Лорел Гамильтон Жертва всесожжения [Всесожжение] 22 страница

Таккер застегнула молнию и сказала:

– Там в мешке вода. Я не знаю, как этого избежать.

Врен уравновесил тело на плече, как мог, и направился к лестнице.

– Если будем носить только вдвоем, уйдет чертова уйма времени.

По радио прозвучал голос Фултона.

– Миз Блейк, у нас есть еще два защитных костюма. Можно ли послать вам еще людей?

– Я как один из жертвенных агнцев считаю, что да, – сказала я. – Почему все удовольствие должно доставаться нам одним?

Врен подошел к лестнице и стал подниматься, держась за перила и совершая свой топательный ритуал. При этом он чуть не хлопнулся обратно в воду.

– Я иду наверх, если лестница рухнет, постарайтесь меня вытащить раньше, чем у меня воздух кончится.

– Приложим все усилия, – ответила я.

– Заранее благодарен.

Очень удобно обмениваться колкостями по радио.

Таккер отделила следующий из двух гробов. Рейнольдс, разбрызгивая воду, подошла его подержать, пока Таккер снимет крышку. У Таккер не было нужной силы, чтобы элегантно ее распахнуть, и она просто сдвинула ее в сторону. Крышка упала, гулко стукнув в соседний гроб. У меня в кончиках пальцев закололо от этого звука.

– Блин! – тихо выдохнула Рейнольдс.

– Все в порядке? – спросил Фултон.

– Да, просто нервничаем.

– Таккер, как ты там? – спросил капитан.

– Это я выругалась, извините, – ответила Рейнольдс.

Второй вампир был мужчиной с короткими рыжеватыми волосами и россыпью веснушек на бледной коже, ростом больше шести футов.

Таккер сообразила подтащить гроб к лестнице и вытащить на нее тело. Я одобрила. На нижнюю часть лестницы не падало солнце, так что и вампир был бы не против.

Рейнольдс и Таккер подтащили гроб к лестнице, и как раз Врен спустился вниз. Он положил расстегнутый мешок вдоль тела и сказал:

– Если Рейнольдс и Таккер подержат гроб, я его просто закачу в мешок.

– Нормальный план, – согласилась Таккер и шагнула ниже в воду.

Рейнольдс обернулась на меня, и я кивнула:

– Давайте.

Она встала у гроба, и ее пистолет больше ни на что не был направлен, фонарь опустился в воду и казался шариком золотого света в темном пруду.

Врен наклонился над телом, чтобы перевернуть его на бок.

– Врен, ты снова меня загораживаешь.

– Извини.

Но он уже засунул руки под тело и переворачивал его. И не отодвинулся.

– Да отойди же ты, черт побери!

– Я его уже почти засунул в мешок.

У вампира дернулась голова. Такое иногда с ними бывает даже во «сне», но сейчас мне это не понравилось.

– Брось его и отойди, Врен, быстро!

Кресты у меня и у Рейнольдс загорелись, как два белых солнышка.

Врен послушался, но было поздно. Вампир обернулся к нему, разинув пасть и выставив клыки. Он вцепился зубами в костюм, и раздалось шипение выходящего воздуха. Они были слишком близко друг к другу, чтобы стрелять из обреза.

– Рейнольдс, он твой!

Врен вскрикнул.

Почти в полной темноте полыхнул выстрел Рейнольдс. Вампир дернулся, отпустив Врена, и во лбу у него образовалась дыра. Но он не был мертв – нисколько. Упыря не так легко убить. Я выстрелила в бледное лицо. Оно разлетелось брызгами крови и клочками мяса, кусочки потяжелее шлепнулись по воде ливнем. Вампир упал навзничь на открытую крышку гроба, головы у него не было. Пальцы судорожно рвали атласную обивку, ноги дергались. Врен задом хлопнулся на лестницу.

Голос Таккер повторял:

– Врен, ответь! Врен!

– Я здесь, – ответил он хрипло. – Я здесь.

Сделав два осторожных шага по залитым водой ступенькам, я всадила еще один заряд в грудь вампира, продырявив и его, и крышку гроба за его спиной. Передернув помпу обреза, я скомандовала:

– Быстро вверх по лестнице! – Нагнувшись к Врену, я ухватила его за подмышку одной рукой – в другой был обрез. Сквозь звон в ушах от выстрелов я услышала голос Таккер:

– Что-то зацепило меня по ноге.

– Быстро вверх! – крикнула я.

Поставив Врена на ноге, я толкнула его вверх. В дальнейших понуканиях нужды не было. Выбравшись на солнце, он повернулся, поджидая нас.

Рейнольдс уже почти вышла. И тут две руки, с которых капала вода, вылезли по обе стороны от Таккер.

– Таккер! – заорала я.

Руки сомкнулись, и вдруг она взметнулась в воздух, назад и под воду. Темная поверхность сомкнулась над ней, как сжатая рука. Стрелять было не во что.

Пронзительно высокий голос и дыхание такое, что даже слышать было больно:

– Врен, помоги!

Я скользнула вниз, под воду, в черноту. Крест горел под водой как маяк. Я видела движение, но не была уверена, что это Таккер.

И какое-то движение я успела ощутить перед тем, как две руки схватили меня сзади. Зубы впились в костюм, руки сорвали с меня шлем, как бумажный. Вампир тащил меня под воду, и я не сопротивлялась. Его жадные руки подтащили меня к нему, и я уперла обрез ему под подбородок и выстрелила. Голова вампира исчезла в облаке крови при свете моего креста. Маска все еще оставалась на мне – вот почему я не тoнулa.

Таккер кричала непрерывно. Ее было слышно по рации, через воду, крик отдавался несмолкающим эхом.

Я встала, и остатки костюма соскользнули вниз. Эхо криков Таккер стало тише – вода работала как усилитель.

И Рейнольдс, и Врен были уже в воде. Это они плохо придумали. Врен куда-то пробивался, и я увидела куда. У стены подвала плавал защитный костюм Таккер. Врен бросился в воду, пытаясь к ней подплыть. Рейнольдс с пистолетом в руке старалась не отстать. Крест ее был ослепительно ярок.

– Все наружу! – заорала я по рации. – Все наружу, черт побери!

Никто не слушал.

Крики Таккер резко прервались, и тогда сильнее закричали все остальные. Кроме меня – я успокоилась. Воплем делу не поможешь. Здесь с нами еще не меньше трех вампиров. Трех упырей. Если останемся здесь – погибнем.

Вампир вырвался из-под воды передо мной. Обрез выстрелил раньше, чем я успела это осознать. Грудь вампира разлетелась, но он все равно попытался меня схватить. У меня хватило времени загнать патрон в ствол, но не выстрелить. В такие моменты все становится невероятно медленно – и невероятно быстро. Ты ничего не можешь предотвратить, но видишь все в мучительно мелких подробностях. Пальцы вампира впились мне в плечи, до боли, и он задрал голову для удара. Мелькнули клыки в раме черной бороды. Сияние креста выхватывало из темноты лицо вампира, как хэллоуинский фонарь. Я выстрелила прямо под подбородок, не успев собраться, – просто спустила курок. Голова разлетелась красным дождем по моей лицевой маске. Меня ослепила кровь и что-то еще, погуще. От отдачи я села в воду и погрузилась с головой, не зная, подохла эта тварь или сейчас на меня навалится.

Бултыхаясь, я вылезла на поверхность. Кровь с маски смыло водой, но клочья мяса прилипли к стеклу, так что я все равно ничего не видела. Тогда я сдернула ее с лица, теряя радиосвязь, но обретая зрение.

Вампир плавал передо мной, лицом ни вверх, ни вниз – лица вообще не было. И отлично.

Выстрелы пистолета Рейнольдс прозвучали как-то странно, и я поняла, что оглохла на одно ухо – возле которого держала обрез при выстреле. Вампир, в которого она стреляла, реагировал на пули – шатался, но не останавливался. Рейнольдс стреляла но корпусу, как учат а тире.

– Бей в голову! – крикнула я.

Она подняла пистолет, и щелкнула пустая обойма. Наверное, Рейнольдс собиралась полезть за второй обоймой, но тут упырь на нее бросился, и они оба исчезли под водой.

Я сдернула то, что оставалось от костюма, и даже перевязанные лентой стыки соскользнули, как старая кожа со змеи. Перехватив обрез в другую руку, я нырнула. Плыть быстрее, а если тут есть какая зараза, так я ее уже подхватила. Крест освещал мне путь, но плыла я к кресту Рейнольдс, как к маяку.

У меня оставались только секунда: – потом уже будет поздно. Движение я уловила за миг до того, как в меня врезался последний вампир. Я обернулась, направляя на него обрез, и он схватился за ствол. Ему, конечно, было все равно, за что хвататься, но обрез он у меня вырвал и вцепился в меня.

Вампирша была почти красива с этими длинными светлыми волосами, плававшими в воде, как у русалки из волшебной сказки. От креста кожа ее светилась. У меня наготове был нож, и я пырнула ее под подбородок. Лезвие вошло легко, но не достало до мозга. Удар оказался далеко не смертельный. Вампирша стояла в воде, хватаясь за нож. Думаю, что не от боли. Просто она не могла открыть рот, чтобы жрать.

Второй нож я ткнула ей в ребра, в сердце. Тело ее затряслось, глаза вылезли из орбит. Рот раскрылся так, что стало видно лезвие, которым я ее проткнула. Вампирша нечленораздельно заорала и ударила меня наотмашь. Только вода помешала мне взлететь в воздух и частично поглотила удар. Я упала на спину, и вода надо мной сомкнулась. Секунду я плавала, потом попыталась вдохнуть, набрав полный рот воды, встала, откашливаясь и отплевываясь, тут же поскользнулась и упала снова. Кое-как подобрав под себя ноги, я почувствовала на лице что-то теплее воды. У меня шла кровь. Перед глазами все посерело, замелькали белые пятна.

Вампирша шла ко мне, и из нее торчали два моих последних ножа. Крики в подвале смолкли. Мне было не видно, но это могло значить только одно: Рейнольдс, Таккер к Врена больше нет.

Я попятилась в воде, споткнулась обо что-то и упала. Вода залила мне лицо. На этот раз подняться было труднее, и вышло это медленнее. Споткнулась я о свой защитный костюм, а в нем лежал браунинг. Зрение застилали пятна, я будто смотрела на вампиршу в стробоскопическом свете. Погрузившись в воду, я ногой нащупала чехол. Я задержала дыхание – или уже перестала дышать? Не помню. Браунинг я нашла, не открывая глаз. Чтобы им воспользоваться, мне не нужно было зрение.

Вампирша схватила меня за волосы И вытащила наверх. В тот же момент я стала стрелять, пробивая дыры в ее теле, как швейная машина, пока не добралась до этого бледного лица. Она выставила руку, закрываясь от дула пистолета, и от этой тонкой руки разлетелись осколки кости и остался кровавый обрубок. Я стреляла в лицо вампирши, пока оно не превратилось в красное месиво, а я оглохла на оба уха.

Вампирша свалилась в воду, и я упала на колени. Меня накрыло водой. Я попыталась вынырнуть – и не смогла. Наверное, я сделала последний глоток воздуху – и перед глазами поплыли серые и белые пятна. Мне не видно было, светится ли в воде крест. Зрение мне застлала темнота – полная и гладкая. Помню, я вроде всплыла, мелькнула мысль, что надо бы испугаться. Потом – ничего.

Очнулась я на траве, где до того сидели мы с Кэролайн. Я блевала водой и желчью, и худо мне было – дальше некуда, но я осталась жива. И это было хорошо. И почти также хорошо от того, что рядом стояла детектив Тамми Рейнольдс и наблюдала, как надо мной работает бригада «скорой помощи». Рука у нее была примотана к боку, и она плакала. Потом – ничего, будто кто-то переключил канал, и я очнулась уже перед другой передачей.

На этот раз – в больнице, и я испугалась, что Рейнольдс мне примерещилась, а на самом деле она погибла. Рядом с моей кроватью на стуле сидел Ларри, откинув голову – то ли спит, то ли оглушен обезболивающими. Я поняла, что Рейнольдс мне не примерещилась. Он бы не стал сидеть здесь, если бы его любимая погибла. Или хотя бы не спал.

Он заморгал. Глаза его смотрели в разные стороны – наверное, от лекарств.

– Как себя чувствуешь?

– Сам знаешь.

Он улыбнулся, попытался встать, и ему пришлось сначала сделать глубокий вдох.

– Не будь я ранен, я бы сейчас помогал Тамми спасать вампиров.

Я почувствовала, как собравшийся в груди ком расходится.

– Значит, она жива. Я думала, мне приснилось.

Он заморгал:

– Да, она жива. И Врен тоже.

– Как? – спросила я.

Он улыбнулся:

– Некий вампир, известный под именем Странника, вроде бы обладает способностью поселяться в телах других вампов. Он сказал, что он член их совета и пришел помогать. Сказал, что ты его привлекла в помощники.

Ларри смотрел на меня пристально, и муть от лекарств в его глазах прояснялась, будто он пытался заставить меня сказать правду.

– В сущности, так и было.

– Он захватил тело вампира, который напал на Тамми и Врена. И спас их. Тамми, сунула руку в пасть вампа, и рука сломана, но это заживет.

– А Врен?

– Нормально, но сильно убивается из-за Таккер.

– Она не выбралась, – поняла я.

Он покачал головой:

– Ее разорвали почти пополам. Куски держались только защитным костюмом.

– Значит, ее не пришлось протыкать колом, – сказала я.

– Вампиры сами сделали эту работу. Тело Таккер вытащили, а вампиров, которых ты уложила, – нет. Они все еще там.

Я посмотрела на него:

– Поняла. Обвалился свод?

– И пяти минут не прошло, как вытащили тело Таккер, а тебя положили на траву, и он рухнул. Тело вампира, которое использовал Странник, стало гореть. Никогда не видел, как они горят. Поразительно, но страшновато. Его засыпало щебнем. Выкапывать его до темноты нельзя было, чтобы снова не выставить на солнце. Он откопался сам, пока народ только собирался.

– И на кого-нибудь напал? – спросила я.

Ларри покачал головой:

– Вроде держался совершенно спокойно.

– Ты там был?

– Ага.

Я не стала продолжать. Нет смысла волноваться, что могло бы случиться, если бы вампир, пробившийся на свободу, озлился. И еще мне было очень интересно, что Странник не выдерживает солнечного света, а Уоррик это умеет. Выдерживать солнечный свет, даже рассеянный, – редчайшее умение среди ходячих мертвецов. А может, Уоррик прав. Может, это милость Господня. Кто я такая, чтобы об этом судить?

– Мне кажется, или тебе действительно не так больно шевелиться?

– Уже сутки прошли. Раны начинают заживать.

– Извини?

– Ты провалялась целый день. Сейчас воскресенье, почти вечер.

– Блин! – сказала я с чувством. Жан-Клод встретился с советом без меня? И «ужин», что бы он ни значил, уже начался. – Блин! – повторила я.

Он сказал, все еще хмурясь:

– Я должен тебе кое-что передать от Странника. Скажи, что тебя так испугало, и я передам.

– Да скажи просто так, Ларри, не тяни, пожалуйста!

С той же хмурой физиономией он произнес:

– Ужин отложен до того времени, когда ты достаточно поправишься, чтобы присутствовать.

Я оперлась спиной на подушки, даже не. пытаясь скрыть облегчения в лице, во всем теле.

– Анита, что это вообще за чертовщина творится?

Может, дело было в сотрясении. А может, мне не хотелось лгать Ларри прямо в глаза. Как бы то ни было, я ему рассказала. Рассказала все. О Ричарде и о метках. Об этом он знал, но не о том, что я недавно открыла. Кое о чем я умолчала, но не о многом. Когда я закончила, Ларри, огорошенный, сел обратно на стул.

– Ну, скажи чего-нибудь!

Он покачал головой.

– Святая Мария, Матерь Божья, понятия не имею, с чего начать. Жан-Клод устроил вчера вечером пресс-конференцию, и рядом с ним сидел Странник. Они говорили о единстве людей и вампиров перед лицом этого ужасного события.

– И в чьем теле был Странник? – спросила я.

Ларри поежился.

– Одна из самых жутких вампирских способностей, как мне кажется. Он использовал какого-то вампа из Церкви Малкольма. Сам Малкольм тоже присутствовал. Странник воспользовался своими силами, чтобы спасти остальных вампиров, в том числе Малкольма.

– А кто был переводчиком, пока солнце не зашло?

– Балтазар, его слуга-человек.

– Балтазар на службе обществу – это действительно жуть.

Ларри нахмурился:

– Он мне говорил, что западает на мужчин с рыжими волосами. Он шутил?

Я рассмеялась, и от этого у меня заболела голова. Я вдруг очень четко почувствовала нарастающую головную боль, будто она все время присутствовала, только лекарства ее притупили. Современную химию ничем не заменить.

– Вряд ли, но не беспокойся. Тебя в меню нет.

– А кто есть? – спросил Ларри.

– Пока не знаю. Дольф нашел, кто стоит за этими взрывами и поджогами?

– Да. – Он сказал так, будто этого слова достаточно.

– Рассказывай, или я сейчас вылезу из кровати и дам тебе в ухо.

– Это «Человек Превыше Всего». Сегодня утром полиция разгромила их штаб и арестовала почти всех лидеров.

– Это чудесно. – Я поморщилась, что было больно, потом закрыла глаза и спросила: – А откуда ЧПВ знало, где искать монстров? Они били по частным домам, по тайным дневным лежкам. Откуда они знали?

Я услышала, как открылась дверь и голос Дольфа сказал:

– Среди вампиров был предатель.

– Привет, Дольф!

– Сама привет. Приятно видеть тебя в сознании.

– Приятно быть в сознании, – сказала я. – А что за предатель?

– Помнишь Вики Пирс и ее представление в «Жертве всесожжения»?

– Помню.

– У нее был любовник, который состоял в ЧПВ. На втором допросе она его выдала.

– А чего вы стали ее второй раз допрашивать?

– Похоже, что ей заплатили за это небольшое представление. Мы пригрозили ей. обвинением в нападении и попытке убийства. Она раскололась, как сосновая дощечка.

– А какое отношение эта мисс Голубые Глазки имеет к предателю-вампиру?

– Она встречалась с Гарри, барменом и совладельцем «Жертвы всесожжения».

Я ничего не понимала:

– Тогда зачем организовывать эту сцену у себя в заведении? Самому себе подкладывать свинью?

– Ее любовник – который из людей – хотел ей за это заплатить. Она же не хотела, чтобы он знал о ее встречах с Гарри. А Гарри согласился из соображений, что нехорошо выйдет, если его заведение окажется единственным местом, где фанатики не устроили погром.

– Значит, Гарри знал, зачем ей эта информация?

Я не могла поверить, что какой-нибудь вообще вампир на такое пошел бы, тем более такой старый, как Гарри.

– Он знал. И получил свою долю денег, – ответил Дольф.

– Зачем?

– Когда мы его найдем, тогда и спросим.

– А он исчез?

Дольф кивнул:

– Ты своему дружку не говори, Анита.

– Теперь тебе не поймать его без помощи вампиров – они твоя единственная надежна.

– А они передадут его нам? Или просто убьют?

Я отвернулась, чтобы не глядеть ему в глаза:

– В общем, они будут очень злы.

– Не могу их за это осудить, Анита, но мне он нужен живой. Хочу его взять живым.

– Зачем он тебе?

– Мы не всех членов ЧПВ переловили. Мне не надо, чтобы они шатались поблизости и устраивали неприятные сюрпризы.

– У тебя есть Вики. Разве она тебе не скажет?

– Она в конце концов потребовала адвоката, и вдруг у нее развилась амнезия.

– Обидно.

– Нам надо, чтобы он сказал, последний ли это был неприятный сюрприз.

– Но вам его не найти.

– Это так, – подтвердил Дольф.

– И ты не хочешь, чтобы я сообщала Жан-Клоду.

– Дай нам сутки, чтобы найти Гарри. Если не выйдет, можешь объявлять свой всевампирский розыск. Перед тем как его убьют, попытайся добыть из него информацию.

– Ты говоришь так, будто я буду присутствовать при его смерти.

Дольф посмотрел на меня и ничего не сказал. На этот раз я не отвела взгляда:

– Я не убиваю для Жан-Клода, Дольф, какие бы слухи до тебя ни доходили.

– Я хотел бы этому верить, Анита. Ты даже понятия не имеешь, как хотел бы.

Я легла на подушки.

– Верь чему хочешь, Дольф. Все равно так и будет.

Он вышел, ничего больше не сказав, будто все слова, которые он мог бы произнести, были бы слишком болезненны, слишком окончательны. Дольф напирал на нас, на меня. И я начала беспокоиться, не додавит ли он до того, что мы расстанемся. Вместе останемся работать, но друзьями не будем.

Голова сильно разболелась, и не только потому, что кончалось действие лекарства.

Мне выдали справку о выздоровлении. Врачи дивились моей восстановительной способности – знали бы они только. К вечеру позвонил Пит Мак-Киннон. Он узнал о пожарах, похожих на тот, что устроил наш запальник, в Новом Орлеане и Сан-Фрациско. Я не сразу вспомнила, почему важны именно эти два города. А вспомнив, спросила:

– А в Бостоне?

– Нет, в Бостоне пожаров не было. А что?

Не думаю, что он мне поверил, когда я ответила «ничего», но он в отличие от Дольфа не стал докапываться. Я еще не была готова ткнуть пальцем на совет вампиров. Таинственные пожары случились в городах, где они побывали, но это еще не значило, что подозревать следует их. В Бостоне пожаров не было. Ничего не доказывает и то, что таинственные пожары начались теперь в Сент-Луисе, где как раз находится совет.

Ага, а пасхальный зайчик каждый год приносит подарочки.

Я рассказала о своих подозрениях Жан-Клоду.

– Но зачем совету жечь пустые дома, mа petite? Если кто-нибудь из них умел бы призывать к себе в руки огонь, он бы не стал тратить его на брошенную недвижимость. Разве что пожар этой недвижимости приносил бы ему выгоду.

– Ты имеешь в виду финансовый мотив? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Быть может, хотя личный мотив был бы для них характернее.

– Мне трудно будет что-нибудь дополнительно выяснить, если только не указать полиции на совет вампиров в качестве подозреваемого.

Он вроде как задумался на секунду-другую.

– Наверное, с этим стопроцентным самоубийством для нас всех можно подождать до тех пор, когда мы переживем сегодняшний вечер.

– Разумеется, – согласилась я.

Полную темноту я встретила в коротком черном бархатном платье без рукавов и с треугольным вырезом. Талия состояла из открытых кружев, сквозь которые соблазнительно белела кожа. Черные чулки доходили на самом деле чуть выше середины бедра – туда, где черный кружевной подол касался кружевных концов атласных трусиков. Чулки были на размер больше нужного. Их покупал Жан-Клод, и он намеренно выбрал такие. Я уже пыталась носить чулки до бедер, и мне пришлось согласиться, что удлиненные больше льстят моим коротким ножкам. Они вроде как очерчивали нужную область. Если бы мы решили... скажем так, провести внеочередной сеанс, мне было бы приятно смотреть в лицо Жан-Клода, стоя перед ним в одних чулках. А так было страшновато.

От бархатных туфель на высоких каблуках, которые он выбрал, я решительно отказалась и надела вместо них свои черные ботинки. Не так шикарно, может быть, даже не более удобно, зато каблуки низкие, и в них можно бегать или выносить лишенного сознания леопарда – если надо будет.

– Ты само совершенство, mа petite, кроме обуви.

– И пусть, – ответила я. – Тебе еще повезло напялить на меня эти чулки. От мысли, что я одеваюсь ради того, чтобы вся тусовка видела мое белье, мурашки бегут по коже.

– Ты говорила Страннику о цене и ответственности. Сейчас мы идем платить цену за твоих леопардов. Или ты теперь об этом сожалеешь?

Грегори все еще валялся у меня в спальне, бледный и слабый. Вивиан забилась в комнату для гостей, изредка односложно отвечая, когда к ней обращались.

– Нет, не сожалею.

– Тогда соберем тех, кто с нами поедет, и в путь.

Но Жан-Клод, произнося эти слова, не шевельнулся. Он так и остался лежать на животе, вытянувшись на белой софе, уронив голову на сложенные руки. О ком-либо другом я сказала бы – растянулся, но к Жан-Клоду это не подходило. Он не растянулся. Он принял позу, он расслабился, но «растянулся» про него не скажешь. Он вытянулся во весь рост, и только носки черных сапог свешивались с края софы.

Я его видала уже в этом наряде, но от повторения он не стал менее красив. Мне нравилась его одежда, нравилось смотреть, как он одевается и раздевается.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

– Хотелось бы мне, чтобы мы сегодня остались дома. Я бы тебя раздевал, по одной снимал каждую вещь, любовался бы твоим телом.

Только от этих его слов меня свело судорогой.

– И я бы хотела, – сказала я, вставая на колени перед ним и оглаживая короткую юбку, чтобы она не задиралась и не морщилась. Этому меня учил не он, а моя бабуля Блейк – на бесчисленных воскресных службах, когда мой внешний вид значил больше, чем проповедь.

Я легла подбородком на софу, поближе к его лицу. Волосы у меня рассыпались, касаясь его сложенных рук, лаская его лицо.

– У тебя белье такое-же красивое, как у меня? – спросила я.

– Чесаный шелк, – тихо ответил он.

При воспоминании о его теле я даже поежилась. Ощущать его сквозь толстый шелк, почти живую текстуру, которую мягкая ткань придавала его телу. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы Жан-Клод не прочел эти мысли на моем лице. От живости образа я стиснула пальцы в кулаки.

Я почувствовала, что он шевельнулся, и потом ощутила поцелуй в лоб. Он сказал, прижимаясь ко мне губами:

– Твои мысли выдают тебя, mа petite.

Я подняла голову, и губы Жан-Клода скользнули по моему лицу. Он не шевельнулся, пока наши губы не встретились. Тут его рот прижался ко мне, зашевелились губы и языки. Рук никто из нас не поднял, только рты соприкасались. Мы прижимались друг к другу лицами.

– Позвольте прервать?

Знакомый голос был так насыщен злобой, что я просто отдернулась от Жан-Клода.

У края софы стоял Ричард и смотрел на нас. Я не слышала, как он вошел. А Жан-Клод? Спорить могу, что да. Почему-то я была уверена, что даже в пароксизме страсти Жан-Клод не даст никому к себе подкрасться. А может, я просто не считала себя настолько сильным отвлечением. Заниженная самооценка – это у меня-то?

Я села на пятки и подняла глаза на Ричарда. Он был в черном фраке, с фалlами. Длинные волосы, собранные в тугой хвост, казались короткими. С первого взгляда ясно, как красив Ричард, но надо убрать волосы, чтобы понять, насколько совершенно его лицо. Лепные скулы, полные губы, ямочка на подбородке. Это красивое и знакомое лицо глядело на меня, и в нем читалось самодовольство. Ричард знал, какой эффект он произвел, и хотел еще чуть-чуть повернуть нож в ране.

Жан-Клод сел; рот его был вымазан моей помадой. Красная на белой коже, она алела, как кровь. Он медленно облизал губы, провел по ним пальцем и отнял его. Потом положил покрасневший палец в рот и слизнул помаду, очень медленно, намеренно медленно. Смотрел он на меня, но представление предназначалось Ричарду.

Я была одновременно и благодарна ему, и обозлена. Он знал, что Ричард пытался сделать мне больно, и поэтому ответил ему тем же. Но он еще его и провоцировал, втирая в раны пресловутую соль.

На лице Ричарда отразилось такое страдание, что я отвела взгляд.

– Хватит, Жан-Клод, – сказала я. – Хватит.

– Как хочешь, mа petite, – сказал добродушно Жан-Клод. – Как хочешь.

Ричард снова посмотрел на меня, и я не отвела глаз. Может быть, на мое лицо тоже больно было смотреть. Он резко повернулся и вышел.

– Намажься снова своей вкусной помадой, и пора идти.

В голосе Жан-Клода угадывалось сожаление, как иногда угадывалась радость или желание.

Я взяла его руку и поднесла к губам.

– Ты все равно их боишься, даже после такой хорошей прессы? Ведь если бы они хотели нас убить, они бы не стали появляться с тобой перед камерами. – Я провела пальцами по его штанине, ощущая упругость бедра. – Господи, Странник ведь даже обменялся рукопожатием с мэром Сент-Луиса!

Он бережно взял меня ладонью за щеку.

– До сих пор совет никогда не пытался быть, как вы это называете, в мэйнстриме. Это их первый выход на публичную сцену. Но эти вампиры являются воплощением кошмаров уже не одну тысячу лет, mа petite. Один день человеческой политики не сделает их другими.

– Но...

Он приложил пальцы к моим губам.

– Это хороший признак, mа petite, я с этим согласен, но ты не знаешь их так, как знаю я. Ты не видела, на что они способны.

Перед глазами мелькнуло ободранное тело Рафаэля, висящая в цепях Сильвия, ее тихий безжизненный голос, образ Фернандо, насилующего Вивиан.

– Я видела ужасные вещи после их приезда в город, Жан-Клод. Ты обговорил правила. Они не могут нас увечить, насиловать и убивать. Что остается?

Он бережно поцеловал меня в губы и встал, предлагая мне руку. Я приняла ее и позволила ему поставить меня на ноги. На нем была маска веселого интереса, которую я когда-то считала его настоящим лицом. Теперь я знала, что она служит для прикрытия. Такой у него был вид, когда он боялся и не хотел этого показывать.

– Ты меня пугаешь, – тихо сказала я.

– Нет, mа petite, это будут делать они – с тобой, со мной, со всеми нами.

С этими словами утешения Жан-Клод отправился собирать народ. Я пошла за сумочкой и вкусной помадой. Совет тоже поставил некоторые условия: никакого оружия. Вот почему я так оделась: с первого взгляда видно, что у меня ничего нет. Жан-Клод решил, что это лишит их предлога меня обшаривать. Когда я спросила, что за важность такая, он ответил только: «Ма petite, лучше не давать им повода к тебе прикасаться. Поверь мне».

Я поверила. Я тоже не хотела, чтобы кто-нибудь из совета меня трогал. Когда бы то ни было.

Долгая ожидалась ночь.

Там, где стоял когда-то трон Николаос, а потом расположилась гостиная Жан-Клода, устроили пиршественный зал. Где-то нашли стол более десяти футов длиной. Виднелись только его тяжелые лапы с когтями и резными львиными мордами, а остальное было покрыто золототканной скатертью, переливающейся на свету. Если бы действительно с нее пришлось есть, я бы боялась ее запачкать, но еда на столе отсутствовала. Стульев тоже не было. И тарелок. Лежали белые льняные салфетки в золотых кольцах, стояли хрустальные бокалы и промышленных размеров подогреватели с голубым газовым пламенем под блестящей поверхностью. Над столом был подвешен за руки мужчина, точно над пустым подогревателем. Мускулистый торс был обнажен, рот замотан тряпкой, прихватившей и собранные в пучок волосы. На висках они были сбриты, но это не совет сделал в порядке мучений, а он сам. В окружении Жан-Клода он появился недавно, высказав желание стать вампиром, и теперь проходил что-то вроде ученичества, работая мальчиком на побегушках. Сейчас, очевидно, он должен был послужить закуской перед обедом.