ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 5 страница

– Потерпи немного, – отмахнулся от него, как от мухи, главарь. – В гостинице плов будешь кушать, чай пить. Иди! – здоровяк в халате, как котенка, сгреб пленника за шиворот и потащил наружу.

Его проволокли через двор и подвели к странному строению. Стены из саманного кирпича, хилая крыша, покрытая вязанками травы, висящая на одной петле хилая дверца.

– Что это? – вскричал пленник. – Куда вы меня ведете?

– Уже привели, дорогой, – ласково отвечал конвоир, пинком ноги загоняя его вовнутрь. – Принимайте гостя, – сказал он двоим звероватого вида субъектам и удалился.

С трудом удержавшись на ногах, пленник остановился посреди помещения, с любопытством оглядываясь по сторонам. Два потертых коврика на земляном полу, деревянная лестница у стены. Круглое отверстие в полу с открытой металлической крышкой. Устойчивый запах анаши. Все.

Один из охранников достал ключ и отпер внутреннюю решетчатую крышку, второй поднес лестницу и опустил ее вниз.

– Залезай давай, – приказал он, хихикая.

– Не надо! – заорал пленник. – Я темноты боюсь!

– Не бойся, – засмеялся другой. – Темнота – друг молодежи... – и подтолкнул упирающегося пленника в сторону ямы.

– Я кричать буду! – заявил он, начиная спуск в темень и смрад.

– Кричи на здоровье – захихикали тюремщики.

Его голова исчезла, а потом опять появилась на поверхности.

– А можно, я буду петь?

– Пой, а мы слушать будем. Хорошо петь будешь, ночью наверх поднимем, покушать дадим, любить тебя будем.

Он спустился вниз, лестницу вытянули наверх, решетчатую крышку опустили и заперли на замок. Внутри ямы стояла жуткая вонь, под ногами шуршала сухая трава. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и попытался осмотреться по сторонам. Провел рукой по гладкой прохладной стене. Вот он, оказывается, какой, зиндан, визитная карточка Востока, тюрьма, из которой не сбежать.

Зашуршала трава, к пленнику из темноты вышел здоровенный лысый бородач в рваном халате.

– Грязный кяфир, – прошипел он, протягивая скрюченные пальцы к его горлу. – Убью!

Смрадный воздух восточной тюрьмы непонятно почему благотворно повлиял на московского журналиста. Он не стал визжать и звать на помощь, вместо этого сделал шажок навстречу нападающему и закатал ему кулаком в лоб. Поддел с левой в печень и добавил правой в челюсть. Глаза бородача закатились, затем сошлись на конус к переносице, и он грузно осел на пол.

– Вы хотели песен, – тихонько, себе под нос произнес пленник, – их есть у меня... – встав так, чтобы его освещала полоска света из отверстия под потолком, он прокашлялся и манерным голосом провинциального конферансье произнес: «Дорогие друзья! Позвольте открыть наш концерт в пользу арестованных и их семейств этой лирической песней... » Задрал голову и заорал как кастрируемый ишак.

Закончил петь, замер, наклонив голову в ожидании бури оваций.

– Молодец, еще давай! – восторженно проорали сверху охранники. Они только что выкурили еще одну папиросу с травкой на двоих, а потому жизнь казалась им необычайно прекрасной.

– Для вышестоящих товарищей исполняется! – он набрал полную грудь воздуха и затянул:

Веселей, ребята!

Выпало нам

Строить путь железный, а короче – БАМ!

Сидящий на полу бородач, убрал руки от головы и хриплым голосом произнес:

– Ты очень плохо поешь!

– А ты еще не видел, как я танцую, – ответил самодеятельный исполнитель, сам себе аплодируя.

– Не надо БАМ, «Учкудук» давай! – донеслось сверху.

– Запросто, – не стал спорить певец и заорал так, что задрожали стены зиндана:

– Учкуду‑ у‑ у‑ ук, три колодца!

– Дальше я слов не знаю, – честно сознался он и предложил. – Давайте лучше эту:

– Белый аист летит, над белесым Полесьем летит...

Представьте себе тихий весенний вечер в Средней Азии. Небольшой кишлак у подножья древних гор, освещаемый заходящим за эти самые горы солнышком, несколько десятков глинобитных домиков за дувалами, арычок с мутной водицей вдоль пыльной дороги и... жуткий рев, перекрывающий вой собак во дворах:

Молодость моя, Белоруссия!

Песни партизан, сосны да туман.

Песни партизан, алая заря,

Молодость моя, Белоруссия‑ я‑ я!!!

Такие вот байки из склепа, извините, песни из зиндана. Сюрреализм с дурдомом в одном флаконе.

– Хватит! – донеслось через некоторое время сверху. – Замолчи!

– Последняя песня, – взмолился уже изрядно охрипший, но не растерявший творческого запала исполнитель. – Про всех нас. Называется «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Клянусь, вам понравится.

– Сейчас гранату брошу, – пригрозили сверху и захлопнули внешнюю металлическую крышку. Щелкнул запираемый замок, стало совсем темно.

– Концерт закончен, – просипел он, собрал наощупь кучку травы и сел, вслушиваясь в темноту. Рядом с ним угрожающе проворчал что‑ то бородач и замолк. Где‑ то в углу кто‑ то приглушенно рассмеялся и зашуршал травой. Он достал из одного носка заныканную там пачку сигарет, из другого зажигалку. Закурил и стал ждать непонятно чего.

Стало прохладно, он встал на ноги и, помахав руками и несколько раз присев, начал остервенело чесаться: трава на полу просто‑ таки кишела какими‑ то мелкими, но очень кусачими насекомыми.

– Только этого не хватало, – хрипло выматерившись, он опять сел и достал сигарету.

– Эй, русский, – бородач придвинулся поближе, – дай курить.

– А ты что дашь? – деловито поинтересовался тот.

– Одеяло на ночь, а ты мне десять сигарет.

– Столько у меня нет, – схитрил он. – Одну сигарету.

– Пять.

– Две, учти, больше не дам.

– Три сигареты.

– Ладно.

– Хоп, договорились.

Накинув на себя грязную вонючую тряпку, которая здесь, в зиндане, сошла за одеяло, он затих и даже стал посапывать. Услышав приближающийся шорох, не меняя позы, резко выбросил на звук кулак. Попал.

– Исчезни во мраке, душман, – тихо сказал он. – В другой раз просто голову оторву.

Обиженно бурча что‑ то себе под нос, бородач отполз подальше. Наступила тишина.

Люк в яму открылся неожиданно даже для него, вот уже который час ожидавшего нечто подобное. Луч фонарика упал ему на лицо, он заморгал, отворачиваясь.

– Ты как, Шаляпин? – тихонько донеслось сверху.

– Блохи заели, – вполголоса пожаловался он, поднимаясь на ноги. – Фонарь давай.

Луч фонаря пробежался по углам. Оказывается, кроме него здесь было еще двое: отвернувшийся к стене, прикидывающийся крепко спящим давешний бородач и молодой парень в отдалении.

– Подойди. – Тот встал на ноги, неуверенно ступая, приблизился и остановился, так, что его можно было разглядеть. Высокий, светловолосый и светлоглазый, чертами лица больше похожий на скандинава, чем на таджика. Он, точно он, паролей и отзывов не понадобилось.

– Ты так похож на брата, Равшон... – голос у говорящего вдруг дрогнул.

– Кто вы? – спросил парень, моргая от бьющего в глаза света.

– Потом поговорим, – появившийся в яме очень высокий боец в песочного цвета камуфляже слегка подтолкнул его к лестнице.

– А я? – бородач, о котором все забыли, вдруг вскочил на ноги и ломанулся на выход.

– А ты назначаешься старшим камеры, – боец уронил несостоявшегося беглеца на землю и пресек попытку закричать резким ударом. Быстренько спеленал его и заткнул рот обрывком тряпки, служившей ранее одеялом. – Ходу, ребята, у них через час десять смена караула.

Трое выбрались наружу и заспешили прочь. По мере движения к ним присоединялись еще трое, появившихся внезапно, как будто возникших из темноты, потом еще один и еще трое. В дикой спешке собранная Центром с бору по сосенке группа спецназа под командованием подполковника Новикова, позывной Сова, плюс двое из зиндана, начала подъем в горы. До выхода на площадку, откуда их должен был забрать вертолет, предстояло топать около пяти километров. Равшон Саибназаров сам идти не мог, его уложили на носилки.

– Рысью! – скомандовал командир, и они двинулись гуськом, один за другим, с носилками в середине колонны, которые бодро тащили два здоровяка, Лось и Рыжий.

В вертушке, следующей в Душанбе, двое недавних узников сидели рядом, время от времени, яростно почесываясь, остальные восемь бойцов, понятно почему, старались держаться от них подальше.

– Что грустишь, Равшон? – поинтересовался лжежурналист у недавнего сокамерника. Парень, действительно, выглядел хреновато. – Может, болит где? Скажи, у нас тут свой врач есть, – указал на высокого бойца, который спускался за ними в яму.

Действительно, майор Бацунин, позывной Доктор, до того как прийти в спецназ, с успехом обучался в военно‑ медицинской академии в Ленинграде.

– Здесь болит, – паренек ткнул пальцем себе в грудь. – Понимаешь, я задание провалил, до сих пор не возьму в толк, как они поняли... – три дня назад он приехал в этот кишлак, где был принят с почетом, как полномочный представитель самого Бободжона Умарова, одного из лидеров борющегося против имперского диктата Таджикистана. Местный царек Мухаммадназар Гадобоев почтительно ловил каждое сказанное ему слово, остальная шушера рангом помельче просто стелилась перед молодым, но уже очень высоко взлетевшим «помири» (памирцем). Он провел совещание с главарем и его приближенными, отужинал, после чего был препровожден в лучшие покои для отдыха. А утром его неожиданно схватили, зверски избили и бросили в яму, где он провел два дня и две ночи в ожидании неминуемой смерти.

– Никто ничего не понял, Равшон... – тот приобнял его за плечи. – Тебя просто сдали.

– Как сдали? Кто сдал?

– А кто был твоей связью в Душанбе? – достал пачку сигарет и протянул ему. Равшон прикурил и, жадно затягиваясь, за несколько секунд выкурил ее до фильтра. Парень, оказывается, все это время мучался без курева, а попросить не позволяло воспитание...

– Джума? – от удивления у него полезли на лоб глаза.

– А кто еще? – совместная операция Главного разведывательного управления и КГБ по внедрению в ряды сепаратистов Равшона, якобы вернувшегося в Таджикистан из США, была спланирована в Москве. Кто он такой на самом деле, в Душанбе знал только один человек, подполковник местного КГБ, Джума Бобоев, сын члена ЦК республиканской компартии.

– Они захватили Джуму? Он жив? – спросил бедный, наивный мальчик.

– Живее всех живых, позавчера получил повышение, теперь он начальник отдела.

– Значит...

– Значит, – подтвердил собеседник, протягивая ему следующую сигарету. Парню просто повезло, причем дважды. Первый раз, когда забил тревогу приглядывающий за Джумой человечек, второй – когда Москва, хоть и со скрипом, но дала добро на его спасение. – Успокойся, теперь у тебя все будет хорошо.

– А вы, правда, знали моего брата?

– Мы вместе служили в Афгане, – и добавил после паузы: – Алишер был отличным мужиком.

Новиков со своим замом Бацуниным передвинулись поближе к бывшим узникам, оставаясь, тем не менее, на некотором удалении от них.

– Ты как, друг? – поинтересовался Новиков. Паренек молча кивнул в ответ. Понимая его состояние, Сова в душу лезть не стал и, повернувшись ко второму, восторженно прокричал: – Орал ты, Влад, как потерпевший, так, что за десять верст слышно было.

– Я – такой... – потупился смущенный заслуженной похвалой исполнитель.

– Не хуже, чем Котов, – добавил Бацунин.

– Тот, который...

– Он самый, – именно Бацунин при планировании операции предложил исполнить несколько песен из ямы, чтобы точнее навести группу на зиндан с Саибназаровым, вспомнив, как это неплохо получилось у одного оперативника из ГРУ в Юго‑ Восточной Азии. Правда, тот горланил в джунглях и исполнял только одну песню. – Такой же певец из погорелого театра. Надо будет тебя с ним при случае познакомить. Вместе споете.

– Только не это! – в непритворном ужасе воскликнул Новиков.

Вертолет завис над бетонкой военного аэродрома Душанбе. Вылет в Москву предстоял через час с копейками, еще можно было попытаться раздобыть где‑ нибудь водки...

Через три месяца после этого Юрий Новиков, позывной Сова, уедет в Южную Америку обучать диверсионному делу повстанцев и огребет там кучу приключений.

В девяносто первом году Лось и Рыжий погибнут в Африке, а Бацунин лишится левой руки.

В девяносто пятом году тюремного барда Владислава познакомят с его коллегой по певческому цеху Котовым, они выпьют и даже разок споют вдвоем под дружный свист и улюлюканье присутствующих. «Чая вдвоем» из них, увы, не получилось.

В две тысячи четвертом году состоится очередное совместное заседание силовых структур стран СНГ по вопросам борьбы с международным терроризмом и незаконным оборотом наркотиков. Все пять часов, пока оно будет длиться, представляющий Республику Таджикистан генерал‑ лейтенант Бобоев просидит на жопе очень ровно, опустив глазки вниз, чтобы даже ненароком не столкнуться взглядом с подполковником ФСБ Саибназаровым из российской делегации.

А в две тысячи шестом году отдел под руководством теперь уже полковника ФСБ Саибназарова не только предотвратит крупную поставку афганского героина в Россию, но и вскроет весь маршрут прохождения дури, или почти весь, и выявит некоторых должностных лиц, причастных к этому. В результате проведенной работы полковник Р. А. Саибназаров будет награжден почетной грамотой директора ФСБ, а генерал‑ лейтенант Бобоев, принимавший самое активное участие в крышевании наркотрафика, решением военного трибунала будет приговорен к высшей мере наказания. Верховный суд Республики Таджикистан оставит приговор без изменения.

Владислав после того случая с песнями станет с поражающей регулярностью получать по физиономии практически на каждой проводимой им операции.

Но никто из них тогда ни о чем таком еще не догадывался...