Этот шакал разнюхал и опять всё испортил! Камердинер философски заметил: – Все равно теперь ничего не поделаешь. Давайте смотреть, что будет дальше. И они стали смотреть. Слева и справа от входа было по окну. Свет в них не горел. – Странно, – прошептал Эраст Петрович. – Что они там делают во мраке? Ни выстрелов, ни криков… И в ту же секунду крик раздался – негромкий, но полный такого звериного ужаса, что Фандорин и его слуга, не сговариваясь, выскочили из своего укрытия и побежали к дому. На крыльцо выполз человек, проворно перебирая локтями и коленками. – Банзай! Банзай! – вопил он без остановки. – Пойдём! – оглянулся инженер на остановившегося Масу. – Что же ты? Слуга стоял, скрестив руки на груди, немое воплощение обиды. – Вы обманули меня, господин. Этот человек японец. Уговаривать его было некогда. Да и совестно. – Он не японец, – сказал Фандорин. – Но ты прав: тебе лучше уйти. Нейтралитет так нейтралитет. Инженер вздохнул и двинулся дальше. Камердинер тоже вздохнул и побрёл прочь. Из-за угла пансиона один за другим вылетели три тени – люди в одинаковых пальто и котелках. – Евстратий Павлович! – галдели они, подхватив ползущего и ставя его на ноги. – Что с вами? Тот выл, рвался из рук. – Я Фандорин, – сказал Эраст Петрович, приблизившись. Филёры переглянулись, но ничего не сказали – очевидно, в дальнейших представлениях нужды не было. – Мозга с мозги съехала, – вздохнул один, постарше остальных. – Евстратий Павлович давно не в себе, наши примечали. А тут совсем с резьбы сошёл… – Японский бог… Банзай… Изыди, бес… – всё дёргался припадочный. Чтоб не мешал, Фандорин сжал ему артерию, и надворный советник успокоился. Опустил голову, всхрапнул, повис на руках у своих помощников. – Пусть полежит, ничего с ним не случится. Ну-ка, за мной! – приказал инженер. Быстро прошёлся по комнатам, всюду зажигая электричество. В квартире было пусто, безжизненно. Лишь в спальне билась и трепетала занавеска на распахнутом окне. Фандорин кинулся к подоконнику. Снаружи был двор, за ним пустырь, сумрачные силуэты домов. – Ушёл! Почему никого не поставили под окном? Это непохоже на Мыльникова! – Да стоял я, вон там, – принялся оправдываться один из филёров. – Как услышал, что Евстратьпалыч кричит, – побежал. Думал, выручать надо… – Где наши-то? – изумлённо вертел головой старший. – Мандрыкин, Лепиньш, Саплюкин, Кутько и этот, как его, ушастый. Вдогонку что ль припустили, в окно? Так свистели бы… Эраст Петрович приступил к более внимательному осмотру квартиры. В комнате, что находилась слева от прихожей, обнаружил на ковре несколько капель крови. Потрогал – свежая. Повёл взглядом вокруг, уверенно направился к серванту, распахнул приоткрытую дверцу. Там, зажатый в столярных тисках, торчал небольшой арбалет. Разряженный. – Так-так, знакомые фокусы, – пробормотал инженер и стал прощупывать пол в том месте, где кровь. – Ага, вот и п-пружина. Под паркетиной спрятал… Где же тело? Повернул полову вправо, влево. Направился к зеркалу, висевшему на противоположной от окна стене. Пощупал раму, не нашёл механизма и просто двинул кулаком по блестящей поверхности. Филёры, тупо наблюдавшие за действиями «Чернобурого», ахнули – зеркало со звоном провалилось в чёрную нишу. – Вот она где, – удовлетворённо промурлыкал инженер, щёлкнув кнопкой. В обоях открылась дверца. За фальшивым зеркалом оказался чуланчик. С другой стороны в нем имелось окошко, откуда отлично просматривалось соседнее помещение, спальня. Половину тайника занимал фотографический аппарат на треноге, но не он заинтересовал Фандорина. – Говорите, ушастый? – спросил инженер, нагибаясь и рассматривая что-то на полу. – Не этот? Выволок под мышки безжизненное тело с торчащей из груди стрелой, короткой и толстой. Филёры сгрудились над мёртвым товарищем, а инженер уже спешил в комнату напротив. – Тот же фокус, – объявил он старшему из агентов, когда тот вошёл следом. – Тайная пружина под паркетом. В шкафу спрятан арбалет. Смерть мгновенная, острие смазано ядом. А труп вон там. – Он показал на зеркало. – Можете убедиться. Но в этом тайнике, точь-в-точь похожем на предыдущий, тел оказалось целых три. – Лепиньш, – вздохнул филёр, вытаскивая верхнего. – Саплюкин. А внизу Кутько… Пятый труп нашёлся в спальне, в щели за платяным шкафом. – Не знаю, как ему удалось расправиться с ними поодиночке… Скорее всего, дело было так, – принялся восстанавливать картину Фандорин. – Те, что вошли в боковые комнаты, погибли первыми, от стрел, и были спрятаны в з-зазеркалье. Этот, в спальне, убит голой рукой – во всяком случае, видимых повреждений нет. У Саплюкина и этого, как его, Лепиньша, переломлены шейные позвонки. Судя по разинутому рту Лепиньша, он успел увидеть убийцу. Но не более… Акробат умертвил этих двоих в прихожей и оттащил в правую комнату, бросил поверх Кутько. Я одного не пойму: как это Мыльников уцелел? Должно быть, развеселил японца своими воплями «банзай! »… Ну всё, довольно лирики. Главное дело у нас впереди. Вы, – ткнул он пальцем в одного из филёров, – берите своего скорбного разумом начальника и везите его на Канатчикову дачу. А вы двое – со мной. – Куда, господин Фандорин? – спросил тот, что постарше. – На Москву-реку. Черт, уже половина первого, а нам ещё искать иголку в стоге сена! * * * Поди-ка отыщи на Москве-реке неведомо какой склад. Грузового порта в Первопрестольной не имеется, товарные пристани начинаются от Краснохолмского моста и тянутся с перерывами вниз по течению на несколько вёрст, до самого Кожухова. Начали прямо от Таганки, с пристани «Общества пароходства и торговли Волжского бассейна». Потом был дебаркадер «Торгового дома братьев Каменских», склады нижегородской пароходной компании г-жи Кашиной, пакгаузы Москворецкого товарищества и прочая, и прочая. Искали так: ехали вдоль берега на извозчике, вглядываясь в темноту и прислушиваясь – не донесётся ли шум. Кто станет работать в этот глухой час кроме людей, которым есть что скрывать? Временами спускались к реке, слушали воду – большинство причалов располагалось на левом берегу, но изредка попадались и на правом. Возвращались к коляске, ехали дальше. С каждой минутой Эраст Петрович делался все мрачнее. Поиски затягивались – брегет в кармане звякнул дважды. Словно в ответ пробили два раза часы на колокольне Новоспасского монастыря, и мысли инженера повернули в сторону божественности. Самодержавная монархия может держаться лишь на вере народа в её мистическое, сверхъестественное происхождение, думал хмурый Фандорин. Если эта вера подорвана, с Россией будет, как с Мыльниковым. Народ наблюдает за ходом этой несчастной войны и с каждым днём убеждается, что японский бог то ли сильнее русского, то ли любит своего помазанника больше, чем Наш любит царя Николая. Конституция – вот единственное спасение, размышлял инженер, несмотря на зрелый возраст всё ещё не изживший склонности к идеализму. Монархии нужно перенести точку опоры с религиозности на разум. Чтоб народ исполнял волю власти не из богобоязненности, а потому что с этой волей согласен. Но если сейчас начнётся вооружённый бунт, всему конец. И уж неважно, сумеет монархия залить восстание кровью или не сумеет. Джинн вырвется из бутылки, и трон всё равно рухнет – не сейчас, так через несколько лет, при следующем сотрясении… В темноте тускло заблестели пузатые железные цистерны – нефтяные резервуары общества «Нобель». В этом месте река делала изгиб. Эраст Петрович тронул возницу за плечо, чтоб остановился. Прислушался – издалека, от воды, отчётливо донеслось мерное, механическое покряхтывание. – За мной, – махнул инженер филёрам. Рысцой пробежали через рощицу. Ветерок донёс запах мазута – где-то близко, за деревьями, было Постылое озеро. – Есть! – выдохнул старший агент (его фамилия была Смуров). – Вроде они! Внизу, под невысоким спуском, темнел длинный причал, у которого было пришвартовано несколько барж, причём одна, самая маленькая, сцеплена с крутобоким буксирчиком на парах. Это её попыхивание уловил слух Фандорина. Из склада, вплотную примыкающего к пристани, выбежали двое грузчиков, неся ящик, скрылись в трюме маленькой баржи. За ними появился ещё один, с чем-то квадратным на плечах – и по сходням взбежал туда же. – Да, это они, – улыбнулся Фандорин, вмиг забывший о своих апокалиптических видениях. – Торопятся, с-санкюлоты. – Кто? – заинтересовался непонятным словом второй филёр, Крошкин. Более начитанный Смуров, пояснил: – Это были такие боевики, навроде эсэров. Про французскую революцию слыхал? Нет? А про Наполеона? И на том спасибо. Из склада выбежал ещё грузчик, потом сразу трое проволокли что-то очень тяжёлое. В углу причала вспыхнул огонёк спички, через секунду-другую сжавшийся до красной точки. Там стояли ещё двое. Улыбка на лице инженера сменилась озабоченностью. – Что-то многовато их… – Эраст Петрович осмотрелся вокруг – Это что там темнеет? Мост? – Так точно. Железнодорожный. Строящейся окружной дороги. – Отлично! Крошкин, вон в той стороне, за Постылым озером, станция Кожухово. Берите извозчика, и скорей туда. На станции должен быть телефон. Звоните подполковнику Данилову, номер 77-235. Не будет подполковника – говорите с дежурным офицером. Обрисуете с-ситуацию. Пусть сажает на дрезины караул, дежурных – всех, кого сможет собрать. И сюда. Всё, бегите. Только револьвер отдайте. И запас патронов, если есть. Вам ни к чему, а нам может п-приподиться. Филёр сломя голову бросился назад к пролётке. – Ну-ка, Смуров, подберёмся ближе. Вон превосходный штабель из рельсов. * * * Пока Дрозд прикуривал, Рыбников взглянул на часы. – Без четверти три. Скоро рассвет. – Ничего, успеем. Основную часть погрузили, – кивнул эсэр на большую баржу. – Осталась только сормовская. Ерунда, пятая часть груза. Поживей, товарищи, поживей! – подбодрил он грузчиков. Товарищи-то товарищи, но сам ящиков не таскаешь, мимоходом подумал Василий Александрович, прикидывая, когда лучше завести разговор о главном – о сроках восстания. Дрозд не спеша двинулся в сторону склада. Рыбников за ним. – А московскую когда? – спросил он про главную баржу. – Завтра речники перегонят в Фили. Оттуда ещё куда-нибудь. Так и будем перемещать с места на место, чтоб глаза не мозолила. Ну, а маленькая прямо сейчас пойдёт в Сормово, вниз по Москве-реке, потом по Оке. Ящиков на складе уже почти не осталось, лишь плоские коробки с проводами и дистанционными механизмами. – Как по-вашему «мерси»? – ухмыльнулся Дрозд. – Аригато. – Ну, стало быть, пролетарское аригато вам, господин самурай. Вы своё дело сделали, теперь обойдёмся без вас. Рыбников веско заговорил о самом важном: – Итак. Забастовка должна начаться не позднее, чем через три недели. Восстание – самое позднее через полтора месяца… – Не командуйте, маршал Ояма. Как-нибудь без вас сообразим, – перебил эсэр. – По вашим нотам играть не станем. Думаю, ударим осенью. – Он осклабился. – До тех пор пощипите с Николашки ещё пуха-перьев. Пускай он перед народом совсем голеньким предстанет. Вот тогда и вмажем. Василий Александрович ответил на улыбку улыбкой. Дрозд даже не догадывался, что в эту секунду его жизнь, как и жизнь его восьми товарищей, висела на волоске. – Право, нехорошо. Мы же договорились, – укоризненно развёл руками Рыбников. Глаза революционного вождя вспыхнули озорными искорками. – Держать слово, данное представителю империалистической державы, – буржуазный предрассудок. – Попыхтел трубкой. – А как по-вашему будет «покеда»? Подошедший рабочий вскинул на спину последнюю коробку и удивился: – Чего-то больно лёгок. Не пустой ли? Поставил обратно на землю. – Нет, – объяснил Василий Александрович, открывая крышку. – Это набор проводов для разных нужд. Вот этот бикфордов, этот камуфляжный, а этот, в резиновой оболочке, для подводного минирования. Дрозд заинтересовался. Вынул ярко-красный моток, рассмотрел. Подцепил двумя пальцами металлический сердечник – тот легко вылез из водонепроницаемого покрытия. – Ловко придумано. Подводное минирование? Может, грохнем царскую яхту? Есть у меня там в команде свой человечек, отчаянная голова… Надо будет подумать. Грузчик поднял коробку, побежал на пристань. Тем временем Рыбников принял решение. – Что ж, осенью так осенью. Лучше поздно, чем никогда, – сказал он. – А забастовку через три недели. Мы на вас надеемся. – Что вам ещё остаётся? – бросил Дрозд через плечо. – Всё, самурай, мы расстаёмся. Катитесь к вашей японской матери. – Я сирота, – улыбнулся одними губами Василий Александрович и снова подумал, как хорошо было бы переломить этому человеку шею – чтоб посмотреть, как перед смертью выпучатся и остекленеют его глаза. В этот миг тишина кончилась. * * * – Господин инженер, похоже, всё. Закончили, – шепнул Смуров. Фандорин и сам видел, что погрузка завершена. Баржа осела чуть не до самой ватерлинии. Была она хоть и небольшая, но, похоже, вместительная – шутка ли, принять на борт тысячу ящиков с оружием. Вот по трапу поднялась последняя фигура – судя по походке, с совсем не тяжёлой ношей, и на барже одна за другой загорелись семь, нет, восемь цигарок. – Пошабашили. Сейчас покурят и уплывут, – дышал в ухо филёр. Крошкин побежал за подмогой без четверти три, прикидывал инженер. Предположим, в три он добрался до телефона. Минут пять, а то и десять у него уйдёт на то, чтоб втолковать Данилову или дежурному офицеру, в чем дело. Эх, надо было послать Смурова – он поречистей. Положим, в десять, нет в пятнадцать минут четвёртого поднимут караул. Прежде половины четвёртого не тронутся. А ехать от Каланчевки до Кожуховского моста на дрезине не менее получаса. Раньше четырех жандармов ждать нечего. А сейчас три двадцать пять… – Доставайте оружие, – приказал Фандорин, беря в левую руку свой «браунинг», в правую крошкинский «наган». – На три-четыре палите в сторону баржи. – Зачем? – всполошился Смуров. – Их вон сколько! Куда они с реки денутся? Придёт подмога – берегом догоним! – Откуда вы знаете, что они не отгонят баржу за город, где безлюдно, да не перегрузят оружие на подводы, пока не рассвело? Нет, их надо з-задержать. У вас сколько патронов? – Семь в барабане, да семь запасных, и всё. Мы же филёры, а не башибузуки какие… – У К-Крошкина тоже четырнадцать. У меня только семь, запасной обоймы не ношу. Я, увы, тоже не янычар. Тридцать пять выстрелов – для получаса маловато. Ну, да делать нечего. Действуем так. Первый барабан высаживаете подряд, чтоб произвести впечатление. Но потом каждую пулю расчётливо, со смыслом. – Далековато, – прикинул Смуров. – Их борт наполовину прикрывает. По поясной фигуре с такой дали и днём-то попасть непросто. – Вы в людей-то не цельте, все-таки соотечественники. Стреляйте так, чтоб никто с баржи на буксир не перелез. Ну, три-четыре! Эраст Петрович поднял свой пистолет кверху (все равно от него, короткоствольного, на таком расстоянии проку было мало) и семь раз подряд нажал на спуск. * * * – Вот тебе на, – протянул Дрозд, услышав частую пальбу. Осторожно высунулся из дверей. Рыбников тоже. Огоньки выстрелов вспыхивали над грудой рельсов, сваленных в полусотне шагов от пристани. С баржи ответили беспорядочной пальбой в восемь стволов. – Шпики. Выследили, – хладнокровно оценил ситуацию Дрозд. – Только их мало. Трое-четверо, навряд ли больше. Сейчас мы эту закавыку решим. Крикну ребятам, чтобы обошли слева и справа… – Стойте! – схватил его за локоть Василий Александрович и заговорил быстро-быстро. – Нельзя ввязываться в бой, они именно этого от вас и хотят. Их немного, но они наверняка послали за подмогой. Перехватить баржи на реке нетрудно. Скажите, на буксире кто-то есть? – Нет, все были на погрузке. – Полицейские появились недавно, – уверенно сказал Рыбников. – Иначе здесь уже была бы целая рота жандармов. Значит, погрузку главной баржи они не застали, мы чуть не час провозились с сормовской. Вот что, Дрозд. Сормовским грузом можно пожертвовать. Спасайте большую баржу. Уходите отсюда, вернётесь завтра. Идите, идите. Я уведу полицию за собой. Он взял у эсэра моток красного провода, сунул в карман и, двигаясь зигзагами, выбежал наружу. * * * Чёрные силуэты на барже как ветром сдуло, исчезли и алые огоньки. Но вместо них секунду спустя над бортом заполыхали белые вспышки выстрелов. Из склада к судну, петляя, пронеслась ещё одна фигура – её инженер проводил особенно внимательным взглядом. Сначала пули свистели высоко над головой, потом боевики пристрелялись. От рельсов, рассыпая искры и издавая противный визг, зарикошетили кусочки свинца. – Господи, смерть моя пришла! – ойкал Смуров, то и дело ныряя с головой за штабель. Фандорин не сводил глаз с баржи, готовый стрелять, как только кто-нибудь попробует сунуться на буксир. – Не робейте, – сказал инженер. – Чего её бояться? Столько уже народу на том свете, нас с вами дожидаются. Встретят как родного. И ведь какие люди, не ч-чета нынешним. Удивительно, но выдвинутый Фандориным аргумент подействовал. Филёр приподнялся: – И Наполеон дожидается? – И Наполеон. Любите Наполеона? – рассеянно пробормотал инженер, щуря левый глаз. Один из боевиков, посообразительней других, полез с баржи на буксир. Эраст Петрович всадил пулю в обшивку – прямо перед носом у умника. Тот юркнул обратно под прикрытие борта. – Внимательней, не зевайте, – сказал Фандорин напарнику. – Теперь они поняли, что им пора уходить, и полезут один за другим. Не пускать, отсекать огнём. Смуров не ответил. Инженер коротко взглянул на него и чертыхнулся. Филёр привалился щекой к рельсам, волосы на макушке блестели от крови, открытый глаз заворожённо смотрел в сторону. Убит… Встретится ли с Наполеоном, мелькнуло в голове у инженера, которому в этот миг было не до сантиментов. – Товарищ рулевой, в рубку! – донёсся с баржи звонкий голос. – Скорее! Фигура, спрятавшаяся на носу снова полезла на буксир. С тяжёлым вздохом Фандорин выстрелил на поражение – тело с плеском упало в воду. Почти сразу же сунулся ещё один, но его было хорошо видно на фоне белой палубной надстройки, и Эраст Петрович сумел попасть ему в ногу. Во всяком случае, подстреленный заорал – значит, жив. Патроны, доставшиеся Эрасту Петровичу от Крошкина, кончились. Фандорин взял револьвер мертвеца, но и у того в барабане было всего три пули. А до четырех часов оставалось ещё целых восемнадцать минут. – Смелей, товарищи! – крикнул все тот же голос. – У них патроны на исходе. Руби швартовы! Корма баржи отползла от причала; мостки, заскрипев, рухнули в воду. – Вперёд, на буксир! Все разом, товарищи! И тут уж поделать было ничего нельзя. Когда с баржи к носу кинулась целая гурьба людей, Фандорин и стрелять не стал – какой смысл? Буксир изрыгнул из трубы сноп искр, зашлёпал колёсами. Канаты натянулись, зазвенели. Отправились в три сорок шесть, посмотрел по часам инженер. Удалось задержать на двадцать одну минуту. Плата – две человеческих жизни. Он двинулся по берегу, параллельно барже. Сначала поспевать было нетрудно, потом пришлось перейти на бег – буксир постепенно набирал скорость. Когда Эраст Петрович миновал железнодорожный мост, сверху, с насыпи, донёсся грохот стальных колёс. Из темноты на полной скорости неслась большая дрезина, густо наполненная людьми. – Сюда! Сюда! – замахал Фандорин и выпалил в воздух. По скосу к нему тяжело бежали жандармы. – Кто с-старший? – Поручик Брянцев! – Вон они, – показал Эраст Петрович в сторону удаляющейся баржи. – Половину людей по мосту на тот берег. И с обеих сторон. Догоним – огонь по рубке буксира. До тех пор, пока не сдадутся. Марш! Странная погоня пеших жандармов за плывущей по реке баржой продолжалась недолго. Ответный огонь с буксира быстро ослабел. Боевики все реже рисковали высовываться из-за железных бортов. Стекло в рубке вылетело, пробитое пулями, и рулевой вёл судёнышко, не высовываясь – вслепую. Из-за этого через полверсты от моста буксир налетел на мель и остановился. Баржу стало медленно разворачивать боком. – Прекратить огонь, – приказал Фандорин. – Предложите им сдаться. – Клади оружие, болваны! – кричал с берега поручик. – Куда вам деться? Сдавайтесь! Деться эсэрам и в самом деле теперь было некуда. Над водой клубился неплотный предрассветный туман, тьма таяла на глазах, а по обе стороны реки залети жандармы, так что даже поодиночке, вплавь, было не уйти. У рубки кучкой собрались уцелевшие – похоже, совещались. Потом один выпрямился во весь рост. Он! Акробат, он же штабс-капитан Рыбников – несмотря на расстояние, ошибиться было невозможно. На буксире нестройно запели, а японский шпион разбежался и перескочил на баржу. – Что это он? Что делать? – нервно спросил поручик. – " Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает! " – донеслось с буксира. – Стреляйте, стреляйте! – воскликнул Фандорин, увидев, как у Акробата в руках вспыхивает маленький огонёк, похожий на бенгальский. – Это динамитная шашка! Но было поздно. Шашка полетела в трюм баржи, а фальшивый штабс-капитан, дёрнув с борта спасательный круг, прыгнул в реку. Секунду спустя баржа вздыбилась, переломленная надвое несколькими мощными взрывами. Передняя половина подпрыгнула и накрыла собою буксир. В воздух летели куски дерева и металла, по воде растекалось пылающее топливо. – Ложи-ись! – отчаянно заорал поручик, но жандармы и без команды уже попадали на землю, прикрыв голову руками. Подле Фандорина в землю врезалось согнутое винтовочное дуло. Брянцев с ужасом смотрел на шлёпнувшуюся рядом с ним ручную гранату. Та бешено вертелась, поблёскивая фабричной смазкой. – Не бойтесь, не взорвётся, – сказал ему инженер. – Она без взрывателя. Офицер сконфуженно поднялся. – Все целы? – браво рявкнул он. – Выходи строиться, перекличка. Эй, фельдфебель! – крикнул, сложив руки рупором. – Твои как? – Одного зацепило, вашбродь! – донеслось с того берега. На этой стороне обломками зашибло двоих, но несильно. Пока перевязывали раненых, инженер вернулся к мосту, где давеча приметил будку бакенщика. Назад, к месту взрыва, приплыл на лодке. Грёб бакенщик, Фандорин же стоял на носу и смотрел на щепки и масляные пятна, которыми была покрыта вся поверхность реки. – Позволите к вам? – попросился Брянцев. Минуту спустя, уже оказавшись в лодке, спросил. – Что вы высматриваете? Господа революционеры на дне, это ясно. После приедут водолазы, поднимут трупы. И груз – сколько найдут. – Здесь глубоко? – повернулся инженер к гребцу. – Об эту пору сажени две будет. Местами даже три. Летом, как солнце нажарит, помельчает, а пока глыбко. Лодка медленно плыла вниз по течению. Эраст Петрович всё не отрывал глаз от воды. – Этот, что шашку кинул, отчаянный какой, – сказал Брянцев. – Не спас его круг. Глядите, вон плывёт. И в самом деле, впереди на волнах покачивалось красно-белое пробковое кольцо. – Ну-ка, г-греби туда! – На что он вам? – спросил поручик, глядя, как Фандорин тянется к спасательному кругу. Эраст Петрович снова не удостоил говорливого офицера ответом. Вместо этого пробормотал: – Угу, вот ты где, голубчик. Потянул круг из воды, и стало видно, что с внутренней стороны к нему привязана красная резиновая трубка. – Знакомый фокус, – усмехнулся инженер. – Только в древности использовали бамбук, а не резиновый провод с выдернутым сердечником. – Что это за клистирная трубка? Какой ещё фокус? – Хождение по дну. Но я вам сейчас покажу фокус ещё интересней. Засекаем время. – И Фандорин сдавил трубку пальцами. Прошла минута, потом вторая. Поручик смотрел на инженера с все возрастающим недоумением, инженер же поглядывал то на воду, то на секундную стрелку своих часов. – Феноменально, – покачал он головой. – Даже для них… На середине третьей минуты саженях в пятнадцати от лодки из воды вдруг показалась голова. – Греби! – крикнул Фандорин лодочнику. – Теперь возьмём! Если не остался на дне – возьмём! И, разумеется, взяли – спасаться бегством хитроумному Акробату было некуда. Он, впрочем, и не сопротивлялся. Пока жандармы вязали ему руки, сидел с отрешённым лицом, прикрыв глаза. С мокрых волос стекали грязноватые струйки, к рубашке прилипла зелёная тина. – Вы сильный игрок, но вы проиграли, – сказал по-японски Эраст Петрович. Арестованный открыл глаза и долго рассматривал инженера. Так и неясно было, понял он или нет. Тогда Фандорин наклонился и произнёс странное слово: – Тамба. – Что ж, амба так амба, – равнодушно обронил Акробат, и это было единственное, что он сказал. * * * Молчал он и в Крутицкой гарнизонной тюрьме, куда его доставили с места задержания. Вести допрос съехалось всё начальство – и жандармское, и военно-судебное, и охранное, но ни угрозами, ни посулами от Рыбникова не добились ни слова. Тщательно обысканный и переодетый в арестантскую робу, он сидел неподвижно. На генералов не смотрел, лишь время от времени поглядывал на Эраста Петровича Фандорина, который участия в допросе не принимал и вообще стоял поодаль. Промучившись с упрямцем весь день до самого вечера, начальники велели увести его в камеру. Камера была специальная, для особенно опасных злодеев. Ради Рыбникова приняли и дополнительные меры предосторожности: койку и табурет заменили тюфяком, вынесли стол, керосиновую лампу убрали. – Знаем мы японцев, читали, – сказал комендант Фандорину. – Расшибёт себе башку об острый угол, а нам отвечай. Или керосином горящим обольётся. Пускай лучше при свечечке посидит. – Если такой ч-человек захочет умереть, помешать ему невозможно. – Очень даже возможно. У меня месяц назад один анархист, ужас до чего отпетый, две недели пролежал спелёнутый, как младенец. И рычал, и по полу катался, и пробовал башку об стенку расколотить – не желал на виселице подохнуть. Ничего, сдал голубчика палачу, как миленького. Инженер брезгливо поморщился, бросил: – Это вам не анархист. – И ушёл, чувствуя непонятную тяжесть на сердце. Загадочное поведение арестанта, который вроде бы сдался, а в то же время явно не собирался давать показания, не давало инженеру покоя. * * *
|
|||
|