Лорел Гамильтон Жертва всесожжения [Всесожжение] 25 страница

– Назад, или я раздавлю ему сердце! Все назад.

Томас упал на колени рядом со мной, по его подбородку текла кровь.

– Ты убьешь и меня с Гидеоном.

Убивать их я не хотела. Сила поползла в сторону, похороненная сожалением.

– Нет, – вслух сказала я.

И стала питать силу гневом, возмущением. Мунин раздался и заполнил меня. Я слегка стиснула сердце Падмы – почти ласково.

Прижавшись лицом к его щеке, я шепнула:

– Почему ты не сопротивляешься. Мастер Зверей? Где же твоя огромная жгущая сила?

Только учащенное дыхание было мне ответом. Я сдавила чуть сильнее. Он ахнул.

– Можем умереть вместе, – сказал он голосом, влажным от собственной крови.

Я потерлась об него щекой, и кровь с его губ размазалась у меня по лицу. Я всегда знала, что ликантропов кровь заводит, но никогда не понимала насколько. И дело даже не в ощущении крови, а в ее запахе. Горячий, металлический, сладкий – а под всем этим легкий аромат страха. Очень он боялся. Я это ощущала, чуяла.

Чуть приподнявшись, я заглянула ему в лицо. Это была кровавая маска. Где-то в глубине души я ужаснулась. А другая часть моей души хотела вылизать эту маску, как кошка вылизывает блюдце сливок. Но я только сдавила сердце чуть сильнее и стала глядеть, как быстрее побежала изо рта кровь.

Сила Падмы перехлестнула через меня теплой волной.

– Я еще успею убить тебя перед смертью, лупа.

Я держала его и чувствовала, как нарастает сила, еще ослабленная, но на заявленную работу ее хватило бы.

– А ты до сих пор верующий индуист? – спросила я.

В глазах его мелькнуло замешательство.

– И сколько плохой кармы накопил ты за этот оборот колеса? – Я быстро слизнула кровь вокруг его рта, и мне пришлось прижаться к нему лбом и закрыть глаза, чтобы не сделать того, чего хотел мунин. Что сделала бы Райна на моем месте. – И каково же будет достаточное наказание за злые твои дела в следующем воплощении, Падма? Сколько жизней понадобится, чтобы уравновесить на весах эту одну?

Я отодвинулась заглянуть ему в лицо. На этот раз я собой владела достаточно, чтобы его не вылизывать. Гладя в его глаза, я поняла, что права. Он боялся смерти и того, что будет после нее.

– Что ты готов сделать, чтобы спасти себя, Падма? Кого ты готов отдать?

Последние слова я шепнула.

– Что угодно, – шепнул он в ответ.

– Кого угодно? – переспросила я.

Он смотрел, не отвечая.

Жан-Клод попытался сесть, полулежа на руках у Ричарда.

– Между нами дуэль, и один из нас должен погибнуть. Настаивать на окончании дуэли разрешается правилами.

– Ты так рвешься умереть? – спросил Странник. – Смерть одного – это смерть всех.

Он стоял над нами и чуть в стороне, будто дистанцировался от нас – слишком кровавых, слишком примитивных, слишком смертных.

– На этот вопрос пусть отвечает Падма, не я, – сказал Жан-Клод.

– Какова твоя цена? – спросил Падма.

– Никаких наказаний за смерть Оливера. Он убит на дуэли, и делу конец.

Жан-Клод снова закашлялся кровью.

– Согласен, – сказал Падма.

– Согласен, – повторил Странник.

– Я вообще не собиралась их убивать за смерть Колебателя Земли, – сказала Иветта. – Согласна.

Жан-Клод протянул мне руку:

– Иди ко мне, mа petite. Нам больше ничего не грозит.

Я покачала головой и поцеловала Падму в лоб – нежно, целомудренно.

– Я обещала Сильвии, что все, кто ее насиловал, умрут.

Тело Падмы дернулось – наконец хоть какая-то реакция.

– Женщину ты получишь, но не моего сына.

– Ты с этим согласен, Странник? Ты, которого Лив теперь зовет Мастером? Ты так легко ее отдаешь?

– Ты убьешь его, если я откажусь?

– Я дала слово Сильвии, – сказала я. И я знала, что это для них что-то значит.

– Тогда Лив твоя, и делай с ней то, что сочтешь нужным.

– Мастер! – крикнула она.

– Молчи, – ответил Странник.

– Понимаешь, Лив, они всего лишь монстры. – Я глядела в окровавленное лицо Падмы и видела – страх заполняет его глаза, как вода заполняет стакан. Я смотрела, как он глядит мне в лицо и видит пустоту. Нет. Я впервые хотела убить – не ради мести, безопасности, не ради данного слова, а просто потому, что могла убить. Потому что где-то в темной глубине было невероятное удовольствие раздавить его сердце и пролить его темную кровь. Рада была бы я списать это желание на мунин Райны, но не знала точно. Может, у меня всегда это было, а может, это кто-то из мальчиков. Я не знала, да это и не важно. Я хотела, чтобы Падма это видел, и страх заполнял его лицо, проливался из глаз, потому что он понял.

– Мне нужен Фернандо, – тихо сказала я.

– Он мой сын!

– Кто-то должен ответить за его преступления, Падма. Я бы предпочла его самого, но если ты не отдашь мне его, я возьму тебя.

– Нет! – произнесла Иветта. – Мы были более чем щедры. Мы позволили вам убить члена совета и уйти от наказания. Мы отдали вам вашего предателя, нашу новую игрушку. Мы вам больше ничего не должны.

Смотрела я на Падму, но обращалась к Страннику.

– Если бы вы только оскорбили вампиров города, то дело было бы кончено, и вы ничего бы нам не остались должны. Но мы – ликои, а не вампиры. Вы призвали к себе нашу Гери, и она пришла. Вы попытались сломать ее, и когда она не поддалась, вы ее стали мучить. И мучили, хотя знали, что это не даст вам ликои. Вы обесчестили ее только по той причине, что могли это сделать. Обесчестили, потому что не ожидали наказания. Мастер Зверей счел нашу стаю недостойной внимания. Пешками в большой игре.

Я отпустила его сердце, потому что иначе мунин убил бы его. Но я ткнула его силой вглубь, так быстро и сильно, что он вскрикнул. Эхом откликнулись Томас и Гидеон. Падма упал на спину, я оказалась на нем верхом. Я приподнялась, опираясь ладонями на его грудь, сжимая его бока ногами.

– Мы – Тронос Рокке, народ Скалы Трона, и мы не пешки ни для кого.

Фернандо упал на колени возле круга:

– Отец!

– Его жизнь или твоя, Падма. Его жизнь или твоя.

Он закрыл глаза и прошептал:

– Его.

– Отец, не отдавай меня ей! Не отдавай им!

– Твое слово чести, что он наш, дабы наказать его, как мы сочтем подобающим, в том числе и смертью.

– Мое слово.

Дамиан, Джейсон и Рафаэль как-то вдруг окружили Фернандо. Он протянул руку к отцу:

– Я же твой сын!

Падма не смотрел. Даже когда я сползла с него, он остался лежать на боку, спиной к Фернандо.

Тыльной стороной ладони я отерла кровь с подбородка. Мунин уходил, истекал из меня. Вкус крови был у меня внутри. Я свалилась набок, и меня вырвало. При обратном проходе вкус крови не улучшается.

Жан-Клод протянул мне руку, и я подошла к нему. От прикосновения его холодной руки мне стало легче. Не намного, но полегчало. Рука Ричарда ласково тронула мое лицо. Я дала втянуть себя в круг их рук. Кажется, от моего прикосновения у Жан-Клода прибавилось сил. Он сел чуть прямее.

Оглянувшись, я увидела, что Гидеон и Томас заняты примерно тем же с Падмой. Кровь текла у них у всех, но лишь в глазах Падмы еще горел страх. Я подтолкнула его к краю пропасти. Нас обоих. Меня воспитывали в католичестве, и не знаю, могут ли все в мире «Аве Мария» искупить то, что случилось со мной за последнее время.

Фернандо попытался вырваться, но его скрутили, связали серебряной цепью и заткнули рот – чтобы перестая умолять. Он никак не мог поверить, что отец его предал.

Лив не стала отбиваться, приняв свою судьбу практически безропотно. Кажется, ее больше всего удивило то, что я не убила их обоих на месте. Но у меня были другие планы. Они оскорбили стаю, пусть стая их судит. Этакое будет общественное мероприятие. Может, мы пригласим еще крысолюдов и устроим межвидовое веселье.

Когда их увели, зал наполнился такой тишиной, что ушам стало больно. Нарушила молчание Иветта. Она мило улыбалась, освеженная кровью Джейсона и нашей совместной силой.

– Жан-Клод все еще должен ответить за свои изменнические действия, – сказала она.

– О чем ты бормочешь? – невежливо спросил Странник.

– Мой Мастер, Морт д'Амур, обвинил его в попытке организовать новый совет в этой стране. Совет, который присвоит нашу власть и сделает из нас потешных кукол.

Странник отмахнулся:

– Жан-Клод много в чем виновен, но этой вины на нем нет.

Иветта очаровательно улыбнулась, и этой улыбки было достаточно.

– А что ты скажешь, Падма? Если он предатель, мы его казним, и это послужит уроком всем, кто осмелится посягнуть на власть совета.

Падма все еще лежал на полу, придерживаемый двумя своими служителями, и чувствовал себя не слишком хорошо. Он посмотрел на нашу маленькую группу – мы тоже лежали на полу. Нам шестерым сегодня не танцевать. Выражение лица Падмы было красноречивее любых слов. Я его унизила, испугала до потери лица и заставила отдать своего единственного сына на верную смерть. Он изобразил улыбку – далеко не очаровательную.

– Если они предатели, то должны быть наказаны.

– Падма, – сказал Странник, – ты сам знаешь, что это ложь.

– Я не сказал, что они предатели. Странник. Я сказал, если они предатели. Если они предатели, они должны быть наказаны. С этим даже ты должен согласиться.

– Но они не предатели, – настаивал Странник.

– Полномочиями, полученными от моего Мастера, я требую голосования, – сказала Иветта. – И кажется, знаю, за что будут отданы три голоса.

Ашер подошел к Жан-Клоду, к нам.

– Они не предатели, Иветта. Утверждать обратное – значит говорить ложь.

– Ложь – штука очень интересная. Как ты думаешь... Гарри?

Она протянула руку, будто дала сигнал, и рядом с ней появился Гарри, бармен. Я не думала, что меня сегодня еще что-то может удивить, но ошиблась.

– Вижу, с Гарри ты знакома, – сказала Иветта.

– Полиция тебя ищет, Гарри, – сообщила я ему.

– Знаю, – ответил он.

Ему хотя бы трудно было глядеть мне в глаза. Не сильное утешение, но хоть какое-то.

– Я знал, что Гарри происходит от тебя, – сказал Жан-Клод, – но на самом деле он не твой.

– Оui.

– Что это значит, Иветта? – спросил Странник.

– Гарри организовал утечку информации к фанатикам, чтобы они убивали монстров.

– Зачем? – спросил Странник.

– Я хотела спросить о том же, – сказала я.

– Мой Мастер, как и многие старики, боится перемен. Легализация – это самое опасное изменение, которое нам когда-либо угрожало. Он боится ее и желает ее прекратить.

– Как покойный Оливер.

– Совершенно верно.

– Но убийство вампиров ее не прекратит, – сказала я. – Разве что резко усилит провампирское лобби.

– Сейчас, – сказала Иветта, – мы начнем нашу месть. Месть столь кровавую и страшную, что все восстанут против нас.

– Это тебе не по силам, – возразил Странник.

– Падма дал мне ключ. Принц Города слаб, его связь со своими слугами еще слабее. Его легко убить, если кто-то бросит ему вызов.

– Ты, – сказал Странник, – можешь вызвать Жан-Клода, но тебе никогда не стать Принцем Города, Иветта. Никогда не достигнуть силы Мастера вампиров. Тебя приподняла над твоим уровнем лишь сила твоего Мастера.

– Это правда, что мне никогда не стать Мастером, но здесь есть Мастер, который ненавидит Жан-Клода и его слугу. Ашер!

Она произнесла это имя так, будто планировала заранее.

Ашер смотрел на нее, но казался удивленным. Что бы она ни планировала для него, он об этом не знал. Потом Ашер опустил глаза на Жан-Клода.

– Ты хочешь, чтобы я его убил, пока он так слаб и не может драться?

– Да.

– Нет. Я не хочу места Жан-Клода, по крайней мере таким способом. Одно дело – победить его в честной дуэли, совсем другое – подобное... предательство.

– Я думала, ты его ненавидишь.

– Пусть так, но честь для меня кое-что значит.

– В смысле, а для меня – ничего? – Иветта пожала плечами. – Ты прав. Если бы я могла стать Принцем Города, я бы это сделала. К сожалению, живи я еще хоть тысячу лет, мне не быть Мастером. Но тебя останавливает не честь. – Иветта показала на меня. – Ты околдовала его какой-то алхимией, Анита, которая мне не видна. Ты околдовываешь любого вампира или оборотня.

– У тебя хороший вкус, ты явно на меня не клюнула.

– Мои вкусы требуют куда большей экзотики, чем даже ты, мой дорогой аниматор.

– Если Ашер не станет Принцем Города, то ты не сможешь управлять городскими вампирами, – сказал Странник. – Не сможешь заставить их совершать какие-то ужасы против людей.

– Рассчитывая свой план, я не полагалась только на ненависть Ашера. Управлять вампирами города было бы полезно, но необходимости в этом нет. Бойня уже началась, – сказала Иветта.

Мы молчали, глядя на нее и думая об одном и том же. Произнесла вслух я:

– Что началось?

– Скажи им, Уоррик, – велела она.

Он покачал головой.

– Ладно, – вздохнула она, – я сама расскажу. Уоррик был когда-то святым воином, пока я его не нашла. Он умел вызывать огонь Божий в руки свои, правда, Уоррик?

Он не смотрел на нас. Просто стоял, огромная фигура в сияющих белых одеждах, опустив голову на грудь, как мальчишка-прогульщик, пойманный учителем.

– Ты устраивал пожары в Новом Орлеане, в Сан-Франциско, здесь. Почему в Бостоне не было пожаров? – спросила я.

– Я говорил тебе, что начал чувствовать себе сильнее вдали от нашего общего Мастера. В Бостоне я был еще слаб. Лишь в Новом Орлеане я почувствовал, как впервые почти за тысячу лет возвращается ко мне милость Господня. Сначала я был как пьяный от нее. Мне очень стыдно, что я сжег здание. Я не хотел, но огонь был такой чудесный, такой чистый.

– Я его за этим поймала, – объяснила Иветта. – И велела ему сделать то же в других местах, всюду, где мы были. Я велела ему, чтобы погибали люди, но даже пыткой не смогла этого добиться.

Тут он поднял голову:

– Я следил, чтобы никто не пострадал.

– Ты пирокинетик, – сказала я.

Он нахмурился:

– Мне был дан дар от Господа. Это был первый знак, что Его благоволение возвращается ко мне. До этого, кажется, я боялся Святого Огня. Боялся, что он меня уничтожит. Но более я не боюсь собственной гибели. Она хочет, чтобы я использовал дар Божий для дурных дел. Она хотела, чтобы я сегодня сжег ваш стадион со всеми, кто там будет.

– Уоррик, и что ты сделал? – спросила я.

Он шепнул:

– Ничего.

Иветта услышала и вдруг оказалась рядом с нами. Белые юбки развевались вокруг нее. Схватив Уоррика за подбородок, она повернула его лицом к себе.

– Весь смысл поджога других домов был в том, чтобы оставить следы, ведущие к сегодняшней кульминации. К жертвоприношению. Всесожжению для нашего Мастера. Ты поджег стадион, как мы и собирались!

Он покачал головой. Синие глаза расширились, но страха в них не было.

Она дала ему пощечину, от которой на лице остался красный след пятерни.

– Ах ты святоша вонючий! Ты подчинен тому же Мастеру, что и я. За это я с тебя шкуру спущу гноем до самых костей!

Уоррик стоял очень прямо. Было видно, как он готовится к пытке, похожий в белом одеянии на участника святого воинства. На его лице сиял мир, радующий глаз.

Сила Иветты устремилась вперед, и до меня дошел слабенький всплеск. Но Уоррик стоял нетронутым, чистым. Ничего не случилось. Иветта обернулась к нам:

– Кто ему помогает? Кто защищает его от меня?

Я первой поняла, в чем дело.

– Ему никто не помогает, Иветта. Он – Мастер вампиров, и ты ему ничего больше не сделаешь.

– Что за ерунда? Он мой, я могу с ним делать все, что захочу. Он всегда был моим.

– Больше не будет, – сказала я.

Уоррик улыбнулся, и в этой улыбке было блаженство.

– Бог освободил меня от тебя, Иветта. Наконец-то он простил мне отступничество от благодати. Вожделение к твоей белой плоти привело меня в ад. Я освободился от него и от тебя.

– Нет, – сказала она. – Нет!

– Кажется, наш собрат, член совета, ограничивал возможности Уоррика, – сказал Странник. – Точно так же, как он давал силу тебе, Иветта, так он не допускал ее к Уоррику.

– Этого не может быть! Мы сожжем город дотла, и все будут знать, что это сделали мы. Мы покажем людям, что мы чудовища!

– Нет, Иветта, – сказал Уоррик. – Этого не будет.

– А ты мне для этого и не нужен. Я сама по себе отличный монстр. Найдется где-нибудь репортер, который попадется на крючок. Я буду гнить перед камерами, на нем самом. Я нашего Мастера не подведу, я буду монстром, каким он хочет, чтобы я была. Монстром, какой я и есть. – Она протянула руку Гарри. – Пойдем найдем жертв там, где народу много!

– Мы не можем этого допустить, – сказал Странник.

– Да, – сказал Падма, вставая с помощью Гидеона и Томаса. – Не можем.

– Не можем дать ей соблазнять еще кого-нибудь, – произнес Уоррик. – Хватит.

– Нет, не хватит и не хватит никогда! Я найду кого-нибудь вместо тебя, Уоррик. Сделаю еще одного такого же, который будет служить мне на все времена.

Он медленно покачал головой:

– Я не могу позволить тебе украсть душу другого человека, чтобы он занял мое место. Я не выкуплюсь из ада твоих объятий ценой человеческой жизни.

– А я думала, ты ада боишься, – сказала Иветта. – Столетия переживаний, что будешь жариться на сковороде за все свои преступления. – Голос ее стал громче. – Веками слышать твое хныканье по собственной чистоте, скулеж насчет падения и наказания, которое тебя ждет.

– Я более не боюсь наказания, Иветта.

– Потому что ты думаешь, что прощен, – сказала я.

Он покачал головой.

– Только Бог один знает, действительно ли я прощен, но если меня ждет наказание, значит, я заслужил его. Как и все мы. И я не дам тебе поставить на мое место другого.

Она подошла, пробежалась пальцами по его белой тунике. Я не видела Иветту из-за его широкой спины, а когда она появилась, то уже наполовину сгнила. Разлагающейся рукой она провела по белой ткани, оставляя черные и зеленые комья, слизистый след, как мерзкий слизняк. Она хохотала покрытым язвами ртом.

– Что это такое? – спросил шепотом Ричард.

– Это Иветта, – ответила я.

– Ты вернешься со мной во Францию. Ты будешь мне служить, хоть ты теперь и Мастер. Если есть кто-то, способный на такую жертву, то это ты, Уоррик.

– Нет, нет! – ответил он. – Был бы я воистину силен и достоин милости Божией, я бы вернулся с тобой, но я не таков.

Она обхватила его гниющими руками и улыбнулась ему в лицо. Тело ее стало разрушаться, вытекая черными жидкостями на белое платье. Густые светлые волосы сохли у нас на глазах, превращаясь в ломкое сено.

– Тогда поцелуй меня, Уоррик, в последний раз. Я должна еще до рассвета найти тебе замену.

Он охватил ее руками в сверкающих рукавах, прижал к себе.

– Нет, Иветта. Нет. – В его склоненном лице читалась почти что нежность. – Прости меня.

И он вытянул руки перед собой.

Синий огонь взметнулся с его ладоней, странно бледный, бледнее даже газового пламени.

Иветта обернула распадающееся лицо и глянула на огонь.

– Ты не посмеешь, – сказала она.

Уоррик заключил ее в объятия. Сначала занялось ее платье.

– Не будь дураком, Уоррик! Отпусти меня! – крикнула она.

Он не отпускал, и когда пламя дошло до кожи, Иветта вспыхнула, будто ее вымочили в керосине. Она пылала, кричала и отбивалась, но он прижимал ее к своей груди. Она даже не могла сбивать пламя руками.

Огонь озарил Уоррика голубой аурой, но сам он не горел. Он стоял, желтый и белый, окруженный синим огнем, точно образ на иконе. Он был похож на нечто священное, удивительное и ужасное. Он сиял, а Иветта начала чернеть и рассыпаться в его руках. Он улыбнулся нам:

– Бог не оставил меня. Лишь мой страх держал меня у нее в рабстве все эти годы.

Иветта извивалась, пыталась вырваться, но он держал крепко. Он упал на колени и склонил голову, а Иветта горела, кожа отставала от костей, и она все еще кричала. Вонь паленого волоса и жареного мяса заполнила зал, но дыма почти не было, лишь жар нарастал, и все, кто был в зале, попятились от огня. Наконец-то, к общему облегчению, Иветта перестала шевелиться и кричать.

Думаю, Уоррик молился, пока она визжала, дергалась и сгорала. Синее пламя ревело почти уже у потолка, и тут оно переменило цвет, стало желто-оранжевым, цвета обычного огня.

Я вспомнила историю Мак-Киннона про сгоревшего запальника и как пламя изменило цвет.

– Уоррик, Уоррик, отпусти ее! Ты сам с ней сгоришь!

В последний раз донесся голос Уоррика:

– Я не страшусь объятий Господних. Он требует жертвы, но Он милостив.

Уоррик ни разу не вскрикнул. Огонь стал пожирать его, но Уоррик не издал ни звука. И в этом молчании послышался другой голос – высокий надрывный вой, тихий и бессловесный, безжалостный и безнадежный. Иветта все еще была жива.

Наконец кто-то спросил, нет ли огнетушителя. Джейсон ответил, что нету. Я переглянулась с ним, и мы поняли друг друга. Глядя ему в глаза, я знала, что он точно знает, где находится огнетушитель. Жан-Клод, которого я держала за руку, тоже это знал. Черт побери, я сама это знала. Но никто не побежал за ним. Пусть горит. Уоррика я спасла бы, если бы могла, но Иветта – да гори она синим пламенем!

Совет уехал домой. Двое его членов заверили нас, что более нас не побеспокоят. Не знаю, поверила ли я им до конца, но что имеем, то имеем. Мы с Ричардом и Жан-Клодом регулярно встречаемся и учимся управлять метками. Мунина я все еще не научилась контролировать, но я над этим работаю, и Ричард мне помогает. Мы стараемся меньше друг на друга рычать. Остаток лета Ричард провел за городом, заканчивая диссертацию по противоестественной биологии. Трудно разрабатывать метки на таком расстоянии.

Он там обратился к местной стае в поисках кандидатки в лупы. Сама не знаю, как я к этому отношусь. Мне будет не хватать не Ричарда, а стаи, ликои. Другого парня всегда можно себе найти, а вот семья, особенно столь странная, – это редкий дар. И тут еще на мою сторону перебежали все леопарды, даже Элизабет. Сюрприз за сюрпризом.

Леопарды называют меня своей Нимир-Ра, королевой леопардов. Тарзана помните?

Фернандо и Лив я отдала Сильвии. Если от них что осталось, то лишь на сувениры.

Натэниел хотел переехать ко мне. Я плачу за его квартиру. Он совершенно теряется, если некому организовать его жизнь. Зейн, оправившийся от огнестрельных ран, говорит, что Натэниелу нужен хозяин или хозяйка, что он – собачонка. Так называют кого-то ниже раба, кого-то, кто самостоятельно не умеет существовать. Я о таком вообще не слыхала, но вроде бы так бывает, если посмотреть на Натэниела. Нет, я точно не знаю, что с ним делать.

Стивен встречается с Вивиан. Нет, честно. А то я уже было думала, что Стивен предпочитает парней. Вот так я в людях разбираюсь.

Ашер остался в Сент-Луисе. Как ни странно, он здесь среди друзей. Они с Жан-Клодом вспоминают такое, о чем я только в книжках читала или в кино смотрела. Я предложила Ашеру сходить к пластическому хирургу. Он же ответил, что ожоги нельзя исцелить, ибо они нанесены освященным предметом. Я спросила, какой вред попробовать? Когда он свыкся с шокирующей мыслью, что современная технология может сделать такое, чего не может его чудесное тело, он обратился к врачам. Врачи выражают надежду.

Мы с Жан-Клодом обновили ванну в моем новом доме. Повсюду белые свечи, лучи блестели на его обнаженной груди. В воде плавали лепестки двух дюжин красных роз. Это было, когда я как-то пришла домой около трех ночи. Мы резвились до рассвета, потом я сунула его к себе в кровать. И оставалась с ним, пока тепло не покинуло его тело, а тут я не выдержала.

Ричард прав. Я не могу полностью отдаться Жан-Клоду. Не могу дать ему пить кровь. Не могу по-настоящему разделить с ним ложе. Как бы он ни был прекрасен, но он – ходячий труп. Я постоянно стараюсь закрыть глаза на все, что об этом слишком напоминает, например, питье крови или низкая температура тела. Да, у Жан-Клода есть ключи от моего либидо, но вот от сердца... могут ли ключи от моего сердца быть у ходячего трупа? Нет. Да. Может быть. Черт возьми, откуда мне знать?

^{^[1]} Вот (фр. )

^{^[2]} О боже (фр. )

^{^[3]} Туше, моя крошка, туше (фр. )

^{^[4]} Благородная обязанность (фр. )

^{^[5]} Я люблю тебя, моя крошка (фр. )

^{^[6]} Маленький ублюдок (фр. )

^{^[7]} Шлюха (фр. )

^{^[8]} Я мечтаю о тебе (фр. )