ЧУЖИЕ СРЕДИ СВОИХ 2 страница

– А то ж, – кивнул мужик. – Рокив семь назад сносить стало. Потихоньку так, я сперва и не заметил.

– Как звать‑ то тебя? – поинтересовался Тарас.

– Палычем, – отозвался мужик и опустил ружье, указывая на атомоход. – А вы с такой махиной откель будете?

– Мы из Пионерска, – ответил Лобачев. – Уходим в автономное плавание.

– Тудыть вас растудыть! – Палыч бросил рупор на дно лодки. – А я думал, там и нет‑ то ужо никого.

– Да вот, с грехом пополам пересидели двадцать годков.

– У нас научная экспедиция, – вклинился Савельев. – В Антарктику.

– Дело ваше. Хотя чего еще в мире научного остаться могло – в ум не возьму. А тута чого хотели? – мужик кивнул на опутанную водорослями станцию.

– Думали просто посмотреть – вдруг кто живой остался? А еще вопрос по топливу провентилировать.

– Остался‑ остался. Из топлива же тут зараз только Солярик, – Палыч шмыгнул носом и багром подтянул свою лодку к спускающейся к воде лесенке. – Ладно, залезайте! Со жрачкой точно допомогу. Видите, какой у меня тута гэкспонат? Солярик притащил. Я ж того мяса вовек не осилю, та и тошно вже. Вот, плавал сети ставить – рыбки захотелось.

– А водоросли? – лодка с членами калининградской группы подгребла к станции, и Марк с любопытством размял пальцами свисающую с верхнего яруса мясистую плеть. – Съедобны?

– На бинты добре годятся. Да иногда горилку закусить, – Палыч привязал лодку к ржавым перилам. – С горшка потом, правда, не слезть…

– И почему же тебя Солярик этот с остальными не порешил? – поинтересовался Ежи, когда часть команды перебралась на станцию и принялась сгружать мешки с вяленым мясом на лодки, которые переправляли их на «Грозного». А там за провизию уже принимались Паштет с Треской под бдительным надзором Бориса Игнатьевича. В довесок Палыч с легкостью расстался с дюжиной огнеупорных костюмов, обязательных на каждой буровой. – Кстати, и почему именно «Солярик»?

– Да потому шо вин как есть соляра! Думал я ж на эту тему, крепко думал. Не‑ е, я вже его не боялся, як поначалу, – Палыч запустил пальцы в бороду. – Понимаешь, времени ж дуже много прошло.

– И?

– Шо «и»? Вот, я так разумию. Дети то ж хулюганить по глупости любят, но таки ж не со зла, а по глупости малолетней. А як подрастут, так и думать начинают о том, шо робят. Може Солярик постарел? Ничего нам с ним от жизни вже не трэба. Он один, я один. Так и уживаемся. Привязался я к нему, та и он ко мни, видать, тоже.

– Разумные горюче‑ смазочные материалы? – усмехнулся Савельев. – Это же невозможно!

– Усе относительно, як говорил старина Енштейн. Чому ты решив, шо всяка жизнь возможна только на основе белковых соединений? Колы хочешь знать, возникновение жизни на нашей планете – це ваще парадокс. Теоретически, у такых вот условиях, у которых существуе универсальный растворитель – вода, та ще агрессивная атмосфера, – жизнь зародиться не могёт. Но ведь зародилась!

– Да ты батя, философ! – присвистнул Тарас.

– А то ж, – гордо кивнул Палыч.

– Слушай, а чего тебе тут прозябать? Айда с нами! – предложил Савельев.

– Ни‑ и, хлопцы, – обитатель станции с мягкой улыбкой покачал головой. – Нечего мне там за горизонтом смотреть, да и Солярика не оставлю. Плывите же с богом.

– Как знаешь, – пожал плечами метеоролог.

– Хлопцы, не серчайте, – спохватился Палыч, – но мени вам окромя тюленины да горилки предложить нема чого.

– Не волнуйся, мы погрузимся и в путь. Время поджимает, – сказал Лобачев. – А тебе продуктов и чая оставим.

– Чаек – це добре! – мечтательно протянул Палыч. – Рокив сто не пивав!

– Дед, а как ты вообще в такой вонище‑ то живешь? – прокашлялся Савельев.

– Дык кому вонища, а кому и благоухание райских кущей! – усмехнулся Палыч. – Не дуркуйте, хлопцы, я усю жизню на буровых!

* * *

– Дядя Миша, а вы чего не ужинаете? – Лера вышла на палубу и, поежившись, потуже запахнула ватник. – Остынет же.

– Не хочется пока. Оставь мне там чего‑ нибудь, потом пожую.

– Хорошо, – девушка кивнула, хотя сидящий к ней спиной охотник не мог этого видеть, и заправила за ухо мятущуюся на ветру прядку волос. – А что вы делаете?

– Рождаюсь я, Лерка. Заново, – помолчав, загадочно отозвался тот, вдыхая щекочущий легкие соленый морской воздух. – Ты там внизу скажи, чтобы пока нырять не вздумали. Я еще подышу, пока в отравленную зону не вошли.

– Не простыньте, – Лера исчезла за дверью рубки.

– Не боись.

Батон сидел на спине идущей лодки, скрестив ноги по‑ турецки, и задумчиво смотрел на алую полоску между небом и водой. Изредка он оборачивался, вглядываясь в чернильные сумерки за кормой, в которых уже совсем растворился остов платформы «Д‑ 6».

В рубке снова открылась дверь, и по палубе дробно застучали ботинки.

– Я же тебе сказал… – начал, не оборачиваясь, охотник.

– Батон, спускайся скорее вниз! – на ходу заорал Азат. – У капитана приступ!

Глава 5

ПАЛАЧИ

– Ты видел у него пистолет?! – орал Тарас, тряся старшего механика Вадима Колотозова за грудки. – Он брал с собой пистолет, я тебя спрашиваю?!

– Да не знаю я! – голова парня болталась из стороны в сторону, словно бубенчик на узде. – Говорю ж, не видел!

– Я ведь предупреждал! Предупреждал, что в проливе может случиться! Предупреждал, нет?!

– Предупреждал‑ предупреждал…

– И что ты сделал? Ничего, твою мать?! А ты, плешивый зад, – разбушевавшийся старпом переключился на подбежавшего Батона. – Какого хрена на палубе медитировал?

– Громкость убавь! – огрызнулся охотник. – Что с ним?

– Попробуй угадать!

– Я в машинном застрял, – пытался оправдываться болтающийся в тисках Тарасовых лапищ Колотозов.

– Знаешь, где я видел твое машинное?! Если с ним что‑ то случится, без него мы эту бандуру не сдвинем, слышишь, ты?! – продолжал орать старпом. – Нам на него даже дышать нельзя! А‑ а, иди ты…

Отбросив Вадима, Тарас замолотил кулаком в дверь.

– Юра, я тебя по‑ человечески прошу! Ты только это, не дури, слышишь меня? У тебя жена и двое детей… Нам до Антарктики по‑ любому доплыть надо. Юра, ты там?

– А где ж еще‑ то? – попытался пошутить Савельев.

– Заткнитесь! – шикнул Тарас и приник ухом к двери. – Юрка? Отзовись!

– Все со мной в порядке, – до застывших в коридоре людей донесся тихий голос капитана. – Просто дайте побыть одному.

– Ты вооружен?

– Нет у меня ничего, – устало ответил Лобачев. – Нервы команде не трепли. Сам выйду. Потом.

– Ты это, – сбавил обороты старпом и, отпрянув от двери, попросил: – Зови, если что, в общем.

– Дядя Тарас, что с капитаном? – глаза притаившейся в сторонке Леры были полны тревоги. – Он заболел?

– Что‑ то вроде, – буркнул выпускающий пар мужик. – Ты чего здесь?

– Кричали, вот и пришла, – просто ответила девушка. – Может, ему лекарства какого принести?

– Нету от этой болезни лекарства, дочка.

– Но, может…

– Шла бы ты к себе, Лерка! – повысил голос явно чем‑ то терзаемый Тарас. – Нечего тут смотреть.

– Хорошо, – девушка оробела. – Только не сердитесь.

– Это ты не серчай на меня, дочка, – старпом потрепал Леру по голове. – Взвинченные мы просто все. Тяжелый отрезок сейчас будет.

– Какой?

– К Датским каналам подходим, – ответил Тарас и, повернувшись обтянутой тельняшкой могучей спиной, загремел сапогами по коридору.

* * *

Когда снаружи полился заунывный вой противовоздушной тревоги, устроившийся в будке охранник, крепкий мужик лет тридцати, отчаянно воевал с кроссвордом.

– Полевой цветок, пять букв, – пожевывая кончик ручки, сосредоточенно бормотал он. – Первая «и», последняя «и»… хризантема, что ли? Нет, не подходит…

Донесшийся звук заставил отвлечься от газеты и настороженно поднять голову, словно гончая из травы. Еще несколько секунд потребовалось на то, чтобы идентифицировать разливающийся над городом сигнал. Учения? Все‑ таки близкое расположение базы ВМФ… Но с какой стати? Да и в новостях бы предупредили… Но на душе становилось все тревожней. Охранник достал из нагрудного кармана формы телефон.

– Миша… мы в зоопарке, – из трубки послышался напуганный голос жены. – Народ как с ума сошел, сирены орут! Это не учения, не знаешь? Дима, отойди от клетки!

Точно, они же собирались сегодня в зоопарк. Вторую неделю сынишка просился посмотреть на томящихся в клетках зверюшек, а он все никак не мог найти время. Вот и сегодня, как назло, захворавший напарник попросил подменить. Выполнять отцовское обещание отправилась жена.

Снаружи гулко грохнуло. В дрогнувшей подземной парковке моргнул и погас свет. Тяжелый, зловещий звук отдаленного взрыва не оборвался, а стал, медленно меняя тембр, превращаться в нарастающий размеренный вой.

Его учили не тушеваться в критических ситуациях, и теперь он сохранил четкость мыслей. Железные пальцы с такой силой вцепились в мобильный, что чуть не смяли его.

– Женя, слушай меня внимательно… – сказал он осипшим голосом. – Нужно убежище…

Вмурованная в грунт бетонная коробка парковки начинала потихоньку дрожать. Словно встревоженная стая птиц, загалдели сигнализацией плотно забившие все пять этажей машины.

– Не слышу! Что? Что нам делать? Я не зн… – мобильник неожиданно замолчал, безжалостно отрезая причитания мечущейся где‑ то в центре города жены.

– Женя! Женечка!! Дим… Слышите меня!? В подвал бегите! Спрячьтесь куда‑ нибудь! – в бессильном отчаянии орал в навсегда отключившийся телефон человек. – Гады‑ ы!

Шваркнув мобильник об пол, он выскочил из будки и, гремя ботинками, побежал к шлагбауму у въезда, над которым была поднята створка ворот. Сирена стихла. В какофонию заполнивших улицу звуков вплетались крики мечущихся в панике людей, детский плач, угрозы и звон бьющегося стекла. Над головой, хлопая крыльями, неслись птицы. Из двора ближайших новостроек раздавался тоскливый собачий вой – словно по умершему хозяину, бездомный пес выл по всему погибающему человечеству. Потом эту собачью поминальную песнь разорвал выстрел, раздавшийся из районного отделения милиции.

Лицо застывшего у въезда на парковку охранника, высушивая слезы с небритых щек, лизнули первые струйки теплого воздуха. Через несколько мгновений они превратились в стремительно несущуюся неистовую и все испепеляющую волну жара. В запасе оставалось всего несколько секунд. Влетев в будку, Михаил что есть силы замолотил по рычагу опускания ворот, но вышедший из строя электронный механизм отказывался подчиняться. Снова кинувшись назад, охранник попытался вручную побороть заклинившую створу, подпрыгнув и повиснув на ней…

В этот момент находящийся через дорогу многоэтажный дом вздрогнул от чудовищного толчка ударной волны и жалобно зазвенел лопнувшими стеклами. Понимая, что уже не успел, Михаил метнулся по покатым пролетам вниз. За его спиной вздымались и стонали автомобили, которые яростно расшвыривала достигшая стоянки атомная стихия. Поделенный на этажи бетонный короб ходил ходуном, с потолка струилась щебенка. Ослепленный и оглушенным случившимся человек остервенело бежал вперед, чудом не оказавшись придавленным прокувыркавшимся над головой автомобилем, смятым, как пивная банка.

Оказавшись на последнем этаже, он рванул в дальний угол и забился в проем между «лэндкрузером» и перевернутым на бок прицепом от мотоблока. Действуя по инструкции на случай столкновения с ударной волной, съежившийся на полу охранник закинул руки за голову и, зажмурившись, разинул рот в беззвучном крике.

* * *

Когда закончились последние слезы, Михаил машинально принялся за работу. Военное прошлое и нудные лекции по технике выживания в зоне ядерного взрыва, прослушанные сто лет назад в учебке, диктовали, что делать. От мысли, что он в одно мгновение лишился семьи и будущего, жить не хотелось, но перештопанное мясорубками горячих точек сознание приказывало бороться.

Первое: Пометить свое убежище, чтобы нашли спасатели…

Слава богу, работал фонарь. На пятом и четвертом этажах обстановка казалась нетронутой, и, если бы не погасший свет, можно было подумать, что ничего не произошло. Привычные ряды перетасованных между собой иномарок, воздух с привкусом бензина… Охранник медленно поднимался, настороженно вслушиваясь в гулкое эхо от собственных шагов.

На втором этаже воздух стал более тяжелым и горячим. Многие машины лишились стекол и были беспорядочно сдвинуты со своих мест. Когда он подходил к подъему на первый этаж, жар стал таким нестерпимым, что пришлось повязать лицо шарфом.

Головешки, которые несколько часов назад были автомобилями, еще тлели, покрытые щелкающей окалиной. Под каблуками хрустел обугленный, перемолотый пожарищем мусор из выпотрошенных, разметанных остовов.

Часть входа на парковку обвалилась. Приближающийся к своей развороченной будке мужчина наконец догадался, что массивная глыба, словно пробка, плотно закупорившая собой выезд на улицу, – перевернутая на бок маршрутка, ударной волной воткнутая в ангар колесами внутрь.

С трудом протискиваясь мимо почерневшего остова «газели», мужчина изо всех сил старался не глядеть внутрь. Дрожащей рукой, которая сжимала красный маркер, накарябал на продавленной крыше маршрутки: «Помогите, я здесь! » Быстрее… Каждая секунда вне укрытия увеличивала риск схватить смертельную дозу. Оборачиваться и смотреть на город, мгновенно превратившийся в огромную братскую могилу, не хотелось. Тишина – страшная, небывалая – бетонной плитой придавила мертвый город. Ни шума улицы, ни привычной полуденной суеты, ни детского смеха. Ничего. Кладбище.

А вдруг он остался один? Один‑ единственный человек во всем в одночасье рухнувшем мире?.. Так, первые признаки паники. К чертям! Едем дальше…

Вернувшись, охранник тщательно забил узкую щель между «газелью» и стеной чем попало. Затем снял с себя одежду, покидав ее на пол, – за короткий промежуток времени, что он был снаружи, на ткань могли осесть радиоактивные частицы. Все открытые участки тела нужно сполоснуть водой.

В ящике рабочего стола, рядом с «дошираком», томилась наполовину пустая бутылка «Ессентуков». Мало, но все‑ таки. Да и лапшу можно съесть, завтра все равно никто не придет. Чайник только не вскипятить теперь. Значит, будем по старинке – на огне.

Чтобы достать нужное количество воды, Михаил спустился на третий этаж, где машины более‑ менее уцелели, и, вооружившись дубинкой, под разноголосый клекот сигнализаций стал методично лупить по стеклам, тщательно обшаривая салоны, в которые уже никто никогда не сядет. Ему повезло: в паре иномарок оказалось несколько бутылок с водой и пузатая банка с какой‑ то светло‑ зеленой химией, которую на английском называли «зеленый чай», а в потрепанной «пятерке» – небольшая алюминиевая канистра, на дне которой что‑ то плескалось. А вот стоящая на четвертом этаже «нива» с прицепом оказалась самой настоящей сокровищницей. Видимо, ее владелец собирался на рыбалку или в поход и запасся всем необходимым заранее. Поначалу не поверивший своему счастью уцелевший человек мысленно поблагодарил неожиданного благодетеля.

Мешок консервов и несколько палок «одесской» колбасы; две пары резиновых сапог; теплые армейские комбинезоны с ватниками; прочный американский рюкзак на пятьдесят литров; брезентовая палатка. Удочки, конечно, бесполезны, а вот толстой леске вполне можно найти применение. Плюс – мощные походные фонари с комплектом батареек, огниво, несколько литров средства для розжига, два мешка угля, саперная лопатка, несколько ножей… Обрадованный неожиданной удаче, Михаил провозился с «Нивой» допоздна.

Поскольку в машине при его немаленьком росте спать было неудобно, ночевал он в палатке, под прикрытием забившегося в дальний угол «лэндкрузера». Перед этим, правда, пришлось потратить какое‑ то время на усмирение противоугонок, вой которых изрядно действовал на нервы. Инстинкт самосохранения подсказывал: раз пятый этаж самый глубокий – значит, самый безопасный.

На следующий день его разбудили крики. Обрадовавшись, что стоянку обнаружили спасатели, Михаил заторопился было наверх, но, разобрав, наконец, смысл составляющих крики слов, в ужасе замер на площадке третьего этажа.

– Юра, Миша‑ а… – взывал срывающийся на рыдания и всхлипы тоненький женский голос. Слышался слабый стук кулачков по крыше маршрутки. – Андрей Ефимович, это вы написали? Тут есть кто‑ нибудь? Помогите!

Охранник узнал голос. Это была Зина, молоденькая продавщица из киоска через дорогу, в котором вечно скучающие на посту охранники парковки регулярно затаривались кроссвордами и глянцевой дребеденью с голыми девицами.

Открывать было страшно. За прошедшие сутки радиоактивное облако должно было полностью сгуститься над местом взрыва. Все, кто находился снаружи, были обречены на страшную смерть от радиации. И зачем он только сделал ту надпись? Ведь она могла привлечь не только спасателей, но и пораженных облучением горожан, которым уже ничем нельзя помочь. Спасательная бригада по‑ любому бы проверила стоянку, привлеченная остовом перевернутой маршрутки.

И он не впустил девушку.

Тук…

– Ау‑ у! Тут есть кто‑ нибудь? Пожалуйста, помогите, Богом прошу…

Тук‑ тук!

Охранник нарочито громко – чтобы заглушить слабеющие крики и негодующий внутренний голос – звенел банками с тушенкой и другой жестяной утварью, механически сортируя содержимое «нивы». Он действительно не мог ей помочь. Не мог! Не мог?..

К вечеру мольбы постепенно стихли.

Постояв некоторое время перед маршруткой и убедившись, что с той стороны действительно не доносится никаких звуков, Михаил решился выйти посмотреть. Все‑ таки, как‑ никак, изредка перекидывались парой слов. Если умерла, нужно хоть похоронить по‑ человечески, чтобы собаки не разодрали. Лопата, опять же, имеется…

Зины на улице не оказалось. Сигнальную надпись на крыше «газели» полностью скрывали под собой бурые потеки, к которым прилипла пара ногтей с потрескавшимся лаком и длинная прядка русых волос. От входа через дорогу, в сторону выжженного сквера, тянулся прерывающийся кровавый след.

С того самого дня он и начал пить. Найденные в прицепе «Нивы» два непочатых ящика водки были бережно переправлены в квартиру‑ палатку. Теперь в привычные походы за содержимым автомобилей его всегда сопровождала бутылка. Еще в учебке им вдалбливали, что спирт частично снимает воздействие радиации на организм. Сначала Михаил прикладывался помаленьку, а потом стал отчаянно нажираться, еле добираясь до палатки, либо просто засыпая на том месте, где водка играючи дергала за выключатель мозгов, на какое‑ то время притупляя теснящуюся в груди боль от утраты семьи и мира.

На шестой день его нашли – в беспамятстве распростертым на полу четвертого этажа.

– У меня один! – подозвала троих спутников высокая фигура в длинном плаще с накинутым на противогаз капюшоном.

– Живой?

– Сейчас посмотрим, – встав на одно колено, человек потрогал пульс. – Ага. Пьяный в салат!

– Харя, осмотрись тут быстренько, мало ли кто еще есть. Вооружен?

– Пузырь да дубинка.

– Как думаешь, Типун, облученный?

– Фиг знает, – откликнулся склонившийся над охранником человек. – Внешних признаков не наблюдаю. Вот наспиртовался он точно по горлышко, аж сквозь фильтры несет.

– На пятом палатка стоит, консервы кое‑ какие и ящик с лишним водяры! – отозвался вернувшийся с разведки Харя. – Шикует мужик!

– Документы, паспорт?

– Охранник. В палатке форма в углу.

– Вот кто послание накарябал, значит. Палатка и все остальное откуда?

– Видно по машинам шукал – у половины стекла битые и замки сорваны.

– Как думаешь, коробки на ходу? – первый человек оглядел стоянку.

– Теоретически… Стоят они, конечно, низко. Если покопаюсь, может, и заведу какую. Есть пожелания? Тут нам теперь целый автосалон – какую хошь выбирай!

– Без разницы. Главное, чтобы ехала. Ладно, будите спящую красавицу!

– Э! Братуха, подъем! – откинув капюшон, Харя стянул противогаз с взмыленного лица, которое, в пику кличке, оказалось вполне приличным.

Подталкиваемое носком ботинка, распростертое тело громко икнуло, а затем, с трудом разлепив губы, многозначительно изрекло:

– Остмякое!

– Чего? – не разобрал тот, которого звали Типун.

– Оставьте… меня… в покое… – с невероятным трудом вытолкнул из себя пьяный, с усилием переворачиваясь на живот.

– Ну, извини, – Типун тоже снял противогаз и беззлобно сунул лежащему сапог под ребро, – что потревожили ваше высокоблагородие‑ с. Нижайше просим прощения‑ с.

– Вы кто? – не открывая глаз, поинтересовался прижавшийся к полу щекой охранник.

– Ты сообщение написал?

– Какое… Где?

– Там, на маршрутке.

– Ну да… – пьяный пошевелился и, разлепив, наконец, глаза, с удивлением посмотрел на окруживших его людей, часто моргая. – А вы кто?

– He дуркуй, пока до чертей не допился. Хотя курсом идешь верным. Я лично еще неделю назад был учителем истории. А теперь вот в диггеры подался. К северному побережью идем. В Пионерск или Светлогорск.

– А какой смысл…

– Курортные зоны, – продолжил диггер. – Врезали вроде сюда и по Балтийску в основном. Говорят, что там отделались легче, чем в Кениге. Дотуда только импульс докатился. Здесь теперь по‑ любому не выживешь, факт. Облако уже полностью осело. Так что пакуй манатки, нам лишние руки не помешают.

– Идите в жопу! – тихо всхлипнул мужик. – Тут отсижусь.

– Жопа, старик, теперь понятие бесконечно растяжимое! – фыркнули в ответ. – Да и надолго ли тебя хватит? Дней пять максимум, а потом гарантированно кони двинешь.

– Не гони! У меня тушла и «беленькой» полно… – упрямо пробормотал пьяный.

– А когда закончатся, в ларек за догоном сбегаешь? – усмехнулся Типун. – Пешком, без «химзы» и намордника?

– Огнестрел какой‑ нибудь есть? – потеребив лямку пузатого рюкзака, деловито поинтересовался Харя.

– Да, там, – с трудом приподнявшись, охранник неопределенно махнул рукой. – В будке. «Макар» в сейфе лежит.

– Добро. В дороге пригодится. Витек, посмотри.

– Звать‑ то тебя как? – Типун помог охраннику подняться.

– Михаил… – хотя к чему теперь эти бессмысленные ярлыки, набитые в паспорте, шершавые листки которого теперь годились разве что на бумагу для самокруток. В мозгу промелькнуло армейское прозвище, которое он получил за регулярные посылки с выпечкой от жены и матери, каждый раз бережно завернутой в пахнущую домом тряпицу. – Батоном меня зови.

– Господином, что ли? – с заметным акцентом спросил один из мужиков.

– А?

– «Батоно» по‑ грузински означает «господин». Ты, случаем, плеткой орудовать не любишь?

– Это у меня из‑ за хлеба, – попробовал по‑ дружески объяснить Батон.

– А я думал, у тебя из‑ за водки все, – усмехнулся тот, что вроде был у них за главного.

– Жену, сына… поминаю, – вызывающе вперил в него свои красные глаза Батон.

– Да теперь впору весь мир поминать! Только вот, жаль, печень не резиновая. Я – Типун, а эти охломоны – Башка, Витян и Харя. Ладно… нарезной, – усмехнулся главный диггер, протягивая мешок с противогазом, – для начала «слоника» держи…

– Жень, да я с работы пораньше вернусь… – во сне бормотал Батон, ворочаясь на полу своей палатки, наполненной удушливым перегаром. – Димка, не серчай… никуда твое зверье из зоопарка не денется… Я тебе конфет по дороге куплю! Много‑ много… Дим… Дима!!!

Спросонья он так замахал руками, что едва не своротил забившуюся между ящиков палатку. А проснувшись – вскочил с диким ревом, весом своего могучего тела отрывая палатку от земли.

– Да что ж вы не отпустите‑ то меня!? – истошно орал крушащий все вокруг мужик, размазывая по щеке стекающую изо рта слюну.

Наконец, оглядевшись, он осознал, что находится не в разрушенном коробе городской парковки, а внутри продолжающей свой путь субмарины. Устав молотить, пинать и расшвыривать, Батон навалился спиной на ящик и сполз на пол, пряча лицо в ладони.

– Отпустите меня, – тихонько захныкал спрятавшийся в трюме лодки человек. – Пожалуйста…

Обтянутые водолазкой могучие плечи била мелкая дрожь.

* * *

«27 сентября 2033 года.

Итак, спустя почти двадцать лет, мы снова вышли в море. Только в последние дни начал понимать, как соскучился. Стараемся держать крейсерскую скорость. Идем точно по курсу, без видимых препятствий. К назначенному сроку должны успеть. Среди команды волнений не наблюдается, даже обнаруженная девчонка ведет себя смирно – ей на камбузе место нашлось. Лиса рыжая, чего на берегу не сиделось? Не знает, глупышка, во что ввязалась. Молодость…

Вроде бы все по плану, но все‑ таки в последнее время редко появляюсь на мостике, потому, что… Потому…

Отправившись в плавание, я стал заново открывать для себя мир, который больше не принадлежит нам. Для чего все это? Что ждет нас в конце пути? Мифическая немецкая база с сомнительной панацеей или бездушная глыба льда размером с Европу, на которой ровным счетом ничего нет?

Ничего… Как это действительно страшно звучит. Сколько невыносимого ужаса и страданий мы с такой легкостью вложили в это слово, которое правит планетой вот уже двадцать лет.

Вернуть людей на поверхность… по мне, так это все красивые сказки, не более того. И все‑ таки мы должны попытаться. Должны попытаться этой, хоть и призрачной, последней отчаянной попыткой смыть с себя кровь всех загубленных людей. Тысяч, миллионов людей. Если перед Богом не получится, так хоть перед уцелевшими осколками. Ведь мы теперь действительно осколки, как еще назвать? Бестелесные призраки. Тени. Обитатели чистилища, которое сами же и устроили…»

Отложив ручку на исписанную страницу судового журнала, сидящий в своей каюте Лобачев устало провел ладонью по осунувшемуся лицу и с тоской посмотрел на пожухлые фотокарточки над капитанским столом.

– Прости нас, Господи! – тихо пробормотал он.

* * *

Лера лежала на койке в своей каюте размером с две горизонтально положенные телефонные будки и, разметав волосы по подушке, сосала зубочистки, тупо уставившись в потолок. Навалившаяся несколько дней назад морская болезнь упорно не хотела сдаваться. Вообще поход давался юной путешественнице нелегко. В отсеках было тесно и душно. Непривычная еда с трудом лезла в расшатанный качкой желудок, подруги остались в Пионерске. Хуже всего было в нагрянувшие «женские дни» – девушка лезла на стены и, не находя себе места, раздраженно набрасывалась на всех подряд по пустякам, в ответ вызывая лишь безобидные усмешки мужиков, которые только еще больше бесили ее.

Сейчас Лере очень не хватало поддержки подруг. И зачем она, спрашивается, дала деру? Ну, вышла бы за ушастого. Глядишь, притерлись бы потихоньку – время лечит, как любил говаривать дед. А главное, сейчас она находилась бы в привычной комфортной обстановке, в которой пол не вибрирует и не ходит ходуном.

Дурацкая лодка, чтоб ей провалиться! Точнее утонуть…

Даже видя ее страдания, судовой врач, прозванный за свои габариты Колобком, все‑ таки не торопился расставаться с ценными медикаментами. Для начала он посоветовал пациентке распространенный среди моряков прием от морской болезни.

– Вставь между зубов две зубочистки и посасывай, авось и пройдет потихоньку, – проинструктировал он.

Когда Лере становилось особенно плохо, она задирала тельняшку, и мышь забиралась на ее впалый живот, сворачиваясь на нем калачиком. Батон продолжал называть зверька непонятным и совсем не пушистым именем Чучундра, но, увидев, что мышь начинает потихоньку откликаться, Лера пожала плечами – нравится и ладно.

Чувствуя тепло ее тельца, девушка немного успокаивалась, вслушиваясь в еле уловимый стук маленького сердечка. Смышленый зверек привязался к девушке и не отходил от нее ни на шаг. Леру это радовало, потому что подозрительный Батон вечно где‑ то пропадал, а занятые готовкой подчиненные Бориса Игнатьевича были не особо разговорчивы. Мышь же всегда находилась рядом, изредка отлучаясь из каюты по своим мышиным делам. Немного подслащивало пилюлю еще и то, что Лера страдала не в одиночестве – калининградская группа на собственной шкуре испытывала прелести флотской жизни.

– Когда же это кончится!? – простонала девушка, вытаскивая изо рта размякшие зубочистки. – У меня от этих деревяшек уже зубы свело!

– Пи! – отозвалась мышь и села на задние лапки.

– Тебе хорошо говорить, – Лера взяла со столика коробок. – Это твой дом родной. А у меня внутри все словно в узел завязали… Есть не могу, спать не могу, живот болит, голова болит… Ужас какой‑ то!

Сложив передние лапки, мышь стала забавно водить ими вверх‑ вниз, словно чесала чью‑ то невидимую спину.

– Дразнишься! – простонала Лера, откинувшись на подушку.

– Пи! – перебежав на стол, мышь сунула нос в миску с сушеным грибом и, вытащив сморщенную шляпку, озорно захрустела.

– Да ну тебя, глупая! – сорвав со лба мокрую тряпку, Лера запустила ею в зверька.