Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





ОДИННАДЦАТЬ 2 страница



– Некогда мне было искать.

– А почему бы тебе не озадачить этой проблемой твоего смышлёного кота? Дай ему газету с объявлениями и позволь сделать несколько телефонных звонков!

Квиллер хранил молчание.

 

ЧЕТЫРЕ

 

Первый выпуск «Любезной обители» печатался чересчур гладко. Арчи Райкер даже сказал, что это дурной знак. Обошлось без купюр, оригинал‑ макет был само совершенство, разбивка оказалась идеально выровнена, а гранки – просто сверхъестественно чистыми.

Журнал отправился к читателям в субботу вечером вместе с воскресной газетой. С обложки сверкала яркой петрушечной зеленью и грибной белизной неповторимая резиденция на Тёплой Топи. Редакционные страницы были щедро прослоены объявлениями о матрацах и стиральных машинах. А на странице два поместили фото редактора «Любезной обители» с обвисшими усами и лишенным выражения взглядом – передержанный снимок с его старой полицейской пресс‑ карточки.

В воскресенье утром Дэвид Лайк позвонил Квиллеру домой.

– Вы проделали прекрасную работу, – грудным голосом сказал дизайнер, – и спасибо за неумеренные похвалы. Но где вы взяли это ваше фото? Вы на нём смахиваете на бассета.

Для репортёра это был радостный день: беспрестанно звонили друзья, чтобы поздравить. Позже пошёл дождь, но Квиллер вышел из дому и купил себе в морском ресторанчике хороший обед, а вечером побил в словесной игре кота – 20: 4. Коко вылавливал когтями лёгкие словечки вроде кровля и кровь, политика и полиция.

Кот словно что‑ то предчувствовал: в понедельник утром «Любезная обитель» попала в поле зрения служителей порядка.

Ранним утром Квиллера встряхнуло телефонным звонком. Он нащупал на ночном столике часы. Стрелки, когда он порядком проморгался, чтобы их различить, показывали шесть тридцать. Ещё не проснувшееся тело Квиллера неуклюже прошаркало к столу.

– Алло? – сухо спросил он.

– Квилл! Это Харолд!

В голосе главного редактора было что‑ то такое, что на мгновение парализовало голосовые связки Квиллера.

– Это Квиллер? – выкрикнул главный.

– У телефона, – пискнул в ответ репортёр.

– Вы слышали новости? Они вам звонили? – Слова главного звучали, как сигнал бедствия.

– Нет! Что стряслось? – Квиллер окончательно проснулся.

– Мне только что звонили из полиции. Наше фото на обложке – дом Тейта… ограблен!

– Что?! Что украли?

– Нефрит! По грубой прикидке – на полмиллиона долларов. И это не худшее. Миссис Тейт мертва… Квилл! Вы здесь? Вы меня поняли?

– Понял, – упавшим голосом сказал Квиллер. медленно опускаясь на стул. – Не могу поверить.

– Это трагедия per se, а то, что мы в неё впутаны, – ещё хуже.

– Убийство?

– Нет, слава Богу! Всё не настолько ужасно. Кажется, у неё был сердечный приступ.

– Она была тяжело больна. Наверное, услышала взломщиков и…

– Полиция хочет как можно скорее побеседовать с вами и Оддом Банзеном, – сказал главный. – Они хотят взять у вас отпечатки пальцев.

– Они хотят наши отпечатки? Хотят допросить нас?!

– Пустая формальность. Сказали, что это им поможет разобраться в отпечатках, которые возьмут в доме. Когда вы там делали снимки?

– В понедельник. Ровно неделю назад. – И Квиллер высказал то, о чем они оба думали: – Такая реклама не сулит журналу ничего доброго.

– Она может его раздавить! Что у вас припасено на следующее воскресенье?

– Старая конюшня, превращённая в дом. Принадлежит торговцу подержанными машинами, которому хочется видеть свое имя в газете. Я нашёл множество хороших домов, но владельцы не хотят, чтобы мы упоминали их имена и адреса – по той или иной причине.

– А теперь у них появилась ещё одна причина, – сказал главный, – чёрт бы её побрал!

Квиллер медленно повесил трубку и вперился в пространство, оценивая дурные вести. Коко во время этого необычного телефонного разговора не позволил себе ни малейшего вмешательства. Кот съёжился под туалетным столиком, неотступно следя за репортёром, – словно чувствовал всю серьёзность ситуации.

Квиллер поднял по тревоге Одда Банзена на его Дивной Опушке, и часа через два оба газетчика очутились в полицейском управлении, давая показания

Один из детективов спросил:

– Что пыталась сделать ваша газета? Дать наводку для грабежа?

Газетчики рассказали, как были посланы фотографировать интерьеры в доме на Тёплой Топи и как Тейт выдал ключ и наблюдал за отпиранием ниш. Рассказали, как ему хотелось, чтобы редчайшие экспонаты были сфотографированы.

– Кто был там ещё, когда вы снимали?

– Дизайнер Тейта, Дэвид Лайк… и мальчик–слуга, Паоло – и я заметил, как в кухне мелькнул ещё один слуга, – ответил Квиллер.

– Вы вступили в какой‑ либо контакт с мальчиком‑ слугой?

– О, конечно, – сказал Банзен. – Он три часа работал со мной, помогал устанавливать свет, оборудование перетаскивал. Славный малый! Я сунул ему парочку баксов.

После недолгого допроса Квиллер и сам из любопытства кое о чём спросил детективов, но они предпочли отмолчаться. Это была не его епархия, о чём они отлично знали.

На обратном пути из управления Банзен сказал:

– Я рад, что мы отделались лёгким испугом. Мне показалось было, что они нас заподозрили.

– Наша профессия вне подозрений, – ответил Квиллер. – В жизни не услышишь о газетчике, превратившемся в преступника. Врачи избивают своих жён, юристы подстреливают партнеров, банкиры скрываются с деньгами вкладчиков. А журналисты идут себе в пресс‑ клуб да там и топят свои преступные наклонности.

Когда Квиллер добрался до службы, первое, что он сделал – это позвонил в студню Лайка и Старквезера. По проводу до него тут же долетел рокочущий голос Дэвида Лайка.

– Слышали новости? – мрачно спросил Квиллер.

– Слышал по радио у себя в машине. – сказал Лайк. – Похоже, у вас проблемы.

– А как Тейт? Он, верно, с ума сошёл от горя. Вы же знаете, как он трясется над своим нефритом!

– Можете быть уверены, что они были застрахованы на солидную сумму, и теперь он может доставить себе удовольствие – собирать всё сызнова.

Квиллера удивил недостаток сочувствия в голосе дизайнера.

– Да, но потерять жену!

– Это было неминуемо. Смерть могло вызвать что угодно, в любой миг – дурные новости с фондовой биржи, выстрел по телевидению! А она была невыносимая женщина, – добавил Лайк. – Она провела в своём кресле на колёсах долгие годы и всё это время заставляла мужа и прочих буквально по веревочке ходить… Нет, кончина миссис Тейт не стоит и слезинки. У вас и без того есть о чем тревожиться. Как, по‑ вашему, это повлияет на «Любезную обитель»?

– Боюсь, люди будут опасаться публикаций о своих домах.

– Не беспокойтесь. Я позабочусь, чтобы вы не остались без дела, – сказал Лайк. – Представителям нашей профессии нужен журнал вроде вашего. Почему бы вам сегодня вечером не прийти ко мне на коктейль? Я приглашу нескольких дизайнеров, познакомлю вас – за рюмочкой‑ другой.

– Хорошая мысль! Где вы живете?

– На «Вилле Веранда». Это новый многоквартирный дом, который похож на кривую вафлю.

Едва Квиллер повесил трубку, курьер бросил ему на стол газету. Это был специальный выпуск «Утренней зыби». Конкурентка «Прибоя» осветила Тейтов инцидент прямо на первой странице, съязвив по поводу подробного описания коллекции нефрита которое появилось в «другой газете» накануне ограбления. Квиллер решительно пригладил усы кулаками и пошёл в редакторскую повидаться с главным, но Перси был на совещании с издателем и коммерческим директором.

Квиллер уныло сел за стол и уставился на свою пишущую машинку. Следовало поработать. Следовало постучать на машинке, готовясь к следующему номеру журнала, но его что‑ то беспокоило. А именно хронотоп ограбления.

Журнал развозили в субботу вечером. Ограбление произошло следующей ночью – в воскресенье поздно или в понедельник рано. За двадцать четыре коротких часа кто‑ то (а ) прочёл описание коллекции, (b ) задумал её похищение и (с ) тщательно подготовился к довольно сложной операции. Похитители составили план: как пробраться в дом, не потревожив семью и слуг; изобрели бесшумный способ проникновения в искусно устроенные застеклённые ниши; приняли меры, чтобы самым заботливым образом упаковать добычу; обеспечили транспорт для вывоза её из дому и рассчитали всё так, чтобы не попасться на глаза частной полиции. На Тёплой Топи, несомненно, была частная полиция, патрулировавшая район.

«Очень мало времени на изучение обстановки, – рассуждал Квиллер, – Чтобы успешно провернуть такое дельце, нужны суперспециалисты… если только воры не были знакомы с домом Тейта или не узнали загодя о коллекции. И если так, не приурочили ли они ограбление к выходу “Любезной обители”, чтобы её скомпрометировать? »

Покуда Квиллер взвешивал все возможности, из печати вышел очередной номер «Прибоя», и курьер со свистом пронёсся по отделу публицистики, швыряя газету на каждый стол,

Тейтов инцидент был благоразумно припрятан на странице четыре, и предварял его поразительный заголовок. Квиллер залпом проглотил шесть коротеньких абзацев. Подписал их Лодж Кендал, постоянный корреспондент «Прибоя» в полицейском управлении. «Любезная обитель» тактично не упоминалась. Примерная стоимость похищенного нефрита также не упоминалась. И была помещена неправдоподобная версия Департамента полиции. Квиллер хмуро прочел её, схватил пальто и устремился в пресс‑ клуб.

Пресс‑ клуб располагался в крепости из закоптелого известняка, которая некогда была долговой тюрьмой. Окна были узкие и зарешеченные, а среди почерневших башенок гнездились грязные голуби. Внутри здания старые, обшитые деревом стены хранили устойчивые тюремные запахи девятнадцатого столетия, но хуже всего здесь был шум. Голоса взмывали к сводчатому потолку, сталкивались с другими голосами и опадали вниз, сливаясь в глухой рев. Для газетчиков тут был сущий рай.

Коктейль‑ бар в главном зале нынче гудел как улей; все обсуждали случившееся на Тёплой Топи. Кражи драгоценностей были преступлениями, которыми культурные газетчики могли наслаждаться со вкусом и чистой совестью. Они тешили интеллект, а вреда, как правило, никому не причиняли.

Квиллер нашёл Одда Банзена в том конце бара, что был традиционно закреплён за штатными сотрудниками «Прибоя». Он подсел к нему и заказал двойную порцию томатного сока со льдом.

– Ты это читал? – спросил он фотографа.

– Читал, – сказал Банзен. – Вот идиоты. Говорили они приглушенно. В противоположном конце бара неприкрытым ликованием звучали голоса сотрудников «Утренней зыби». Квиллер с досадой глянул на веселящихся конкурентов.

– Кто этот парень вон там, внизу, в светлом костюме, – тот, что громко смеётся? – спросил он.

– Он работает у них в отделе распространения, – сказал Банзен. – Этим летом играл против нас в софтбол, и вот зуб даю, он – гад.

– Он меня раздражает. Умерла женщина, а он ржёт по этому поводу.

– Вон идёт Кендал, – сказал фотограф. – Давай узнаем, что он думает о версии полиции.

Полицейский репортёр – молодой, горячий и удачливый в работе – старался выказать профессиональное равнодушие.

Квиллер поманил его в бар и спросил:

– Сами‑ то вы верите в ту версию, которую накатали утром?

– Что до полиции, – сказал Кендал, – то для неё дело ясное, что это дело тёмное. Ваша публикация о доме Тейта не имеет к этому никакого отношения. Это была внутренняя работка. Кто‑ то знал дорогу как свои пять пальцев.

– Понимаю, – отозвался Квиллер. – Как я себе и представлял. Но, по мне, они не того подозревают. Не поверю я, что это сделал мальчишка–слуга.

– Тогда как вы объясняете его исчезновение? Если Паоло не спёр нефрит и не махнул с ним в Мехико – то где он?

– Паоло такое не подходит, – возразил Банзен. – Он был славный малый – тихий и застенчивый, очень желающий помочь. Не того он типа.

– Вы, фотографы, мните себя знатоками человеческих характеров, – сказал Кендал. – Ну так вы ошибаетесь! С точки зрения Тейта, мальчишка был ленив, хитёр и лжив. Тейт несколько раз грозился его уволить, но миссис Тейт всегда за него заступалась. А муж боялся ей перечить из‑ за её болезни,

Банзен и Квиллер недоверчиво переглянулись, и Кендал отошёл поговорить с группой телевизионщиков.

Некоторое время Квиллер играл нефритовой пуговицей, которую дал ему Тейт. Он держал её в кармане среди прочей мелочи. Наконец он сказал Банзену:

– Сегодня утром я звонил Дэвиду Лайку.

– Как он держится?

– Вроде не слишком расстроен. Сказал, что нефрит застрахован, а миссис Тейт была невыносимым созданием и устраивала своему мужу адскую жизнь.

– Ещё как верю! Она была ведьма, нет, полторы ведьмы! А что он думает насчет того, будто в этом замешан Паоло?

– Когда я говорил с Лайком, об этом ещё не было объявлено.

Бруно, бармен пресс‑ клуба, вертелся поблизости в ожидании заказа.

– Больше ничего, – бросил ему Квиллер. – Мне надо перекусить и топать обратно на службу.

– Вчера я видел ваш журнал. – сказал бармен, – Мы с женой почерпнули из него уйму дизайнерских идей. С нетерпением ждем следующего выпуска.

После того, что случилось на Тёплой Топи, можете и не дождаться, – ответил Квиллер. – Кому теперь захочется, чтобы его дом красовался на страницах журнала…

Бруно покровительственно улыбнулся репортёру:

– Может, я смогу вам помочь. Если у вас трудно с материалом, можете сфотографировать мой дом. Мы его оформили сами.

– Какой же стиль вы избрали для своего дома? Квиллер ждал ответа не без опаски. Бруно слыл среди бедноты чуть ли не Леонардо да Винчи. Таланты его были многообразны, но скудны.

– У меня то, что называется монохроматической цветовой гаммой, – растолковал бармен. – Я завёл ковёр цвета шартрез, стенную обивку цвета шартрез, шартрезовые драпри и шартрезовую софу.

– Весьма соответствует вашей профессии, – сказал Квиллер, – но позвольте мне поправить вас в одной детальке. Мы никогда не называем драпировки «драпри».

 

ПЯТЬ

 

Перед тем как отправиться на вечеринку с коктейлями к Дэвиду Лайку, Квиллер зашёл домой переодеться и угостить кота ломтиком солонины, которую купил в лавке деликатесов.

Коко встретил его, выразив кошачий восторг облётом всей комнаты: на стулья, под столы, на стеллажные вершины, потом – вниз, с грохотом и урчаньем, кувыркаясь в воздухе на скорости шестьдесят миль в час. Шатались лампы. Вращались пепельницы. Трепыхались на ветру лёгкие занавески. Потом Коко прыгнул на словарь и во всю мочь принялся его царапать – приподняв зад, пригнув перед, указуя хвостом ввысь – как горка для катания на санях с флагом на макушке. Царапал прилежно, останавливался, чтобы взглянуть на Квиллера, и снова царапал.

– Играть некогда, – сказал Квиллер. – Я ухожу. Вечеринка с коктейлями. Может быть, принесу тебе оливку.

Он надел брюки, только что прошедшие химчистку, расшпилил недавно купленную рубашку и поискал свой новый галстук. Обнаружил его висящим на ручке дивана. На самом виду оказалась дырочка, и Квиллер застонал. Итак, в добром здравии пребывал только один клетчатый галстук. Он сорвал его с дверной ручки, где тот болтался, и повязал его на шею, ворча про себя. Тем временем Коко уселся на словарь, с надеждой готовясь к игре.

– Нынче вечером игра не состоится, – повторил Квиллер. – Ты слопаешь свою солонину, а потом хорошенько вздремнешь.

Репортёр собирался поймать на вечеринке сразу трёх зайцев. Он надеялся завести кой–какие полезные знакомства. Хотел взглянуть на фешенебельную и дорогую «Виллу Веранда». И очень хотел снова повидать Дэвида Лайка. Ему нравилась непосредственность этого человека. Лайк оказался не таков, какими Квиллер представлял себе дизайнеров. Лайк не был ни фатом, ни снобом и с небрежным изяществом, как привычную одежду, носил свою эффектную красоту,

«Вилла Веранда», современное дополнение к городскому ландшафту, была восемнадцатиэтажным зданием, огибавшим край живописного парка; балконы имелись в каждой квартире. Квартиру Лайка переполнял веселый смех и звон бокалов; из скрытых усилителей гремела музыка.

Лайк сказал приятно рокочущим голосом:

– Это ваш первый визит на «Виллу Веранда»? Мы зовем это здание «Реванш архитекторов». Балконы получились чересчур солнечными, чересчур продуваемыми и чересчур грязными. Угольная пыль, которая пролетает через мою гостиную, способна выбить глазное яблоко. Но это престижное местечко. В этом доме живет кое‑ кто из знаменитостей, среди них несколько слепых на один глаз.

Он сдвинул скользящую стеклянную дверь вдоль стеклянной стены и показал Квиллеру балкон, где металлическая мебель стояла чуть ли не на целую треть в воде, поверхность которой рябил ветер.

– Балконы после каждого дождя дня на три превращаются в болото, – сказал он. – Перила при сильном ветре вибрируют и поют «Аве Мария». И обратите внимание на наш уникальный вид – панораму девяноста двух других балконов.

В самой же квартире царила теплая жилая атмосфера. Всюду виднелись горящие свечи, книги в переплётах из дорогой кожи, экзотического вида растения, картины в солидных рамах и груды подушек, В одном углу журчал фонтанчик. А обои, роскошнейшие из всех когда–либо виденных Квиллером, походили на серебряную солому с узором из павлинов.

В убранстве преобладали восточные мотивы. Квиллер заметил восточную ширму, кривоногие чёрные столы, а в столовой – китайский ковер. На слоях гальки стояли большие таитянские скульптуры, подсвеченные скрытыми прожекторами.

Вот бы нам это сфотографировать, – сказал Квиллер Лайку.

– Я собирался предложить кое‑ что ещё в этом же здании, – отозвался дизайнер. – Я сделал квартиру Гарри Нойтону – как раз такую pied‑ a‑ terre [6], какие он использует для деловых обедов, но она сделана с большим вкусом и за большие деньги – ими её можно было бы выстлать от стены до стены. И цвета в ней сдержанные – в пастельных тонах. Я выбрал баклажанный, шпинатный и цвет перезрелой дыни.

– А кто такой Гарри Нойтон? – спросил Квиллер. – Я, кажется, слышал это имя.

– Ещё бы вы его не слышали! Воротила бизнеса! Гарри владеет стадионом, парочкой отелей и, вполне вероятно, зданием ратуши.

– Хотелось бы с ним познакомиться.

– Познакомитесь. Вечером он сюда завалится. О чём я и впрямь похлопотал бы, так это чтобы вы сфотографировали деревенский дом Гарри в Холмах Потерянного Озера – весь так вкусно‑ искусно‑ современный, – но в семье сейчас неурядицы, так что, может, и не стоит… Знакомьтесь же с гостями. Вот Старквезер – со своей прелестной женой, которая стремится стать пьянчужкой средних лет, – но не скажу, что я её осуждаю.

Партнер Лайка скромно сидел в углу дивана, зато миссис Старквезер ни в чём себе не отказывала. Её стареющее лицо выражало безумное веселье, а костюм её был отчаянно–розового оттенка. Она любовно вцепилась в Лайка, когда он представил ей Квиллера.

– Я влюблена в Дэвида, – заявила она репортёру, описывая бокалом коктейля широкую дугу. – Правда, он просто ошеломителен? Эти глаза! А этот сексуальный голос!

– Полегче, милочка, – сказал Лайк. – Ты что, хочешь, чтобы твой муж меня застрелил? – Он взглянул на Квиллера. – Вот одна из опасностей нашей профессии. Мы так привлекательны…

Едва Лайк вырвался из когтей миссис Старквезер, она вцепилась в квиллеровскую руку и принялась болтать:

– Дизайнеры задают чудные вечеринки! Всегда уйма мужчин! И еда всегда хоть куда! У Дэвида чудный повар. А вот напитки чересчур крепкие. – Она хихикнула. – А вы многих дизайнеров знаете? В них уйма занятного! Так хорошо одеваются, так чудно танцуют! Мой муж – не настоящий дизайнер. Привык торговать коврами. Пересчитывает денежки в фунтах и долларах. А вот у Дэвида – талант! Обожаю Дэвида!

Гости, как понял Квиллер, в основном оказались дизайнерами. Все мужчины были красивы, большинство – молоды. Женщины выглядели далеко не так, но то, чего им недоставало по части красоты и молодости, они восполняли манерами и нарядами, У каждой была своя изюминка. Они осыпали Квиллера комплиментами: без умолку хвалили его за новый журнал, пышность его усов и аромат табака.

Беседа порхала с предмета на предмет, путешествия, мода, редкие вина, балет и сомнительные успехи других дизайнеров. Несколько раз, вызвав бурю негодования, прозвучало имя Жака Буланже.

Никто, как заметил Квиллер, не был расположен обсуждать ноябрьские выборы, призовое знамя страны на скачках или положение в Азии. И никого из гостей, очевидно, не встревожили новости об ограблении Тейта. Они попросту забавлялись тем, что такое возьми да приключись как раз с клиентом Дэвида.

Молодой человек утонченной наружности подошёл к Квиллеру и представился как Боб Орекс. У него было удлиненное аристократическое лицо с изломанными дугами бровей.

– Обычно, – признался он репортёру, – я не слежу за криминальными новостями, но моя семья знавала Тейтов, и потом – меня очаровала статья в сегодняшней газете. Я и понятия не имел, что Джорджи собрал такую коллекцию. Он и Сайни годами никого не принимали! Мама и Сайни в Швейцарии учились в одной школе, вы же знаете.

– Нет, я не знал.

– У семьи Сайни всегда было больше мозгов, чем влияния, – так мама говорит. Все они были учёные и архитекторы. Когда Сайни вышла за богатого американца, для них, пожалуй, это была удача. У Джорджа, по словам мамы, в те дни ещё были волосы.

– Как Тейты сколотили своё состояние? – спросил Квиллер.

– Довольно причудливым и милым способом. Дедушка Джорджа делал монету – чистую монету – на выделке кучерских кнутов. Но мама говорит, что у самого Джорджа никогда не было таланта к бизнесу. Дурачиться он, пожалуй, умел, но – ничего такого, что можно положить в банк.

– Тейт вкладывал всю душу в коллекцию нефриту – сказал Квиллер, – Мне очень не по себе из‑ за этого грабежа.

– Такое, – надменно сказал Орекс, – случается, когда нанимаешь прислугу по дешевке: Когда был в живых папа, мы всегда настаивали на дворецких‑ англичанах и горничных‑ ирландках. У моей семьи тогда водились деньги. Теперь мы выезжаем на наши связях. И я держу на Ривер‑ стрит лавочку, которая помогает мне отгонять от порога призрак нищеты.

– Я хотел бы как‑ нибудь вам позвонить, – сказал Квиллер. – Я ищу сюжет для своего журнала.

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что ваши читатели до меня дозрели. Я специализируюсь на Организованном Уродстве, а это искусство – не для толпы. Но что ж, пожалуй! Вы можете найти это занимательным.

– Кстати, кто такой Жак Буланже, о котором тут только что говорили?

– Буланже? – Брови у Орекса поднялись чуть повыше. – Он делает интерьеры семьям Даксбери, Пенниманов и всем другим старинным семействам с Тёплой Топи.

– Должно быть, он мастер своего дела.

– В нашем бизнесе, – сказал дизайнер, – успех не является показателем высокого качества… Чёрт возьми! Да у вас нечего выпить! Принести вам что‑ нибудь из бара?

Но Квиллера интересовал вовсе не бар, а буфет. Столы в буфетной были уставлены икрой, креветками, гренками с сыром на подогретых блюдах, маринованными грибами, фаршированными артишоками и пряными фрикадельками в укропном соусе. В третий раз загрузив свою тарелку, он заглянул на кухню и увидел большую духовку из нержавеющей стали, температуру которой поддерживал повар‑ японец. Заметив журналиста, повар кивнул ему, Квиллер ответил легким поклоном

Тем временем в буфетную ввалился какой‑ то неуклюжий здоровяк с шишковатым лицом; склонившись над столом, он принялся швырять себе в рот лакомые кусочки, орошая их глотками виски с содовой.

– По нраву мне эти ребятишки дизайнеры эти – сказал он репортёру. – Они меня таскают на все свои вечеринки. Но вот как они зарабатывают на жизнь – это выше моего разумения. Они живут в мире снов. Сам я бизнесмен – около дюжины предприятий за год – и каждый вклад у меня окупается. Я не ищу шумных развлечений – в отличие от этих ребяток. Вы понимаете. Вы ведь из газеты, верно?

– Джим Квиллер из «Дневного прибоя».

– Ваша братия, газетчики, – славное племя. Вам положено обеими ногами на земле стоять. Я знаю тьму журналистов. Знаю главных редакторов обеих наших газет, знаю спортивного редактора «Прибоя» и вашего финансового обозревателя. Все они бывали у меня в охотничьем домике. Любите охоту и рыбалку?

– Я мало в этом смыслю, – сказал Квиллер.

– По правде‑ то мы все просто посиживаем за бутылкой и палим в воздух. Вы должны как‑ нибудь подъехать и составить нам компанию. Кстати, я – Гарри Нойтон.

Они пожали друг другу руки, и Квиллер сказал:

– Дэвид говорит, у вас есть дом, который может стать отличным сюжетом для нового дизайнерского журнала при «Дневном прибое».

Прежде чем ответить, Нойтон долго пялился на свои ботинки.

– Пойдёмте в другое местечко, где потише.

Они прошли в малую столовую и сели за стол с мраморной столешницей – бизнесмен со стаканом виски с содовой и Квиллер с тарелкой маринованных грибов и креветок.

– Что бы вы ни услышали о моём доме в Холмах – всё правда. Небывалый домишко! И я во всём доверяю Дэвиду – вот так, Дэйву и моей жене. У неё – талант. А вот у меня – никаких талантов. Я всего‑ то год‑ другой ходил в технический колледж. – Он сделал паузу и посмотрел в окно. – Но Натали артистичная. Я ею горжусь.

– Хорошо бы увидеть ваш дом.

– Ну… тут есть проблема, – сказал Нойтон, сделав солидный глоток. – Дом, очевидно, будет продан. Понимаете, мы с Натали разводимся.

– Грустно слышать, – сказал Квиллер. – Я и сам прошёл этой дорогой.

– У нас всё в порядке, понимаете? Она просто хочет уйти! У неё завелась безумная мыслишка стать художницей. Можете себе представить? Получила всё на свете, но хочет творить, голодать в этих чердачных студиях, что‑ то в жизни сделать. Вот ведь что говорит. И то, что она всё это хочет, – скверно. Достаточно скверно – оставить мальчиков. Не пойму я этих нынешних женщин с артистическим тараканчиком в голове.

– У вас есть дети?

– Два сына. Два хорошеньких мальчика. Не знаю, как у неё духу хватает – встать да и уйти от них. Но вот мои условия: мальчики – под полной моей опекой и развод – навсегда. Без штучек. Передумать и вернуться через пару месяцев у неё не выйдет. Дураком я ни перед кем не буду. Тем более – перед этой женщиной. Скажите, прав я?

Квиллер внимательно глядел на этого мужчину – агрессивного, богатого, одинокого.

Нойтон осушил свой стакан и заявил:

– Я, конечно, отдаю мальчиков в военную школу.

– А миссис Нойтон – художница? – спросил Квиллер.

– Какая там художница! Просто заполучила эти большие ткацкие станки и хочет ткать на них ковры да коврики для дизайнеров, на продажу. Уж не знаю, чем она жить собирается. Денег у меня не взяла и дом не хочет взять. Вот не знаете ли кого, кто захочет за четверть миллиона долларов купить целое состояние?

– Н‑ да, стоящий, должно быть, домишко.

– Вот что, если вам придёт охота написать об этом для газеты, мне легче будет развязать этот узелок.

– Там сейчас кто‑ нибудь живет?

– Сторож, только и всего. Натали в Рено. А я здесь, на «Вилле Веранда», живу. Подождите‑ ка, добавлю для вкуса ледяных кубиков.

Нойтон ринулся к бару, и, пока он отсутствовал, повар‑ японец тихонько забрал у Квиллера тарелку и возвратил её с новой горкой съестного.

– Как я и говорил, – продолжал Нойтон, – у меня квартирка, которую сделал Дэйв. Ну и вкус у этого парня! Хотел бы я такой иметь. Я завёл импортный датский паркет, встроенный бар, меховой ковёр – сплошные произведения искусства!

– Я не прочь на них взглянуть.

– Вот и взглянем. Это рядышком, на этом же этаже, в северном крыле.

Они ушли с вечеринки; Нойтон нёс свой стакан виски с содовой.

– Должен предупредить, – сказал Нойтон, когда они шли по коридору, – краски там диковатые.

Он отпер дверь пятнадцатой квартиры и щёлкнул выключателем. Квиллер на мгновение потерял дар речи.

Заиграла приятная музыка. Сочные краски запылали на свету. Все казалось мягким, удобным, но массивным.

– Вы как, модерном интересуетесь? – спросил Нойтон; – Адски дорого, когда как надо сделано.

– Потрясающе! Это и впрямь потрясающе!

Пол был набран из крохотных квадратиков тёмного дерева маслянисто‑ бархатной выделки. На нём лежал ковёр размером с половину теннисного корта, косматый, как некошеная трава.

– Ничего коврик? – спросил Нойтон. – Настоящий козий пух из Греции.

Ковёр с трёх сторон окружали три дивана, обтянутые бежевой замшей. Приглашающе вогнутое кресло было обито чем‑ то неправдоподобно мягким.

– Викунья [7], – сказал Нойтон. – Но вы лучше плюхайтесь в то, зелёное. Это – моё любимое.

Когда Квиллер устроился в зелёном кресле, возложив ноги на примыкающую к креслу тахту, по лицу его разлилось выражение блаженства. Он погладил резные, обтянутые шерстью ручки.

– Вот бы, право, мне квартирку вроде этой, – пробормотал он.

– А вот бар, – с нескрываемой гордостью сказал Нойтон, плеснув себе в стакан ликеру. – А стереопроигрыватель – в том старинном испанском комоде, единственном здесь антиквариате. Недешёво мне обошелся. – Он погрузился в кресло с обшивкой из викуньи. – Плата за эту квартирку не то чтобы плевая, но в этом доме живут подходящие люди – для знакомства подходящие. – Он назвал двух судей, отставного университетского ректора, известного ученого, – Я их всех знаю. Знаю тьму людей у нас в городе. Ваш главный редактор ходит у меня в дружках.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.