Ю.Н. Чумаков. «ЗИМНИЙ ВЕЧЕР» А.С. ПУШКИНА

Ю. Н. Чумаков

«ЗИМНИЙ ВЕЧЕР» А. С. ПУШКИНА

Обладающее всенародной известностью, это стихотворение представляет собой крупный шаг в стремительной эволюции пушкинского стиля. Еще В. Г. Белинский писал о «Женихе», «Утопленнике», «Бесах» и «Зимнем вечере» - «пьесах, образующих собою отдельный мир русско-народной поэзии в художественной форме» (1)*. В наше время исследователи обращаются к «Зимнему вечеру» довольно часто. О нем писали А. Л. Слонимский, Б. П. Городецкий, Вс. А. Рождественский, С. М. Бонди, Д. Д. Благой, Б. В. Томашевский (2)*.

Гениальные стихотворения живут в «большом времени», и их содержание развертывается постепенно. Вот и о «Зимнем вечере» еще долго не будет «все сказано». Хрестоматийность стихотворения не мешает исследователям толковать его по-разному. С. М. Бонди пишет, что «Зимний вечер» - «одно из самых грустных стихотворений Пушкина», что в нем звучит «настроение томительной тоски» (3)*. Приблизительно так понимал стихотворение и Б. В. Томашевский. По Вс. Рождественскому, который наиболее последовательно выражает иное мнение, главная мысль «Зимнего вечера» такова: «Пусть воет вьюга, нагоняет зимнюю тоску - поддадимся ей и дружеской беседой поддержим свою бодрость» (4)*. Оба истолкования предназначены для школы, где обычно предпочитают единственную, «правильную» трактовку.

Предлагаемое описание «Зимнего вечера» не ставит, однако, своей задачей утвердить одно и отбросить другие толкования. Автор вслед за многими литературоведами исходит из убеждения, что лирическое содержание неопределенно, что лирическое «я» допускает широкий диапазон возможных толкований в соответствии с разнообразием читательских индивидуальностей. Исследователь тоже не может отрешиться от своей индивидуальности, но ему следует, по крайней мере, разграничить в своем сознании читательский и научный подходы.

Основания многозначности «Зимнего вечера» разнообразны. Стихотворение наследует стилистические традиции классицизма и романтизма, синтезируя их. От классицизма - четкость и ясность образов, допускающих вместе с тем широкую эмоциональную подстановку и расхождение в оценках. От романтизма - многоплановая семантика образов, оживление обертонов словесных значений, «музыкальность». Сверх того - характерная для Пушкина прикрепленность к жизненной конкретности и вещественности, «пластичность». В результате степень лирической обобщенности стихотворения достаточно высока, и оно дает возможность для различных истолкований, несмотря на доступность и обозримость содержания.

Задача настоящего описания - подойти к проблеме смыслообразования в «Зимнем вечере» по «высоким» уровням структуры: композиции и пространственности. Цель - выделить структурные элементы, определяющие развертывание смысла в различных направлениях. Предпосылка -структурные конфигурации и построение смысла находятся в отношениях гомоморфности, то есть соотносимы по сходству принципов своей организации.

Пушкинские композиции на редкость гармоничны, стройны и свободны. «Зимний вечер» здесь не является исключением. Стихотворение безукоризненно построено из четырех хореических восьмистиший:

(1) Буря мглою небо кроет,

(2) Вихри снежные крутя;

(3) То, как зверь, она завоет,

(4) То заплачет, как дитя,

(5) То по кровле обветшалой

(6) Вдруг соломой зашумит,

(7) То, как путник запоздалый,

(8) К нам в окошко застучит.

(9) Наша ветхая лачужка

(10) И печальна, и темна.

(11) Что же ты, моя старушка,

(12) Приумолкла у окна?

(13) Или бури завываньем

(14) Ты, мой друг, утомлена,

(15) Или дремлешь под жужжаньем

(16) Своего веретена?

(17) Выпьем, добрая подружка

(18) Бедной юности моей,

(19) Выпьем с горя; где же кружка?

(20) Сердцу будет веселей.

(21) Спой мне песню, как синица

(22) Тихо за морем жила;

(23) Спой мне песню, как девица

(24) За водой поутру шла.

(25) Буря мглою небо кроет,

(26) Вихри снежные крутя;

(27) То, как зверь, она завоет,

(28) То заплачет, как дитя

(29) Выпьем, добрая подружка

(30) Бедной юности моей,

(31) Выпьем с горя; где же кружка?

(32) Сердцу будет веселей.

(II, 387)

Тематически оно делится на три части, что довольно типично для лирических произведений. Строфическая композиция полностью поддерживает тематическую: первая строфа - буря, вторая и третья - лачужка, четвертая - буря и лачужка. Видна строгая логика тематического развертывания. Мотивы сначала последовательно развиваются в трех строфах, а затем сталкиваются в четвертой, концентрируя тему повторами и замыкая композиционный свод.

Развитие мотивов внутри строф происходит путем их постепенной детализации. Особенно показательна первая строфа. Основной образ бури раскладывается на дополнительные (5)*. Это обычный для Пушкина прием, который может быть «прямым», как здесь, или «обратным», когда отдельные подробности затем объединяются в нечто общее (6)*. Можно заметить у Пушкина характерное комбинирование «расчленений» и «собираний» на разных уровнях: внутри строф происходит «расчленение», а сами строфы «собираются». В «Зимнем вечере» развертывание темы как раз таково.

Однако описанное композиционное членение не является единственным и абсолютным. Приближение к композиционным частностям обнаруживает иные связи, благодаря которым границы частей могут быть изменены. «Буря» лишь на первый взгляд отделена от «лачужки».

На самом деле оба мотива взаимно проникают друг в друга. Мотив лачужки присутствует и в первой строфе, мотив бури захватывает вторую, и обе строфы объединяются вместе настроением печали и мрака. Соответственно тяготеют друг к другу третья и четвертая строфы. Они опоясаны повтором полустрофы «Выпьем, добрая подружка», и мотив бури с его настроением слегка заглушается в этом кольце. Можно думать, что во второй половине стихотворения мрачная тональность сменяется более оживленной. В этом случае «Зимний вечер» композиционно делится на две равные части, внутри которых объединены строфы, отграниченные друг от друга.

Наконец, возможен третий способ композиционного членения, где компонентами являются лирическое описание бури и лачужки и диалог в монологической форме - обращение к няне. Здесь членение уже на четыре части, оно не совпадает со строфическим, и компоненты дважды чередуются, сначала неравномерно, а затем уравниваясь. Диалог преобладает, голос человека соперничает с воем бури.

Три способа композиционного членения «Зимнего вечера» сводятся в следующую схему (начало и конец композиционного отрезка обозначен номерами стихов):

Здесь хорошо видно, как меняется состав и расположение частей: большой отрезок (I, 2) делается составными частями двух других (II, 1 и 2), по-разному выглядят (I, 1 и 2) и (III, 1 и 2), (I, 3) распадается на (III, 3 и 4) и т. д.

При взаимоналожении вариантов композиция «Зимнего вечера» теряет жесткую, незыблемо-прямолинейную расчлененность, приобретая условный, множественный, органический характер. Прямое и возвратное движение смысла по всему стихотворению делается непринужденным и естественным, логический строй скрадывается. Разделение сплачивает и оформляет художественное единство, простота стихотворения оказывается сложно организованной.

Подобное построение позволяет легко установить механизм межстрофических отношений. Строфы «Зимнего вечера» выглядят внутренне монолитными, сложенными из полустроф, как из блоков. В то же время благодаря скользящему, переменному разрезу, который немедленно «заживает», строфы незамкнуты, свободно возникают одна из другой, отталкивают и притягивают друг друга. При этом ничего переставить нельзя: все стоит на своем месте. Кажется, например, что полустрофа «Спой мне песню, как синица» (21-24) также способна быть концовкой - заканчивает же она строфу! Однако это невозможно: укороченная дистанция между повторяющимися отрезками нарушает соразмерность, обращение к няне стушевывается, полустрофа вдруг делается мелкой для концовки. Стихотворение «не заканчивается». Зато при истинной концовке одна только пара рифм «подружка - кружка» образует композиционный пояс для двух последних строф, подхватывая к тому же звуковым соответствием мотив лачужки.

Композиционная множественность «Зимнего вечера», в которой совмещаются указанные варианты членения (далеко, впрочем, не исчерпанные), организует широкие смысловые потенции стихотворения. Становятся понятными истоки интерпретации Вс. Рождественского: это варианты II и III, где тоске, мраку и вою бури словно противостоят человеческое упорство, готовность выстоять, стряхнув с себя оцепенение и чувство затерянности. Однако можно понять и основы интерпретации С. М. Бонди. Атмосфера предельной безысходности более зависит от варианта 1 (основного), но только в том случае, если осложненной анафоре «Выпьем» - «Выпьем с горя», несущей яркую композиционную функцию, заведомо придать безрадостный, безнадежный смысл, если не принимать всерьез, что все-таки «Сердцу будет веселей». В то же время нельзя упустить из виду, что интерпретацию С. М. Бонди в высшей степени поддерживает композиционная роль эпитетов «ветхая» и «бедная»: «ветхая лачужка» и дважды «бедная юность». Мотив материальной и духовной обездоленности поэта настойчиво звучит в «Зимнем вечере».

Смысловые доминанты стихотворения существенно уточняются при обращении к его пространственной организации. Мотивы бури и лачужки можно рассматривать на отвлеченном уровне, вне их предметного наполнения. Тогда для анализа откроется единый и одновременно дифференцированный образ пространства, лежащий в основании композиции и всеобразности «Зимнего вечера».

Пространство существует в двух ипостасях: холодное, огромное, воющее - оно воспринимается на слух, - и крохотное, закрытое, едва отграниченное от того, страшного и наседающего. Основа содержательности стихотворения в этом аспекте - вечная борьба человека с пространством, за пространство. Человек мучим жаждой неосвоенного пространства (Пушкин прекрасно показал это в концовке «Осени»), но порой он вынужден защищаться от пространства враждебного или взбунтовавшегося. В «Зимнем вечере» тесное, замкнутое пространство спасает лирических персонажей от обширного, разомкнутого. Схематически образ пространства можно представить в виде плоскости или объема с неопределенно большими очертаниями (пространство - ящик без стенок) и точкой в центре. В центре потому, что эта точка - точка зрения: пространство ощущается изнутри. Подобная схема пространства - отношение замкнутости и разомкнутости - весьма часто встречается в лирике Пушкина, нагружаясь самой широкой семантикой (7)*. Семантическая свобода - общее свойство структурных факторов, например, отношения ритма и синтаксиса в стихе.

Точка зрения изнутри естественно мотивируется в «Зимнем вечере» противостоянием героя всему, что угрожает, томит, готово ворваться в комнату, в сознание. Буря несет голоса стихий угрожающих, жалующихся, пугающих, просящих, и все они, без исключения, опасны, ибо исходят из враждебного и неведомого мира. Разомкнутое пространство активно и агрессивно (векторно). Ему надо сопротивляться.

Лачужка и лирический герой пока выдерживают натиск бури и тоски. Герой не один, и ему можно помочь. Духовной поддержкой будут песни, которые он просит спеть. Вместе с их названиями и характеристикой, как выдвинутое из ящика, появляется новое пространство. В этих старинных народных песнях оно доброе и веселое. В одном случае, сказочно-обширное, далекое («за морем»), в другом - это дорога, утро и молодость (за девицей «по улице мостовой, по широкой столбовой» идет молодой парень). Благотворное пространство - пусть в воображении и ненадолго - подменяет собой темное, жуткое и ревущее, противостоит ему в сознании героя. Здесь, впрочем, следует заметить, что в художественном мире любое пространство - изображаемое или воображаемое - одинаково «реально». Формы песенного пространства уравновешивают ночное: море - плоскостное, улица - векторное.

Песенное пространство в поэтическом космосе «Зимнего вечера» помогает интерпретациям, исключающим полную безысходность содержания. Не случайно А. Л. Слонимский, подобно Вс. Рождественскому, видит в стихотворении «выход из тоски». «Песни, кружка, - продолжает исследователь, - создают ощущение какого-то домашнего уюта, в противоположность бушующей за окошком буре, подводят к некоторому просветлению в концовке: «сердцу будет веселей». В «печальной и темной лачужке» точно становится светлее» (8)*.

Тем не менее невозможно решить до конца, кто же более прав в интерпретации «Зимнего вечера» - сторонники «беспросветности» или «просветленности». Художественный смысл оказывается недоступным для однозначного определения. Но анализ композиции и пространственности стихотворения обнаруживает важные смыслообразующие узлы, устанавливает в каждом структурном порядке столкновение, борьбу элементов и мотивов и в результате открывает тот «аффект, развивающийся в двух противоположных направлениях, который в завершительной точке, как бы в коротком замыкании, находит свое уничтожение» (9)*. Таким образом, «Зимний вечер» раскрывает даже больше, чем истоки смысла; здесь видны параметры художественности, тот художественный механизм, который состоит в конфликтности на всех уровнях структуры, в противочувствиях, в сшибке пространства и контрпространства. В конце концов, каким бы горестным ни было содержание «Зимнего вечера», восприятие эстетически претворенного чувства все равно рождает радость, напоминая нам о «недосягаемых гармониях».

Каковы же итоги поисков художественного смысла «Зимнего вечера» Пушкина, а точнее, его идейно-логического эквивалента? Описание композиции и пространственности стихотворения не только прокладывает дорогу к смыслообразующим элементам на этих уровнях структуры, но, главное, позволяет увидеть их конфигурации, возможности выбора и комбинирования для получения той или иной интерпретации. Попутно удается подчеркнуть катарсические, разрешающие моменты смысла, хотя они в своей специфике относятся более к эстетической, а не к собственно познавательной стороне, выходя за пределы идейно-логического эквивалента. Выясняется также, что, пожалуй, решающую роль в семантической интерпретации «Зимнего вечера», как и любого другого истинно художественного произведения, играет установочный, оценочный, прагматический аспект. Он неустраним и присутствует даже в тех случаях, когда описание преследует максимально объективный и безличный результат.

Так, например, образ времени в «Зимнем вечере», который здесь не затрагивался, может интерпретироваться в любом направлении. Можно сделать акцент на том, что время остановлено или, лучше сказать, кружится на одном месте, как снежные вихри в поле и веретено в лачужке. Но можно подчеркнуть и «Спой мне песню», и «Сердцу будет веселей». Тогда в стихотворении обнаружится перспектива будущего времени, хотя, разумеется, неясно, что оно с собой принесет. Или еще. Можно считать, что некоторые композиционные части «Зимнего вечера» звучат просветленно. Но что это меняет, если общая тональность все равно безысходна? Мрачность окажется лишь контрастно подчеркнутой. Ведь в «Зимнем утре», например, есть и мрачный ночной пейзаж («Вечор, ты помнишь... »), и легкая грусть в последних строчках («И навестим поля пустые, Леса недавно столь густые... »), но это только усиливает ликующий, мажорный тон стихотворения.

Следствием анализа «Зимнего вечера» в более общем плане является описанный здесь принцип множественного (нефиксированного) композиционного членения, часто действующий в зрелой лирике Пушкина. Движение лирического содержания не прикрепляется к единственному, твердо установленному логическому отношению частей друг другу. Напротив, оно возникает при совмещении нескольких композиционных сечений, исходящих из различных оснований. Этот процесс способствует органическому единству стиховой структуры и семантики. Он напоминает закономерности, описанные Ю. Н. Тыняновым в пределах стиха и названные им «теснотой стихотворного ряда». В свете наблюдений на более высоких уровнях, чем стих, можно, видимо, говорить о «тесноте» стихотворного текста.

ПРИМЕЧАНИЯ

(1)* Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина // В. Г. Белинский. Полн. собр. соч.: В 13 т. М, 1955. Т. 7. С. 352.

(2)* Слонимский А. Мастерство Пушкина. М., 1963. С. 102; Городецкий Б. П. Лирика Пушкина. М.; Л., 1962. С. 431; Рождественский Вс. Читая Пушкина. Л., 1966. С. 135 - 140; Бонди С. М. Комментарий // Стихотворения Александра Пушкина. М., 1967. С. 173; Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826 - 1830). М., 1967. С. 474 - 475; Томашевский Б. Пушкин. Кн. 2. М.; Л., 1961. С. 95, 97.

(3)* Бонди С. М. Указ. соч. С. 173.

(4)* Рождественский Вс. Указ. соч. С. 139.

(5)* Не следует лишь думать, что образ при этом всегда мельчится, делится на части, как при научном анализе. Разложение образа бури четырьмя сравнениями приводит на деле к чрезвычайному его расширению, к уподоблению многим явлениям.

(6)* Вс. Рождественский называет эти приемы соответственно «расчленением» и «собиранием». Примером расчленяющего построения могут быть еще «Три ключа»; примером «собирания» - стансы:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных –

Я предаюсь своим мечтам.

(7)* Ср. семантику пространства в «зимних» стихотворениях Пушкина: «Зимнее утро», «Зимняя дорога», «Зима. Что делать нам в деревне... », «Бесы». В отличие от «Зимнего вечера» точка зрения в них подвижна, а в «Бесах» одна из форм пространства даже минусирована. Видимо, можно говорить о пространственном типе поэтического миросозерцания у Пушкина.

(8)* Слонимский А. Указ. соч. С. 102.

(9)* Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1965. С. 279.