К.М.Симонов 2 страница

Йодистый запах морских водорослей приятно возбуждал, веселил душу, вселял уверенность и в сегодняшнем, и в завтрашнем, и как бы в нескончаемом дне ее, Марииной, жизни – светлой, деятельной, необходимой не только ей самой, но и другим людям, а даст Бог, то и России!

" Как хорошо, что я переехала в Тунизию! – размышляла Мария. – Здесь так спокойно, и, кажется, есть шанс заработать приличные деньги… Тысячу раз прав Юлий Цезарь: " Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе" ".

Плавно ведя машину, вслушиваясь в ровный, без сучка и задоринки, гул ее мощного мотора, Мария вспомнила, как ошеломлены были мсье Пиккар, мсье Хаджибек, его жены и дети да и вся челядь, когда что она исправила машину. Если бы они знали, какая это для нее чепуха! Для нее, которая может отличить на слух не только марку работающих авто, дрезины или танка, но и страну изготовления, и год выпуска, и состояние двигателя, как минимум, по десяти параметрам. На танковом заводе Рено Марию так и звали «слухачка», ценили и, несмотря на то что она была эмигрантка, поставили на инженерную должность. И как же было потрясено заводское начальство, когда в один прекрасный день Мария подала рапорт об увольнении по собственному желанию.

Ее даже вызвал к себе главный инженер – седовласый сухощавый серб, кстати сказать, очень крупный математик-прикладник.

– Я не знаю, что вами руководит, но, если вас не устраивает зарплата, я могу увеличить ее вдвое. Я знаком с вашими отчетами и снимаю шляпу! Вдвое?

– Нет, – сказала Мария.

– Втрое, – взглянув на нее с большим интересом, предложил главный инженер. – Большее не в моей власти и даже не во власти управляющего. Тогда вас надо назначать руководителем испытательного полигона, а это сопряжено…

– Это сопряжено с тем, что у меня нет подданства Франции, и со многим другим, – пришла ему на помощь Мария. – Я все понимаю. Большое спасибо. Но вы ведь сейчас сами подтвердили, что здесь, на заводе, как иностранка я достигла потолка, а будут платить вдвое или втрое больше – это ведь не принципиально… Вы очень щедрый человек. А с вашими работами по математике я знакома еще с Пражского университета.

– Неужели их там проходят? – оживился собеседник Марии, и его глаза воодушевленно заблестели, а морщины на сухощавом лице как бы разгладились.

– Да, проходят. Я даже писала курсовую работу против вас.

– Против меня? – Инженер даже привстал от изумления.

– Да, вашу шестую теорему я сначала опровергла, не оставила камня на камне и получила отличную оценку. А потом, уже на рождественских каникулах, вдруг стала просматривать свои доказательства и нашла в них ошибку. Такую маленькую-маленькую, но очень подленькую, глазную ошибку. Пошла к профессору, попросила отменить мой зачет.

– Ну и что, он отменил? – с неподдельной тревогой в голосе спросил главный инженер.

– Нет.

– Правильно сделал, я бы тоже не отменил. Я бы еще за смелость и мужество повысил оценку.

– Она и без того была слишком высока! – улыбнулась Мария. – А мужества никакого не было и смелости тоже. Просто я потеряла ноль в одном уравнении, вы представляете?

– Еще бы! Я сам терял этот паршивый ноль дважды, и дважды все доказательство шло у меня насмарку! Куда же вы уходите? Надеюсь, не к нашим конкурентам? – почти угрожающе спросил он после паузы, и его только что умильно блестевшие глазки стали, словно ледышки.

– Да что вы, мсье! – Мария искренне рассмеялась. – Я ухожу работать в Русский модный дом ТАО[25]. Вы, конечно, слышали о таком?

– Нет, не слышал.

– А ваши жена, дочери, невестки?

– Я одинок, мадемуазель.

– Простите.

– А тут нечего прощать. – Главный инженер тепло улыбнулся, и, глядя на него, Мария подумала, что вроде бы он еще совсем не старый человек. – Так я решил после гибели моей жены и трех дочерей, они, как и я, были сербы… Я подпишу ваш рапорт, не беспокойтесь.

Наступило неловкое молчание.

Мария протянула ему руку.

Он поцеловал ее на прощание, едва коснувшись сухими, твердыми губами.

– Имейте в виду: мы в любой момент примем вас назад. Я уважаю людей с амбициями. – Он подал ей свою визитную карточку. – Всегда готов к услугам! Завидую вашей решимости!

– Спасибо!

С тем они и расстались. Выходя из кабинета главного инженера, Мария впервые в жизни подумала о том, как она невнимательна к людям. Ведь этот щеголеватый серб представлялся ей венцом преуспеяния, а у него свои горести, своя жизнь и, кажется, совсем неладная…

Она ушла с танкового завода в 1929 году, накануне кризиса в Северной Америке. Тогда мир еще казался прочным и дома моды процветали, в особенности русские. Проработав в ТАО манекенщицей всего две недели, Мария перешла в еще более престижный Русский дом моды «Ирфе», принадлежавший князю Феликсу Юсупову и его жене Ирине. Туда же, в шляпную мастерскую, она перетащила Улю и та стремительно преуспела в шляпном деле, даже получила гран-при на большом конкурсе. Если бы не мировой финансовый кризис, то, может быть, они с Улей так бы и работали в «Ирфе»: их там ценили. Но кризис случился, и на этом переломе она попала в банк господина Жака. А могла бы и не попасть, если бы в 1932 году она стала мисс Франция. Не стала: накануне финального показа у нее разнесло щеку – банальный флюс, и Мария оказалась за бортом. Как часто случай замыкает целые круги жизни или дает им новое дыхание…

…Стоп!

Цепь воспоминаний и размышлений Марии мгновенно прервалась – на дороге, в просвете между двумя дальними откосами, мелькнуло несколько всадников с винтовками за плечами – четкие черные силуэты на фоне белесого неба. Мария остановила машину инстинктивно – увидела силуэты, в ту же секунду что-то толкнуло ее в грудь, и она сбросила газ и притормозила. Дорога уже давно отклонилась от берега моря и теперь петляла между серыми осыпями так, что особенно не разгонишься. Раз ее толкнуло в грудь, значит, впереди опасность – это Мария знала точно, чувство опасности было у нее звериное, не объяснимое ничем, оно просто являлось вдруг, и вся история ее жизни подтверждала, что сомневаться тут незачем и некогда, что надо спасаться, счет пошел на секунды…

До ближайшей серой осыпи, напоминающей грань пирамиды, а значит, и до поворота за нее, оставалось метров двести прямой дороги. Мария прикинула, что этого маловато, и подала машину еще метров на сто пятьдесят назад, с таким расчетом, чтобы наверняка оценить ситуацию, когда всадники выедут на прямой отрезок пути между осыпью и ее машиной. Хорошо, если их пятеро, а если кто-то приотстал и она его не увидела? Конечно, она могла бы прокатиться так, задним ходом, хоть до самой виллы господина Хаджибека, но это ей и в голову не пришло – вперед, только вперед!

Не выключая двигателя, не снимая ноги с тормоза, Мария надела шляпу и стала ждать – теперь она понимала свой маневр с точностью до мгновения. Мария пожалела, что не вооружена, что нет при ней даже завалящего пистолетика…

Три минуты протекли ужасающе медленно… Наконец всадники показались из-за откоса – меньше всего они были похожи на мирных аборигенов. По всему чувствовалось, что это воины, а не пастухи, и кони под ними были один лучше другого. Мария склонилась к рулю, делая вид, что не замечает ничего и никого, – широкие поля Улиной шляпы позволяли ей исполнить это лучшим образом…

Кажется, отставших нет, вроде бы их только пятеро. Ах, какие кони под ними – не идут, а вытанцовывают! Увидев на дороге Марию в автомобиле, всадники радостно загалдели на каком-то не вполне арабском, вроде другом языке – долетавшие фразы не разлеплялись на слова, как карамельки, слипшиеся в кулечке, с которым мама отправляла ее гулять в городской сад в Николаеве. Мария испугалась: значит, она не поймет чего они хотят? Это осложняло ситуацию. Но вот неизвестные подъехали ближе, и Мария вдруг стала понимать каждое их слово.

– Знатная птичка!

– Хозяин хотел себе в гарем как раз такую!

– А может, продадим ее бедуинам?

Тут Мария сообразила, что они говорят на языке туарегов.

– Хозяин посадит ее в фонтан с другими наложницами, и пусть она там отдыхает! Ха-ха-ха!

– Кажется, у нее что-то сломалось в машине?

– Тихо! Не спугни! Сейчас мы ее будем брать! – сказал приблизившийся к машине уже метров на пятнадцать, ловко сидящий в седле статный разбойничек с широкой волосатой грудью, видно, старший в группе.

В тот же миг Мария отпустила педаль тормоза, машина двинулась с места. Мария тут же до упора нажала на клаксон, издавший такой резкий, пронзительный, такой неожиданный звук, что кони шарахнулись в сторону, встали на дыбы, а один даже сбросил седока. Мария надавила на педаль газа, машина взревела и рванулась вперед, еще полторы секунды понадобилось для переключения скорости.

За спиной Марии раздался треск ружейной пальбы, но долей секунды раньше она вписалась в крутой поворот, и серая осыпь надежно защитила ее от пуль. Улину шляпу, конечно же, сорвало с головы, но не унесло на дорогу, а прижало к заднему сиденью, придавило потоком встречного воздуха.

" Вот тебе и тихая Тунизия! – подумала Мария с нервным смешком. – Но, Боже мой, как же я вспомнила туарегский, – мгновенно! Не зря вытянула туарегский билетик из фуражки доктора Франсуа, не зря зубрила этот язык, ой, не зря! А то бы сидеть мне в гареме".

До Бизерты она доехала без приключений. Скоро на вершине срезанной горы показался белый дворец губернатора. До въезда в усадьбу оставалось совсем немного, как ворота широко распахнулись и навстречу выкатился алый кабриолет «Рено» с женщиной за рулем, в алой шляпке с откинутой вуалькой. Машины медленно шли навстречу друг другу, лоб в лоб, никто не хотел уступать. Первой остановилась Мария. Остановилась и громко крикнула:

– Николь? Неужели это ты, Николь?

LXV

– Мари! О, Мари, я не верю своим глазам! – Николь резко остановила алый кабриолет в полуметре от белого кабриолета Марии и выскочила из-за руля.

Поспешив выйти из своей машины, Мария робко шагнула навстречу Николь. Они обнялись и заплакали, нежно оглаживая и целуя друг друга.

Как спасительны женские слезы! Поплакали на груди друг у друга, и ничего не надо объяснять, ни в чем не надо виниться или каяться. Все понятно без слов. Остается лишь уточнить детали: где были? Как жили? Что делали? Последние двенадцать лет…

Но для ответов на эти вопросы еще впереди целый день – облегчающий душу, сладостный и спокойный день, а может быть, и не один, но это уже все другое… Главное состоялось. Того барьера, который вообразила себе Мария и о котором она так долго думала в последнее время, между ней и Николь просто не оказалось. Они встретились так, словно и не расставались на долгие годы, а только вчера, к ночи, как бывало когда-то, разошлись по своим спальням, а сейчас, утром, увиделись. Утро стояло тихое, словно умытое, совсем не жаркое, такое ясное, что отсюда, с холма, были видны и синее море, и темные горы, и светлые петли дорог по всей долине, и черные пятна козьих стад, и белые пятна овечьих отар. В здешних местах, после сезона весенних ветров, перед летним пеклом, всегда выпадает несколько райских деньков, их ждут, им радуются, как передышке перед дальней дорогой по злому зною; сегодняшний день был одним из богоданных – не первым, но и не последним.

– Ты куда-то ехала? – спросила Мария, всхлипывая.

– Какая чепуха! Я все забыла! – рассмеялась Николь, вытирая слезы тыльными сторонами ладоней. – Платочек в сумке, в машине. Бог с ним! Нам все принесут, а авто определят на место. Пошли домой! Я ждала тебя столько лет! Я знала, что ты найдешься! – Николь взяла Марию за руку и повела за собой, как маленькую, вверх по белой известняковой дороге, к светло-зеленым воротам резиденции меж двух белых башен, возле которых стояли часовые – рослые зуавы в голубых шароварах, белых накидках и красных фесках, со старообразными винтовками в руках, коваными прикладами которых они дружно пристукнули о землю, когда губернаторша и ее гостья подошли к ним поближе. Пристукнули прикладами, ловко щелкнули деревянными подошвами веревочных сандалий и вытянулись в струнку; при этом на темных лоснящихся лицах черноглазых солдат было написано крайнее недоумение: обе женщины заплаканы, перепачканы макияжем и при этом сияют от счастья…

С обычным в подобных случаях удивлением и разочарованием Мария обнаружила, что дворцовый сад резиденции генерал-губернатора не так велик и ухожен, как представлялось ей в юности. Например, розовая мраморная крошка на дорожках сада лежит недостаточно ровно, кое-где есть даже маленькие залысины, обнажающие известняковую основу; что фонтаны не такие большие и бьют совсем не так высоко, как ей помнилось; что некоторые пальмы кривоваты и вообще все какое-то маленькое, скособоченное, приплюснутое… На Николь она даже боялась смотреть и пока еще не взглянула ни разу как следует. Единственную перемену, которую она отметила в первую же секунду, как только обнялась с Николь, так это запах ее духов. Раньше губернаторша душилась духами более сладкими, более душными, а новые были и тоньше, и легче, и проще – в самом высоком смысле этого слова. " Знакомый запах? До чертиков знакомый! Ну, конечно, это ведь «Ирфе»! Николь надушена «Ирфе» для темноволосых. Но откуда они у Николь? Духи «Ирфе» не выпускаются уже три года, с тех пор как князь разорился" [26].

– Какие у тебя прелестные духи, Николь! – заметила Мария, как только они вошли в дом и в замкнутом пространстве запах духов стал жестче.

– Да ведь это ваши, русские, духи! Я их обожаю! Я к ним привыкла и не хочу менять! – воскликнула Николь. – Кло-о! Ты где, Клоди-ин? Посмотри, кто к нам приехал!

Из глубины дома, покачиваясь уточкой, выплыла рыжеволосая Клодин, в полутьме она показалась Марии совсем молоденькой. Клодин узнала ее мгновенно.

– Ой, мадемуазель Мари! – всплеснула она пухлыми ладошками. – Я глазам своим не верю!

Мария с порывисто кинулась на шею Клодин, чем привела ту в крайнее замешательство и вновь завоевала ее сердце.

– О, мадемуазель Клодин, какая вы прелесть!

– Мадам, я ма-ма-дам, – пробормотала Клодин с гордостью.

– О, мадам Клодин, как я рада! И кто же ваш избранник?

– Кто-кто? – вмешалась Николь. – Как будто ты не знаешь кто. Вспомни, Мари!

– Доктор Франсуа? О, как я счастлива! – вскрикнула Мария с неподдельным восторгом. Она была хорошей актрисой. Конечно, новость ее обрадовала не так, как она изобразила, но все же обрадовала: слава Богу, все на месте и всё обстоит лучшим образом!

Марию удивило, что от Клодин тоже пахнет «Ирфе», только для рыжих – ее густые огненно-рыжие волосы вились такими же роскошными локонами, как и раньше.

– Девочки, вы что, скупили все русские духи?! – заговорщическим шепотом спросила Мария и сделала круглые глаза.

– Все не все, но еще года на два хватит, – отвечала Николь. – Ты во всем виновата!

– Я?!

– Да, да, ты, миленькая! – ликующе пропела Николь. – Я, старая дура, поверила однажды тому, что было написано в парижской газете и понеслась на авеню Клебер, в отель «Мажестик», где выбирали мисс Францию. В этой газетке я прочла, что – графиня Мари Мерзловская в числе двенадцати девушек вышла в последний тур конкурса красоты. Приезжаю в этот «Мажестик», но там были все, кроме тебя! Там и продавали ваши русские духи «Ирфе» – для темных, для рыжих, для светленьких, было что-то вроде распродажи. Духи мне понравились, и я так разозлилась, что тебя нет, что велела отправить в мой парижский дом по ящику всех трех видов. Так что твой ящик дожидается тебя в Париже. А что случилось с тобой?

– Флюс. Обыкновенный, пошлый флюс! У меня так разнесло щеку, что лицо стало похожим на грушу, только надкушенную с одного бока.

– О-ля-ля! Вот почему ты не стала мисс Франция! Кстати, из двенадцати девушек половина были русские.

– Не половина, а четвертая часть, вместе со мной русских было трое, – сказала Мария. – Но, если бы не ваши судьи, их могло быть больше. Сначала судьи вообще были против участия русских, но вмешалась сама Коко Шанель[27] и настояла на нашем участии на равных с французскими подданными, без всякой дискриминации, и ее поддержал Лелонг и другие французские кутюрье… А где же доктор Франсуа?

– Он в гарнизоне, – подала голос Клодин, – я жду его к обеду.

– Что мы торчим в прихожей? Быстренько приведем себя в порядок и тогда уже поговорим! Кло, покажи Мари ее ванную комнату, спальню и распорядись насчет кофе, – велела Николь.

– Да, мадам, – с полупоклоном согласилась Клодин. Теперь на ее лице не было, как когда-то, такого выражения, будто она прислуживает Николь из одолжения. Сейчас лицо ее выражало степенность и столь неколебимое достоинство, что невольно становилось понятно: перед вами не госпожа и горничная, а две подруги или сестры и одна уступает другой просто в силу доброго характера. – Пойдемте, мадемуазель Мари. Вы примете душ с дороги?

– Пожалуй, мадам Клодин. Я очень рада за вас, мадам Клодин!

– Спасибо, мадемуазель Мари. Не зря мой Франсуа говорит, что вы самый лучший человек на свете. И я так говорю!

– Вы смущаете меня, мадам Клодин. Ах, как у вас хорошо, мадам Клодин! – Мария теперь знала точно – хочешь уважить Клодин, называй ее мадам, и чем чаще, тем лучше. Клодин от этого всякий раз вспыхивала румянцем, и даже ее высокая белая шея краснела пятнами.

Ванная комната, поразившая когда-то воображение Марии, и сейчас понравилась ей своей просторностью, белизной кафельных стен, чистотой и блеском огромных зеркал, но все-таки Мария не преминула отметить, что по углам на полу образовались темные мысочки застарелой грязи, что краны подтекают, а ручка на двери, хотя и шикарная, бронзовая, в виде головы льва, но прикручена косо. " Старею, – подумала Мария, нежась под теплым душем, – просто я старею, вот и вижу вместо хорошего одни недочеты. А в лицо Николь я так и не осмелилась взглянуть… Сейчас, за кофе, придется… А что касается ее фигуры, то вроде бы она прежняя, может, чуть подсохла. Другие полнеют, а Николь подсохла, так бывает".

Николь и Мария сели за кофе в библиотеке. Наверное, эта большая комната, разгороженная книжными стеллажами на закоулки и глубоко затененная высокими кустами из сада, была выбрана хозяйкой дома инстинктивно – не меньше Марии она опасалась, что та рассмотрит ее как следует и сделает свои печальные выводы: двенадцать лет – все-таки не шутка… Николь и села спиной к окну, так что лицо ее оставалось в тени, только руки попадали в полосу света, но руки ее так хорошо ухожены, что судить по ним о возрасте хозяйки пока невозможно.

– Боже, как я люблю запах книг! – сказала Мария. – Сейчас, в твоей библиотеке, мне показалось, что я у себя дома, в России, в Николаеве.

– Запах книг я тоже люблю, – подхватила Николь. – Но разница между нами в том, что я их только обнюхиваю, а ты еще и читаешь!.. А у меня тот же повар. Ты помнишь Александера?

Мария утвердительно кивнула.

– Так вот, сегодня на обед я заказала ему баранину по-бордосски. Помнишь, как в самый первый раз?

– Еще бы мне не помнить!

– К обеду приедут и муж, и Франсуа. Представляешь, моя Клодин так и женила на себе бедного Франсуа. И не без твоей помощи, кстати!

– Моей? – Мария удивленно подняла тонкие, по моде выщипанные брови.

– Конечно. Это ведь ты научила ее делать высокую прическу, и все увидели, какая красивая, какая лилейная у нее шея. Я сколько раз перехватывала взгляды Франсуа, он с тех пор так и пялился на эту курицу, а то в упор не видел. Ты, милочка, ты во всем виновата!

– Что ж, это приятно, – усмехнулась Мария. – Я вижу, вы живете так же замечательно, как и прежде.

– Да, да, да! За-ме-ча-атель-но-о! – вдруг передразнила гостью Николь, и слезы закипели в уголках ее глаз, почти черных на затененном лице. – Ничего замечательного, ровным счетом! Опять я торчу в этой дыре!

А Париж только обещают, обещают и обещают…

– А что маршал Петен? – спросила Мария, прерывая неловкую паузу.

– Вот он-то все и тормозит. Мой давным-давно был бы уже министром. А маршал все твердит: не время, ты мне нужен в провинции, это гораздо важнее! Вот мы и торчим в провинции! А жизнь – ку-ку… прости-прощай, жизнь!

– Военным министром? – спросила Мария, чтобы сбить накал эмоций у хозяйки дома.

– Ну а каким же еще?! В военном министерстве его все уважают, там полно его однокашников, тем более что за годы сидений то здесь, то в Алжире, то в Марокко он заслужил Париж – это все понимают…

Николь еще говорила что-то, но Мария уже не слушала ее, а быстро соображала, как продать пушки с линкора. Может быть, и нет смысла обращаться к самому Петену?.. Большие люди только обозначают задачи, а решают-то их совсем другие, решает так называемое среднее звено. И через мужа Николь это самое среднее звено может оказаться вполне доступным…

Приехавшие к обеду генерал-губернатор и доктор Франсуа, кстати сказать, уже в чине полковника военно-медицинской службы, искренне обрадовались при виде Мари. И тот и другой даже обняли ее по-отечески и поцеловали в щеку.

Теперь в просторной и светлой столовой Мария наконец была вынуждена взглянуть в лицо Николь…Что ж, конечно, время безжалостно, но Николь почти не изменилась. Мария была рада, что это так, а не иначе, и на нее вдруг нашло ребячливое, дурашливое настроение. Она чмокнула Николь в висок и шепнула ей на ухо: " Ты молодец, ты отлично выглядишь! "

Николь тут же разулыбалась, тут же забыла, что она " торчит в провинции", что муж еще не министр, и стала такой веселой, такой доброжелательной, какой ни муж, ни Франсуа, ни Клодин уже давно ее не видели; тут следует заметить, что мадам Клодин была приглашена к столу на равных, ее новое положение не оставляло для Николь никакого выбора.

– О, доктор Франсуа, вы уже полковник, поздравляю! – Мария заметила серебряные нашивки на новеньком темно-сером мундире доктора.

– Да, это шалости хозяина нашего дома, – глухо отвечал доктор, и его обширная лысина и короткая шея стали багровыми. – Если бы…

– Тебе давно пора быть генералом, – добродушно прервал приятеля губернатор, – все кокетничаешь!

– Пора, пора! – подхватила Клодин. – Я уже прикидывала на него генеральский мундир, он ему чудо как к лицу!

– Ну что ты говоришь, Кло! – Франсуа так смутился, что его багровая лысина даже покрылась бисеринками пота. Он бросил в сердцах на стол салфетку и хотел выйти из-за стола, но Николь усадила его на место.

– Не волнуйся, Франсуа, – добродушно сказал хозяин дома. – Здесь, в Тунизии, у меня нет для тебя генеральской должности. Вот если переедем в Париж, тогда я обещаю Клодин устроить это в две недели!

– Угу, так нас и ждали в Париже! Одни разговоры! – ожесточенно буркнула Николь.

Муж взглянул на нее внимательно и промолчал. Наступила неловкая пауза.

– Так давайте же есть баранину по-бордосски! – призвала Мария. – Какая прелесть на вид! Какая румяная корочка! А запах…

Гнетущую паузу как рукой сняло, все с облегчением застучали ножами и вилками.

Баранина была нежная-нежная, душистая-душистая, баранина была приготовлена на славу! Наслаждаясь жареным мясом, Мария невольно думала о том, как была права ее мать, Анна Карповна, когда говорила: " В каждом дому по кому". И еще она говорила: " У каждого свои заботы: у кого суп пустой, у кого жемчуг мелкий".

– Если разрешите, я произнесу тост, – взяв в руку бокал с тяжело играющим в нем рубиновым вином, начала Мария. – Я хочу сказать, что все эти годы помнила о каждом из вас и эта память поддерживала меня в пути. А сегодня доктор Франсуа, можно сказать, спас мне жизнь… Давайте выпьем за вашу дружную семью! – Мария приподняла бокал над головой. – Унас, у русских, принято чокаться. – И она легонько ударила своим бокалом о бокал в руке Николь. А потом все стали чокаться и с Марией, и между собой – бокалы весело звенели, и это всем нравилось.

– Как же это я умудрился спасти вашу жизнь, да еще прямо сегодня? – заинтригованно спросил доктор Франсуа.

– Помните, вы учили меня туарегскому языку? Он достался мне по жребию, из вашей фуражки, помните?

Доктор Франсуа кивнул своей большой лысой головой в серебряном венчике жидких седых волос, окружавших лысину язычками, наподобие венка триумфатора.

– Так вот, сегодня, когда я ехала к вам, на меня напали туареги и хотели взять в плен. Мне удалось вырваться из их кольца только потому, что я поняла, о чем они говорят между собой.

– Графиня, вы шутите? – недоверчиво спросил губернатор.

– Нисколько. Они даже выпустили в меня пять пуль. Если поискать хорошенько в той осыпи, за которую я успела скрыться, то, думаю, их можно найти.

– Что? – Губернатор положил на тарелку нож и вилку. – Почему не доложили немедленно? Простите, почему вы не оповестили об этом сразу, как только приехали?

– Ну, во-первых, потому, что нам с Николь было не до такой чепухи, как разбойники. А во-вторых, зачем же мне было пугать женщин? Вот вы приехали, я и говорю!

– Мадемуазель Мари, – губернатор решительно поднялся, – пройдемте ко мне в кабинет. Вы все подробно изложите, и я сделаю распоряжения по телефону.

– А обед? – подала взволнованный голос Клодин. – Он же стынет!

– Ничего! – оборвала ее Николь. – Разогреешь.

– Ну, это уже другой вкус и питательность, – тупо глядя перед собой, настаивала Клодин. – Франсуа, но ты все же поешь, пока горячее, у тебя ведь желудок…

Доктор Франсуа взглянул на нее так, что Клодин надолго лишилась дара речи.

– Совсем обнаглели! Они что, не знают, что мой муж вернулся в Тунизию?! При нас такого не было и не будет. Кто эти туареги, Франсуа?

– Разновидность берберов, мадам Николь, – отвечал Франсуа нехотя. – Довольно неспокойное племя, весьма воинственное.

– Черт возьми! Мы им покажем воинственность! – распалилась Николь. – Мне что, теперь ездить с охраной?! С оружием – это уж точно!

А тем временем у себя у в кабинете генерал-губернатор внимательно выслушал Мари и распорядился по телефону немедленно поймать разбойников.

– Поднять по тревоге весь гарнизон Туниса и весь гарнизон Бизерты! Объявить тревогу в портах! Делайте все демонстративно, побольше шума. Используйте аэроплан, летчик засечет их очень скоро. Брать живыми. Да, можете задействовать армейские автомобили. Жду доклада через три часа. – Генерал положил трубку, не попрощавшись со своим собеседником.

– Какая у вас удивительная память! – похвалила губернатора Мария. – Вы повторили мой рассказ слово в слово.

– Нормально. Я ведь профессионал. – Генерал польщенно улыбнулся, и Мари отметила, что он еще совсем не старый мужчина и его серые глаза полны живого блеска. – Удивительно, как запомнили их вы? – продолжал губернатор. – Притом в таких подробностях. И всех пятерых! Вы прирожденная разведчица! И какое хладнокровие!

– А что мне оставалось делать? У меня не было при себе даже плохонького пистолетика. Я не могла организовать этим шалунам встречу погорячей, – игриво пролепетала Мария, отмечая про себя, что губернатор смотрит на нее уже совсем другими – «мужскими» – глазами и, видимо, совсем по-иному оценивает ее теперь. Это не понравились Марии: слишком часто она ловила на себе подобные взгляды мужчин, слишком дорога была ей Николь и вообще…

Губернатор выдвинул ящик письменного стола, вынул из него и положил на зеленое сукно перед Марией револьвер.

– Дарю.

– Не откажусь. Вы предпочитаете револьверы? – Мария взяла в руки оружие, привычно откинула барабан – револьвер был не заряжен. – Пусто?

– Да. Но патронов я дам вам столько, что хватит на целую битву под Аустерлицем[28].

– Меня бы больше устроило – на битву под Бородиным[29] или под Ватерлоо[30], – дерзко отвечала Мария с такой обворожительной улыбкой, что генерал не нашелся, что ответить.

С тем они и вернулись в столовую, а револьвер остался лежать на столе в кабинете.

Клодин настояла на том, чтобы баранину разогрели наилучшим образом. И, когда генерал и Мария входили в столовую, слуга как раз вносил поднос, а рядом шагал старенький повар Александер в высоком белом колпаке, накрахмаленном так, что, казалось, возьми его в руки – и колпак переломится. Мария обратила внимание, что острый нос старого повара крутился и вынюхивал воздух перед собой точь-в-точь как и прежде. Постояв минуту у стола, повар испросил у Николь глазами разрешения удалиться.

– Да, Александер, – громко сказала Николь, – графине нравится баранина по-бордосски! Ты свободен. Займись сырами.

Старенький Александер попятился от стола и исчез в проеме двери.

От туарегов разговор за столом перешел к Марии, к тому, как она жила. Что делала прошедшие двенадцать лет? Чем занимается сейчас, и что занесло ее в Тунизию?

Мария рассказывала о своей жизни скупо, но искренне, без излишней драматизации событий. По тону и простоте ее рассказа даже Клодин было понятно, что перед ними человек, хлебнувший всякого разного, человек очень непростой и крепко стоящий на земле.

– Вы работали у банкира Жака?! – изумился губернатор, когда речь зашла об этом периоде в жизни Мари.

– Да, я работала с господином Жаком. Он был косвенно знаком с моим крестным отцом адмиралом Герасимовым и очень помог мне. Поставил на ноги.

– А что вы делали в его огромном банке? – спросил генерал-губернатор.

– Разное. За полтора года я прошла путь от младшего клерка до начальника управления всеми региональными отделениями банка.

– О-ля-ля! – воскликнула Николь. – Какая ты молодчина! О-ля-ля!

– Да, это очень крупная должность, – озадаченно сказал губернатор. – По нашим военным меркам – генеральская!