Послесловие 13 страница

– Один, Отец Колдовства! – шептала она, будто обращалась к чему‑ то скрытому за каменной дверью. – Ты дал нам могучие руны, ты ловко схватил их, провисев девять дней и девять ночей на ветвях, принесенный в жертву себе же! Помоги мне услышать тебя, распознать волю судьбы в их звонких голосах! Фрейя, светлая ванов невеста! Покровительница моя, мать моя, защитница и наставница! Наполни мои очи светом, озари мне путь! И вы, мои предки: королева Асфрид, отец мой Олав, дядя мой Сигтрюгг, дед мой Кнут, прадед, Олав Старый, что стал первым корнем нашего рода на этой благословенной земле! Оберегайте мои пути в мире духов, не дайте подступить ко мне никакому злу! Да растворится передо мной Источник, да услышу я голоса Дев Ясеня!

Имени своей матери, саксонки Гильды, Гуннхильд не назвала – та была христианкой.

Рагнвальд стоял у нее за спиной, будто заслоняя прижавшуюся к камню сестру от всего света. Ветер дул ему в спину, но казалось, что между камнем и их телами образовалось небольшое защищенное пространство, полное тепла, в котором дышит невидимое живое существо.

Гуннхильд мягко потрясла мешочек, развязала его, запустила руку внутрь и замерла. Ее пальцы легонько покалывали тупые иголочки, и каждый укол казался другого цвета. И словно бы прохладные ручейки силы касались ее пальцев, направляя в нужную сторону.

Она выбрала три руны и вытащила руку. Зажала их в кулаке, потом перевернула кисть и раскрыла ладонь. Под рукавом тускло блеснуло Кольцо Фрейи. Рагнвальд не раз уже видел эту драгоценность, в которой воплощалась священная власть их рода над этой землей, но невольно вздрогнул: близость крупного браслета узорного золота, где сплетались ветви и цветы, а в чашечках их каплями крови пламенели самоцветы, так же потрясала, как знак присутствия божества.

– Сейчас мы узнаем, твой ли это путь…

Рагнвальд быстро отвел взгляд от лица сестры, не желая – скорее не смея – встречаться с ней глазами. Сейчас это не она. Под тонкой оболочкой человеческого тела, которое смять не труднее чем осенний лист, скрывается сама Фрейя – непостижимая звездная бездна. Странно, страшно находиться к ней так близко, и сейчас Рагнвальд не посмел бы даже мысленно назвать себя, смертного, братом той, что стояла между ним и камнем.

В руке ее оказались три кружочка, отрезанные от яблоневой ветви, с выжженными на них знаками. Три из тех двадцати четырех знаков, в краткой простоте своих трех‑ четырех соединенных линий описывающие все взаимодействие всех многообразных сил вселенной.

Она перевернула первую руну у себя на ладони.

– Твой! – радостно воскликнула она, будто ловя убегающую добычу. – Райдо! Это твой путь, руны указывают тебе дорогу!

Рагнвальд переменился в лице. Все решено. И вовсе не Харальдом, можно не беспокоиться.

Гуннхильд перевернула вторую руну. Рагнвальд увидел ее сам: Хагалаз.

Пробрало дрожью, будто ветер стал втрое злее, резал спину ледяными ножами. Удар враждебных сил заложен в его узор на ткацком стане норн. Бедствия, отвратить которые не властны даже боги.

Молча Гуннхильд перевернула последнюю руну, с чувством, что готова умереть, если та несет злой приговор. Но глубоко вздохнула, на сердце теплым лучом пало облегчение.

Ингуз. Руна Фрейра, руна процветания и разрастания. Какую бы беду ни предрекла предыдущая руна, сила Фрейра обещала, что новые ростки пронзят угли и золу, вновь поднимется ствол, раскинутся ветви, раскроются цветы. И плоды будут обильны…

Гуннхильд сжала ладонь, потом осторожно опустила яблоневые бляшки назад в мешочек. Завязала его, повесила на руку, прижала пальцы к глазам, будто насильственно закрывая оконца в иной мир. Крепко‑ крепко прикрыла ставни, чтобы душа больше не могла заглядывать в туманное сияние у подножия Ясеня.

– Это значит, я буду где‑ то там разбит, но уцелею? – спросил Рагнвальд чуть погодя.

Гуннхильд слабо закивала.

– На середине пути тебя ждет какой‑ то разгром, но потом все выправится и ты дашь начало процветающему роду. Но дороги назад в раскладе нет. Перед тобой открыт путь, и он – в одну сторону. Да, теперь я уверена, что хотела передать мне Фрейя.

Она опустила руки, и ее усталые голубые глаза вновь сделались человеческими.

– Трое было их – конунгов из рода Инглингов. Дорога четвертого – то есть твоя – лежит отсюда прочь, но Фрейр покровительствует тебе. Я никому не скажу про этот разгром на полдороге. И ты не говори. Люди пойдут за тобой с веселым сердцем, и в конце пути судьба вознаградит достойных и удачливых. Харальд снарядит тебе корабли, а я до весны вышью стяг. На первых порах он будет оберегать тебя.

– Почему только на первых? До разгрома?

– Нет, пока у тебя не появится другой.

– Почему у меня должен появиться другой стяг?

– Да потому что там, на Восточном Пути, ты найдешь себе жену! – Гуннхильд посмотрела на брата, удивляясь его недогадливости. – Ту жену, с которой вместе положишь начало новому роду. И она, разумеется, сама вышьет тебе новый стяг.

* * *

Когда весной корабли Рагнвальда отплывали от причалов Хейдабьюра и тянулись через фьорд Сле, Гуннхильд не провожала его. После йоля она наконец, к своей радости, забеременела, но переносила свое положение так тяжело, что почти не выходила из дома. Рагнвальд простился с ней в полутьме спального чулана. Гуннхильд мучили тяжелые воспоминания и предчувствия. У Харальда ведь уже был один ребенок: сын Свейн, который родился жалким недоношенным заморышем и первые два месяца жил в подогретых пеленках, однако своими крохотными ручками так вцепился в жизнь, что уже догнал ровесников, родившихся в срок. Вот только матери, Хлоде, его рождение стоило жизни, и у нее беременность тоже протекала тяжело.

– Это оттого, что она водилась с ведьмами, – напоминал сестре Рагнвальд. – Ведьмы и забрали ее. А твою свадьбу благословил сам Один. У тебя все будет хорошо. Ведь мать остается с тобой.

Он имел в виду свою мать – Одиндис. И та пришла проводить его.

– Я уже дважды получала весть, будто ты умер, – сказала она ему у причала. – Прошу тебя, сделай так, чтобы в третий раз эта весть пришла уже после моей смерти.

– Раньше нет смысла – все равно ты не поверишь, – ухмыльнулся Рагнвальд, к которому весной стала возвращаться прежняя веселость.

Одиндис только закивала в знак согласия.

«Для своей родни я теперь бессмертный, – подумал Рагнвальд. – Кто бы теперь ни рассказал им, что я умер, они лишь переглянутся и скажут: опять как в прошлый раз! Оно и к лучшему».

А ведь третий раз наверняка будет. Когда настанет срок того разгрома, что предрекла ему руна Хагалаз у Сигтрюггова камня.

Харальд со своими приближенными тоже пришел проститься. Он сказал все, что положено, а перед этим сам принес жертвы Ньёрду, Тору и Одину, прося охранить его родича на суше и в море, послать ему удачную дорогу и победы в сражениях. Но Рагнвальд не сомневался: Харальд желает видеть его благоденствующим очень далеко отсюда, чтобы последний мужчина из рода ютландских Инглингов больше никогда не показывался в этих краях.

Сто лет они правили здесь, и вот что от них осталось. Лишь камень с надписью «Асфрид сделала этот надгробный памятник…». Но это – надежный союзник. Он переживет века и не изменит потомкам Олава Старого, пришедшего из Свеаланда.

Сто лет спустя последний из них, Рагнвальд сын Сигтрюгга, пересекал море в обратном направлении. Сейчас путь его лежал в Бьёрко, знаменитый шведский вик, на восток от которого лежало море, называемое, разумеется, Восточным[14], и откуда начинался длинный Восточный Путь. Миновать Бьёрко было нельзя, хотя об этом Рагнвальд очень сильно жалел. Именно туда они бежали с Ингер из дома Горма, и там справлялась их свадьба.

На подступах к Бьёрко несколько дней шли через шхеры – мелкие каменистые островки. Иные населяли только морские птицы, что кружили над кораблями; на других, что побольше, виднелись целые хутора, и козы щипали травку над самыми волнами. Позади себя ютландцы видели взмывающие в небо столбы дыма: жители шхер предупреждали обитателей внутренних земель.

Вскоре навстречу пришельцам вышла дружина, которую конунг свеев постоянно держал на морской заставе.

– Это я, Рагнвальд сын Сигтрюгга! – прокричал он вождю в шлеме с позолоченными накладками, пожелавшему узнать, кто он такой и чего хочет. – Бьёрн конунг помнит меня, я навещал его не так давно.

– У свеев уже новые конунги – Олав и Эйрик, – ответили ему. – Но они тоже захотят узнать, чего тебе здесь нужно.

Понятное дело: при виде дружины на полусотне кораблей вблизи своих берегов каждый захочет узнать, что ей здесь нужно…

Вик Бьёрко ничем не уступал Хейдабьюру и очень на него походил: так же теснились на плоском сером камне домишки с дощатыми стенами, почти вплотную друг к другу. Древнее купеческое поселение со стороны суши защищала стена, как Хейдабьюр – Датский вал. Но допустили сюда лишь корабль самого Рагнвальда, прочее войско осталось в шхерах, где заняло несколько крупных островов и могло пока развлекаться сбором яиц, охотой на птицу и ловлей рыбы.

Еще на заставе Рагнвальд узнал главные новости. Бьёрн конунг умер позапрошлой зимой от прилипчивой лихорадки: она тогда многих унесла, и говорили, что виной – совершенное здесь убийство Кнута сына Горма, человека королевской крови. Особенно ясный знак гнева богов видели в том, что от той же хвори умер и Атли Сухопарый – гостеприимный хозяин, принимавший тогда в своем доме Олава и его родичей. И здесь ткань жизни безжалостно смята рукой норны, и здесь уже ткалось нечто новое…

На острове Адельсё Рагнвальд отправился в конунгову усадьбу. Прежний конунг Бьёрн, что сидел на своем престоле, как снежный тролль, скрюченный болезнью спины, правил дольше, чем иные живут, и, честно говоря, ужасно всем надоел. В первую очередь – собственным детям, которые уже утратили надежду его пережить. Троих сыновей, взрослых мужчин, Бьёрн похоронил, и болтали, что он‑ де знает ту древнейшую ворожбу, что позволяет отцу продлевать свою жизнь за счет родных детей.

Лишь двое его сыновей оказались столь счастливы, что дожили до погребения отца. Старший из них, Олав, мужчина на пятом десятке лет, возглавлял многочисленное семейство. Второй, Эйрик, был лет на десять его моложе и не женат. Они родились от разных матерей, у обоих имелась знатная влиятельная родня, и тинг, скорее изумленный, чем опечаленный смертью Бьёрна, провозгласил конунгами сразу обоих наследников. Никто не хотел, чтобы они передрались: уж слишком близко Адальсё от вика, а кто же поедет с товарами туда, где идет война?

Как старший, Олав занял усадьбу Адальсё, а Эйрик поселился в Бьёрко в воинских палатах. Дела они тоже поделили: Олав ведал обороной и тяжбами Свеаланда в целом, а Эйрик с дружиной в пятьдесят человек обеспечивал порядок в вике и на торгу. Он и позвал к себе Рагнвальда с его людьми.

Рагнвальд охотно согласился: ему вовсе не хотелось вновь видеть Торсхейм, усадьбу Атли, которая помнила живую Ингер и их свадебное пиво.

Уж Эйрик конунг не тревожил его воспоминаний о бывшем счастье и не наводил на мысли о веселье. Это был довольно рослый, немного уже отяжелевший мужчина с кислым лицом и редкой рыжеватой бородкой. Зная, что уныние неприлично достойному человеку, он стремился казаться веселым, но неверие в какой‑ либо жизненный успех упорно смотрело из его серых глаз. Отнюдь не трус, он много времени посвящал воинским упражнениям, без колебаний выходил на битву, но при любом ее исходе оставался недоволен. Вздумай Олав или тинг оспаривать его права на власть, он пал бы в борьбе за честь своего материнского рода – и охотно пал бы, ибо жизнь, даже со званием конунга, не доставляла ему ни малейшей радости.

И как ни странно, его общество сотворило чудо: едва встретившись и поговорив с ним, Рагнвальд ощутил небывалый прилив бодрости. Чувство жизни хлынуло в душу, смывая пепел прошедшего года. Вдруг стало стыдно перед самим собой за тоску и равнодушие. Да, потери его велики. Но Ингер он вернуть не в силах, за дедовы владения сражаться с Харальдом отказался, решил жить дальше – значит, надо жить!

– Ну, в общем, это неплохая мысль – пойти на Восточный Путь, – рассуждал Эйрик конунг, вечером в гриднице наливаясь пивом. Этому занятию он усердно предавался каждый день, хотя пиво не делало его веселее. – У нас там есть родичи. Ингвар, младший сын Харальда Боезуба, после битвы при Бровеллире уехал туда искать себе владений и захватил Альдейгью. Его потомки правят там и сейчас. Верховная власть принадлежит тем, которые ушли дальше от моря, на озеро Ильмен, но в Альдейгье живет та ветвь, что носит звание ярлов. Я знаю нынешнего ярла, его зовут Ингвар сын Хакона. Он с детства обручился с Фрейлауг, дочерью Олава, а когда она умерла, женился на ком‑ то из местных конунговых дочерей.

– У нас в Ютландии рассказывают, что еще при прадедах один конунг, Хродрик сын Хальвдана, ушел туда, в Гарды, и не вернулся.

– Не вернулся, – подтвердил Эйрик. – Я тебе расскажу, как было. Он владел сперва Дорестадом, потом Хейдабьюром. Потом пришел воевать сюда и захватил Бьёрко. Но потом ему одна пророчица пообещала вечную славу на Восточном Пути, и он пошел туда. У него, знаешь ли, засела в голове такая мысль: создать королевство из виков.

– Из виков? Это как?

– Ну, ты представь, что Дорестад, Рибе, Хейдабьюр, Бьёрко, Готланд, Каупанг, Альдейгья – все принадлежат одному конунгу.

– Как Харальду Боезубу? – усмехнулся Рагнвальд, знавший, что тот несокрушимый старик, проживший сто пятьдесят лет, владел всеми странами, о которых знал.

– Да нет. Ты не понял. Боезуб владел странами целиком. Собирал дань, и все такое. А Хродрик хотел владеть только виками. Без прочей земли. Чтобы ему принадлежали только вики – в Свеаланде, Ютландии, на Северном Пути, на Восточном. Все торговцы платили бы ему дань, а он бы зимой жил по очереди в каждом, а летом ходил бы в море охранять торговые пути от разбойников. Я бы на его месте выбрал себе для поселения Готланд, но ему, говорят, больше нравилась Альдейгья. В этом есть смысл. Ведь без Альдейгьи все остальное стоит не дороже половины от нынешнего. Оттуда же идет серебро, шелка и прочие товары из Грикланда и Серкланда. Вот он и поехал, хотел захватить ее. И, говорят, захватил на какое‑ то время, прожил там пару зим, потом ушел дальше на юг. Выстроил себе город, подчинил окрестные земли, даже однажды прислал сюда хорошие меха. Но потомки Ингвара собрались с силами и убили его, а сами заняли его место. А его владения на наших морях поделили племянники.

– Хороший замысел был! – восхищенно протянул Рагнвальд, вдумавшись. – Королевство виков! И народ, состоящий из торговцев и дружины на кораблях!

– Его люди так себя и звали – гребцы. Я слышал, там, в Гардах, их под этим названием и запомнили. Их конунги с дружиной до сих пор себя так называют.

У Рагнвальда даже дух захватило. Рожденный близ богатого вика, он с детства знал множество саг о борьбе, которую конунги непрерывно вели за обладание этими поселениями купцов и мастеров. Покровительствуя вику, конунг защищал его от внешних нападений и внутренних раздоров разноязыкого «населения», что наполовину сменялось каждые полгода. Вел борьбу с другими вождями, тоже желающими собирать пошлины, с хёвдингами вика, которые предпочитали сами разбирать свои тяжбы и устанавливать порядки. Годфред Грозный, потомков которого Олав Старый сменил в Хейдабьюре, отличился тем, что однажды захватил в плен всех торговцев Дорестада и перевез к Слиасторпу, чтобы они жили и торговали там! Так и основали крупнейший вик Ютландии, на землях, до того населенных только фризами.

Но, кажется, никому еще не приходило в голову, бросив пашни, пастбища и ловища, создать державу из торговых площадей, причалов, лавок и мастерских. Конечно, управлять такой державой, разбросанной по разным берегам нескольких морей, оказалось бы нечеловечески трудной задачей, но зато она приносила бы невообразимые прибыли. И ее хозяин мог бы взирать на всех «земельных» конунгов, как орел на мух, ибо он держал бы в руках все, в чем они нуждались.

Размах и смелость замысла поражали воображение. «Конунг виков» даже не соперничал бы с Харальдом Боезубом или Иваром Широкие Объятья. Он мыслил на ярус выше, чем они.

– Ну, в общем, никто даже не знает, где его похоронили, – нарушил его мечтания голос Эйрика. – Я давным‑ давно расспрашивал Хакона ярла из Альдейгьи – это в его краях, но он не знает. Говорят, по их преданиям, Хродрику насыпали полную могилу золота… ну, ты знаешь, про многих так говорят. Только я не верю. Откуда у него взялось бы столько золота, его же всю жизнь выгоняли то из одного места, то из другого. Намечтал себе державу, а как до дела дошло… Он тогда был уже очень стар. Иные даже говорят: из ума выжил. Насчет ума не знаю, но удачу свою он к тому времени порастерял.

На Рагнвальда словно холодной водой плеснули. Он опомнился и чуть не засмеялся над собой. Вот именно – намечтал себе державу. Нет, мысль и впрямь неплоха. Но столько же войска надо, чтобы не только захватить, но и удержать все эти вики, обеспечить порядок в них и безопасность связующих путей! Только Одину под силу, что на своем восьминогом может мигом попасть куда угодно!

И уж точно не ему, последнему из ютландских Инглингов, утративших все, что приобрели.

Приглашал Рагнвальда к себе и Олав конунг с Адельсё. В отличие от жилища унылого Эйрика, где хозяйство руками рабынь велось кое‑ как, старший брат привольно устроился в старой конунговой усадьбе, где заправляла его жена, королева Бергдис. Ее старшая дочь – та, что собиралась уехать как раз туда, в Альдейгью, – умерла, но подрастали еще две. Сейчас это были девочки‑ подростки, едва успевшие надеть платья взрослых женщин с наплечными застежками, но при виде их гордой осанки и надменных юных лиц всякий понял бы: вот прекрасные девы королевского рода, из тех, ради кого начинаются войны!

– У нас заключались договора сначала с ярлами Альдейгьи, – рассказывал Олав, – потом с конунгами Скипстада – они его называют как‑ то вроде… напомни, Арне?

– Вол‑ хо‑ вейс, – подсказал кто‑ то из его людей, знающий словенский язык.

– Да. Конунги Северных Стран испокон веков ходили на Восточный Путь. Я могу тебе порассказать! – оживился Олав. – Что ты не приехал ко мне зимовать? Нам на всю зиму хватило бы разговоров!

Видимо, общество брата‑ соправителя его не очень вдохновляло, и Рагнвальд уже начал его понимать.

– Большое искусство – в немногих словах изложить самое важное, – заметил Рагнвальд, намекая, что хотел бы услышать только суть.

– Еще бы вспомнить, с чего начать! Вот ты говоришь, Хродрик! Все началось за сто лет до него! Ты не слышал сагу о Хальвдане сыне Эйнстейна? Эйнстейн родом был не хуже нас с тобой, но вовсе поначалу не имел земли и жил как «морской конунг». Это случилось еще до Харальда Прекрасноволосого, пока в Северном Пути конунгов водилось, что мух над падалью. И однажды он решил напасть на Альдейгью. Там тогда правил старый конунг Хергейр, его жену звали Исгерд. И у них имелась дочь Ингигерд, прекраснее всех девушек. У Эйнстейна войска оказалось больше, он захватил Альдейгью, убил Хергейра и взял в жены его вдову. Но потом викинги Хергейра вернулись из похода и отомстили за вождя. Ульвкель, их главный, до того обручился с Ингигерд и сам собирался править после Хергейра. Они убили Эйнстейна, но жители избрали конунгом Хальвдана, его сына; он потом мстил убийцам и преследовал их до самой Бьярмии. У этой Ингигерд и Ульвкеля родился сын Ингвар и стал там править, а после него – его зять Франмар. Еще рассказывают о конунге Хреггвиде, он тоже правил в Альдейгье, а его дочь Ингигерд…

– Это уже третья Ингигерд, – заметил Рагнвальд.

– Чему дивиться? Это родовое имя для женщин Инглингов, а те, гардские Инглинги ведь не хотели забыть свой род!

Их и впрямь оказалось немало: Хергейр, Эйнстейн, Хальвдан, Ульвкель, Франмар, Хреггвид, Хертнит, Ингвар… еще один Ингвар. Предания изрядно путались в их родственных связях и происхождении, кто правил раньше, а кто позже, кто у кого отнял власть и на которой из многочисленных конунговых дочерей по имени Ингигерд кто женился. Однако ясно было одно: уже лет двести, не менее, свеи считали захват владений среди словен Восточного Пути совершенно обычным делом.

– А за последние сто лет тамошние гардские Инглинги ушли очень далеко на юг, – закончил Олав. – Чуть ли не до самого Греческого моря. У них там большой город – Кенугард, и все земли по дороге к нему принадлежат одному человеку. Предпоследний Ингвар, сын Ульва из Скипстада, с самого начала жил в Кенугарде, а теперь там правят его вдова и сын. У них очень могущественная держава, и в каждом вике по пути сидит кто‑ то из его родичей‑ ярлов с большой дружиной. И у меня, чтоб ты знал, есть договор с ярлом Альдейгьи – он тоже Ингвар, но племянник того, – чтобы я не пропускал к нему никаких вождей с дружинами, жаждущими добычи.

Но не успел Рагнвальд подумать, что это обстоятельство несколько усложняет его замыслы и грозит Олаву неприятностями – а жаль будет обижать такого гостеприимного человека, – как тот сам его и утешил.

– Но на Восточный Путь можно зайти не только через Альдейгью. Есть и другая дорога – через земли курсов. Там в Восточное море впадает река Дуна. Это большая река. Всякие люди уже не раз на ней воевали. Лет сто назад Эйрик конунг, из Упсалы, наш прадед, подчинил себе Финнланд, Кирьяланд, Эстланд, Курланд и многие другие земли дальше на восток. Потом Хреггвид, тот, что одно время правил в Альдейгье, – говорят, он тоже поднимался по Дуне. А последним, сколько я слышал, там брал дань Хрольв Пешеход. Если пройти по Дуне да самых истоков, то можно попасть в самое сердце Восточного Пути. В тех краях стоит вик Сюрнес, он на полпути от Альдейгьи до Кенугарда. От нас туда два месяца дороги. В нем еще совсем недавно правил наш родич Сверкер. Он был внуком самого Харальда Прекрасноволосого – через свою мать Рагнэйр, – но потом у него случилась война с Ингваром из Кенугарда, и теперь там живет брат Ингвара. Однако между Сюрнесом и морем по Дуне никаких конунгов нет. Там живут очень упрямые и воинственные народы, родичи курсов. Как ты говорил, Арне?

– Земгалы и латгалы они называются.

– Вот именно. У них нет своих конунгов, но и чужих они принимать не желают. Разве Эйрик не рассказывал тебе? Он ходил к ним походом в прошлом году. Ха! Хочет быть не хуже того Эйрика, я о нем упоминал, что владел теми землями. Он взял кое‑ какую добычу и договорился о дани, но только с теми, кто живет не далее двух переходов от моря. Скоро пойдет за своей данью. – Олав засмеялся, будто речь шла о детских играх. – Посмотрим, что привезет…

– Думаю, к йолю он привезет немало разных сокровищ, – предрек Рагнвальд. – Ведь на этот раз у него будет надежный спутник!

* * *

Часть поселений ливов на обоих берегах близ устья Дуны по прошлому году обязана была Эйрику данью, и на эту добычу Рагнвальд не претендовал. Двинувшись дальше, сразу наткнулись на войско земгалов: те ждали набега и за зиму подготовились. Они только не предвидели, что Эйрик придет не один и его войско окажется вдвое больше ожидаемого. Земгалы сражались отчаянно, но свеи и даны одержали победу, прогнали отступающих до города и вскоре захватили и его.

– Здесь не Страна Франков, – вздохнул Эйрик, осматривая первую боевую добычу. – Там, говорят, только зайдешь в церковь, и вот у тебя золота и серебра – на щите не унесешь. Шелковые одежды с золотом… А тут что?

Золото и серебро и впрямь под ногами не валялись: только у двух‑ трех женщин нашлись серебряные браслеты и застежки. Зато много оказалось бронзы, много мехов и шкур в домиках, обмазанных глиной. Ржи и пшеницы в ямах подле жилищ уже почти не осталось – как обычно в начале лета, – зато на лугах и в загонах у подножия холма немало обнаружилось и лошадей, на которых тут пахали землю, коров, овец и коз, некрупных длинноногих свиней.

– Зато пленных много. – Рагнвальд кивнул на толпу женщин с детьми, которых хирдманы загнали в угол городища. – Девки красивые, светловолосые. За них мы немало выручим. Можно каждую такую девку считать за золотое кольцо!

– Лучше бы это были золотые кольца! – Эйрик скривил рот, показывая желтые зубы. – С ними намаешься, пока увезешь и продашь.

– Заберем их в Бьёрко, там их живо купят сарацины.

– В Бьёрко сарацины не дадут по золотому кольцу. Чтобы получить побольше, надо сперва увезти их подальше. Хотя бы к вам в Хейдабьюр или в Дорестад. Ты же по‑ хорошему расстался с твоим родичем Харальдом и можешь привезти добычу туда?

– Конунг! – К ним подошел Вигго, сын Оддвара из Хейдабьюра. – Мы тут нашли их рабов, они были заперты, и среди них трое свеев. Один вообще в яме сидел! Мы его вытащили, говорит, в плену уже четвертый год. Видим – яма с крышкой. Фари, дурак, кричит: там золото! Поднимает крышку – а оттуда та‑ акая вонь! – Парень выразительно зажал пальцами нос. – Будто сам Фафнир нагадил!

– Это, должно быть, люди Гаути Костлявого, – прикинул Эйрик. – Он как раз три года назад пошел сюда воевать и не вернулся.

Он оказался прав: четверо свеев остались последними, кто уцелел из дружины одного «морского конунга», который хотел взять здесь добычу, но не рассчитал силы. Многие слишком полагаются на привычку к ним удачи, а она берет и отворачивается в самый неподходящий день. Четверо викингов, ранеными попавшие в плен, с тех пор пасли скот земгальского господина и стригли овец, а самый злобный из них то и дело оказывался в яме. Теперь, когда его извлекли оттуда, выяснилось, что земгалы из‑ за войны два дня забывали его покормить.

– Как же тебя звать, добрый человек? – несколько ошарашенно спросил Рагнвальд, увидев эту стоячую груду вонючего тряпья, увенчанную лохматой и бородатой головой. Покрытое морщинами лицо было цвета глины, а из свалявшейся – и шевелящейся – густонаселенной бороды щерились обломанные зубы.

– Хьёрт Синий я, – прохрипел «добрый человек». – Конунг, дай мне хоть какой завалящий топор, лучше тупой. И пусти вперед. Я буду глушить их топором, а потом рвать на куски.

Почему Синий, Рагнвальд даже не стал спрашивать. На скуле с левой стороны виднелся глубокий сизый шрам, изогнутый скобой, отчего щека заметно перекосилась.

– И съедать? – уточнил Рагнвальд. – Значит, свинину не будешь? А то я уже приказал поджарить пару‑ тройку поросят покрупнее.

Эти четверо оказались ценной «добычей». Рагнвальд быстро перестал жалеть, что в той яме не оказалось золота. За три года плена свеи, во‑ первых, выучили здешний язык, а во‑ вторых, кое‑ что узнали о местности и привычках земгалов вести войну.

– Они нас на порогах взяли, – рассказывал Синий, когда ему дали вымыться и переодеться в новое – взятое из ларей его бывшего, ныне покойного господина, – и покормили. – Там эти Велнясовы[15] пороги, тролли камней натащили, не пройти. А высокая вода тогда уже сошла. Мы пошли, на веревках вели, чтобы между камнями пройти, а тут как стрелы полетят… Рог слышу, и вопят, и бегут со всех сторон, со своими топорами… Ну, тут… – Он ткнул корявым пальцем в свой шрам. – Больше ничего не помню, а очнулся в яме – думал, помер. Нас сперва семеро в плен попало, да потом трое и правда померли.

Рагнвальд сразу понял, какое ценное приобретение сделал, и тут же объявил, что дает волю всем четверым рабам. Дальше двигались особым порядком: крупный отряд, человек в триста, быстро шел вперед по берегу, и у следующей череды порогов на реке останавливался. Иногда натыкались на засаду местных и вступали в бой, но благодаря численному преимуществу и готовности к встрече одерживали победу и отбрасывали земгалов от порогов, после чего оставшаяся часть войска уже могла безбоязненно заняться проводкой кораблей. Зная, что путь на восток лежит по рекам, Рагнвальд разместил войско на небольших кораблях, с неглубокой осадкой.

Добычу, пленных и даже большую часть скота вели с собой. На корабли все люди, тем более скот, не могли поместиться, и их гнали по берегу.

– Да неужели мы будем таскать всю эту толпу при себе – туда и обратно? – изумился Эйрик. – Да мне скоро самому захочется их всех поубивать, своими руками!

– Нет, – мотнул головой Рагнвальд. – Мы вообще не пойдем обратно.

– Это как? – опешил Эйрик, и на его лице отразилось сомнение: не намерен ли Рагнвальд погибнуть в дальнейшем пути? – Хочешь прибыть к Одину самым богатым покойником со времен Бальдра?

– Неплохо бы, но не в ближайшее время, – усмехнулся Рагнвальд. – Ты ведь все знаешь про реку Дуну – неужели забыл, что она выводит на Путь Серебра? Зачем же мы, как дураки, потащим людей и куниц назад в Бьёрко, туда, где за них дадут очень мало серебра? Куда умнее будет самим отвезти их поближе к Серкланду, где куницы стоят дороже, а серебряные скиллинги – дешевле.

– Ну… – Эйрик почесал в бороде, – до Серкланда и отсюда еще очень далеко.

– Не важно. Ведь с каждым шагом, что мы сделаем на восток, куницы будут дорожать, а серебро – дешеветь. Нам нужно лишь постараться сделать этих шагов как можно больше.

– Умеешь ты уговаривать… Ну что же, мы ведь в Сигтуне условились все делить пополам. А значит, и судьбу.

Глава 6

Городислав провел в Асоте уже недели две и устал от ожидания. Войско жило в шалашах на луговине. Хорошо, что Перун миловал с погодой, стояли ясные дни: дождь быстро подорвал бы дух дружины, непривычной к походам. С трудом удавалось и прокормить пять сотен человек: чуть не половина воев каждый день ходили охотиться, остальные ловили рыбу. Но срываться с места еще не пришло время. Корьята объяснял: нужно дождаться подхода других латгальских старейшин с их дружинами. Городислав, разумеется, понимал его правоту, но каждый день бездействия казался ему годом. Он не терял времени даром: сам упражнялся с копьем и топором, обучал своих воев, из которых почти никто не имел боевого опыта. Полочане привыкли выходить с рогатиной против кабана или медведя, а с топором – наносить удары по стволу дерева, но с человеком ведь сложнее!