Ирвин Уэлш 3 страница

обращался с Крисси. Анна все поняла и мы решили забыть этот эпизод. В результате нашего

разговора я почувствовал себя еще лучше, и моя последняя маленькая Амстердамская проблема

разрешилась.

Странно, но когда через несколько дней я услышал о том, что из Оостердока, рядом с

Центральной Станцией, выловили тело женщины, то сразу же подумал о Крисси, она ведь была

такой ебнутой. Правда, я быстро забыл об этом. Я наслаждался жизнью или хотя бы пытался

наслаждаться, несмотря на то, что обстоятельства работали против нас. Анна поступила в

колледж на модельера, и из-за моей ночной работы мы стали вести как корабли во время

дрейфа, поэтому я всерьез подумывал подыскать себе другую работу. К тому же я скопил

приличную сумму гульденов.

Я в раздумьях валялся на диване, когда услышал настойчивый стук в дверь. Это был

Ричард, и как только я открыл дверь, он плюнул мне в лицо. Я был слишком шокирован, чтобы

почувствовать злость.

- Ты убийца, твою мать! - прорычал он.

- Что? - я все понял, но не мог это осмыслить. Тысячи импульсов заполнили мое тело,

повергнув меня в ступор.

- Крисси мертва.

- Оостердок... это была Крисси...

- Да, это была Крисси. Теперь ты рад?

- НЕТ, МУЖИК... НЕТ! - запротестовал я.

- Лжец! Долбанный лицемер! Ты обращался с ней как с дерьмом. Ты и такие, как ты. Ты

скверно поступал по отношению к ней. Использовал ее и выкинул, как грязную тряпку.

Воспользовался ее слабостью, ее желанием открыться. Такие люди, как ты, всегда так делают.

- Нет! Это было совсем не так, - взмолился я, зная, что все было точно так, как он

описал.

Ричард молча стоял и смотрел на меня. У меня было такое чувство, будто он смотрит

сквозь меня, усмотрев нечто, что было мне недоступно. Я прервал молчание, наверное

длившееся несколько секунд, хотя казалось, что прошли минуты.

- Я хочу пойти на похороны, Ричард.

Он жестоко ухмыльнулся.

- В Джерси? Ты же туда не поедешь!

- Нормандские острова... - сказал я нерешительно. Я не знал, что Крисси была

оттуда. - Я поеду, - заявил я ему.

Я твердо решил поехать. Я чувствовал себя виноватым. Я должен поехать. Ричард окинул

меня презрительным взглядом, затем заговорил низким, дрожащим голосом:

- Сент-Хелье, Джерси. Дом Роберта Ле Маршана, отца Крисси. Следующий вторник. Ее

сестра уже там, она занималась перевозкой тела.

- Я хочу поехать. А ты?

Он горько усмехнулся.

- Нет. Она мертва. Я хотел ей помочь, когда она была жива.

Он повернулся и пошел прочь. Я смотрел ему вслед, пока его спина не растворилась в

темноте, затем вернулся в квартиру, не в состоянии унять дрожь по всему телу.

Мне нужно было добраться до Сент-Хелье ко вторнику. Местонахождение Ле Маршана

можно будет выяснить позднее, когда я доберусь до острова. Анна захотела поехать вместе со

мной. Я сказал ей, что я совершенно неподходящий компаньон для такого путешествия, но она

настояла на своем. Вместе с Анной, терзаемый чувством вины, которое, казалось, просочилось

в арендованную мной машину, я проехал через Голландию, Бельгию и Францию к небольшому

порту Сент-Мало. Я думал о Крисси, конечно, но одновременно и о других вещах, о которых

раньше не задумывался. Начал думать о политике Европейской интеграции, пытаясь понять,

хорошо это или плохо. Я пытался сопоставить точку зрения политиков с тем парадоксом, что

узрел, проезжая по уродливым дорогам Европы; абсурдная несовместимость с неминуемым

политическим объединением. Представления политиков казались еще одной мошеннической

схемой для выкачивания денег из населения или очередной попыткой властных структур

закрутить гайки. Пока мы не достигли Сент-Мало, мы ели в захудалых придорожных

забегаловках. По приезде мы с Анной сняли номер в дешевом отеле и надрались в стельку.

Следующим утром мы на пароме отправились в Джерси.

Мы прибыли в понедельник и снова сняли комнату в отеле. В Jersey Evening Post не было

никаких объявлений о похоронах. Я достал телефонный справочник и поискал Ле Маршана. В

справочнике их было шесть, но только один - Р. Мужчина поднял трубку.

- Алло?

- Алло. Я хотел бы поговорить с Мистером Робертом Ле Маршаном.

- Я Вас слушаю.

- Извините за беспокойство, но мы друзья Крисси и приехали из Голландии на

похороны. Мы знаем, что все запланировано на завтра, и хотели бы присутствовать.

- Из Голландии? - мрачно повторил он.

- Да. Мы сейчас в отеле " Гарднер".

- Ну, вы проделали долгий путь, - констатировал он. Его классический, вкрадчивый

английский акцент сильно раздражал. - Похороны в десять. Церковь Святого Томаса, кстати,

через дорогу от вашего отеля.

- Спасибо, - сказал я, но он уже положил трубку.

Как констатация факта... Казалось, будто для Мистера Ле Маршана все было просто

констатацией фактов.

Я чувствовал себя выжатым как лимон. Несомненно, его холодность и неприязнь были

следствием предположений, которые он сделал насчет амстердамских друзей Крисси и

причины ее смерти; когда ее выловили из дока, в ее желудке нашли кучу барбитуратов.

На похоронах я представился ее матери и отцу. Ее мать была маленькой, иссохшей

женщиной, уменьшенной этой трагедией до практически полного небытия. Ее отец выглядел

как человек, чувствующий большую вину за случившееся. Я явно ощущал его ощущение краха

и ужаса, и это снижало мое чувство вины за свою маленькую, но решающую роль в смерти

Крисси.

- Я не хочу лицемерить, - сказал он. - Мы не всегда находили общий язык, но

Кристофер был моим сыном, и я любил его.

Я почувствовал комок в груди. В моих ушах зазвенело и кислород, казалось, испарился в

атмосфере. Все внешние звуки затихли. Я каким-то образом сумел кивнуть головой,

извиниться, и отойти от родственников, собравшихся вокруг могилы.

Я стоял, содрогаясь в замешательстве, и прошлые события вихрем пронеслись в моей

голове. Анна крепко обняла меня и остальные наверняка подумали, что я убит горем. Какая-то

женщина подошла к нам. Она была более молодой, подтянутой и красивой версией Крисси...

Криса...

- Вы знаете, да?

Я стоял, уставившись куда-то вдаль.

- Пожалуйста, только ничего не говорите отцу с матерью. Разве Ричард не сказал вам?

Я отрешенно качнул головой.

- Это убьет маму и папу. Они до сих пор ничего не знают о его перемене... Я привезла

тело домой. Попросила постричь его волосы, одеть его в костюм. Я подкупила их, чтобы они

ничего не рассказали родителям... это причинит лишь боль. Он не был женщиной. Он был моим

братом, понимаете? Он был мужчиной. Таким он родился, таким был похоронен. Все прочее

лишь причинило бы боль тем, кто остался. Вы же понимаете? - с мольбой в глазах сказала

она. - Крис был в смятении. Здесь у него была полная каша, - она указала на голову. - Бог

свидетель, я пыталась. Мы все пытались. Родители могли свыкнуться с наркотиками, даже с

гомосексуализмом. Для Кристофера это все было большим экспериментом. Он пытался найти

себя... вы же знаете, как у этих бывает. - Она посмотрела на меня со смущением, смешанным с

презрением. - Я имею в виду, у такого типа людей.

Она заплакала.

Ее одновременно терзали печаль и гнев. При таких обстоятельствах можно было не

подвергать ее слова сомнению, хотя что же они пытались скрыть? В чем была проблема? Что

было не так в реальности? Как экс-джанки я знал ответ на это. Часто в реальности много чего

идет не так. Да и чья реальность то была, если на то пошло?

- Все в порядке, - сказал я.

Она с благодарностью кивнула головой и присоединилась к остальным. Мы долго не

задерживались. Нам нужно было успеть на паром.

Когда мы приехали в Амстердам, я разыскал Ричарда. Он извинялся за то, что втянул меня

во все это.

- Я неверно судил о тебе. Крис совершенно слетел с нарезок. Ты не был причиной его

смерти. Жестоко с моей стороны было отправлять тебя туда без объяснений.

- Нет, я заслужил это. Я был последним дерьмом, - грустно сказал я. Мы выпили

несколько бутылок пива, и он рассказал мне историю Крисси. Нервные срывы, решение в корне

поменять свою жизнь и пол; она потратила большую часть наследства на операцию. Начала с

ввода женских гормонов - эстрогена и прогестерона. Они помогли росту ее грудей, смягчили

ее кожу и уменьшили волосяной покров на теле. Ее мышцы потеряли силу, и распределение ее

подкожного жира изменилось, все более напоминая женскую структуру. Волосы на лице она

удалила электролизом. После этого - операция на горле и голосовых связках: в результате у

нее исчез кадык и смягчился голос. Курс речевой терапии наладил произношение.

Так она проходила три года перед тем, как приступить к самой радикальной операции,

которую надо было выполнять в четыре этапа. Пенектомия, кастрация, пластическая

реконструкция и вагинопластия, образование искусственного влагалища, построенного путем

создания углубления между простатой и прямой кишкой. Влагалище было сделано из тканей,

пересаженных с бедра, и было покрыто тканями с полового члена и/или мошонки, чтобы, как

объяснил Ричард, получить возможность испытывать оргазм. Форма влагалища была

достигнута при помощи специального слепка, который ей пришлось носить в течение

нескольких недель после операции.

В случае с Крисси, эти операции послужили причиной сильной депрессии, и она начала

принимать большие дозы болеутоляющих, что было не самым лучшим выходом, если учесть ее

прошлое. Это увлечение, по признанию Ричарда, и стало главной причиной ее смерти. Он

видел, как она выходила из бара рядом с Площадью Дам. Она купила барбитураты, приняла их,

потом была замечена в нескольких барах рядом с каналом. Это могло быть самоубийством или

несчастным случаем. Скорее всего, нечто среднее.

Кристофер и Ричард были любовниками. Он с любовью говорил о Кристофере, радуясь

тому, что теперь может называть его Крисом. Он рассказал про его амбиции, одержимости,

мечты; их амбиции, одержимости и мечты. Нередко они подходили близко к тому, чтобы найти

свою нишу; в Париже, Лагуна-Бич, Ибице или Гамбурге; они подходили близко, но никогда

вплотную. И не как Евротрэш, а просто как люди, хотевшие нормально пожить.

СТОУК НЬЮИНГТОН БЛЮЗ

В последний раз я вмазался в туалете на пароме, потом побрел на палубу. Это было

потрясающе; брызги в мое лицо, пронзительно кричащие чайки, преследующие судно. Волна

пролонгированного прихода прокатила по моему телу. В ногах правды нет. Я схватился за

поручень и блеванул едкой желчью в Северное Море. Какая-то женщина бросила на меня

озабоченный взгляд. Я ответил ей благодарной улыбкой.

- Стараюсь обрести свои морские ноги, - закричал я и завалился на шезлонг, заказав

черный кофе, пить который и не собирался.

С переправой все в порядке. Я смягчился и раздобрел. Просто сидел, храня молчание, вне

всяких сомнений бессмысленный труп для всех остальных пассажиров, вовлеченный в

многозначительный внутренний диалог с самим собой. Я проигрывал историю настоящего

времени, определив себе добродетельную роль, оправдывая мелкие зверства, навязываемые

другим, наряду с предоставлением им необходимого понимания и знания.

Меня начало ломать в поезде: Гарвич - Колчестер - Маркс Тай - Келведон -

Челмсфорд - Шенфилд ЭТОТ ПОЕЗД НЕ ДОЛЖЕН ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ В ЕБАНОМ

ШЕНФИЛДЕ - Ромфорд КАЖДЫЙ ДЮЙМ ПУТИ ОТДАВАЛСЯ ВО МНЕ НА ЭТОМ

ПОЕЗДЕ (Что насчет Мэннингтри, куда подевался среди всех этих остановок чертов

Мэннингтри? ) ДО ЛОНДОНА Ливерпул Стрит. На метро можно попасть куда угодно, кроме

Хакни. Слишком болотистое место. Я сошел на Бетнал Грин и запрыгнул на 253-й автобус,

шедший к Лоуэр Клэптон Роуд. Проехал вниз по Хомертон Роуд и оказался в округе Кингсмид.

Я надеялся, что Донован все еще сквотничает на третьем этаже. И также надеялся, что он не

злится на меня из-за того инцидента в Стоквелле, все это уже бурьяном поросло, разумеется. Я

пропиздовал мимо каких-то детей-убийц-домашних-животных-со-злобными-лицами,

напылявших аэрозолью на стене стилизованные неразборчивые слоганы. Так же старо, как это

гетто.

- Смотри сюда! Чертов джанки!

Должен ли я выебать этих детей до того или после того, как я убью их?

Впрочем, ничего подобного я не сделал. Неподходящее время.

Дон по-прежнему здесь. Эта укрепленная дверь. Теперь мне только надо волноваться,

дома ли он, и если он дома, то пустит меня или нет. Я громко постучал.

- Кто там? - голос Энджи. Дон и Эндж. Я не удивлен; я всегда думал, что они кончат на

одной игле и в одной постели.

- Открой, Эндж, твою мать. Это я, Юэн.

Ряд замков с щелчком повернулись и на меня уставилось лицо Эндж. Ее резкие черты

стали заметнее, чем обычно, и подчеркнуто высечены, словно из мрамора, героином. Она дала

мне пройти и заперла дверь.

- Дон дома?

- Не, вышел, недавно.

- Есть ширево?

Ее рот дернулся книзу, и ее темные глаза взирали на меня так же, как кошка смотрит на

загнанную в угол мышь. Она размышляла, соврать ли ей, но, заметив мое отчаяние, решила не

врать.

- Как было в " Даме? - она играла со мной, корова ебнутая.

- Мне нужна вмазка, Эндж.

Она достала немного продукта, помогла мне приготовить и пустить по вене. Приход

выстрелил сквозь меня, сопровождаемый поднимающимся приливом тошноты. В ногах правды

нет. Я блеванул на Daily Mirror. На первой странице красовался подмигивающий и

поднимающий большие пальцы вверх Пол Гаскойн, в тракции и гипсовой повязке. Эта газета

была восьмимесячной давности.

Эндж приготовила вмазку для себя, используя мою технику. Я не слишком обрадовался

этому, но на самом деле не мог выдавить из себя ни слова. Я глядел на ее холодные, рыбьи

глаза, врезанные в кристаллическую плоть. Ты мог разорвать себя на куски при виде ее носа,

скул и подбородка.

Она села рядом со мной, но уставилась куда-то вперед вместо того, чтобы повернуть свое

лицо ко мне. Она медленно, даже монотонно, затянула нескончаемую бодягу о своей жизни. Я

ощущал себя, как джанки-священник на исповеди. Она сообщила мне, что ее изнасиловала

орава подонков и из-за этого она чувствовала себя так скверно, что с тех пор села на иглу. Меня

охватило ощущение дежа вю. Я был уверен, что она рассказывала мне это раньше.

- Больно, Юэн. Чертовски больно внутри. Продукт - единственная вещь, снимающая

боль. И я ничего не могу с этим поделать. Я мертва внутри. Ты не можешь понять. Ни один

мужчина не может понять. Они убили часть меня, Юэн. Лучшую часть. То, что ты видишь

здесь, ничтожный призрак. И не имеет особого значения, что случится с этим долбанным

призраком.

Она взяла шприц, поставила на контроль, дергаясь с оценивающим видом, пока продукт

всасывался в ее клетки.

По крайней мере, приход заткнул ее. Что-то тревожное витало в воздухе, когда она

говорила таким беспонтовым образом. Я поглядел на Mirror. Несколько мух пировало на Газзе.

- Урела насильники. Собери команду, они огребут пиздюлей, - решился я вставить хоть

что-то.

Она посмотрела на меня, медленно покачала головой, и снова отвернулась.

- Нет, так не получится. Никто не обладает большими завязками, чем эти чуваки. Они

постоянно проделывают это с женщинами. Один из них забуривается в клуб и выходит обратно

с чиксой. Остальные ждут снаружи и просто ебут ее во все дыры так долго, как они хотят.

Мне показалось, что я подобрался ближе к пониманию того, какие ощущения должен

испытывать человек, и что приходит ему на ум, когда десяток урелов на Клэпхэм Джанкшн

дают прикурить его анальному отверстию.

- Это последняя, - пробормотала она в задумчивом удовлетворении. - Я надеюсь, что

Дон принесет немного.

- Тебе и мне, крошка, тебе и мне обоим.

Время, казалось, текло бесконечно, прошли часы или минуты, и Дон наконец-то

объявился.

- Какого хрена ты здесь делаешь, чувак?

Он положил свои руки на бедра и, выгнув шею, уставился на меня.

- Рад видеть тебя, кореш, и все такое.

Выглядело так, словно оттенок кожи Дона был растворен и обесцвечен герычем. Майкл

Джэксон наверное заплатил миллионы, чтобы добиться такого же эффекта, достигнутого Доном

с джанком. Он напоминал Юбилей, из которого высосали весь лед. Если поразмыслить, то и

Эндж была в прошлом более розовой. Казалось, что если ты принимаешь достаточно джанка, то

совершенно теряешь все расовые характеристики. Джанк действительно делает каждую

отдельно взятую черту личности неуместной.

- Ты пустой?

Его акцент изменился. От высокого пронзительного скулежа Северного Лондона он

перешел к насыщенному, тяжелому ямайкскому дрэду (выговору - прим. перев. ).

- Как хуй. Я здесь, чтобы затариться.

Дон повернулся к Эндж. Можно было сразу сказать, что он ничего не надыбал и

собирался проломить ей башню за то, что она отдала мне последнюю заначку. Как только он

заговорил, раздался тяжелый удар в дверь, и хотя она держалась крепко, все же после

очередной пары ударов каркас отделился от стены и вся эта штука обрушилась внутрь. В

дверном проходе стояли два парня с кувалдами. Они выглядели настолько ненормально, что я

почти обмочился, когда группа свиней ворвалась внутрь и обступила нас со всех сторон. Я

заметил выражение разочарования на лице одного из самых матерых, держащего в руках ордер

на обыск. Он понимал, что если бы мы были с чем-то, то немедленно помчались бы в сортир

сливать продукт, но никто из нас не двинулся с места. Мы были не при товаре. Они ритуально

перевернули все вверх дном. Один коп подобрал мою технику и насмешливо взглянул на меня.

Я поднял вверх брови и лениво ему улыбнулся.

- Давайте-ка отправим этот мусор в чертов участок, - заорал он.

Нас выволокли из квартиры, стащили вниз по лестнице и подвели к мясовозке. Раздался

громкий хлопок, когда в крышу фургона ударилась бутылка. Он остановился и пара копов

вышла наружу, но им было глубоко наплевать на поиски детей, которые, наверное, бросили ее с

балкона. Они впихнули нас к остальным задержанным, пробормотав на удивление мрачную

угрозу.

Я поглядел на Дона, сидящего напротив. Машина пронеслась мимо тюрьмы на Лоуэр

Клэптон Роуд, затем мимо станции Далстон. Мы направлялись в Стоук Ньюингтон. Известный

участок. Такой же известный для меня, как для Дона почти несомненно судьба попавшего в

него Ирла Бэррата.

В участке они попросили меня вывернуть карманы. Я так и сделал, но уронил связку

ключей. Я нагнулся, чтобы подобрать их, и мой шарф свесился на пол. Какой-то коп встал на

него, прижав меня как таракана, беспомощного, согнувшегося вдвое, неспособного даже

поднять голову.

- Поднимайся! - зарычал другой.

- Вы стоите на моем шарфе!

- Поднимай свою блядскую тухлую джанковую задницу!

- Я ни хера не могу двинуться, вы стоите на моем шарфе!

- Я сейчас дам тебе ебаный шарф, шотландская гнида!

Он припечатал меня сбоку ногой и я распластался на полу, сложившись, словно лонгшез.

Это было больше из-за шока, нежели от силы удара.

- Поднимайся! Поднимайся, твою мать!

Пошатываясь, я встал на ноги, кровь прилила к голове. Меня бросили в комнату для

допроса. Мой мозг заволокло дымкой, когда они пролаяли мне несколько вопросов. Мне

удалось промямлить какие-то невразумительные ответы, и они отволокли меня сушиться в

обезьянник. Большая, покрытая белым кафелем комната, со скамейками по периметру и с

ассортиментом пенных и виниловых матрасов на полу. Обезьянник был переполнен алкашами,

мелким жульем и каннабис-дилерами. Я узнал пару черных чуваков из Лайна, на Сэндрингхэм

Роуд. Я отчаянно пытался не встретиться с ними взглядом. Тамошние дилеры ненавидели

героинщиков. Расистские свиньи преследовали их за геру, тогда как они имели дело только с

дурью.

К счастью они не обратили на меня внимания, потому что два крепко сложенных белых

парня, один из них с сильным ирландским акцентом, начали пиздить ногами одноухого

трансвестита. Когда они почувствовали, что сделали достаточно, то начали мочиться на

лежащую ничком фигуру.

Казалось, я пробыл уже здесь вечность; меня все сильнее начинало ломать, и я все больше

и больше впадал в отчаяние. Затем в комнату швырнули Дона, изломанного и избитого.

Полицейский, втащивший его в обезьянник, вполне мог заметить, что одноухий мальчик на

полу порядочно измудохан, но он лишь презрительно покачал головой и запер дверь. Дон сел

рядом со мной на скамейке, спрятав ладонями лицо. Сначала я заметил кровь на его руках, но

потом увидел, что она течет из его носа и довольно сильно распухшего рта. Он, очевидно,

поскользнулся на чем-то и свалился с лестницы. Такое часто случается в полицейском участке в

Стоуки с черными парнями. Как с Ирлом Бэрратом. Дон весь трясся. Я решился заговорить.

- Говорю тебе, старый, я охуительно разочарован правоохранительной системой этой

страны, по крайней мере ее местными представителями, особенно здесь, в Стоуки.

Он повернулся ко мне, в полной мере продемонстрировав на лице результаты своего

падения. Могло быть и хуже.

- Я не выберусь отсюда, мужик, - проговорил он дрожащим голосом, и его глаза

распирал страх. Он был серьезен. - Ты слышал о Бэррате. Это место тем и известно. Я

неподходящего чертова цвета, особенно для чувака с подсадкой. Я не выберусь живым.

Я было собрался его успокоить, но тут оказалось, что он был не так далек от истины. К

нам подошли три черных парня. Они наблюдали и слушали.

- Хэй брат, ты болтался с этим отребьем, вот и получил, чего заслуживал, -

издевательски заметил один.

Мы нарвались. Чуваки начали базарить о гере и дилерах, подначивая себя, чтобы

выплеснуть на нас свою злобу. Избиение белыми одноухого трансвестита бесспорно разожгло

их аппетит.

Выручили зашедшие копы. Когда они схватили нас и грубо поволокли из комнаты, я

подумал об огне и полыме. Нас развели по разным допросным комнатам. В моей не оказалось

стульев и я сел на стол. Мне пришлось ждать очень долго.

Я вскочил, когда вошли две свиньи, нарушившие мое одиночество. Они принесли с собой

несколько стульев. Свинья с посеребренными сединой волосами, но на удивление свежим

лицом, сказала мне садиться.

- Кто дает тебе товар? Давай же, Джок (Джок - на сленге " шотландец" - прим. перев. ).

Юэн, не так ли? Ты же не дилер. Кто затаривается этим ширевом? - спросил он. Его глаза

переполняло лениво наигранное сочувствие. Он выглядел как чувак, просекавший фишку.

У НИХ НИ ХУЯ НА МЕНЯ НЕТ.

Другой коп, коренастый, быковатого вида, темноволосый, с придурковатой короткой

стрижкой, раздраженно бросил:

- Его дружок, мудацкий ниггер. Этот зашоренная обезьяна из джунглей с героином

вместо банана, не так ли, Джок? Ладно, тебе лучше начать говорить, сынок, потому что у нас

теперь в соседней комнате объявилась первая в мире черная канарейка, чирикающая на одно

слово десять, и тебе, поверь мне, не понравится песенка, которую она поет.

Они дали мне немного времени на размышление, но не могли достучаться до того места в

моей голове, куда я заполз.

Затем один из них выложил на стол пакетик белого порошка. На вид хороший продукт.

- Маленькие дети в школе ширяются этим товаром. Кто толкает им его, Юэн? - спросил

мальчик Серебряной Мечты.

У НИХ НИ ХУЯ НА МЕНЯ НЕТ.

- Я просто употребляю иногда. Да и нет столько лаве барыжничать, и мне плевать, какие

козлы этим занимаются.

- Черт возьми, я вижу, что нам следует пригласить сюда переводчика. Какой-нибудь

дежурящий сегодня вечером хрен говорит по-шотландски? - воскликнул темноволосый мудак.

Тормоз Серебряной Мечты проигнорировал его. Он продолжил:

- Вы все, чертовы долбоебы, гоните одно и тоже фуфло. Вы все, блядь, употребляете,

так? Никто не продает. Он просто растет на деревьях, да?

- Не, на полях, - сказал я, немедленно об этом пожалев.

- Что ты, твою мать, сказал? - он поднялся, стукнув кулаком по столу так, что костяшки

побелели.

- Маковые поля. Опиум. Растет на полях, - промямлил я.

Его рука обхватила мою шею и стиснула ее. Он продолжал давить. Такое впечатление,

словно я наблюдал со стороны, как душат кого-то другого. Я вцепился обеими руками в его

руку, но не смог ослабить хватку. Это сделал Серебряный.

- Оставь, Джордж. Достаточно. Отдышись, сынок.

В моей голове беспощадно стучало от прилива крови, и я чувствовал себя так, будто мои

легкие никогда снова не заполнятся до полного объема.

- Мы знаем расклад, сынок, мы приготовили для тебя на подпись показания. Я не хочу,

чтобы ты подписывал что-то, о чем будешь потом сожалеть. Даем тебе время. Взгляни на них.

Прочитай. Усвой. Как я сказал, даем тебе время. Все, что ты хочешь изменить, мы можем

изменить, - вкрадчивым голосом втюхивал он мне.

Темноволосый избавился от враждебности в своем голосе.

- Сдай нам ниггера, сынок, и ты можешь уйти отсюда с этим. Лучший фармацевтический

продукт, а, Фред? - он дразняще помахал герой передо мной, доставляя мне танталовы муки.

- Так они сказали мне, Джордж. Давай, Юэн, приди в себя, расслабься. Ты кажешься

достаточно приличным типом, забей на все это. Считай, что тебе крупно повезло, рыжий, выше

головы не прыгнешь.

- Шотландцы, англичане, никакой разницы, не правда ли? Мы все белые люди. Париться

в тюрьме из-за какого-то чертова Конго? Пораскинь мозгами, Джок. Еще один долбанный

цветной говнюк сядет, кто он для тебя, а? В них уж точно нехватки не будет, как думаешь?

Подстава. Козлы в белых рубашках. Они упрятали Дрю из Монктонхолла в Оргрив за

забастовку " 84-го. Теперь они хотят Донована. Не тот цвет кожи. Они представили его

начальству как Крупную Шишку. Эти показания читались как Агата Кристи. Дон и я однажды

схлестнулись, но он был свой. На самом деле он был мне больше братом, чем какая-нибудь

родня. Но что он рассказал обо мне? Солидарность в отказе, или же он сдал меня с потрохами?

Эти паскудные показания читались как Агата Кристи. Что насчет Эндж? Она, наверное, сдала

всех только за тем, чтобы спасти свою шкуру. Меня начало ломать, стало по-настоящему

херово. Если я подпишу, то получу ширево. Я смогу вмазаться. Рассказать газетам историю о

том, как они получили эти показания. У НИХ НИ ХУЯ НА МЕНЯ НЕТ. Ломка. Отрава. Дон.

НЕ ПОДДАВАЙСЯ ломка гера ДАЙТЕ МНЕ ЧЕРТОВУ РУЧКУ, они упрячут Дона, упрячут

его за всю эту Агату Ебаную Кристи ДАЙТЕ МНЕ ЧЕРТОВУ РУЧКУ.

- Дайте мне ручку.

- Знал, что у тебя есть мозги, Джок.

Я сунул пакетик порошка, мои тридцать серебренников, в задний карман. Они порвали

полицейский протокол. Я был свободен. Когда я вышел в приемную, то увидел сидевшую там

Эндж. Я понял, что она тоже продалась. Она горько взглянула на меня.

- Правильно, вы двое, - сказал дежурный коп. - Свободны и держитесь подальше от

неприятностей.

Два копа, допрашивавшие меня, стояли рядом с ним. Я обрадовался возможности уйти.

Эндж была так нетерпелива, что бросилась к зеркальной стеклянной двери сразу же, как только

коп сказал нам убираться. Когда стекло и ее голова соприкоснулись, ее, казалось, отбросило на

колени, и она дрожала, словно мультяшка. Я нервно засмеялся, присоединившись к гоготу

копов.

- Глупая пизданутая шлюха, - презрительно ухмыльнулся темноволосый.

Эндж пребывала в прострации, когда я вывел ее на воздух. Слезы струились по ее лицу.

На ее лбу образовалась шишка.

- Ты заложил его, твою мать, да? ЗАЛОЖИЛ, ДА?

Макияж потек. Она выглядела как Элис Купер во время самого неудачного представления

за всю свою историю.

- А ты, тогда, нет?

Молчание было красноречивым, затем она призналась утомленным голосом.

- Да, ну, вынуждена была, чтобы самой не загреметь, а? Я просто должны была

выбраться оттуда. Мне было по-настоящему хреново.

- Понимаю, что ты имеешь в виду, - согласился я. - Мы разберемся со всем этим