Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Эмиль Золя 3 страница



— Но, сударыня, вы не предупредили меня, я ведь не знала, — пробормотала Зоя. — Когда вы меняете дни, надо меня предупреждать, чтобы я знала… Так старый скаред теперь назначен не на вторник?

Разговаривая между собой, они совершенно серьезно называли «черномазым» и «старым скаредом» обоих содержателей Нана: коммерсанта из предместья Сен-Дени, человека по натуре весьма расчетливого и валаха, выдававшего себя за графа, который платил очень нерегулярно, причем источник его дохода был весьма сомнительного свойства. Дагнэ приходил на следующий день после «старого скареда», и так как коммерсанту с восьми часов утра полагалось быть у себя «в деле», то молодой человек поджидал на кухне у Зои, пока он уйдет, а затем занимал еще теплое место до десяти часов, после чего сам отправлялся по своим делам. И он и Нана находили, что это очень удобно.

— Ну и ладно, сказала Нана, — я напишу ему после обеда… А если он не получит моего письма, вы его завтра не впустите.

Зоя бесшумно ходила по комнате. Она говорила о вчерашнем успехе Нана. У нее такой талант, она так хорошо пела! Ах, теперь она может быть спокойна!

Нана, опершись локтем о подушку, в ответ только кивала головой. Ее рубашка соскользнула с плеч, по которым рассыпались распущенные волосы.

— Конечно, задумчиво бормотала она, — но пока-то что делать? У меня сегодня будет куча неприятностей… Ну, а консьерж утром не приходил?

Тут разговор принял серьезный характер. Они задолжали за три месяца за квартиру, и хозяин поговаривал об описи имущества. Кроме того, на них обрушилась толпа кредиторов — каретник, белошвейка, портной, угольщик и множество других, которые поочередно каждый день курили на скамеечке в передней; самым страшным был угольщик, он кричал на всю лестницу. Но настоящим горем для Нана был малютка Луизэ, ее ребенок, родившийся, когда ей было шестнадцать лет; она оставила его у кормилицы в деревне, в окрестностях Рамбулье. Чтобы вернуть Луизэ, Нана должна заплатить кормилице триста франков. Последнее свидание с сыном вызвало у Нана прилив материнской нежности, она приходила в отчаяние, что не может осуществить своего замысла, превратившегося в манию, — рассчитаться с кормилицей и поместить мальчика у тетки, г-жи Лера, в Батиньоле, где она могла бы навещать сына, когда ей вздумается.

Горничная осторожно намекнула своей хозяйке, что ей следовало бы рассказать обо всех своих нуждах «старому скареду».

— Да я ему все сказала, — воскликнула Нана, — но он ответил, что ему предстоят крупные срочные платежи. Уж он-то больше своей тысячи франков в месяц не даст ничего… А чернявый засыпался, по-моему, продулся в пух и прах… Ну, а бедняжка Мими и сам очень нуждается в деньгах, падение акций на бирже совсем его разорило, он даже цветов не может мне принести.

Она говорила о Дагнэ. В минуты пробуждения у нее не было тайн от Зои. Та привыкла к подобным признаниям и принимала их с почтительным сочувствием. Но, если госпожа заводит с ней разговор о своих делах, она позволит себе высказать все, что думает. Прежде всего, она очень любит свою хозяйку, ради нее она ушла от г-жи Бланш, а ведь та, видит бог, что угодно бы отдала, лишь бы вернуть ее обратно! Она всегда найдет себе место, ее ведь хорошо знают; но она останется здесь даже при стесненных обстоятельствах, потому что верит в будущее своей госпожи. Наконец Зоя изложила свое мнение: в молодости всегда делаешь глупости, но на этот раз надо быть начеку — ведь мужчины думают только об удовольствиях. О, их немало явится! Барыне стоит лишь слово сказать, чтобы утихомирить кредиторов и добыть деньги.

— Все это не заменяет мне трехсот франков, — повторяла Нана, запустив пальцы в растрепанные волосы. — Мне нужно триста франков сегодня, сейчас. До чего ж обидно, что я не знаю никого, кто мог бы дать триста франков!

Нана старалась найти выход, она хотела послать деньги в Рамбулье с г-жой Лера, которую ждала как раз в это утро. Неудовлетворенная прихоть портила ей вчерашний триумф. Подумать только, что среди всех этих мужчин, которые так рукоплескали ей, не нашлось ни одного, кто принес бы ей пятнадцать луидоров! А потом, она ведь не может принимать от них деньги просто так. Господи, до чего ж она несчастна! И Нана все время вспоминала своего малютку; у него голубые глазки, как у ангелочка, и он так забавно лепечет «мама», что можно помереть со смеху!

В этот момент в передней пронзительно задребезжал электрический звонок. Зоя вернулась и тихо шепнула:

— Какая-то женщина.

Она раз двадцать видела эту женщину, но всегда притворялась, будто не узнает ее и не знает, какое она имеет отношение к дамам, находящимся в затруднительном положении.

— Она сказала мне свое имя… Госпожа Трикон.

— Триконша! — воскликнула Нана. — А ведь я о ней и забыла… Пусть войдет.

Зоя ввела пожилую высокую даму, всеми своими повадками похожую на тех дам-сутяжниц, которые вечно имеют дела с адвокатами. Затем горничная скрылась, бесшумно выскользнув, как змея, — так она уходила всегда, если приходил мужчина. Впрочем, она могла бы остаться. Триконша даже не присела. Разговор между ней и Нана был коротким:

— У меня есть для вас кое-что на сегодня… Хотите?

— Хочу… Сколько?

— Четыреста франков.

— А в котором часу?

— В три… Значит, согласны?

— Согласна.

Триконша тотчас же заговорила о погоде — погода сухая, пройтись будет очень приятно. Ей нужно зайти еще по четырем или пяти адресам. Она ушла, предварительно заглянув в свою маленькую записную книжку. Оставшись одна, Нана почувствовала некоторое облегчение. Легкая дрожь прошла у нее по плечам, и она снова зарылась в теплую постель, нежась, как зябкая, ленивая кошечка. Понемногу глаза ее закрылись, она улыбнулась при мысли о том, как нарядит завтра своего Луизэ; и снова погрузившись в дремоту, в лихорадочный сон, которым она спала всю ночь, она слышала гром аплодисментов, гудевший как продолжительная басовая нота, убаюкивавшая ее усталое тело.

В одиннадцать часов, когда Зоя ввела в комнату г-жу Лера, Нана еще спала, но шум их шагов разбудил ее, и она сейчас же сказала тетке:

— Это ты?.. Ты поедешь сегодня в Рамбулье.

— Я за тем и пришла, — ответила тетка. — Есть поезд в двенадцать двадцать. Я успею.

— Нет, деньги у меня будут позже, — ответила молодая женщина, потягиваясь. — Позавтракай, а там увидим.

Зоя принесла Нана пеньюар.

— Сударыня, — шепнула она ей, — пришел парикмахер.

Но Нана не хотелось переходить в туалетную комнату.

И она позвала сама:

— Войдите, Франсис!

Дверь отворилась, вошел прилично одетый господин и отвесил поклон. Нана встала с кровати босая. Она не спеша протянула руки и Зоя подала ей пеньюар. А Франсис, с непринужденностью и достоинством ждал, даже не отвернувшись. Затем, когда Нана уселась, он заговорил, начиная ее причесывать:

— Сударыня, вы, возможно, еще не читали газет… В «Фигаро» напечатана очень хорошая статья.

Франсис принес с собой газету. Г-жа Лера надела очки и прочла статью вслух, стоя у окна. Она выпрямилась во весь свой могучий рост и морщила нос каждый раз, как попадался хвалебный эпитет. Это была рецензия Фошри, написанная им сразу же после спектакля, — два столбца, весьма темпераментных, где злое остроумие по адресу Нана как актрисы сочеталось с грубым восхищением ею как женщиной.

— Прекрасно! — повторял Франсис.

Нана нисколько не трогали насмешки над ее голосом! Этот Фошри очень мил; она отблагодарит его за любезность. Г-жа Лера, прочитав еще раз статью, заявила вдруг, что в каждом мужчине сидит бес, но входить в объяснения не пожелала, очень довольная своим игривым намеком, понятным только ей одной. Франсис кончил причесывать Нана и проговорил, прощаясь:

— Я просмотрю вечером газеты… Мне прийти как всегда, в половине шестого?

— Принесите банку помады и фунт засахаренного миндаля от Буасье! — крикнула ему вдогонку Нана, когда он уже закрывал за собой дверь гостиной.

Оставшись одни, тетка и племянница вспомнили, что еще не расцеловались, и крепко поцеловали друг друга в обе щеки.

Статья Фошри оживила их. Сонную до сих пор Нана снова охватило возбуждение, вызванное успехом. Да, веселенькое утро было нынче у Розы Миньон! Так как тетка Нана накануне отказалась пойти в театр, потому что волнение, по ее словам, вызывало у нее расстройство желудка, Нана принялась рассказывать ей про вчерашний вечер, все более опьяняясь собственным рассказом, из которого вытекало, будто чуть ли не весь Париж гремел аплодисментами. И вдруг, рассмеявшись, спросила, можно ли было этого ожидать в то время, когда она девчонкой шлялась по улице Гут-д'Ор. Г-жа Лера качала головой. Нет, нет, никто не мог этого предвидеть. И она, в свою очередь торжественно заговорила с Нана, называя ее своей дочерью. Разве она не стала для нее второй матерью, после того, как родная мать Нана отправилась на тот свет, вслед за папочкой и бабушкой? Тут Нана расчувствовалась и чуть было не заплакала. Но г-жа Лера твердила ей: что было, то прошло; да, слов нет, это грязное прошлое, и лучше его не ворошить. Она и сама долго не встречалась с племянницей, — ведь родственники обвиняли ее в том, что она развратничает вместе с девчонкой. Словно это, помилуй бог, было возможно! Г-жа Лера никогда не требовала от племянницы откровенности, она думала, что Нана ведет порядочную жизнь. А теперь тетушке достаточно знать, что племянница хорошо устроилась и хорошо относится к сыну. Ведь главное в этом мире честность да работа!

— А малыш у тебя от кого же? — спросила она внезапно, и глаза ее зажглись острым любопытством.

Нана, застигнутая врасплох, с минуту колебалась.

— От одного господина, — ответила она.

— Вот как! А говорили, что от каменщика и что каменщик тебя бил… Ну, да ты мне сама как-нибудь расскажешь; ты ведь знаешь, я не болтлива! Не бойся, я буду за ним ходить, как за княжеским сыном.

Г-жа Лера бросила ремесло цветочницы и жила на свои сбережения — шесть тысяч франков ренты, накопленные по одному су. Нана обещала снять для нее хорошенькую квартирку и сверх того платить ей по сто франков в месяц. Услышав эту цифру, тетка совсем потеряла голову; она посоветовала Нана взять их за глотку, раз уж они в ее руках, — г-жа Лера подразумевала мужчин. Тетка и племянница снова расцеловались. Но, несмотря на свою радость, Нана, когда речь зашла о Луизэ, нахмурилась, о чем-то внезапно вспомнив.

— Вот досада, ведь мне нужно уйти в три часа! — пробормотала она. — Ну что за наказание!

В эту минуту Зоя сказала, что подано кушать. Они прошли в столовую; за столом уже сидела какая-то пожилая дама. Она была в шляпке и в темном платье неопределенного цвета, — нечто среднее между красновато-бурым и желтовато-коричневым. Нана, казалось, не удивилась ее присутствию. Она просто спросила, почему та не вошла к ней в комнату.

— Я услыхала голоса, — ответила старуха, — и подумала, что у вас гости.

Г-жу Малуар, почтенную, благовоспитанную даму, Нана выдавала за свою старую приятельницу, она была с ней неразлучна и всюду сопровождала ее. Присутствие г-жи Лера, по-видимому, сперва встревожило старуху, но узнав, что это тетка Нана, она посмотрела на нее, улыбнувшись бледной улыбкой.

Между тем Нана объявила, что у нее живот подвело от голода, и, набросившись на редиску, стала есть ее без хлеба. Г-жа Лера жеманно отказалась от редиски — от нее бывает отрыжка. Затем, когда Зоя подала отбивные котлетки, Нана едва дотронулась к мясу, удовлетворившись тем, что погрызла косточку. По временам она искоса поглядывала на шляпку своей старой приятельницы.

— Это та новая шляпка, которую я вам подарила? — спросила она наконец.

— Да, я ее переделала, — пробормотала г-жа Малуар, набив полный рот.

Шляпка была несуразная: поля впереди спускались на лоб, а над ними торчало высокое перо. У г-жи Малуар была мания переделывать шляпы; она одна знала, какая шляпа ей к лицу, но стоило ей только прикоснуться, как она самую изящную шляпку превращала в картуз. Нана, купившая ей эту шляпку, чтобы не краснеть за свою приятельницу, которая сопровождала ее во время выхода в город, чуть было не рассердилась.

— Да вы бы хоть сняли ее! — воскликнула она.

— Нет, спасибо, — с достоинством ответила старуха, — она мне не мешает, я могу есть и не снимая шляпы.

За отбивными котлетами подали цветную капусту и остатки холодного цыпленка. Но Нана за каждым новым блюдом раздумывала и надувала губы, нюхала кушанье и оставляла все на тарелке. Свой завтрак она закончила вареньем.

Десерт затянулся. Зоя подала кофе, не убирая со стола. Дамы просто отодвинули тарелки. Разговор все время вертелся вокруг вчерашнего блестящего вечера. Нана свертывала сигареты и курила, откинувшись на спинку стула и раскачиваясь. Зоя, опустив руки, стояла тут же, прислонившись к буфету; ее попросили рассказать историю ее жизни. По ее словам, она была дочерью акушерки из Берси, дела которой шли неважно. Сначала Зоя служила у зубного врача, потом у страхового агента; но все это было не по ней. И она с некоторой гордостью перечислила тех дам, у которых была горничной. Зоя говорила о них так, точно судьба их зависела от нее. Не будь Зои, многие из них наверняка попали бы в грязную историю. Вот хотя бы такой случай: однажды, когда госпожа Бланш принимала у себя г-на Октава, вдруг явился старик. Что же делает Зоя? Она нарочно падает, проходя через гостиную, он бросается ее поднимать, потом бежит на кухню за стаканом воды, а господин Октав тем временем удирает.

— Вот это ловко! — воскликнула Нана, слушая ее, затаив дыхание, и даже с каким-то восхищение.

— А у меня было много несчастий… — начала г-жа Лера.

И, подсев поближе к г-же Малуар, она пустилась в откровенности. Обе пили коньяк с сахаром.

Г-жа Малуар любила выслушивать секреты других, но сама никогда ничего не рассказывала о себе. Ходили слухи, будто она получает какую-то таинственную пенсию и живет в комнате, куда никто не входит.

Вдруг Нана сердито крикнула:

— Да не играй ты ножами, тетя!.. Ты ведь знаешь, что я этого не выношу.

Г-жа Лера, сама того не замечая, взяла два ножа и положила их на стол крест-накрест. Нана старалась не поддаваться суевериям. Так, просыпанная соль и даже пятница — пустяки; но ножи — другое дело, эта примета никогда не обманывает. У нее теперь непременно будет какая-нибудь неприятность. Нана зевнула и огорченно сказала:

— Уже два часа… мне пора идти. Какая досада!

Старухи переглянулись. Все три женщины, не говоря ни слова, покачали головой. Конечно, не всегда это можно назвать забавой! Нана снова откинулась на спинку стула и закурила сигарету, а ее собеседницы скромно поджали губы, всем своим видом выражая покорность судьбе.

— Мы пока сыграем партию в безик, — прервала наступившее молчание г-жа Малуар. — Вы играете в безик?

Конечно, г-жа Лера играет в безик, и даже в совершенстве. Не стоит беспокоить исчезнувшую куда-то Зою; им достаточно и краешка стола, и дамы откинули скатерть прямо на грязные тарелки. Но когда г-жа Малуар поднялась, чтобы вынуть из ящика буфета карты, Нана попросила ее, прежде чем сесть за игру, написать письмо. Нана не любила писать, к тому же была не сильна в орфографии, зато ее старая приятельница была мастерица сочинять любовные письма. Нана сбегала в свою комнату за красивой бумагой. На одном из столиков валялись пузырек с чернилами в три су и перо, покрытое ржавчиной. Письмо предназначалось Дагнэ.

Г-жа Малуар сначала написала своим каллиграфическим почерком обращение: «Дорогой мой муженек», затем она извещала Дагнэ, что он не должен приходить завтра, так как это «невозможно»; но — «далеко ли, близко ли я от тебя, — писала она, — мысленно я всегда с тобой».

— А в конце я поставлю: «тысяча поцелуев», — пробормотала она.

Г-жа Лера сопровождала каждую фразу одобрительным кивком головы. Глаза ее пылали, она обожала любовные истории. Ей захотелось вставить в письмо что-нибудь от себя, иона томно проворковала:

— «Тысячу раз целую твои дивные глаза».

— Вот, вот, «тысячу раз целую твои дивные глаза»! — повторила Нана, а лица обеих старух выразили умиление.

Затем они позвали Зою, чтобы она передала письмо посыльному. Зоя как раз болтала с театральным служителем, который принес Нана повестку, позабытую утром. Нана велела ввести его и поручила ему доставить на обратном пути письмо к Дагнэ. Потом она стала расспрашивать его о том, что говорят в театре. «О, господин Борднав очень доволен, — отвечал служитель, — билеты проданы на целую неделю вперед. Мадам представить себе не может, сколько людей с самого утра справлялись об ее адресе». Когда служитель ушел, Нана сказала, что отлучится не больше, чем на полчаса. Если придут гости, пусть Зоя попросит их подождать. Но пока Нана отдавала распоряжения, раздался звонок. Это явился кредитор, каретник; он уселся в передней на скамеечке и был готов ждать хоть до вечера.

— Ну, пора! — проговорила Нана, зевая и снова лениво потягиваясь. — Мне надо было бы уже быть там.

Однако она не двигалась с места. Она следила за игрой тетки, которая только что объявила сто на тузах. Опершись на руку подбородком, Нана задумалась, но вдруг вздрогнула, услышав, что часы пробили три.

— Тьфу ты, дьявол! — выругалась она.

Тогда г-жа Малуар, считавшая взятки, мягко подбодрила ее:

— Шли бы вы, милочка, сразу куда нужно, — скорее ведь отделаетесь!

— Живо собирайся, — сказала г-жа Лера, тасуя карты. — Если принесешь деньги до четырех, я поеду поездом четыре тридцать.

— О, я канителиться не намерена! — сказала Нана.

В десять минут Зоя помогла ей надеть платье и шляпку. Нана было безразлично, что она плохо одета. Когда она уже собиралась идти, снова раздался звонок. На этот раз пришел угольщик. «Ну, что ж, он составит компанию каретнику, вдвоем веселее! » Но, боясь скандала, Нана прошла через кухню и сбежала через черный ход. Она часто им пользовалась — подберет юбки, а там и след простыл.

— Хорошей матери все можно простить, — наставительно сказала г-жа Малуар, оставшись вдвоем с г-жой Лера.

— У меня восемьдесят на королях, — отвечала та, увлеченная игрой. И они углубились в бесконечную партию.

Со стола так и не убрали. В комнате стоял легкий туман, пахло едой, табачным дымом. Обе дамы снова принялись за коньяк с сахаром. Минут двадцать они играли, потягивая из рюмочек, как вдруг, после третьего по счету звонка, вбежала Зоя и стала их выталкивать так бесцеремонно, словно они были ее собственными приятельницами.

— Послушайте-ка, ведь опять звонят… Здесь вам нельзя оставаться. Если придет много народу, мне понадобится вся квартира… Ну-ка живо, живо!

Г-жа Малуар хотела закончить партию, но Зоя угрожала смешать карты, поэтому старуха решила перенести их, не расстраивая игры, а г-жа Лера забрала с собой бутылку с коньяком, рюмки и сахар. Обе женщины отправились на кухню и устроились там на кончике стола, между сушившимися кухонными полотенцами и лоханью с грязной водой, которую еще не опорожнили после мытья посуды.

— У нас было триста сорок… Ваш ход.

— Черви.

Когда Зоя вернулась на кухню, они уже снова были поглощены игрой. После минутного молчания, пока г-жа Лера тасовала карты, г-жа Малуар спросила:

— Кто это звонил?

— Так, никто, — небрежно ответила горничная, — какой-то молокосос… Я было хотела его спровадить, да уж очень он хорошенький — безусый, голубоглазый, и лицо, как у девочки, ну, я и велела ему подождать… Держит в руках огромный букет и ни за что не хочет с ним расстаться… Этакий сопляк, драть его надо, ему бы еще в школе учиться, а он туда же!

Г-жа Лера пошла за графином воды для грога; сахар с коньяком вызвал у нее жажду. Зоя проворчала, что сама не прочь выпить — горечь во рту ужасная!

— Куда же вы его дели?.. — спросила г-жа Малуар.

— Да в угловую комнатку, которая еще без мебели… Там всего-навсего стоит сундук да стол. Я всегда спроваживаю туда всякую мелкоту.

Но едва только Зоя положила побольше сахару в свой грог, как электрический звонок заставил ее привскочить. Проклятие! Неужто ей не дадут хоть глоточек выпить спокойно? Что-же будет дальше, если уже теперь поднялся такой трезвон? Она все-таки побежала открывать.

— Ерунда, букет, — бросила она в ответ на вопросительный взгляд г-жи Малуар, вернувшись из передней.

Все три женщины выпили, кивнув друг другу головой. Пока Зоя убирала со стола тарелки, раздались один за другим еще два звонка. Но все это были пустяки. Она держала кухню в курсе дела и дважды с одинаковым презрением повторила ту же фразу:

— Ерунда, букет.

Дамы от души хохотали, слушая между двумя взятками рассказы Зои о том, какие рожи корчили кредиторы при виде цветов. Букеты Зоя относила на туалетный стол. Жаль, что, как они ни дороги, на них нельзя заработать и десяти су. Да, немало денег уходит зря.

— Я бы удовлетворилась тем, что мужчины в Париже ежедневно тратят на цветы женщинам, — сказала г-жа Малуар.

— Еще бы! У вас губа не дура, — проворчала г-жа Лера. — Недурно было бы иметь хоть столько, сколько стоит проволока, которой перевязаны эти букеты… Шестьдесят на дамах, моя милая.

Было без десяти минут четыре. Зоя удивлялась, почему так долго нет Нана. Обычно, когда ей приходилось выходить после завтрака, она быстро управлялась со своими делами. Но г-жа Малуар заметила, что не всегда все складывается так, как хочется. «Конечно, в жизни не все идет так, как бы хотелось, — добавила г-жа Лера. — Лучше уж подождать; раз племянница еще не вернулась, значит, ее задерживают дела». Впрочем, никто особенно не огорчался. В кухне было очень уютно; игра продолжалась, за неимением червей г-жа Лера сбросила бубны.

Снова зазвонил звонок. Зоя вернулась сияющая.

— Друзья мои, пришел сам толстый Штейнер! — сказала она, понизив голос, лишь только закрыла за собой дверь. — Его-то я попросила в маленькую гостиную.

Тут г-жа Малуар стала рассказывать г-же Лера про банкира, потому что та не знала никого из этих господ. Уж не собирается ли он бросить Розу Миньон? Зоя покачала головой. Она понимала, в чем дело. Ей опять пришлось идти открывать.

— Вот так штука! — пробормотала она, возвращаясь. — «Черномазый» пожаловал! Сколько я ни твердила ему, что хозяйки нет дома, он все-таки засел в спальне… А мы ждали его не раньше вечера.

В четверть пятого Нана все еще не было. Что с ней случилось? Это было совсем уж глупо. Тем временем принесли еще два букета. Зоя, крайне раздосадованная, взглянула, не осталось ли кофе. Обе дамы тоже выразили желание выпить еще кофе, это их приободрит. Они засыпали, сидя на своих стульях, то и дело одним и тем же движением беря карты из колоды. Пробила половина пятого. Положительно, с Нана что-то случилось. Они стали перешептываться.

Вдруг г-жа Малуар, забывшись, объявила громовым голосом:

— У меня пятьсот!.. Квинта от козырного туза!

— Да замолчите же! — сердито остановила ее Зоя. — Что подумают гости?

Наступившую тишину нарушал только шепот споривших старух. На черной лестнице вдруг послышались быстрые шаги. Это наконец вернулась Нана. Еще за дверью слышно было ее тяжелое дыхание. Она стремительно вошла, щеки ее пылали. Очевидно, завязки от юбки Нана порвались, потому что подол ее волочился по ступенькам, и оборки были забрызганы помоями, стекавшими на лестничную площадку со второго этажа, где служанка была удивительной неряхой.

— Наконец-то явилась! Давно пора! — проговорила г-жа Лера, поджимая губы, еще не остыв от обиды на г-жу Малуар, за то, что та взяла сразу пятьсот. — Тебе мало дела до того, что тебя здесь заждались!

— Правда, сударыня, это с вашей стороны неблагоразумно, — добавила Зоя.

И без того расстроенную Нана эти упреки окончательно вывели из себя. Нечего сказать, хорошо ее встречают после того, что ей пришлось претерпеть!

— Отвяжитесь вы от меня! — крикнула она.

— Тише, сударыня, у вас гости, — остановила ее горничная.

Тогда, понизив голос, молодая женщина, задыхаясь, сказала:

— Что ж, по вашему, я там развлекалась? Я думала, этому конца не будет. Хотела бы я вас видеть на моем месте… Все во мне так и кипело и подмывало надавать ему пощечин… И не одного фиакра кругом. К счастью, это в двух шагах отсюда. А все-таки бежала я домой, как угорелая.

— Деньги принесла? — спросила тетка.

— Что за вопрос? — ответила Нана.

Она опустилась на стул у печки, у нее подкашивались ноги от быстрой ходьбы. И, еще не отдышавшись, она вынула из-за корсажа конверт с четырьмя бумажками по сто франков. Они виднелись из грубо надорванного конверта. Нана успела уже проверить, все ли деньги налицо. Женщины окружили ее, внимательно разглядывая толстый, измятый и грязный конверт, который она держала в своих маленьких, затянутых в перчатки руках. Было уже поздно, и они порешили, что г-жа Лера поедет в Рамбулье на следующий день. Нана пустилась в длинные объяснения.

— Сударыня, вас дожидаются гости, — повторила горничная.

Нана снова вспылила: гости могут и подождать минуту, пока она закончит дела. Тетка протянула руку за деньгами.

— Нет, нет, тут не все тебе, — сказала Нана. — Триста франков кормилице да пятьдесят тебе на дорогу и на расходы. Всего триста пятьдесят, а пятьдесят я оставлю себе.

Возникло новое затруднение: где разменять деньги? Во всем доме не было и десяти франков. К безучастно слушавшей разговор г-же Малуар нечего было и обращаться: у нее никогда не было при себе больше тридцати сантимов на омнибус. Наконец, Зоя сказала, что пороется в своем сундуке; она принесла сто франков пятифранковыми монетами. Деньги пересчитали на краю стола. Г-жа Лера тотчас же ушла, пообещав на следующий день привезти Луизэ.

— Ты говоришь, там гости? — спросила Нана, не двигаясь с места.

— Да, сударыня, трое.

Первым Зоя назвала банкира. Нана сделала гримасу: уж не воображает ли этот, как его там, Штейнер, что, если он преподнес ей вчера цветы, то она позволит ему надоедать ей?

— К тому же, — объявила она, — хватит с меня на сегодня. Я никого не приму. Подите скажите, что я уже не вернусь домой.

— Подумайте, сударыня, хорошенькой примите Штейнера, — проговорила Зоя серьезно, не двигаясь с места; ее огорчало, что хозяйка снова собирается сделать глупость.

Но когда она упомянула валаха, которому, наверное, уже надоело сидеть в спальне, Нана окончательно вышла из себя и еще больше заупрямилась. Она никого, никого не желает видеть! И что он пристал к ней, как смола!

— Гоните всех вон! Я лучше сыграю с госпожой Малуар партию в безик. Это куда интереснее.

Ее прервал звонок. Но это уже слишком! Еще один пришел! Она запретила Зое открывать, но та, не слушая ее, вышла из кухни. Вернувшись, она властно сказала, подавая две визитные карточки:

— Я ответила, что мадам принимает… Они ждут в гостиной.

Нана в бешенстве вскочила. Но прочитав на карточках имена маркиза де Шуар и графа Мюффа де Бевиль, она утихомирилась.

— А кто они такие? — спросила она наконец. — Вы их знаете?

— Знаю старика, — сдержанно ответила Зоя.

Но так как хозяйка продолжала вопросительно на нее смотреть, она кротко добавила:

— Довелось кой-где встречаться.

Эти слова, казалось, убедили молодую женщину. Она с сожалением покинула кухню — теплый уголок, где было так приятно болтать, вдыхая аромат кофе, гревшегося на тлеющих углях. Оставшись на кухне одна, г-жа Малуар стала гадать на картах; она так и не сняла шляпки, но для того, чтобы было удобнее, развязала ленты и откинула их на плечи.

В будуаре, пока Зоя живо помогала Нана надеть пеньюар, та отвела душу, бормоча невнятные ругательства по адресу мужчин, словно хотела отомстить за причиненные ей неприятности. Грубые выражения Нана очень огорчали горничную, она с сожалением замечала, что ее хозяйка не так-то скоро очистится от грязи, в которой начинала свою жизнь. Зоя даже робко стала умолять ее успокоится.

— Как бы не так! — резко возразила Нана. — Все они скоты, они это любят.

Тем не менее Нана сразу приняла «великокняжеский вид», как любила она выражаться. Она направилась в гостиную, но — Зоя удержала ее и самовольно ввела в будуар маркиза де Шуар и графа Мюффа; по ее мнению так было гораздо лучше.

— Очень сожалею, что заставила вас ждать, — произнесла Нана заученную фразу.

Обе поклонились и сели. От вышитой тюлевой шторы в будуаре стоял полумрак. Это была самая изящная комната во всей квартире, обтянутая светлой материей, с большим мраморным туалетом, с зеркалом в мозаичной раме, с кушеткой и креслами, обитыми голубым атласом. Туалет был завален букетами роз, сирени, гиацинтов, разливавшими дурманящий аромат, а во влажном воздухе, среди приторных испарений, подымавшихся из чашечек с притираниями, проносился более резкий запах, который струили сухие стебельки пачули, мелко нарезанные в одной из ваз. Нана ежилась, запахиваясь в пеньюар, словно ее застигли врасплох во время одевания; кожа ее была еще влажной после ванны, и она смущенно улыбалась, закутываясь в кружева.

— Сударыня, — торжественно начал граф Мюффа, — извините нас за непрошенное вторжение… Мы пришли просить о пожертвовании. Маркиз и я состоим членами благотворительного комитета этого округа.

Маркиз де Шуар поспешил любезно добавить:

— Узнав, что в этом доме живет великая артистка, мы решили обратиться к вам с просьбой помочь беднякам… талант и доброе сердце всегда способствуют друг другу.

Нана разыгрывала из себя скромницу. Она слегка кивала головой и в то же время быстро соображала про себя: как видно того, который помоложе, привел старик, — уж очень у старого глаза блудливые. Но и с тем — молодым — надо держать ухо востро, у него как-то странно вздуваются жилы на висках; он и сам мог бы найти сюда дорогу. Ну, конечно, они узнали от консьержа, что она здесь живет, и каждый теперь хлопочет за себя.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.