One Direction 13 страница

Я перекатился на бок, открыл глаза и провел рукой по лицу Поппи.

— Потому что ты была такой красивой. Любое мое представление о том, как ты будешь выглядеть в семнадцать, было развеяно. В минуту, когда увидел эти каштановые волосы, большие зеленые глаза, вперившиеся в мои, я осознал, что любое мое за последние два года усилие оттолкнуть тебя, было разрушено. Одним взглядом. Стерто в порошок.

Я сглотнул.

— Затем, когда ты рассказала мне... — я затих, и Поппи покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Достаточно на сейчас. Ты сказал достаточно.

— А ты? — спросил я. — Почему ты вернулась?

— Потому что я закончила, — сказала Поппи с тяжелым вздохом. — Ничего не помогало. От каждого нового лечения не было разницы. Онколог сказал нам прямо: ничего не сработает. Этого хватило мне, чтобы принять решение. Я хотела вернуться домой. Прожить оставшиеся дни у себя дома на паллиативном лечении с теми, кого люблю больше всего.

Поппи прижалась ближе, целуя мою щеку, голову и наконец, мой рот.

— И теперь у меня есть ты. Как я теперь знаю и должно было быть. Именно здесь мы должны быть в этот конкретный момент времени — дома.

Слеза скатилась по моей щеке. Поппи быстро убрала ее своим большим пальцем. Она наклонилась надо мной и сказала:

— Вернувшись домой, я поняла, что смерть и болезнь не так уж трудно выдержать. В конце концов, боль для нас заканчивается, и мы уходим в лучшее место. Но для тех, кто остался позади, боль становится только хуже.

Поппи взяла мою руку и прижала к своей груди.

— Я действительно считаю, что истории о потери не всегда должны быть грустными и печальными. Я хочу, чтобы мою жизнь вспоминали, как величайшее приключение, какое у меня могло быть. Потому что, как мы смеем тратить впустую хоть один вдох? Как мы смеем тратить впустую что-то такое драгоценное? Вместо этого мы должны стремиться сделать как можно больше драгоценных вдохов в как можно больше драгоценных моментах, пока проживаем это короткое время на Земле. Я хочу оставить после себя это послание. Прекрасное наследие для тех, кого я люблю.

Если, как верила Поппи, мое сердцебиение пело песню, то прямо сейчас, в этот момент, мое сердце пело от гордости... в полнейшем восхищении моей любимой девушкой за то, как она смотрела на жизнь, за то, как пыталась заставить меня поверить — поверить, что есть жизнь после нее.

Я был уверен, что это не так, но мог видеть решительность Поппи. Эта решительность никогда не исчезала.

— Так теперь ты знаешь, — объявила Поппи, положив голову мне на грудь. — Теперь давай больше не будем об этом. У нас впереди будущее. Не будем рабами прошлого. — Я закрыл глаза, и она умоляла: — Обещаешь мне, Рун?

Обретя голос, я прошептал:

— Обещаю.

Я боролся с эмоциями, которые восставали во мне. Я бы не показал ей ни признака печали. Она увидит только радость во мне сегодня.

Дыхание Поппи стали размеренным, когда я гладил ее по волосам. Теплый ветерок обвевал нас, унося тяжесть, которая окружала нас.

Я позволил себе задремать, думая, что Поппи сделала то же самое, когда она пробормотала:

— Как ты думаешь, выглядит рай, Рун?

Я напрягся, но Поппи начала вырисовывать круги на моей груди, избавляя мое тело от тяжести ее вопроса.

— Не знаю, — сказал я. Поппи ничего не сказала, просто продолжала свое занятие. Немного поерзав, чтобы крепче обнять ее, я сказал: — Как что-то красивое. Умиротворенное. Как то место, в котором я снова увижу тебя.

Я ощущал улыбку Поппи у моей футболки.

— Я тоже так думаю, — согласилась она мягко и повернулась поцеловать мою грудь.

На этот раз я был уверен, что Поппи уснула. Я осмотрел песок вокруг и заметил, что пожилая пара села рядом с нами. Их руки были переплетены вместе. Прежде чем женщина села, мужчина расстелил покрывало на песке. Он поцеловал ее в щеку, прежде чем помог сесть.

Укол зависти пронзил меня, потому что у нас никогда не будет подобного.

Мы с Поппи никогда не состаримся вместе. У нас не будет детей. Свадьбы. Ничего из этого. Но когда я опустил взгляд на густые каштановые волосы Поппи и ее нежную ручку на моей груди, я позволил себе быть благодарным за то, что у нас, по крайней мере, есть здесь и сейчас. Я не знал, что ждет впереди. Но сейчас она была у меня.

Я принадлежал ей с тех пор, как мне было пять лет.

Сейчас я понимал, почему так сильно полюбил ее с малолетства, — чтобы у меня было все это время с ней. Поппи верила, что ее душа всегда знала, что она умрет молодой. Я начинал думать, что моя тоже могла это знать.

Прошел час, Поппи все еще спала. Я осторожно поднял ее со своей груди и сел. Солнце садилось, волны плескались о берег.

Ощутив жажду, я открыл корзину для пикника и вытащил одну из бутылок воды, упакованную Поппи. Когда я пил, мои глаза остановились на рюкзаке, который Поппи несла с грузовика.

Задумавшись, что внутри, я взял его и осторожно открыл молнию. Первым, что я увидел, была еще одна черная сумка. Это сумка была чем-то заполнена. Я вытащил ее, и мое сердце поскакало галопом, когда я осознал, что держал в руках.

Я вздохнул и закрыл глаза.

Опустил сумку на покрывало и потер глаза. Когда поднял голову, открыл глаза и сморгнул слезы. Я смотрел на лодки на расстоянии, слова Поппи заполнили мою голову...

«Я думаю, они оставляют все позади. Думаю, однажды они проснулись и решили, что жизнь есть за пределами всего этого. Думаю, они решили — влюбленная пара, парень и девушка, — что хотят исследовать мир. Они продали свое имущество и купили лодку. Она любит играть на музыкальных инструментах, а он запечатлеть мгновения на пленку».

Мои глаза переместились на чехол с фотоаппаратом, который я так хорошо знал. Я понимал, куда она вела со своей теорией о лодках.

«Он любит запечатлеть мгновения на пленку... »

Я пытался злиться на нее. Я отказался от фотографирования два года назад, я больше не был прежним. Это больше не было моей мечтой. Нью-Йорка не было в моих планах. Я не хотел возвращаться к фотографированию. Но мои пальцы начали дергаться и, несмотря на то, что был взбешен на себя, я поднял крышку чехла и заглянул внутрь.

Старый винтажный Canon в черно-хромированном исполнении, который я хранил как сокровище, был передо мной. Мое лицо побледнело, сердце качало кровь и ударялось о ребра. Я выбросил тот фотоаппарат. Я отказался от него и всего, что он значил.

Я понятия не имел, где Поппи достала его. Я задумался, могла ли она найти такой же и купить его. Я вытащил фотоаппарат из чехла и перевернул. На задней части было выцарапано мое имя. Я сделал это на свой тринадцатый день рождения, когда мама с папой подарили мне этот фотоаппарат.

Это был именно он.

Поппи нашла мой фотоаппарат.

Открыв заднюю крышку, я увидел новую пленку внутри. В чехле лежали линзы, которые я так хорошо знал. Несмотря на годы, я все еще инстинктивно знал, какая лучше подойдет для каждого конкретного снимка: пейзажа, портрета, ночной съемки, дневной, природы, в студии...

Услышав тихий шорох позади себя, я оглянулся через плечо. Поппи сидела, наблюдая за мной. Ее взгляд был прикован к фотоаппарату. Нервно подавшись вперед, она сказала:

— Я спросила у твоего папы о нем. Куда он делся. Он рассказал, что ты выбросил его. — Поппи наклонила голову набок. — Ты не знал, а он не рассказывал тебе. Твой отец нашел его. Он видел, как ты его выбросил. Он был разбит. Некоторые линзы треснули и еще по мелочи. — Я так сильно сжал челюсти, что было больно.

Поппи очертила пальцами тыльную строну моей ладони, которая лежала на покрывале.

— Он починил его и хранил последние несколько лет. Твой папа надеялся, что ты снова вернешься к фотографированию. Он знал, как сильно ты любил это. Он также обвинял себе в том, что ты отказался от любимого дела.

Моим инстинктом было открыть рот и зашипеть, что все это из-за него. Все. Но я так не сделал. По какой-то причине мой желудок скрутило, и я оставил рот закрытым.

Глаза Поппи заблестели.

— Видел бы ты его прошлым вечером, когда я спросила его об этом. Он был так эмоционален, Рун. Даже твоя мама не знала, что он сохранил фотоаппарат. Он даже поставил новую пленку на случай, если ты захочешь вернуться.

Я отвел взгляд от Поппи, сосредоточившись на фотоаппарате. Я не знал, что чувствовал по этому поводу. Но к моему удивлению, злости не было. По какой-то причине я не мог выкинуть из головы картинку того, как папа чистит фотоаппарат и чинит его сам.

— Он даже подготовил проявочную комнату в вашем доме. — Я закрыл глаза, когда Поппи добавила последнюю часть. Ответив тишиной. В моей голове мелькало так много мыслей, так много изображений. И во мне шло противостояние. Я поклялся больше не фотографировать.

Но клятва — это было одно. Держать объект своей зависимости в руках ставило под угрозу все, против чего я клялся бороться. Против чего восставал. То, что я выбросил, так же как мой папа поступил с моими чувствами, когда мы вернулись в Осло. В моем животе начало распространяться тепло. Я ожидал злости. Взрыв огня.

Я глубоко вдохнул, приветствуя темноту, которая поглощала меня, когда внезапно Поппи вскочила на ноги.

— Я к воде, — объявила она и прошла мимо меня, больше ничего не говоря. Я наблюдал, как она уходила. Как погружала ноги в мягкий песок, когда ветер развевал ее короткие волосы. Я стоял на месте, запоминая, когда она подошла к краю воды, позволяя прибою омыть ее ноги. Поппи подняла платье выше, чтобы не забрызгать.

Поппи откинула голову, чтобы ощущать солнце на своем лице. Затем она оглянулась на меня и рассмеялась. Свободно, непринужденно, как будто в мире не было никаких забот.

Я был заворожен, и еще больше, когда отражение солнечных лучей от воды отбросило золотой отблеск на ее лицо, в новом свете ее глаза засияли изумрудами.

Я затаил дыхание, на самом деле забыв, как дышать, от того, как ошеломительно она выглядела. Прежде чем смог сообразить, я схватил фотоаппарат. Я ощущал его вес в своей руке и закрыл глаза, позволяя сильному желанию победить.

Открыв глаза, я поднял фотоаппарат к глазу. Убрав крышку объектива, я нашел идеальный угол того, как моя девочка танцует в волнах.

И я нажал.

Я нажал кнопку на фотоаппарате, мое сердце останавливалось на каждом щелчке затвора, убеждаясь в том, что я захватываю Поппи в этот момент — счастливой.

Адреналин захлестнул меня, при мысли, как эти снимки будут выглядеть. Вот почему я использовал винтажную камеру. Предвкушение работы в проявочной, отложенное удовлетворение увидеть чудо, которое поймали на пленку. Было необходимо умение работать с фотоаппаратом, чтобы добиться идеального снимка.

Мгновение спокойствия.

Момент волшебства.

Поппи в своем собственном мире бежит вдоль берега, ее щеки сияют розовым оттенком тепла. Подняв руки в воздух, Поппи позволила подолу платья упасть и намочиться от всплеска воды.

Затем она повернулась лицом ко мне. Сделав это, она замерла, как и сердце в моей груди. Мой палец ждал, готовый нажать на кнопку, ожидая подходящего снимка. И затем все случилось. Выражение чистого счастья появилось у нее на лице. Ее глаза закрылись, голова была склонена набок, как будто в облегчении, как будто бесконечное счастье накрыло ее.

Я опустил фотоаппарат. Поппи протянула руку. Чувствуя кайф от восторга вернуться к своей страсти, я подскочил на ноги и пошел по песку.

Когда я взял Поппи за руку, она притянула меня ближе и прижала свои губы к моим. Я позволил ей вести. Позволил ей показать, как много это значит для нее. Это мгновение. И позволил себе также чувствовать это. На краткое мгновение позволил себе отодвинуть в сторону тяжесть, которую носил всегда как щит. Позволил себе потеряться в поцелуе, подняв фотоаппарат. Даже с закрытыми глазами и без направления, я был убежден, что запечатлел лучший кадр дня.

Поппи сделала шаг назад и молча повела меня обратно к покрывалу, усаживая и кладя голову мне на плечо. Я поднял руку на ее теплое, обласканное солнцем плечо, и притянул ее поближе к себе. Поппи наблюдала, как я медленно целовал ее макушку. Когда наши взгляды встретились, я вздохнул и прижал свой лоб к ее.

— Всегда пожалуйста, — прошептала она, когда отвела взгляд, чтобы взглянуть на небо.

Я не чувствовал этого так долго. Я не чувствовал подобный покой с моменты нашего расставания. И я был благодарен Поппи.

Больше чем благодарен.

Внезапно тихий, благоговейный вздох сорвался с губ Поппи.

— Посмотри, Рун, — сказала она, указывая вдаль. Я задумался, что же она хочет мне показать, затем она сказала: — Наши следы на песке. — Она подняла голову и на ее лице сияла улыбка. — Две пары ног. Четыре отпечатка. Как в притче.

Я свел брови в замешательстве. Поппи положила руку мне на колено. Ее голова была под прикрытием моей руки, и она объяснила:

— Моя любимая притча, Рун. И любимая притча моей бабушки.

— Что в ней говорится? — спросил я, улыбнувшись на крошечный размер следов Поппи по сравнению с моими.

— Она красивая. И религиозная, поэтому я не уверена, что ты о ней подумаешь, — Поппи послала мне игривый взгляд.

— Все равно расскажи мне, — настаивал я, чтобы услышать ее голос. Просто, чтобы услышать благоговение в ее голосе, когда она делится чем-то сокровенным.

— На самом деле это больше чем просто история. О ком-то, у кого есть мечта. В этой мечте человек на пляже, так же как мы сейчас. Но он идет рядом с Богом.

Я сощурил глаза, и Поппи закатила свои.

— Я предупреждала, что она религиозная! — сказала она, смеясь.

— Да, — ответил я и подтолкнул ее голову своим подбородком. — Продолжай.

Поппи вздохнула и рисовала узоры на песке своим пальцем. Мое сердце почти надломилось надвое, когда я увидел, что это еще один знак бесконечности.

— Когда человек шел по пляжу, в темном небе над ним проигрывалась его жизнь. С каждой показанной сценой, как в фильме, человек замечал два набора следов, которые оставлял на песке. И когда он продолжали идти, с каждой новой сценой появлялась дорожка следов.

Внимание Поппи было приковано к нашим следам на песке.

— Когда все сцены были проиграны, человек оглядывался на дорожку следов и замечал кое-что странное. Он замечал, что время самых грустных и отчаянных времен его жизни была только одна пара следов. А в счастливые времена две.

Я нахмурился, задумываясь, к чему ведет история. Поппи приподняла подбородок и моргнула в ярком свете солнца. Слезящимися глазами она посмотрела на меня и продолжила:

— Человек озадачился этим. Господь сказал, что когда человек посвящает свою жизнь Ему, он будет проходить с ним через все взлеты и падения. Человек спросил Господа: «Почему в худшие моменты жизни Он оставлял его? Почему Он покидал? »

Выражение глубокого спокойствия было нарисовано на лице Поппи.

— И что? — побуждал ее я говорить дальше. — Что сказал Бог?

Одинокая слеза скатилась по ее щеке.

— Он ответил, что прошел с ним через всю жизнь. Но, объяснил, что во времена, когда на песке оставалась одна пара шагов, Он не шел рядом с ним, Он нес его на руках.

Поппи зашевелилась и сказала:

— Мне все равно, религиозен ты или нет. Притча не только для верующих. У нас есть люди, кто проносят нас через худшие моменты жизни, печальные времена, в моменты, из которых, кажется, невозможно вырваться. В том или другом случае, будь то Господь или любимый человек, или оба, когда мы чувствуем, что больше не можем идти, кто-то подхватит нас... кто-то пронесет нас через это.

Поппи положила голову мне на грудь, я обернул свои протянутые руки вокруг нее.

Мое зрение было размыто, когда я смотрел на наши следы на песке. В этот момент я не понимал, кто кому помогал. Потому что, сколько бы Поппи не намекала, что это я помогаю ей пройти через последние месяцы, я начинал верить, что это она каким-то образом помогала мне.

Одинокие следы шагов в моей душе.

Поппи повернулась ко мне лицом, по нему текли слезы. Слезы счастья. Слезы благоговения... слезы Поппи.

— Разве это не прекрасно, Рун? Разве это не самое прекрасное, что ты когда-либо слышал?

Я просто кивнул. Сейчас было не время для слез. Я не мог конкурировать с тем, что она только что рассказала, так зачем пытаться?

Я рассеял свое внимание по пляжу. И задумался... Я задумался, есть ли кто-то еще, кто слышал что-то такое трогательное, что проникло в самую его суть? Я задавался вопросом, были ли для них люди, кого бы они любили больше всего на свете, так искренне и с такими сильными эмоциями?

— Рун? — сказала тихо Поппи рядом со мной.

— Да, малышка? — ответил я нежно. Она повернула свое хорошенькое личико ко мне и сверкнула улыбкой. — Все хорошо? — спросил я, изучая ее лицо.

— Я устала, — призналась она неохотно. Мое сердце надломилось надвое. За прошедшую неделю, я начал замечать, как усталость постепенно расползалась по ее лицу, когда она слишком много усердствовала.

И что хуже, я видел, как сильно она ненавидела это. Потому что это мешало ей наслаждаться приключениями в своей жизни.

— Нет ничего страшного в том, чтобы быть уставшей, Поппи. Это не слабость.

В глазах Поппи было поражение.

— Я просто ненавижу это. Я всегда считала, что сон — пустая трата времени.

Я рассмеялся, когда она мило надула губки. Поппи наблюдала за мной, ожидая, что я заговорю. Придя в себя, я сказал:

— Вот как я вижу это: если ты спишь, когда тебе это необходимо, то мы можем делать больше всего, когда ты сильная. — Я коснулся кончиком носа ее и сказал: — Наше приключение тогда будет еще более особенным. И ты знаешь, что я люблю, когда ты спишь в моих объятиях. Я чувствую себя в какой-то степени защитником.

Поппи вздохнула и, бросив последний взгляд на море, прошептала:

— Только ты, Рун Кристиансен. Только ты можешь сделать самую ненавистную для меня вещь такой прекрасной.

Поцеловав ее теплую щеку, я встал и собрал наши вещи. Когда все было упаковано, я посмотрел через плечо на пирс, затем снова на Поппи. Вытянув руку, я сказал:

— Пойдем, соня. Как в старые добрые времена?

Поппи взглянула на пирс, и безудержное хихиканье вырвалось из ее горла. Я потянул ее на ноги, и мы медленно пошли, держась за руки, под пирс. Там где мы стояли, раздавался гипнотизирующий звук волн, разбивающихся о старые деревянные балки.

Не тратя времени, я прижал Поппи спиной к деревянному столбу, обхватил ее щеки и слил наше дыхание воедино. Мои глаза были закрыты, когда теплая кожа ее щек нагревалась под моими ладонями. Моя грудь вздымалась, я затаил дыхание, пока наши губы соединились в поцелуе — медленном и глубоком, а холодный ветер развевал волосы Поппи.

Отстранившись, я провел языком по губам, смакуя вкус солнца и вишни.

Глаза Поппи распахнулись. Видя ее очевидную усталость, я прошептал:

— Поцелуй четыреста тридцать три. С Поппимин под пирсом. — Поппи робко улыбнулась, ожидая, что последует дальше. — Мое сердце почти взорвалось. — Ее улыбка была с намеком на зубы, она почти рассмеялась, и это было идеальное время добавит: — Потому что я люблю ее. Люблю больше, чем могу объяснить. Моя пара шагов на песке.

Прекрасные зеленые глаза Поппи смотрели на меня в замешательстве. Они мгновенно засверкали, и слезы покатились по ее щекам. Я пытался стереть их своими пальцами, когда мое сердце грохотало в груди. Поппи сжала мою руку, нежно прижимаясь щекой к моей ладони. Оставив мою руку на месте, она встретилась со мной взглядом и прошептала:

— Я тоже люблю тебя, Рун Кристиансен. Никогда не переставала. — Она встала на цыпочки и обхватила мое лицо, чтобы оно было напротив ее: — Моя родственная душа. Мое сердце...

Спокойствие и безмятежность охватили меня, когда я держал Поппи в своих объятиях, а ее легкое дыхание просачивалось через мою футболку.

Я держал ее. Прижал ее ближе, принимая новое чувство, пока Поппи не зевнула. Я приподнял ее голову к себе и сказал:

— Давай отвезем тебя домой, красавица.

Поппи кивнула и, прижавшись к моему боку, позволила мне отвести ее забрать наши вещи, а затем к машине.

Обхватив обеими руками ее талию, я поднял ее на сиденье, потянувшись, чтобы застегнуть ремень безопасности. Когда я отстранился, то нежно поцеловал Поппи в макушку. Она задержала дыхание на мое прикосновение. Я выпрямился, когда Поппи взяла меня за руку, слезы лились по ее щекам, когда она шептала:

— Извини меня, Рун. Извини.

— За что, малышка? — спросил я, мой голос надломился от того, как прозвучала ее фраза.

Я убрал волосы с ее лица, когда она сказала:

— За то, что отталкивала тебя.

Мой желудок ухнул вниз. Взгляд Поппи что-то искал в моем, перед тем как ее лицо исказилось от боли. Крупные слезы катились по ее лицу, и грудь задрожала, когда она пыталась успокоить свое внезапно участившееся дыхание.

— Эй, — сказал я, обхватив руками ее щеки.

Поппи посмотрела на меня.

— Мы могли бы проводить так время, если бы я не была такой глупой. Мы бы нашли способ вернуть тебя. Ты мог бы быть со мной все время. Со мной. Держа меня... любя. Ты любишь меня, и я так неистово люблю тебя. — Ее голос дрожал, но она смогла закончить. — Я — вор. Я украла наше драгоценное время — два наших года — ради ничего.

Мне казалось, что мое сердце физически разрывалось, когда Поппи плакала, хватаясь за мою руку так крепко, будто боясь, что я могу уйти. Как она все еще не поняла, что ничего не оттолкнёт меня от нее?

— Ш-ш-ш, — успокаивал я, располагая свою голову у ее. — Дыши, малышка, — сказал я нежно. Я положил руку Поппи на свое сердце, когда она встретилась со мной взглядами. — Дыши, — повторил я и улыбнулся, когда она последовала ритму моего сердца, чтобы успокоить свое.

Я вытер ее мокрые щеки руками, и почти растаял, когда она шмыгнула носом, ее грудь дергалась так часто от освободившихся рыданий. Увидев, что привлек ее внимание, я сказал:

— Я не принимаю извинений, потому что не за что извиняться. Ты сказала мне, что прошлое больше не имеет значения. Самые важные моменты происходят сейчас. — Я обуздал свои эмоции, проговорив: — Наше финальное приключение. Я подарю тебе поцелуи, от которых сердце будут готов взорваться, чтобы заполнить твою банку. А ты... ты просто будешь собой. Будешь любить меня. Я буду любить тебя. Навеки... — я затих.

Я пристально и терпеливо уставился в глаза Поппи, улыбнувшись, когда она сказала:

— Навечно и навсегда.

Я закрыл глаза, зная, что пробьюсь через ее боль. Когда снова открыл глаза, Поппи хрипло захихикала.

— Вот и она, — я прижался в поцелуе к одной из ямочек.

— Вот она я, — повторила Поппи, — так бесповоротно влюбленная в тебя.

Поппи подняла голову и поцеловала меня. Когда она легла на сиденье, ее глаза были закрыты, засыпая. Я наблюдал за ней мгновение, прежде чем закрыл дверь. Как только я это сделал, уловил, как Поппи прошептала:

— Поцелуй четыреста тридцать четыре, с моим Руном на пляже... когда его любовь вернулась домой.

Через окно я видел, что Поппи уже уснула. Ее щеки были красными, из-за того, что она плакала, уголки ее губ были приподняты вверх, изображая подобие улыбки.

Я не был уверен, как кто-то настолько идеальный, вообще мог существовать.

Обходя капот машины, я вытащил сигареты из заднего кармана и поджег одну зажигалкой. Я сделал столь необходимую затяжку. Закрыл глаза, когда попадание никотина в легкие успокоило меня.

Я открыл глаза и уставился на рассвет. Солнце садилось за горизонт, разметая вспышки оранжевого и розового на своем пути. Пляж был почти пустой, но пожилая пара, которую я видел прежде, осталась.

Только на это раз, когда наблюдал за ними, все еще влюбленными после стольких лет, я не чувствовал горя. Когда оглянулся на спящую в машине Поппи, я чувствовал... счастье. Я чувствовал себя счастливым. Позволил себе быть счастливым, несмотря на всю боль. Потому что... вот он я... такбесповоротно влюблен в тебя...

Она любила меня.

Поппимин. Моя девочка. Она любила меня.

— Этого достаточно, — сказал я ветру. — Сейчас этого достаточно.

Бросив окурок на землю, я сел на водительское сиденье и повернул ключ. Двигатель завелся, и я отъехал от пляжа, уверенный, что мы приедем сюда снова.

И даже если нет, как сказала Поппи, у нас было это мгновение. У нас было воспоминание. У нее были поцелуи.

А у меня была ее любовь.

***

Когда я вырулил на подъездную дорожку, опустились сумерки, а на небе засияли звезды. Поппи проспала всю дорогу до дома, ее спокойное дыхание было комфортным звуком для меня, пока я вез нас по темной дороге к дому.

Поставив машину на режим «парковка», я вылез и обошел ее к стороне Поппи. Открыл дверь так тихо, как мог, расстегнул ремень и сгреб Поппи на руки.

Казалось, будто она ничего не весит, когда инстинктивно свернулась у меня на груди, ее теплое дыхание касалось моей кожи. Я пошел с ней к двери, и когда достиг верхней ступеньки, входная дверь открылась, мистер Личфилд стоял в коридоре.

Я продолжил двигаться вперед, и он отошел с дороги, позволяя мне нести Поппи к ее спальне. Мама и сестры Поппи сидели в гостиной перед телевизором.

Ее мама подскочила на ноги.

— Она в порядке? — прошептала она.

Я кивнул.

— Просто устала.

Миссис Личфилд наклонилась и поцеловала Поппи в лоб.

— Крепких снов, малышка, — прошептала она. Моя грудь сжалась от этой картины, затем она кивнула, чтобы я отнес Поппи к ней в комнату.

Я пронес ее по коридору и через дверь. Так осторожно как мог, положил ее на кровать, улыбнувшись, когда рука Поппи в привычном жесте искала меня на моей стороне кровати.

Когда дыхание Поппи снова выровнялось, я сел на край кровати и провел рукой по ее лицу. Наклонившись, я поцеловал ее в щеку и прошептал:

— Я люблю тебя, Поппимин. Навечно и навсегда

Поднявшись с кровати, я замер, заметив силуэт мистера Личфилда у двери, он наблюдал... прислушивался.

Я стиснул челюсти, когда он пялился на меня. Выдохнув через нос, я молча прошел мимо него дальше по коридору и в машину, чтобы забрать свой фотоаппарат.

Потом вернулся в дом оставить ключи от машины на столике в коридоре. Когда я входил, мистер Личфилд вышел из гостиной. Я остановился, неловко раскачиваясь, когда он вытянул руку за ключами.

Я передал их ему и развернулся уходить, но он спросил:

— Вы хорошо провели время?

Мои плечи напряглись. Заставив себя ответить, я встретился с его взглядом и кивнул. Помахав миссис Личфилд, Иде и Саванне, я вышел через дверь и спустился по ступенькам. Когда достиг нижней ступеньки, услышал:

— Ты знаешь, она тоже любит тебя.

Голос мистера Личфилда вынудил меня остановиться и, не оглядываясь назад, я ответил:

— Знаю.

Я пересек лужайку к своему дому, направился прямо к себе и бросил фотоаппарат на кровать. Я намеревался переждать следующие несколько часов, прежде чем отправлюсь к Поппи. Но чем больше я смотрел на чехол от фотоаппарата, тем больше хотел увидеть, какие получились фотографии.

Фотографии Поппи, танцующей в море.

Не дав себе шанса отказаться, я схватил фотоаппарат и прошмыгнул в проявочную комнату в подвале. Когда дошел до двери и повернул ручку, включил свет. Я вздохнул, когда странное чувство накрыло меня.

Потому что Поппи была права. Папа подготовил эту комнату для меня. Мое оборудование было там, где я его оставил два года назад. Все ждало меня.

В процессе проявки фото мне казалось, будто я никогда не отказывался от этого. Я наслаждался узнаваемостью каждого шага. Ничего не было забыто, как будто я был рожден с этой способностью.

Как будто мне был дан этот дар. Поппи знала, что я нуждаюсь в этом, когда я был слишком ослеплен прошлым, чтобы понять.

Запах химических веществ ударил мне в нос. Прошел час, и я наконец-то отошел, фото висели на прищепках, секунда за секундой раскрывая мгновения, запечатленные на пленку.

Красный свет не мешал мне увидеть то, что я запечатлел. Когда я проходил мимо рядов фото, жизни во всей красе, то не мог предотвратить жжение от восторга в своей груди. Я не мог перестать улыбаться этой работе.

Затем я остановился.

Я остановился у фотографии, которая привлекла меня. Поппи держала подол своего платья, танцуя на мелководье. С беззаботной улыбкой и развеваемыми ветром волосами, Поппи смеялась от всей души. Ее глаза сияли, а кожа покраснела, когда она смотрела через плечо на меня. Солнце освещало ее лицо под таким углом, что она была такой чистой и красивой, как будто она была центром счастья, притягивая радость.

Я поднял руку, держа ее в сантиметре от фотографии, и очертил пальцем ее сияющее лицо, ее мягкие губы и раскрасневшиеся щечки. И я почувствовал это. Почувствовал всепоглощающую страсть к этому ремеслу, которая возвращалась к жизни внутри меня. Эта фотография. Эта фотография закрепила то, что я всегда втайне знал.

Я хотел заниматься этим всю свою жизнь.

Был смысл в том, что это фото доставило сообщение домой — девушка на нем была моим домом. Раздался стук в дверь и, не отрывая взгляда от фото, я ответил:

— Ja?

Дверь медленно открылась, и я понял кто это, прежде чем оглянулся. Мой папа вошел в затемненную комнату на несколько шагов. Я посмотрел на него, но отвернулся, увидев выражение его лица, когда он поглощал взором все фото, что висели на прищепках в комнате.

Я не хотел сопротивляться тому, что означало это чувство в моем животе. Больше нет.