НОЧЬ 3-Я. ГЛАВА VIII

НОЧЬ 3-Я

Народился месяц, и узенький серп его освещал фигуру Холстомера,

стоявшего посередине двора. Лошади толпились около него.

- Главное удивительное последствие для меня того, что я был не

графский, не божий, а конюшего, - продолжал пегий, - было то, что то, что

составляет главную заслугу нашу, - резвый ход, сделалось причиной моего

изгнания. Проезжали на кругу Лебедя, а конюший из Чесменки подъехал на мне и

стал у круга. Лебедь прошел мимо нас. Он хорошо ехал, но он все-таки

щеголял, не было в нем той спорости, которую я выработал в себе, того, чтобы

мгновенно при прикосновении одной ноги отделялась другая и не тратилось бы

ни малейшего усилия праздно, а всякое усилие двигало бы вперед. Лебедь

прошел мимо нас. Я потянулся в круг, конюший не задержал меня. " А что,

померить моего Пегаша? " - крикнул он, и когда Лебедь поравнялся другой раз,

он пустил меня. У того уж была набрана скорость, и потому я отстал на первом

заезде, но во второй я стал набирать на него, стал близиться к дрожкам, стал

равняться, обходить и обошел. Попытали другой раз - то же самое. Я был

резвее, И это привело всех в ужас. Решили, чтобы скорее продать меня

подальше, чтобы и слуху не было. " А то узнает граф-и беда! " Так говорили

они. И меня продали барышнику в Коренной. У барышника я пробыл недолго. Меня

купил гусар, приезжавший за ремонтом. Все ото было так несправедливо, так

жестоко, что я был рад, когда меня вывели из Хреновой и навсегда разлучили

со всем, что мне было родно и мило. Мне было слишком тяжело между ними. Им

предстояли любовь, почести, свобода, мне - труд, унижения, унижения, труд, и

до конца моей жизни! За что? За то, что я был пегий и что от этого я должен

был сделаться чьею-то лошадью.

Дальше в этот вечер Холстомер не мог рассказывать. На варке случилось

событие, переполошившее всех лошадей. Купчиха, жеребая запоздавшая кобыла,

слушавшая сначала рассказ, вдруг повернулась и медленно отошла под сарай и

там начала кряхтеть так громко, что все лошади обратили на нее внимание,

потом она легла, потом опять встала, опять легла. Старые матки поняли, что с

ней, но молодежь пришла в волненье и, оставив мерина, окружила больную. К

утру был новый жеребенок, качавшийся на ножках. Нестер кликнул конюшего, и

кобылу с жеребенком отвели в денник, а лошадей погнали без нее.

ГЛАВА VIII