One Direction 12 страница

Ида болтала всю дорогу в школу. Поппи смеялась по-доброму над своей младшей сестрой. Я понимал почему. Ида была маленькой копией Поппи. Вплоть до ямочек на щеках.

Саванна была полной противоположностью. Она больше была интровертом, глубокомыслящей. И очевидно была защитницей счастья Поппи.

Быстро помахав нам на прощание, Саванна направилась в здание средней школы. Когда она отошла, Поппи сказала:

— Она была очень тихой.

— Из-за меня. — Поппи посмотрела на меня, шокированная.

— Нет, — спорила она. — Она любит тебя.

Моя челюсть напряглась.

— Она любит того, кем я был, — я пожал плечами. — Я понимаю: она беспокоится, что я разобью твое сердце.

Поппи потянула меня остановиться рядом с деревом у входа в школу. Я оглянулся по сторонам.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил я.

Она удерживала мой взгляд.

— Ты не разобьешь мое сердце, — сказала она со стопроцентной уверенностью. — Мальчик, который возил меня к пруду и затем слушал со мной оркестр — никогда не разобьет мое сердце.

Я молчал.

— К тому же, если мое сердце разобьется, то и твое тоже. Помнишь?

Я фыркнул на это напоминание. Поппи толкнула меня, пока моя спина не оказалась прижата к дереву. Я видел, что большинство учеников смотрели на нас, пока заходили в школу. Сплетни и перешептывания уже начались.

— Ты обидишь меня, Рун? — потребовала ответа Поппи.

Побежденный ее упорством, я положил руку на заднюю часть ее шеи и заверил ее:

— Никогда.

— Значит к черту, что кто-то другой думает.

Я рассмеялся над ее прытью. Она улыбнулась и уперла руку в бок.

— Как тебе такое отношение? Достаточно плохая девочка?

Обхватив ее, к удивлению Поппи, я повернул ее, пока она не оказалась прижатой к дереву. Прежде чем у нее появился шанс спорить, я поцеловал ее. Наши губы двигались медленно, поцелуй был страстным, губы Поппи приоткрылись, чтобы впустить мой язык. Я попробовал сладость ее рта, прежде чем отстранился.

Поппи тяжело дышала. Она провела рукой по моим влажным волосам и сказала:

— Я знаю тебя, Рун. Ты не обидишь меня. — Она поморщила нос и пошутила: — Я бы поставила свою жизнь на это.

Боль начала формироваться в моей груди.

— Это был не смешно.

Она держала указательный и большой палец на расстоянии друг от друга.

— Смешно. Немного.

Я покачал головой.

— Ты знаешь меня, Поппи. Только ты. Ради тебя. Только ради тебя.

Поппи изучала меня.

— И может, в этом проблема, — заключила она. — Может, тебе стоит впустить в свое сердце других людей. Может, если ты покажешь всю ту любовь, что все еще есть под всей этой темной одеждой и мрачностью, они не будут так резко тебя осуждать. Они полюбят тебя, каким бы ты ни захотел быть, потому что увидят твою истинную душу.

Я сохранял молчание, когда она сказала:

— Например, Алтон. Как твои отношения с ним?

— Он ребенок, — ответил я, не понимая, к чему она клонит.

— Он маленький мальчик, который боготворит тебя. Расстроенный маленький мальчик, потому что ты не разговариваешь с ним и не проводишь с ним время.

От этих слов у меня засосало под ложечкой.

— С чего ты взяла?

— Потому что он сказал мне, — сказала она. — Он был расстроен.

Я представил плачущего Алтона, но быстро отогнал это. Я не хотел думать об этом. Возможно, я не так много общался с ним, но не хотел видеть его плачущим.

— Есть причина, по которой он отрастил волосы, знаешь? По этой же причине он убирает их с лица, как и ты. Это правда мило.

— У него длинные волосы, потому что он норвежец.

Поппи закатила глаза.

— Не у всех норвежцев длинные волосы, Рун. Не глупи. Он отрастил волосы, потому что хочет быть похожим на тебя. Он подражает твоим привычкам, чертам характера, потому что хочет быть, как ты. Он ждет, что ты заметишь его. Алтон обожает тебя.

Я опустил голову. Поппи подняла ее своими руками и нашла мой взгляд.

— А твой папа? Почему ты не...

— Достаточно, — выплюнул я резко, отказываясь говорить о нем. Я никогда не прощу, что он увез меня. Эта тема была под запретом даже для Поппи. Казалось, Поппи не обиделась из-за моей вспышки. На ее лице я видел только сочувствие.

Я больше не мог этого выносить.

Молча взяв ее за руку, я потянул ее к зданию школы. Поппи усилила хватку на моей руке, когда другие ученики стали не просто смотреть, а пялиться.

— Не обращай внимания, — сказал я Поппи, когда мы прошли через школьные ворота.

— Хорошо, — ответила она и прижалась ко мне ближе.

Когда мы вошли в коридор, я увидел Дикона, Джадсона, Джори, Эйвери и Руби, столпившихся у своих шкафчиков. Я не разговаривал ни с кем из них с вечеринки.

Никто из них не знал, что происходит.

Джори повернулась первая, ее глаза расширились, когда она увидела наши с Поппи соединенные руки. Должно быть, она что-то сказала себе под нос, потому что в мгновение ока все друзья повернулись на нас. На их лицах было замешательство.

Повернувшись к Поппи, я призвал ее:

— Пойдем, нам лучше поговорить с ними.

Я направился вперед, когда Поппи потянула меня назад.

— Они не знают о... — прошептала она, чтобы только я услышал. — Никто кроме наших семей и учителей. И тебя.

Я медленно кивнул, затем она сказала:

— И Джори. Джори тоже знает.

Это был как удар под дых. Должно быть, Поппи увидела боль в выражении моего лица, потому что объяснила:

— Мне нужно было рассказать кому-то, Рун. Она была моим самым близким другом, за исключением тебя. Она помогала мне с уроками и всем подобным.

— Но ты сказала ей, не мне, — сказал я, борясь с желанием уйти прочь и подышать воздухом.

Поппи усилила хватку на мне.

— Она не любит меня так, как ты. И я не люблю ее так, как люблю тебя.

Когда Поппи это произнесла, моя злость испарилась... И я не люблю ее так, как люблю тебя...

Подойдя ближе к Поппи, я обнял ее за плечо.

— Они узнают когда-нибудь.

— Но не сейчас, — сказала она решительно.

Я ухмыльнулся на решительность в ее взгляде.

— Но не сейчас.

— Рун? Иди быстро сюда, ты задолжал объяснение! — громкий голос Дикона раздался в суете коридора.

— Ты готова? — спросил я Поппи.

Она кивнула. Я направил нас встретиться с группой друзей. Поппи крепко обхватила руками меня за талию.

— Так вы опять вместе? — спросил Дикон.

Я кивнул, мои губы поморщились в отвращении, когда я увидел ревность на лице Эйвери. Ясно увидев, что я заметил, она быстро заменила ее на свою обычную циничную маску. Мне было плевать. Она была никем для меня.

— Итак, Поппи и Рун снова вместе? — объявила Руби.

— Да, — подтвердила Поппи, улыбнувшись мне. Я поцеловал ее в лоб, прижав ближе.

— Ну, кажется, что в мире все снова встало на свои места, — объявила Джори, вынув руку, чтобы сжать руку Поппи. — Когда вы были не вместе — было неправильно. Вселенная просто казалась… не той.

— Спасибо, Джор, — сказала Поппи, и они удерживали взгляд друг друга на секунду дольше, безмолвно общаясь. Я заметил, что глаза Джори увлажнились. Она объявила:

— Я лучше пойду на урок, увидимся позже.

Джори ушла, а Поппи подошла к своему шкафчику. Я игнорировал все взгляды. Когда Поппи достала книги, я придержал их, пока она закрывала дверцу, и сказал:

— Видишь, все прошло не так уж плохо.

— Не так плохо, — повторила Поппи, но я поймал ее за разглядыванием моих губ.

Наклонившись, я прижал свою грудь к ее и захватил ее рот в поцелуе. Поппи заскулила, когда я запустил руку ей в волосы, крепко их удерживая. Когда я отстранился, ее глаза сияли, а щеки покраснели.

— Поцелуй триста шестьдесят, у двери моего школьного шкафчика. Снова показывая миру, что мы вместе... и мое сердце почти взорвалось.

Я отстранился, позволив Поппи перевести дыхание.

— Рун? — позвала она, когда я направился на математику, я обернулся и дернул подбородком. — Мне нужно больше подобных моментов, чтобы заполнить банку.

Тепло пронеслось по моему телу от мысли целовать ее при каждом удобном случае. Поппи покраснела от напряженного выражения моего лица. Как только я снова повернулся, она позвала:

— И Рун?

Я ухмыльнулся и ответил:

— Ja?

— Какое твое любимое место в Джорджии? — Я не мог разглядеть выражение ее лица, но что-то происходило в ее голове. Она что-то планировала, я уверен.

— Вишневая роща в весеннее время года, — ответил я, ощущая, как выражение моего лица смягчается только от одной мысли.

— А не в весеннее? — выпытывала она.

Я пожала печами.

— Наверное, пляж. А что?

— Просто интересно, — она развернулась и затем направилась в противоположном направлении.

— Увидимся на обеде, — крикнул я.

— У меня репетиция с виолончелью, — Поппи крикнула в ответ.

Стоя на месте, я сказал:

— Значит, я буду смотреть.

Лицо Поппи осветилось, и она ответила нежно:

— Значит, ты будешь смотреть.

Мы стояли в противоположных концах коридора и пялились друг на друга. Поппи произнесла одними губами:

— Навеки.

Я произнес губами в ответ:

— Навечно и навсегда.

***

Неделя прошла как в тумане.

Прежде я никогда не заботился о времени — быстро оно шло или медленно. Сейчас я хотел, чтобы минуты растянулись в часы, а часы в дни. Но, несмотря на мои безмолвные мольбы, время, черт возьми, шло слишком быстро. Все происходило слишком быстро.

Коллективный интерес в школе к нашему с Поппи воссоединению утих через несколько дней. Большинство людей еще не приняли это, но я не обращал внимания. Я знал, что люди сплетничали. Большинство слухов было о том, как и почему мы снова вместе.

Мне было плевать и на это.

Дверной звонок зазвонил, когда я лежал на кровати, и я встал, схватив куртку со спинки стула. Поппи вела меня на свидание.

Она пригласила меня на свидание.

Этим утром, когда я покинул ее постель, она сказала мне быть готовым в десять. Поппи не рассказала зачем, или что мы будем делать, но я сделал, как она сказала.

Она знала, что я так поступлю.

Когда я шел по коридору, я услышал звук голоса Поппи:

— Привет, малыш, как дела?

— Хорошо, — ответил Алтон застенчиво.

Завернув за угол, я остановился, когда увидел, что Поппи сидела на корточках, чтобы быть на одном уровне с Алтоном. Волосы Алтона заслоняли его лицо, и он нервно убрал их рукой... так же как я. Слова Поппи с прошлой недели всплыли в моей голове...

Он отрастил волосы, потому что хочет быть похожим на тебя. Он подражает твоим привычкам, чертам характера, потому что хочет быть, как ты. Он ждет, что ты заметишь его. Алтон обожает тебя…

Я наблюдал, как мой младший брат застенчиво раскачивался на пятках. Я не мог сдержаться и поджал губы в изумлении: он был тихим, как и я. Не говорил, пока его не спрашивали.

— Чем ты будешь заниматься сегодня? — спросила его Поппи.

— Ничем, — ответил Алтон угрюмо.

Улыбка Поппи увяла. Алтон спросил:

— Ты снова уходишь вместе с Руном?

— Да, малыш, — ответила она тихо.

— Теперь он разговаривает с тобой? — спросил Алтон. И я услышал. Услышал оттенок печали в его тихом голосочке, о чем Поппи говорила мне.

— Да, разговаривает, — сказала Поппи, и как делала со мной, провела рукой по его щеке. Алтон опустил голову в смущении, но я поймал небольшую улыбку через пробелы между прядями его волос.

Поппи подняла голову и увидела, что я стою, прислонившись к стене, напряженно наблюдая. Она медленно выпрямилась, и я двинулся вперед, потянувшись за ее рукой и притягивая ее для поцелуя.

— Ты готов? — спросила она.

Я кивнул, смотря на нее с подозрением:

— Ты так и не собираешься рассказать мне, куда мы?

Поппи поджала губы и покачала головой, дразня меня. Она взяла мою руку в свою и повела меня к двери.

— Пока, Алтон! — прокричала она через плечо.

— Пока, Поппимин, — услышал я, как он тихо сказал в ответ. Я замер как вкопанный, когда мое прозвище для Поппи слетело с его губ. Рука Поппи взлетела ко рту, и я видел, она почти растаяла на месте.

Она уставилась на меня, и по ее взгляду было понятно, она хочет, чтобы я сказал что-нибудь своему брату. Вздохнув, я повернулся к Алтону, и он сказал:

— Пока, Рун.

Поппи сжала мою руку, призывая меня ответить.

— Пока, Алт, — ответил я неловко.

Алтон поднял голову, и его губы растянулись в широкой улыбке. И все из-за того, что я сказал пока.

От того как улыбка осветила его лицо, что-то сжалось в моей груди. Я повел Поппи вниз по лестнице и к машине ее мамы. Когда мы достигли машины, Поппи отказывалась выпускать мою руку, пока я не посмотрел на нее. Когда я это сделал, она наклонила голову набок и объявила:

— Рун Кристиансен, я так чертовски горжусь тобой прямо сейчас.

Я отвел взгляд, чувствуя себя не очень уютно от такой похвалы. С тяжелым взглядом, Поппи наконец выпустила мою руку, и мы забрались в машину.

— Ты скажешь мне, куда мы направляемся? — спросил я.

— Нет, — сказала Поппи, сдавая назад. — Хотя ты скоро догадаешься.

Я включил радио — обычную волну Поппи, и откинулся на спинку сиденья. Мягкий голос Поппи начал заполнять машину, подпевая попсовой песне, которую я не знал. Не прошло много времени, прежде чем я перестал смотреть на дорогу, а начал смотреть на Поппи. Как будто она играла на виолончели, ее ямочки углубились, когда она подпевала одной из своих любимых песен, улыбаясь через слова, которые так любила. Ее голова раскачивалась, а тело двигалось в такт.

Моя грудь сжалась.

Это была постоянная борьба. Видеть Поппи такой беззаботной и счастливой наполняло меня ярким светом, но знание, что эти мгновения ограничены и истекали, привносило только тьму.

Пятна черноты как смоль.

Вездесущая, размотанная катушка гнева, которая ждала, чтобы нанести удар.

Как будто увидев, что я разваливаюсь на части, Поппи вытянула руку и положила ее мне на колени. Когда я опустил взгляд, ее рука лежала ладонью вниз, а пальцы были готовы переплестись с моими.

Я протяжно выдохнул и переплел пальцы с ее. Я не смотрел на нее, не мог сделать этого с ней.

Я знал, как Поппи себя чувствовала. Несмотря на то, что рак высасывал из нее жизнь, ее убивала боль членов ее семьи и тех, кто любит ее. Когда я затихал, расстраивался, ее яркие зеленые глаза тускнели. Когда я позволял злости снедать меня, я видел усталость на ее лице.

Усталость быть причиной боли других.

Продолжая крепко сжимать ее руку, я отвернул взгляд к окну. Мы проезжали повороты из города. Поднеся наши соединенные руки ко рту, я прижался в поцелуе к нежной коже Поппи. Когда мы проехали знак побережья, тяжесть заполнила мою грудь, и я повернулся к Поппи.

Она уже улыбалась.

— Ты везешь меня на пляж, — сказал я утвердительно.

Поппи кивнула.

— Твое второе любимое место.

Я думал о вишневых деревьях в цвету. Представлял, как мы сидим под нашим любимым деревом. И нетипично для себя послал молитву, что она продержится дольше. Поппи должна увидеть деревья полностью в цвету.

Она должна продержаться как можно дольше.

— Так и будет, — внезапно прошептала Поппи. Я встретился с ее взглядом, и она сжала мою руку, как будто услышав молчаливую мольбу. — Я увижу их. Я так решила.

Тишина повисла между нами. Ком формировался у меня в горле, когда я тихо подсчитывал месяцы, когда деревья в роще зацветут. Около четырех.

Нет времени на все.

Внезапно рука Поппи напряглась, когда я посмотрел в ее лицо, то снова увидел боль. Боль молчаливо говорила мне, что ей больно, потому что больно мне.

Сглотнув комок в горле, я сказал:

— Значит увидишь. Богу лучше не вставать у тебя на пути, когда ты так решительна.

И как будто сработал переключатель, ее боль исчезла, сменившись чистым счастьем.

Я устроился на своем сиденье, наблюдая, как мир снаружи проносился одним пятном перед глазами. Я был потерян в собственных мыслях, когда услышал:

— Спасибо тебе. — Это был тихий голос, едва шепот. Но я закрыл глаза, ощутив, как рука Поппи расслабилась.

Я не ответил, она и не хотела, чтобы я отвечал.

Заиграла еще одна песня и как будто ничего не произошло, голос Поппи заполнил машину и не затихал. Оставшуюся часть пути я держал ее за руку, пока она пела.

Убедившись, что я впитал в себя каждую ноту.

Когда мы прибыли на побережье, первое, что я увидел, был высокий белый маяк на краю обрыва. Денек был теплым, казалось, похолодание прошло, а небо было ярко-голубым.

На небе едва виднелись облака, солнце сияло высоко, освещая своими лучами тихую воду. Поппи припарковала машину и выключила двигатель.

— Я согласна, — это и мое второе любимое место, — сказала она.

Я кивнул, наблюдая за несколькими семьями, которые сидели на мягком песке. Дети играли, морские птицы кружили, в ожидании выброшенной еды. Несколько взрослых прислонились к дюне, читая. Кто-то сидел расслабленно с закрытыми глазами, упиваясь теплом.

— Помнишь, как мы приезжали сюда летом? — спросила она, радость наполнила ее голос.

— Ja, — прохрипел я.

Поппи указала под пирс.

— И вон там поцелуй семьдесят пять. — Она повернулась ко мне и рассмеялась над воспоминанием. — Мы улизнули от наших семей, чтобы встать под пирсом, просто чтобы ты мог поцеловать меня. — Она коснулась своих губ, глаза были расфокусированы, потерянная в воспоминаниях. — Ты был на вкус как соленая вода, — сказала она. — Ты помнишь это?

— Ja, — ответил я. — Нам было по девять. Ты была в желтом купальнике.

— Да! — сказала она, хихикнув.

Поппи открыла дверь, оглянувшись назад, на ее лице был чистый восторг, и она спросила:

— Ты готов?

Я вылез из машины, теплый ветер сдул волосы с моего лица. Сняв резинку с запястья, я убрал волосы с лица и заплел пучок, и отправился к багажнику, чтобы помочь Поппи с тем, что она привезла.

Когда я посмотрел в большой багажник, то увидел, что она взяла корзину для пикника и еще один рюкзак. Я понятия не имел, что в нем.

Я вытянул руки, чтобы забрать у нее все, когда она попыталась унести все сама. Она отдала мне вещи, затем неподвижно остановилась.

Ее неподвижность вынудила меня поднять взгляд, я нахмурился, увидев, что она изучает меня.

— Что? — спросил я.

— Рун, — прошептала она и коснулась моего лица кончиками своих пальцев. Она провела ими по моим щекам и лбу. Наконец, ее губы растянулись в широченной улыбке.

— Я могу видеть твое лицо.

Встав на носочки, Поппи игриво дернула мои волосы, собранные в пучок.

— Мне нравится, — объявила она. Глаза Поппи изучали мое лицо еще немного, затем она вздохнула: — Рун Эрик Кристиансен, ты осознаешь, насколько ты идеально красив?

Я опустил голову, в этот момент она провела руками по моей груди, и я встретился с ней взглядами.

— Ты понимаешь, какие глубокие чувства у меня к тебе?

Я медленно покачал головой, нуждаясь услышать ее слова. Она расположила мою руку над своим сердцем, а свою руку над моей. Под моей ладонью был ровный ритм, который стал быстрее, когда наши взгляды встретились.

— Это как музыка, — объяснила она. — Когда я смотрю на тебя, когда ты прикасаешься ко мне, когда я вижу твое лицо... когда мы целуемся, мое сердце поет песню. В ней поется, что я нуждаюсь в тебе как в воздухе. В ней поется, что я обожаю тебя. Что я нашла свою идеальную недостающую половинку.

— Поппимин, — сказал я тихо, и она прижала палец к моим губам.

— Послушай, Рун, — сказала она и закрыла глаза. Я тоже. И я услышал. Услышал ее так громко, как будто это было рядом с моим ухом. Ровные удары — наш ритм. — Когда ты рядом мое сердце не бьется, оно парит, — прошептала она, как будто не хотела нарушать звук. — Я думаю, что сердечный ритм — это как песня. Думаю, что также как в музыке нас привлекает к определенной мелодии. Я слышу песню твоего сердца, а ты моего.

Я открыл глаза. Поппи стояла и улыбалась, показывая свои ямочки на щеках, и раскачивалась в ритм. Когда открыла глаза, милое хихиканье соскользнуло с ее губ. Я наклонился и обрушил свои губы на ее.

Поппи обняла меня за талию, крепко держась за мою футболку, пока я медленно двигал своими губами напротив ее губ, прислонив ее к машине и прижав свою грудь к ее телу.

Я слышал эхо ее сердцебиения в своей груди. Поппи вздохнула, когда я скользнул своим языком по ее. Ее руки усилили хватку на моей талии, она прошептала:

— Поцелуй четыреста тридцать два. На пляже с Руном. Мое сердце почти взорвалось.

Я тяжело дышал, когда пытался взять себя в руки. Щеки Поппи раскраснелись, и она дышала так же тяжело, как и я. Мы так и стояли, просто дышали, пока Поппи не оттолкнулась от машины и поцеловала меня в щеку.

Повернувшись, она подняла рюкзак и перекинула его через плечо. Я двинулся забрать его, но она сказала:

— Я еще не настолько слаба, малыш. Я все еще могу вынести тяжесть.

У ее слов было двойное значение. Я знал, что она говорила не только орюкзаке, но и о моем сердце.

Темнота внутри меня, с которой она непрерывно пыталась бороться.

Поппи отошла, позволив мне забрать все остальное. Я последовал за ней в уединенное место на дальней стороне пляжа рядом с пирсом.

Когда мы остановились, я заметил место, где я целовал ее годы назад. Странное чувство распространилось в моей груди, и я знал, что до нашего возвращения домой, я поцелую ее там. Поцелую ее семнадцатилетней.

Еще один поцелуй для ее банки.

— Все в порядке? — спросила Поппи.

— Ja, — ответил я, ставя вещи на песок. Увидев зонтик и переживая, что Поппи не должна перегреться, я воткнул его в песок и открыл, чтобы на нее падала тень.

Когда только зонтик был открыт, а одеяло было на песке, я дернул подбородком, указывая Поппи двигаться под зонт. Она так и сделала, быстро поцеловав мою руку, когда проходила.

И мое сердце не билось. Оно порхало.

Мой взгляд был прикован к спокойному океану. Поппи села, закрыла глаза и глубоко вдохнула.

Я наблюдал, как Поппи наслаждается природой, и мог сравнить ее с человеком, который получил ответ на свои молитвы. Радость в ее выражении была безграничной, а покой в ее настроении — шокирующим.

Я опустился на песок, сел, обхватив руками колени. Уставился на море, на лодки на расстоянии, раздумывая, куда они отправляются.

— Как ты думаешь, какое их ждет приключение? — спросила Поппи, прочитав мои мысли.

— Я не знаю, — ответил я честно.

Поппи закатила глаза и сказала:

— Я думаю, они оставляют все позади. Думаю, однажды они проснулись и решили, что жизнь есть за пределами всего этого. Думаю, они решили — влюбленная пара, парень и девушка, — что хотят исследовать мир. Они продали свое имущество и купили лодку. — Она улыбнулась и опустила подбородок, уткнувшись им в руки, а ее локти опирались на согнутые колени. — Она любит играть на музыкальных инструментах, а он запечатлеть мгновения на пленку.

Я покачал головой и посмотрел на нее боковым зрением.

Казалось, ей все равно, вместо этого она добавила:

— И мир хорош. Они будут путешествовать в далекие места, создавать музыку, искусство и картины. И по пути они будут целоваться. Они будут целоваться, будут любить и будут счастливы.

Она моргнула, когда легкий ветерок пронёсся над нашими тенями. Когда Поппи снова посмотрела на меня, то спросила:

— Разве это не звучит как самое идеальное приключение?

Я кивнул. Я не мог говорить.

Поппи посмотрела на мои ноги и покачала головой, переместившись по одеялу, пока не оказалась у моих ступней. Я приподнял бровь в немом вопросе.

— Ты в ботинках, Рун! Такой прекрасный солнечный день, а ты в ботинках. — Поппи начала расстегивать мои ботинки, стягивая их друг за другом. Она подкатала мои джинсы до лодыжек и кивнула. — Вот, — сказала она гордо, — так немного лучше.

Не в состоянии найти радость, когда она сидела так самодовольно, я вытянул руку и потянул ее на себя, и лег, чтобы она легла на меня.

— Вот, — повторил я, — так еще лучше.

Поппи захихикала, наградив меня быстрым поцелуем.

— А сейчас?

— Огромное улучшение, — пошутил я иронично. — Большое, размером с астероид улучшение.

Поппи рассмеялась сильнее. Я перекатил ее и лег рядом. Ее руки все еще были у меня на талии, пока я водил пальцами по ее мягкой обнаженной коже.

Безмолвно я уставился на небо. Поппи тоже сидела тихо, пока внезапно не сказала:

— После того как ты уехал, не прошло много времени прежде чем я начала чувствовать себя уставшей, такой уставшей, что не могла вылезти с кровати.

Я замер. Она наконец расскажет мне. Расскажет, что произошло. Все расскажет.

— Мама отвела меня к доктору и в больнице мне сделали анализы. — Она покачала головой. — Честно говоря, все думали, я веду себя по-другому из-за твоего отъезда. — Я закрыл глаза и вдохнул. — Я тоже, — добавила она, крепче сжимая меня. — Первые несколько недель у меня получалось убеждать себя, что ты просто уехал в отпуск. Но проходили недели, и пустота во мне, оставшаяся после твоего отъезда, начала болеть все сильнее. Мое сердце было полностью разбито. И в придачу болели все мышцы. Я очень много спала, стала вялой.

Поппи замолчала, затем продолжила:

— В конце концов, мы поехали в Атланту сделать несколько тестов. Мы оставались у тети Диди, пока врачи разбирались что к чему.

Поппи подняла голову и, положив руку мне на щеку, приподняла мое лицо, чтобы смотреть мне в глаза.

— Я не рассказывала тебе, Рун. Продолжала притворяться, что я в порядке. Потому что я не могла сделать тебе еще больнее. Я видела, что ты не очень хорошо справляешься. Каждый раз по видео-чату я видела, что ты становишьсявсе злее, находясь в Осло. Все, что ты говорил, было так не похоже на тебя.

— Так ты навещала тетю Диди, — прервал я, — потому что болела. Не просто погостить, как говорила мне?

Поппи кивнула, и я увидел чувство вины в ее взгляде.

— Я знаю тебя, Рун. И видела, как ты ускользал от меня. Твое мироощущение всегда было мрачным. В твоей сущности есть темнота. Но со мной ты не был таким. Я могла только представить, что моя болезнь сделает с тобой.

Поппи осторожно опустила голову мне на грудь.

— Не прошло много времени, прежде чем я узнала свой диагноз: прогрессирующая лимфома Ходжкина. Это покачнуло мою семью. Сначала меня. А как по-другому? — Я прижал ее ближе, но Поппи отстранилась. — Рун, я знаю, что никогда не смотрела на мир, как остальные. Я всегда проживала каждый день по полной. Знаю, что всегда принимала аспекты мира, которые не принимали другие люди. Думаю, в какой-то степени, это из-за того, что я понимала, у меня не будет времени изучать его, как у остальных. Думаю, где-то глубоко внутри, моя душа знала. Потому что когда доктор сказал, что у меня осталось всего пару лет, даже с лечением и медикаментами, я отнеслась к этому спокойно.

Глаза Поппи начали блестеть непролитыми слезами. Мои тоже.

— Мы остались в Атланте и жили у тети Диди. Ида и Саванна пошли в новую школу. Папа ездил на работу. Я была на домашнем обучении, либо обучалась в больнице. Мои мама и папа уповали на чудо, но я понимала — этого не случится. Я спокойно относилась к этому. Держала подбородок высоко вверх. Химиотерапия была тяжелой. Потерять волосы было трудно. — Поппи моргнула, очищая свое видение, затем доверилась мне: — Но отказаться от тебя почти убило меня. Это был мой выбор. Вина была на мне. Я просто хотела спасти тебя, Рун. Чтобы ты не видел меня в таком состоянии. Я видела, что происходит с моими родителями и сестрами. Но ты... я могла спасти тебя. Я могла дать тебе то, чего не было у моей семьи — жизнь. Свободу. Шанс идти по жизни без боли.

— Это не сработало, —умудрился сказать я.

Поппи опустила взгляд.

— Сейчас я понимаю. Но поверь мне, Рун, я думала о тебе каждый день. Я представляла тебя, молилась за тебя. Надеясь, что темнота, которая прорастала в тебе, поблекнет с моим отсутствием.

Поппи расположила свой подбородок на моей груди.

— Расскажи мне, Рун. Расскажи, что произошло с тобой.

Я сжал челюсти, не желая позволять себе чувствовать тогдашние эмоции. Но я никогда не мог отказать своей девочке. Это было невозможно.

— Я был зол, — сказал я, убирая волосы с ее красивенького личика. — Никто не говорил мне, где ты. Почему ты отказалась от меня. Родители не отставали от меня. Отец бесил меня двадцать четыре часасемь дней в неделю. Я винил его во всем, и сейчас виню.

Поппи открыла рот, заговорить, но я покачал головой.

— Нет, — выдохнул я. — Не надо.

Поппи закрыла рот. Я прикрыл глаза и сфокусировался на продолжении:

— Я ходил в школу, не прошло много времени, прежде чем я спутался с подростками такими же злыми на мир, как и я. Я начал ходить на вечеринки. Пить, курить — делать противоположное тому, что говорил мне отец.

— Рун, — единственное, что смогла сказать Поппи печально.

— Вот какой была моя жизнь. Я выбросил фотоаппарат. Затем собрал все, что напоминало мне о тебе. — Из меня вырвался смешок. — Я жалел, что не мог вырвать свое сердце и собрать его тоже. Потому что эта штуковина не позволяла мне забыть тебя, неважно как я пытался. И затем мы вернулись. Сюда. И я увидел тебя в школьном коридоре и весь гнев, который все еще протекал по моим венам, превратился в приливную волну.