Лорел Гамильтон Смертельный танец 23 страница

Он дернулся внутри меня, и стало трудно думать.

– Я не знаю как.

– Люби меня, Анита, люби меня.

Я смотрела на него и любила его.

– Я люблю тебя.

– Тогда впусти меня в себя, ma petite. Дай мне тебя любить.

Я ощутила это как отдернутую штору. Я ощутила его глаза, и они вдруг стали бездонными, бесконечный океан полночной синевы, который почему-то горел. Я ощущала свое тело, я ощущала Жан-Клода внутри него и ощущала его как шелковую кисть внутри своего сознания.

Оргазм ударил меня неожиданно, открыв Жан-Клоду мое сознание больше, чем я хотела. Меня распахнуло, и я стала тонуть в его глазах. Он подо мной вскрикнул, и я поняла, что все еще чувствую свое тело, свои руки на его груди, влагалище, которым я его охватываю. На миг открыв глаза, я увидела обмякшее лицо Жан-Клода, охваченного полным забытьем.

И я свалилась на него сверху, руки вытянув вдоль его рук, слыша, как его сердце колотится возле моей груди. Так мы лежали, отдыхая, держа друг друга, потом я соскользнула и свернулась возле него в клубок.

– Ты больше не можешь удерживать меня глазами. Даже когда я тебе позволяю, я все равно могу разорвать транс в любой момент.

– Да, ma petite.

– Тебя это беспокоит?

Он взял двумя пальцами мой локон, поигрывая им.

– Скажем так: это меня беспокоит куда меньше, чем несколько часов назад.

Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.

– То есть? Ты хочешь сказать, что, раз я с тобой спала, я уже не опасна?

Он глядел на меня, и я не могла понять выражения его глаз.

– Ты всегда опасна, ma petite. – Он приподнялся, согнувшись в поясе, поднес губы к моему рту в нежном поцелуе, отодвинулся, чтобы говорить дальше, опираясь на руку. – Было время, когда ты могла вырвать мое сердце осиновым колом или пулей. – Он взял мою руку и поднес к губам. – Сейчас ты похитила его этими нежными ручками и ароматом своего тела. – Он лег обратно, притягивая меня к себе. – Насладись своим завоеванием, ma petite.

Я отодвинула лицо, уклоняясь от поцелуя.

– Я тебя не завоевала.

– Как и я тебя, ma petite. – Он погладил меня по спине. – Я начинаю понимать, что ты никогда не будешь завоевана, и это самый сильный афродизиак на свете.

– Постоянный вызов?

– Вечный, – шепнул он.

Я дала ему притянуть себя вниз, в поцелуй, и где-то в глубине души все еще сомневалась, хорошо я поступаю или плохо, но сегодня, именно и только сегодня, мне это было решительно все равно.

Проснулась я на кроваво-красных простынях, голая, одна. Жан-Клод поцеловал меня на прощание и ушел в свой гроб. Я не стала спорить. А то проснусь, а он рядом, холодный и мертвый... Скажем так: я исчерпала лимит сюрпризов от своих кавалеров.

Кавалеров. Так можно назвать того, с кем на танцы ходишь. После этой ночи слово не казалось мне точным. Я лежала, прижимая к груди простыни из шелка-сырца. От них, от моей кожи, пахло одеколоном Жан-Клода, но это было не все: я чувствовала запах его самого. Я прижимала этот запах к себе, купалась в нем. Он сказал, что любит меня, и этой ночью я в какой-то момент ему поверила. При свете дня я уже не была так уверена. Насколько это глупо: наполовину поверить, что вампир меня любит? Далеко не так глупо, как самой наполовину его любить. Но я все еще любила Ричарда. И одна ночь потрясающего секса этого не отменила. Вожделение – да, оно умирает легко, но не любовь. Истинная любовь – такая тварь, которую убить очень непросто. В дверь постучали. Мне пришлось пошарить под двумя красными подушками, пока я нашла “файрстар”. Держа его возле бока, я сказала:

– Войдите!

Вошел человек. Высокий, мускулистый, с обритыми висками и волосами, забранными в конский хвост.

Наставив на него пистолет, я прижала к груди простыни:

– Я вас не знаю.

Глаза у него полезли на лоб, голос дрожал:

– Меня зовут Эрни; я должен был спросить, не принести ли вам завтрак.

– Нет, – сказала я. – И подите прочь.

Он кивнул, не отрывая глаз от пистолета, застрял в дверях, все так же глядя на ствол. У меня возникла догадка.

– Что Жан-Клод велел тебе сделать?

Забавно, сколько народу больше боятся Жан-Клода, чем меня. Я подняла ствол к потолку.

– Он сказал, что я поступаю в ваше распоряжение и должен исполнять все ваши желания. Он сказал, чтобы я объяснил это как можно более понятно.

– Мне понятно. Теперь убирайся.

Он все еще торчал в дверях. Мне надоело.

– Эрни, я сижу голая в кровати, и я тебя не знаю. Выметайся, или я тебя пристрелю из принципа.

Ради театрального эффекта я взяла его на мушку.

Он рванулся прочь, оставив открытую дверь. Потрясающе. Теперь у меня был выбор: идти закрывать дверь голой или завернуться в простыню гигантского размера с двуспальной кровати. Выбираю простыню.

Я сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню, полностью открытая сзади и с пистолетом в руке, когда вошел Ричард.

На нем были джинсы, белая футболка, джинсовая куртка и белые теннисные туфли. Волосы спадали вокруг лица потоком золотых и каштановых волн. Удар когтя пришелся ему по лицу, оставив на всей левой щеке грубый красный рубец. Казалось, что рубцу уже неделя. А он мог появиться уже только после моего ухода.

В одной руке у него было мое кожаное пальто, в другой – мой браунинг. Он стоял в дверях и ничего не говорил.

Я сидела на кровати и тоже молчала. Для слов мне не хватало развитости и утонченности. Что можно сказать кавалеру А, когда он застает тебя голой в кровати кавалера Б? Особенно если кавалер А накануне превратился в чудовище и кого-то съел. Уверена, что в учебниках хорошего тона такая ситуация не рассмотрена.

– Ты с ним спала?

Тихий, почти ласковый голос, будто он изо всех сил старался не заорать.

У меня подвело живот. Я не была готова к этому скандалу. Я была вооружена, но гола, и выменяла бы пистолет на одежду не задумываясь.

– Я могла бы сказать, что это все не так, как выглядит, но оно так и есть.

Попытка к юмору не удалась.

Он шагнул в комнату, как врывается буря в окно, и гнев его летел перед ним потрескивающей волной. Меня окатило силой, и я чуть не вскрикнула.

– Перестань на меня течь!

Это его остановило – буквально – на полпути.

– О чем ты говоришь?

– Твоя сила, аура или как там ее, она на меня льется. Прекрати.

– Почему? Разве это неприятно? Пока ты не впала вчера в панику, это ведь было хорошо?

Я сунула “файрстар” под подушку и встала, держа перед собой простыню.

– Да, было хорошо, пока ты не перекинулся прямо на мне. Меня залило прозрачной жижей, липкой.

От воспоминания об этом по коже прошла дрожь, и я отвернулась.

– А потому ты пошла трахаться с Жан-Клодом. Очень логично.

Глядя на него, я почувствовала, как во мне поднимается ответная злость. Если он хочет ссориться, он пришел куда надо. Я подняла руку, покрытую чудесным радужным кровоподтеком. – Это ты сделал, когда отбросил меня прочь.

– Убийств было достаточно. Больше никто не должен был умереть.

– И ты серьезно думаешь, что Райна даст тебе взять верх? Ни за что. Сначала она увидит твою смерть.

Он упрямо покачал головой:

– Я теперь Ульфрик, власть у меня. Райна будет делать то, что я скажу.

– Райной никто не может командовать – достаточно долго. Она тебе уже предлагала трах?

– Да, – ответил он, и от его тона у меня пресеклось дыхание.

– И ты это сделал, когда я ушла?

– Тебе бы это было очень сейчас на руку.

Здесь я не смогла выдержать его взгляда.

– Если ты сделаешь ее лупой, она не будет дальше интриговать. Ей главное – не терять основы своей власти.

Я заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Я не хочу Райну, – сказал он, и такой мучительной болью исказилось его лицо, что у меня слезы выступили на глазах. – Я хочу тебя.

– Ты не можешь меня хотеть после этой ночи.

– Для того ты и спала с Жан-Клодом? Ты думала, что это обезопасит тебя от меня?

– Я не думала об этом настолько отчетливо.

Он положил на кровать пальто и пистолет и схватился руками за спинку. Дерево застонало от силы его пальцев, и он отдернул руки, будто не собирался его ломать.

– Ты спала с ним в этой постели. Прямо здесь.

Он прикрыл глаза рукой, будто пытаясь стереть этот образ.

И вскрикнул нечленораздельно.

Я шагнула к нему, вытянув руку, – и остановилась. Чем я могла его утешить? Что сказать? Да ни черта.

Он дернул на себя нижнюю простыню, выдернул, схватил матрац и сорвал его с кровати, схватился за кровать и поднял ее.

– Ричард! – крикнула я.

Кровать была из сплошного старого дуба, а он отшвырнул ее, как игрушку, дернул нижнюю простыню, и шелк порвался с треском лопнувшей кожи. Ричард стоял на коленях, держа в руках рваный шелк, протягивая ко мне руки, и обрывки стекали с них, как кровь.

Он поднялся на ноги, не совсем уверенно, пошатнулся, схватился за кровать и шагнул ко мне. “Файрстар” и браунинг лежали где-то на полу среди красных обрывков шелка и расшвырянных матрацев.

Я попятилась, пока не уперлась в угол, и отступать стало некуда. Я все еще прижимала к себе простыни, будто они могли меня защитить, протянула руку в сторону Ричарда, будто это могло помочь.

– Что ты хочешь от меня, Ричард? Что ты хочешь, чтобы я сказала? Мне очень жаль. Жаль, что я сделала тебе больно. Жаль, что не смогла пережить то, что видела ночью. Мне жаль, жаль, жаль.

Он шел ко мне, ничего не говоря, сжав руки в кулаки. Я поняла, что боюсь Ричарда, что я не знаю, что он сделает, когда дойдет до меня, и что я не вооружена. Наполовину я чувствовала, что заработала по морде хоть один раз, и это я ему должна. Но, видя, что он сделал с кроватью, я не знала, выживу ли я.

Ричард схватился за простыню, смял ее рукой, дернул меня за нее к себе, поднял на цыпочки и поцеловал. Я просто замерла. Удар, крик – этого я ожидала. Но не поцелуя.

Он надавил губами, заставляя меня открыть рот. Ощутив его язык, я отдернула голову.

Ричард положил мне ладонь на затылок, будто силой хотел заставить целоваться с ним. Ярость на его лице ужасала.

– Я стал недостаточно хорош для поцелуев?

– Я видела, как ты ел Маркуса.

Он отпустил меня так резко, что я упала на пол, запутавшись в простыне. Попыталась подняться на колени, но ноги застряли, простыня соскользнула с одной груди. Я попыталась ее натянуть. Наконец-то смутилась.

– Позавчера я мог касаться их и целовать. Сегодня мне даже нельзя их видеть.

– Не надо, Ричард.

Он встал передо мной на четвереньки, и мы оказались глаза в глаза.

– Чего не надо? Не надо психовать, что ты дала вампиру? – Он пополз вперед, придвинулся почти вплотную. – Ты дала трупу, Анита. Как, хорошо это было?

Я смотрела на него, уже не смущаясь, а злясь.

– Да, это было хорошо.

Он дернулся, будто я его ударила. Лицо его сморщилось, глаза лихорадочно забегали по комнате.

– Я люблю тебя, Анита! – Вдруг на меня поднялись полные страдания глаза. – Я люблю тебя.

Я старалась раскрыть глаза пошире, чтобы слезы не потекли по щекам.

– Я знаю, и мне жаль.

Он отвернулся, не встав с колен. Ударил по полу ладонью, заколотил двумя кулаками, пока белый ковер не окрасился кровью.

Я вскочила, наклонилась над ним, боясь дотронуться.

– Ричард, не надо, пожалуйста, не надо! Слезы текли, и я не могла их остановить. Я встала на колени рядом с ним:

– Ричард, ты же себе руки разбиваешь, перестань!

Я схватила его за окровавленные запястья, сжала. Он глядел на меня, и взгляд его был полон человеческой муки.

Я дотронулась до его лица, до шрама от когтя. Он прильнул ко мне, и по его щекам покатились слезы. От его взгляда я замерла неподвижно. Он коснулся губами моих губ, и я не отдернулась, но и не стала целовать в ответ.

Он отодвинулся – настолько, чтобы ясно видеть мое лицо.

– До свидания, Анита. – Он поднялся на ноги. Я столько хотела сказать, но все это не имело бы смысла. Уже ничего нельзя было исправить. Ничем не стереть того, что видела я этой ночью и что при этом почувствовала.

– Ричард, я... Ричард... мне очень жаль...

– Мне тоже. – Он пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. – Я всегда буду тебя любить.

Я открыла рот – но не издала ни звука. Ничего я не могла сказать, кроме как “Я люблю тебя, Ричард, и нет слов, чтобы передать, как я сожалею”.

Он открыл дверь и вышел, не оглянувшись. Когда дверь закрылась, я села на пол, закутавшись в шелк простыни. Она пахла одеколоном Жан-Клода, но был в ней теперь и запах Ричарда. Лосьон его лип к ткани, к моим губам.

Как я могла его отпустить? А как я могла его удержать?

Я сидела на полу и ничего не делала, потому что не знала, что мне делать.

Позвонив на автоответчик Эдуарда, я оставила сообщение. Я не могла оставаться там, где была. Не могла смотреть на разгромленную спальню и видеть страдающие глаза Ричарда. Я должна была уйти. Должна была позвонить Доминику и сказать, что я не приду. Триада силы не будет действовать, если хотя бы двоих из нас не будет на месте. Жан-Клод у себя в гробу, а Ричард исчез со сцены. Непонятно, что дальше будет с нашим маленьким триумвиратом. Я не могла себе представить, что Ричард будет стоять и смотреть, как я лапаю Жан-Клода, если я не буду лапать и его. Я могла его понять.

Странно, но от мысли, что он будет спать с Райной, я по-прежнему зеленела от ненависти. У меня не было права его ревновать, а я ревновала. Только подумать.

Я оделась в черные джинсы, безрукавку и черный блейзер. Сегодня ночью мне работать, а Берт устроит истерику за появление на работе в черном. Он считал, что это создает неверный имидж. И пошел он куда подальше. Черное мне сегодня под настроение.

Браунинг в наплечной кобуре, “файрстар” в боковой, по ножу на каждой руке и нож вдоль спины. К работе готова.

Дам Эдуарду еще десять минут и пойду отсюда. Если где-то там еще прячется убийца, я ему буду почти рада.

В дверь постучали, я вздохнула:

– Кто там?

– Кассандра.

– Заходи.

Она вошла в дверь, увидела разломанную кровать и усмехнулась:

– Слыхивала я про бурный секс, но это даже смешно.

На ней было длинное белое платье почти до лодыжек, завершали туалет белые чулки и белые туфли.

Длинные волосы развевались вдоль спины, вид у нее был приятный и летний.

Я мотнула головой:

– Это сделал Ричард.

Она перестала улыбаться.

– Он узнал, что ты спала с Жан-Клодом?

– Уже все знают? – спросила я.

– Еще не все. – Она вошла в комнату, закрыла дверь, покачала головой. – Он тебе ничего не сделал?

– Он меня не стал бить, если ты это имеешь в виду. Но чувствую я себя очень дерьмово.

Кассандра подошла к кровати, рассматривая. Взялась за край рамы, одной рукой потянула, придерживая другой. Она подняла несколько сотен фунтов металла и дерева, будто вся конструкция ничего не весила, и аккуратно поставила на ковер.

Я подняла бровь:

– Впечатляет.

Она улыбнулась почти застенчиво.

– Одно из сомнительных преимуществ ликантропа – что можно поднять почти все, что хочешь.

– Я понимаю этот соблазн.

– Я так и думала, – сказала она и начала подбирать подушки и разорванные простыни. Я стала ей помогать. – Наверное, надо сначала положить на место матрац, – предложила она.

– Ладно. Тебе помочь?

Она рассмеялась:

– Поднять его я могу, но он очень неудобный.

– Да уж.

Я взялась за край матраца.

Кассандра встала рядом со мной, подняв матрац левой рукой. Какое-то странное выражение прошло по ее лицу.

– Мне очень жаль.

– Я всерьез говорила раньше насчет тебя и Ричарда. Я хочу, чтобы он был счастлив, – сказала я.

– Мне это очень лестно. Ты мне нравишься, Анита, очень нравишься. А лучше бы не нравилась.

Я еще успела недоуменно нахмуриться, когда ее точеный кулачок просвистел размытой полосой из ниоткуда и ударил меня в лицо. Я почувствовала, как падаю назад, на пол, и не успела закрыться от удара затылком. Но больно не было. Когда надо мной сомкнулась чернота, я вообще ни черта не чувствовала.

Из темноты я выплывала медленно, будто пробуждаясь от глубокого сна. Что меня разбудило – не знаю, я не помню, как засыпала. Попыталась перевернуться – и не смогла. И вдруг проснулась резко, с широко раскрытыми глазами, с напряженным телом. Меня уже раньше связывали, и это – одно из наименее любимых мной состояний. На несколько мгновений я поддалась животной панике, дергая веревки, связывающие мне лодыжки и запястья. Дергала и тянула, пока не сообразила, что только сильнее завязываю узлы.

Тогда я заставила себя лежать совершенно неподвижно. Сердце стучало в ушах так громко, что ничего больше слышно не было. Руки у меня были связаны над головой и выгнуты под таким острым углом, что напряжение от лопаток доходило до кистей. Даже чуть приподнять голову, чтобы посмотреть на щиколотки, было уже больно. За связанные ноги я была привязана к ногам незнакомой кровати. Опустив голову обратно, я увидела, что руки привязаны к ее изголовью. Веревка была черная и мягкая, и если бы мне надо было угадать, из чего она, я бы назвала плетеный шелк. Такая, как могла бы валяться где-нибудь в чулане у Жан-Клода. На долю секунды мелькнула эта мысль, а потом в комнату вошла явь, и у меня сердце на секунду остановилось.

К ногам кровати подошел Габриэль. Он aue одет в черные кожаные штаны, настолько обтягивающие, что будто обливали его тело, и в черные высокие сапоги до оснований бедер с ремнями наверху. Выше талии он был обнажен, и в левом соске у него блестело серебряное кольцо, в пупке – еще одно. Серебро блестело и в ушах, бросая зайчики, когда он шел к моей кровати. Длинные густые черные волосы упали вперед, обрамляя бурю серых глаз. Он обошел спинку изголовья, скрылся из виду и вновь медленно вернулся в кадр.

Сердце у меня снова начало биться, и билось так сильно, что почти не давало дышать. Браунинг, “файрстар”, кобуру и все прочее у меня забрали. Ножен на руках не было. Напрягая спину, я все еще чувствовала ножны на спине, а закинув голову назад, ощутила рукоять ножа. Надо, наверное, благодарить, что меня не раздели и не нашли его. Судя по тому, как Габриэль кружил вокруг кровати, до этого еще дойдет.

Я попыталась заговорить, не смогла, проглотила слюну и попыталась снова.

– Что это значит?

Мой голос прозвучал на удивление спокойно, даже для меня.

Комнату заполнил женский смех, густой и высокий. Только это, конечно, была не комната. Мы были в сарае, где делали похабные фильмы, и у комнаты было всего три стены. Светильники надо мной еще не горели.

В поле зрения появилась Райна на высоких каблуках цвета крови. На ней было что-то вроде красной кожаной комбинации, оставлявшей открытыми ноги и большую часть бедер.

– Привет, Анита, ты отлично выглядишь. Я медленно вдохнула через нос и так же медленно выдохнула. Сердце стало биться чуть реже.

– Ты до того, как сделать что-нибудь театральное, поговори с Ричардом. Сегодня открылась вакансия лупы. Она озадаченно склонила голову набок:

– О чем ты говоришь?

– Она спала с Жан-Клодом. – Кассандра вышла на край выгородки, спиной к стене. И вид у нее был обычный. Если она и ощущала неудобство, что выдала меня Райне, заметно это не было. И за это я ее больше всего ненавидела.

– А ты не собираешься спать с ними обоими? – спросила Райна.

– Не планировала, – ответила я. Каждый раз, когда я открывала рот, и никто меня не трогал, мне становилось чуть спокойнее. Если Райна это сделала, чтобы убрать меня с дороги, дальше ей идти незачем. Если же это месть за Маркуса, то я крупно влипла.

Райна села на кровать у меня в ногах. Я непроизвольно напряглась: ничего не могла с собой поделать. Она заметила это и засмеялась.

– О, с тобой будет очень весело!

– Можешь быть самкой-альфа, мне эта работа не нужна.

Райна вздохнула, погладила мне ногу, разминая мышцу вверху бедра, почти машинально, как гладят собаку.

– Ричард меня не хочет, Анита. Он считает меня испорченной. Он хочет тебя.

Она стиснула мне бедро так, будто сейчас отрастит когти и вырвет мышцу. Только когда я чуть вскрикнула, она остановилась.

– Чего ты хочешь?

– Твоих мучений, – улыбнулась она. Я повернула голову к Кассандре:

– Зачем ты им помогаешь?

– Я – волк Сабина.

У меня сузились глаза.

– Что ты имеешь в виду?

Райна вползла на кровать, прилегла ко мне, прижалась всем телом, стала водить пальцем по животу. Лениво так, не сосредоточенно. Не хотелось бы мне здесь быть, когда она сосредоточится.

– Кассандра с самого начала была подсадной уткой, не правда ли, дорогая?

Кассандра кивнула, подошла и встала рядом. Ореховые глаза ее были спокойны, слишком спокойны. Что бы она ни чувствовала, это было тщательно скрыто за этим симпатичным лицом. А вопрос в том, есть ли там хоть что-то, что было бы мне полезно?

– Доминик, Сабин и я – триумвират. Такой, каким могли стать вы с Ричардом и Жан-Клодом.

Мне это прошедшее время не понравилось.

– Ты – та женщина, ради которой он бросил свежую кровь?

– Я верю в святость жизни. Я думала, что ценю ее превыше всего. Когда золотая красота Сабина стала гнить, я поняла, что это не так. И я сделаю все – все, – чтобы помочь ему выздороветь.

В глазах ее мелькнуло что-то вроде страдания, и она отвернулась. Когда же она снова повернулась ко мне, на ее лицо вернулось форсированное спокойствие, только руки еще дрожали. Заметив это, она обхватила себя за плечи. И улыбнулась, но это не была довольная улыбка.

– Я должна для него это сделать, Анита. И мне жаль, что ты и твои оказались втянуты в нашу проблему.

– И как же я в это втянута?

Райна погладила меня по животу, приблизив ко мне лицо.

– У Доминика есть чары для лечения Сабина. Перенос магической сути, можно было бы это назвать. И все, что для этого нужно, – точно выбранный донор. – Она так пододвинулась, что, лишь откинув голову назад, я избежала касания губ. А она шептала теплым дыханием прямо мне в лицо. – Совершенный донор. Вампир, обладающий силой Сабина, точно ему соответствующий, и слуга либо вервольф-альфа, связанный с этим вампиром.

Я повернулась поглядеть на нее – не удержалась. Она поцеловала меня, прижавшись ко мне, пытаясь засунуть язык мне в рот. Я укусила ее за губу до крови.

Она отдернулась с криком испуга, поднесла руку ко рту и посмотрела на меня.

– Это тебе дорого будет стоить.

Я плюнула в нее ее же кровью. Глупо было это делать – злить Райну явно не было мне полезно, но видеть, как с ее смазливого лица капает кровь, – это почти того стоило.

– Габриэль, иди развлекать миз Блейк.

Это привлекло мое внимание. Габриэль влез на кровать, прижался ко мне, как Райна, с другой стороны. Он был высоким, шесть футов, потому не так хорошо поместился, но недостаток соответствия размера он восполнял техникой. Он оседлал меня и наклонился, как в упоре лежа, все ближе и ближе придвигая рот. Потом быстрыми движениями стал вылизывать мой окровавленный подбородок. Я отдернулась.

Он схватил меня за подбородок, заставляя смотреть на себя. Держал он как в тисках, сжимая пальцы, когда я пыталась вырваться. Сила у него была такая, что, если бы он нажал еще, размозжил бы мне челюсть. И он слизывал кровь у меня с подбородка и губ медленными ласкающими движениями.

Я завопила и тут же мысленно обругала себя за это. Ему ведь того только и надо. Паника не поможет. Паника не поможет. Я повторяла это снова и снова, пока не перестала натягивать веревки. Я не побеждена. Пока нет. Пока нет.

Кассандра влезла на кровать – я видела ее уголком глаза, только белое платье. Габриэль все так же не давал мне шевельнуться.

– Отпусти ее лицо, чтобы она на меня посмотрела.

Габриэль глянул на нее и зашипел.

Из губ Кассандры донеслось низкое рычание.

– Киска, я сегодня в настроении подраться. Не надо облегчать мне работу.

– Разве тебя не ждут на церемонии? – спросила Райна. – Разве ты не нужна Доминику, чтобы все получилось?

Кассандра приподнялась, и голос ее, низкий и рычащий, с трудом выходил из человеческих губ.

– Я поговорю с Анитой и уйду или вообще не уйду.

Райна подошла к кровати с другой стороны.

– Ты никогда не найдешь Мастера вампиров, так точно подходящего твоему Мастеру, как Жан-Клод. Никогда. И ты подвергнешь опасности его единственный шанс на исцеление?

– Я поступлю так, как пожелаю, Райна, ибо я – альфа. Когда Ричарда не станет, я буду вожаком стаи. Не забывай об этом.

– Так мы не договаривались.

– Мы договаривались, что ты убьешь Истребительницу еще до нашего приезда в город. Ты этого не сделала.

– Маркус нанимал лучших. Кто знал, что ее будет так трудно убить?

– Я знала, с тех самых пор, как ее увидела. Ты всегда недооцениваешь других женщин. Райна, это одна из твоих слабостей. – Кассандра подалась к Райне. – Ты пыталась убить Ричарда раньше, чем Доминик использует его для заклинания.

– Он собирался убить Маркуса.

Кассандра покачала головой:

– Ты впала в панику. Райна, вместе со своим Маркусом. И теперь Маркус мертв, а ты стаю держать не сможешь. Слишком многие ненавидят тебя. И многие любят Ричарда или восхищаются им по крайней мере.

Я хотела было спросить, где Ричард и Жан-Клод, но боялась, что знаю это. Церемония, жертвоприношение, но, чтобы оно удалось, им нужна Кассандра. Я не хотела ее торопить.

– Ты и была алиби Доминика, – сказала я. – Не то чтобы я была против, но почему я до сих пор жива? Кассандра наклонилась ко мне:

– Габриэль с Райной хотят снять тебя в фильме. Если ты дашь мне слово, что не будешь мстить никому из нас за смерть твоих мужчин, я буду драться за твою свободу. Я открыла рот, чтобы дать обещание. Она помотала пальцем у меня перед носом.

– Без вранья, Анита. Между нами оно не пройдет.

– Слишком для этого поздно, – сказала я. Кассандра кивнула:

– Верно, и это меня печалит. В других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями.

– Ага.

От этого было еще больнее. Ничто так не втирает соль в раны, как предательство. Ричард мог бы сейчас согласиться со мной.

– Где Ричард и Жан-Клод?

Она посмотрела на меня пристально.

– Даже сейчас ты думаешь, что можешь их спасти?

Я хотела пожать плечами, но не могла.

– Думать не запрещается.

– Ты была приманкой и заложницей для этих двоих.

Габриэль залез на меня, прижимаясь всем телом. Он был тяжел. Если получаешь наслаждение, то не замечаешь, насколько тяжел мужчина. Он сполз вниз, свесив ноги с кровати, и сложил руки у меня на груди, положив на них подбородок, а смотрел он на меня так, будто у него впереди весь день, вся ночь, все время мира.

– Я очень удивилась, узнав, что ты сегодня разорвала с Ричардом, Анита, – сказала Райна. – Мы ему послали локон твоих волос с запиской, что в следующий раз пришлем руку. Он приехал один, никому не сказав, как мы потребовали. Он действительно дурак.

На Ричарда это было похоже, но все равно меня удивило.

– Но Жан-Клода-то вы не заманили на локон моих волос.

Райна встала так, чтобы я лучше ее видела, и улыбнулась мне сверху.

– Совершенно верно, мы даже и не пытались. Жан-Клод понял бы, что мы все равно тебя убьем, и пришел бы со всеми своими вампирами и верными ему волками. Была бы кровавая баня.

– Как же вы его заполучили?

– Кассандра его предала. Правда, Кассандра?

Кассандра смотрела ничего не выражающими глазами.

– Если бы Ричард с тобой не порвал, вы, быть может, могли бы вылечить Сабина. Просьба о помощи – это был исходный предлог, чтобы проникнуть на вашу территорию, но вы оказались сильнее, чем Доминик сначала думал. Ты удивила нас тем, что у тебя нет вампирских меток. Ты должна была тоже быть жертвой, но без хотя бы одной метки вампира это бесполезно.

Ура мне.

– Ты видела, как я залечила порез Дамиана и зомби. Я могу вылечить Сабина. Ты это знаешь, Кассандра. Ты сама видела.

Она покачала головой:

– Болезнь пробралась Сабину внутрь. Поражен его мозг. Если бы ты вылечила его сегодня, тут еще было бы о чем спорить. Но он должен быть в здравом уме, чтобы заклинание подействовало. Еще один день – и будет поздно.

– Если вы убьете Ричарда и Жан-Клода, у меня не будет сил вылечить Сабина. Если Доминик собирался принести в жертву нас всех, значит, для заклинания нужны мы все трое.

Что-то мелькнуло у нее в лице. Я была права.

– Доминик не уверен, что заклинание подействует без слуги-человека в круге. Я права? Кассандра покачала головой.

– Это надо сделать сегодня.

– Если вы убьете их обоих, а Сабина это не вылечит, ты лишишь его последнего шанса. Наш триумвират его может вылечить, и ты это знаешь.

– Ничего я такого не знаю. Ты сейчас готова мне луну с неба пообещать.

– Это так, но все равно мы можем его вылечить. Если ты убьешь Ричарда и Жан-Клода, этого шанса не будет. Дай нам хотя бы попытаться. Если не получится, можешь принести их в жертву завтра. Я дам Жан-Клоду поставить на меня первую метку. И либо мы вылечим Сабина, либо идеально подойдем для заклинания Доминика.

Я всю волю вложила в то, чтобы она меня слушала. Чтобы она верила.