Глава пятнадцатая

И кому поплакаться в жилетку в такое непростое время?

Большинству людей в таком случае обратиться к друзьям по работе, к тем людям, с которыми они вместе работают в офисе. Но у меня друзей в «офисе» нет. И не потому что я не люблю своих коллег, а потому что очень трудно быть друзьями с другими игроками. Ведь они твои соперники на корте, а если ты станешь дружить с ними, то потеряешь серьезное преимущество. Если ты мне нравишься, то мне будет сложнее отодвинуть тебя в сторону. Я не верю, что я единственный игрок, кто так чувствует, но я одна из немногих, кто в этом признается. Когда я вижу двух игроков, которые сильно сближаются во время профессионального тура, я знаю, что у такой дружбы всегда будут свои ограничения. Мне легче быть честной и говорить правду, чем устраивать шоу перед прессой. В тяжелые времена я обращаюсь к своей семье и к нескольким подлинным друзьям, которые появились у меня за эти годы, а не к соперникам. Конечно, не стоит забывать о возможной поддержке возлюбленного. Когда я смотрю на свой дневник, то вижу, что помимо мрачных размышлений и упражнений по позитивному мышлению он заполнен постоянными раздумьями о влюбленностях и о будущих возлюбленных, а также моими общими взглядами на романтические отношения. В свои ранние годы в профессиональном теннисе я удивлялась, насколько я привлекаю внимание взрослых мужчин. Мне это было смешно, потому что я все еще ощущала себя ребенком.

Меня всегда интересовало, какого типа мужчина подойдет мне лучше всего.

Кого я выберу в единственные? – задавала я вопрос в дневнике, еще будучи тинейджером:

Прежде всего он должен понимать и уважать то, чем я занимаюсь. И у него должна быть своя цель в жизни. А еще он должен быть человеком практичным и скромным, и если у него будут миллионы долларов, то по нему об этом нельзя будет догадаться. У него должно быть чувство юмора, потому что я люблю смеяться.

Он должен быть нежным, заботливым и милым. Быть открытым и не бояться говорить правду, потому что я ненавижу людей, у которых есть секреты. А самое главное, он должен любить меня такой, какая я есть, скорее за мой внутренний мир, а не внешний облик. И все-таки мне больше всего нравятся «плохие мальчики», хоть я и понимаю, что с ними одни проблемы. Я хочу их перевоспитать и ввести в дом. Люблю сложные задачи.

Серьезных отношений у меня не было до двадцати двух лет. На дворе стоял конец 2009 года. Моя подруга в субботу устраивала барбекю для своих у себя дома. Она позвонила за несколько часов до этого и спросила меня, может ли она пригласить кого-нибудь «перспективного», потому что мне надо развеяться.

– Естественно, – сказала я, не очень поняв, что она имеет в виду.

Он появился в середине вечера, с волосами, еще мокрыми после душа, в спортивном костюме и со льдом на обоих коленках. И мгновенно мне понравился. Субботний вечер, а он только что закончил тренировку? Мой человек.

Его звали Саша Вуячич. Он был словенским баскетболистом, вот уже пятый сезон играющим за «Лос-Анджелес Лейкерс». В ту ночь мы ели рыбное филе, приготовленное на гриле, и обменялись телефонными номерами.

На следующее утро я летела на самолете в Напа-Вэлли с мамой и несколькими близкими друзьями. Это были мои каникулы после прошедшего сезона. По дороге я рассказала маме о Саше.

– Он высокий и европеец, – сказала я.

– Нет, Маша, – ответила мама. – У баскетболистов редко бывает хорошее образование.

У меня его тоже нет. Кроме того, он родился в Европе и успел посмотреть мир. Наверняка чему-то он успел научиться за это время.

Мама покачала головой. Она больше не хотела слышать о нем.

Мне это показалось несправедливым. Я никогда не признаю непригодным человека только из-за того, что его спортивная биография не позволила ему закончить школу. Я решила дать Саше шанс.

У нас возникла связь – близость и взаимопонимание, которые, как мне тогда казалось, могут связывать только спортсменов. Мы подходили друг другу. У него был дом в Лос-Анджелесе, и он был профессиональным спортсменом; он был высок, у него был восточно-европейский склад ума, и он был близок со своей семьей. На бумаге все выглядело прекрасно.

Но даже в те ранние дни были заметны некоторые признаки будущих проблем. Например, он настаивал, чтобы, будучи в Лос-Анджелесе, мы жили только в его доме, хотя мой был больше, лучше и находился всего в двух шагах от его. Это был чисто мужской подход или, может быть, это был подход мужчины, родившегося в Восточной Европе. Он всегда подчеркивал свое центральное положение в наших отношениях, что это его дом и его мир, который он полностью контролирует. Он не любил, когда ему напоминали, что у меня своя собственная карьера, что мой дом лучше, а доход выше. Меня это мало волновало, а вот для него это было важно. И мы никогда не могли обсуждать тот факт, что в своем мире я, может быть, более успешна, чем он в своем. Поэтому мы жили у него дома и не говорили о подобных вещах. Мы просто продолжали наши отношения.

Где-то через год после их начала мы объявили о помолвке. Но это не был традиционный шаг перед женитьбой – я была к ней совершенно не готова, – скорее это была декларация о намерениях. Мы как бы заявляли о серьезности наших отношений. Мне кажется, что это тоже идет от Восточной Европы или от Словении. Вроде как символ любви. Вроде как мы заявили всему миру, что у меня есть только он, а у него есть только я. Он подарил мне кольцо с громадным бриллиантом, которое я снимала только во время игры. Иногда я с сомнением смотрела на него и думала: неужели я действительно помолвлена?

Мир тенниса мал и полон сплетен, так что эти новости быстро стали достоянием общественности. Некоторые девочки поздравляли меня или спрашивали о планах на свадьбу и медовый месяц. Где-то в это время Серена Уильямс отвела меня в сторонку в раздевалке Уимблдонского турнира. Я готовилась к первой игре турнира и пыталась психологически настроиться на нее – обычно в таких случаях, за час до начала игры, игроков оставляют в покое. Серене все было до лампочки. Она была слишком взволнована и хотела обсудить со мной мою помолвку. Она только что восстановилась после травмы. Я практически никогда с ней не разговаривала, но она подошла ко мне как старая подружка.

– Привет, Серена, – сказала я. – Рада твоему возвращению.

– Я слышала, ты помолвлена, – чувствовалось, что она возбуждена. – Жаль, что так получилось. ХА! ХА! ХА!

И она стояла передо мной, смеясь своей шутке.

Я тоже стояла. То есть, а что я могла на это сказать? Я засмеялась вместе с ней. Как я уже сказала, до моей игры оставался час. Я уже была в форме и собиралась начинать разминку. Она это видела. Но сама она уже закончила свой матч, поэтому ей-то какое до этого было дело? Она увидела меня в раздевалке «только для членов», села рядом со мной, оглянулась вокруг, как будто проверяла, нет ли рядом шпионов и соглядатаев, и зашептала театральным шепотом. Так шепчут тогда, когда хотят, чтобы все вокруг узнали о теме разговора.

– Ты знаешь, я тоже помолвлена! И никому об этом не говорила, кроме тебя.

Вы только задумайтесь над этим. Это был человек, с которым я в жизни толком не разговаривала. Мы только обменивались любезностями над сеткой после окончания игры. И вот она произносит все тем же шепотом:

– Ты не поверишь, Мария, но я встречаюсь с парнем. И встречаюсь очень давно. И он попросил меня выйти за него замуж. А я не знаю, что мне делать. Я хочу замуж, но, мне кажется, сейчас неподходящее время.

Я взглянула на часы. До игры оставалось сорок пять минут. До первого круга Уимблдонского турнира.

– Все это очень интересно, но… – попыталась сказать я.

Она немедленно перебила меня.

– Я должна тебе кое-что показать, – сказала она, выуживая из своей сумки небольшой мешочек с замочком. – У меня здесь кольцо. – Она уронила этот большой бриллиант мне в руку.

– Так ты действительно помолвлена? – спросила я, не зная, что еще сказать или сделать.

– И да, и нет, – ответила Серена, забирая у меня кольцо. – Или, наверное, да. Но никто об этом не знает. Мой отец ничего не знает. Моя мать ничего не знает. Знаешь только ты и никто больше.

Я просто сидела, уставившись на нее. Не знала, что сказать. Зачем она мне все это рассказывает? А потом я ушла и выиграла свою игру.

Когда после этого мой тренер и моя команда бросились ко мне с поздравлениями, я сказала:

– Вы не поверите, что произошло со мной еще до того, как я вышла на корт.

А потом, в один прекрасный день, Саша перешел в «Нью-Джерси Нетс». То ли он заранее спланировал это, то ли для него это был просто шанс получить больше игрового времени… Его новый дом теперь располагался в Хобокене, штат Нью-Джерси. Где это, черт побери? Он сказал, что оттуда можно на пароме добраться до одного из моих самых любимых городов. Я засомневалась. Стала выяснять адреса местных кафе, в которых я могла бы ждать, пока он на тренировке. «Карло’з Бейк Шоп» – это все, что мне удалось найти. Кажется, это кафе стало известным после реалити-шоу Король кондитеров. Если люди начинают выстраиваться в очередь, чтобы купить канноли в Хабокене, то ты поневоле задаешься вопросом – что это за дыра? Дыра жуткая. Особенно в феврале, когда река покрывается льдом, паром прекращает работать, а транспортный поток настолько перегружен, что любимый город, в котором ты хотела бы оказаться, становится практически недоступным.

Много месяцев спустя, когда НБА была накануне локаута, Саша рассматривал несколько интересных с финансовой точки зрения предложений, которые он получил из-за границы. Я никогда не думала, что он может их принять, пока в один прекрасный день он не сообщил мне об этом. Он подписал контракт с турецким клубом. Так что прощай Хабокен, здравствуй Ешилькёй! Еще один город, о котором я ничего не знала. Сначала я боролась с самой мыслью об этом, а потом мне пришлось столкнуться с реальностью.

Теперь мы месяцами находились вдали друг от друга, и у меня появилось время обдумать то, как развиваются наши отношения. Ему так важно было чувствовать себя в них мужчиной, а с моей карьерой это было трудно. Он никак не мог признать тот факт, что в своем мире я была более успешна, чем он в своем. Мой успех, моя слава, мои деньги превращались, по-видимому, в непреодолимое препятствие для него. Может быть так было всегда, и жизнь на расстоянии просто открыла мне глаза? А может быть, я просто отказывалась признать это? И это стало реально беспокоить меня. Я чувствовала себя запертой в крохотном помещении, в ловушке. И в период подготовки к Открытому чемпионату Франции я стала постепенно отдаляться от Саши эмоционально.

Когда я вошла в раздевалку с призом в руках, после победы в финале Ролан-Гаррос, я набрала его телефонный номер. Он ответил, но на заднем фоне я слышала удары мячей – на баскетбольной площадке проходила тренировка. Его тренер сообщил Саше о моей победе. Саша меня поздравил. Я была так перевозбуждена, настолько захлебывалась в эмоциях, что стала его благодарить. За то, что был со мной в трудные моменты жизни. За то, что поддерживал меня в моих неудачах. За то, что толкал меня вперед, верил в меня. Казалось, что он был искренне тронут и радовался за меня. Я уже давно не чувствовала такого отношения к себе. А когда я позвонила ему вечером, его настроение резко изменилось. Его голос звучал агрессивно и почти зло. Я спросила, в чем дело? Он объяснил, что, вернувшись домой, он посмотрел церемонию награждения. Я сразу же поняла, в чем причина столь резкой перемены. Он бесился от того, что я не упомянула его в своей речи по поводу награждения. Ни о чем другом он не мог думать. Многие месяцы я ждала от него какого-то знака, какого-то намека. И вот я его получила – всего в одном предложении. Наши отношения закончились.

Я часто спрашиваю себя, чего я жду от романтических связей, или лучше, что мне кажется, я жду – кроме высоких отношений? Ну, наверное, чтобы мой партнер был бы и моим другом. Ровней мне. Я хочу иметь дом и детей, хотя до этого еще так далеко, что трудно себе представить, потому что сейчас моя жизнь – это вечные переезды из города в город; потому что я иногда поднимаюсь на такие вершины, а иногда падаю в такие пропасти, что мало кто из мужчин согласится сопереживать тем чувств, которые испытывает или не испытывает игрок на корте. Как я уже говорила, мужик всегда хочет оставаться мужиком. А когда ты находишься в турне, то тебе приходится самой быть мужиком, несмотря на твой пол. И если вместе с тобой в туре путешествует твой бойфренд, то, скорее всего, он пожертвовал ради тебя своей карьерой, а кому это надо? Или – еще один вариант – он тоже профессиональный теннисист. С этим мне также пришлось столкнуться.

* * *

После каждой игры я получаю от своего агента Макса электронное послание: «Ты чемпион». И по количеству восклицательных знаков после текста я могу понять, насколько он в это верит. Это стало настолько обыденным, что у меня появилось подозрение, что он просто копирует этот текст. Он что, посылает его всем своим клиентам? Меня это совсем не интересует. В октябре 2012 года, уходя с корта после четвертьфинального матча на турнире в Пекине, я проверила телефон и увидела послание от Макса. «Спасибо», как всегда, ответила я.

Через десять минут я получила еще одно послание, которое меня удивило. Макс был в Майами, и там было 4 часа утра. Разве он не должен спать?

«Григор Димитров хочет твой номер».

Я посмотрела на телефон с удивлением и некоторым, как бы это сказать, волнением? Убрав телефон в карман, я десять минут провела на велотренажере, чтобы остыть, а потом пятнадцать минут растягивалась, пока мой тренер обсуждал со мной прошедшую игру. Правда, я плохо его слушала, и в этом не было ничего нового – потому что Томас Хогстедт – мой тогдашний тренер – после матча болтал гораздо больше, чем это необходимо. Потом я достала телефон и увидела еще одно послание от Макса. Оно не отличалось от первого: «Григор Димитров хочет твой номер».

Почему два послания подряд? Макс что, считает, что в Пекине плохая связь?

– Для чего? – ответила я ему.

– Для чего? Ты что, дура? – пришел ответ от Макса.

Я поискала в Гугле, чтобы узнать возраст Григора. Он вообще совершеннолетний?

Двадцать один год. Всего лишь.

– Дай ему адрес моей электронной почты.

Помню, как я обратила внимание на мальчика, идущего по аллее Уимблдона – он был высоким, худым, и на его лице была улыбка человека, который знает, насколько он хорош.

– Слава Богу, что он не из моего поколения, – сказала я тогда тренеру. – Иначе это было бы опасно. Опасно отвлекающе.

Мы обменялись несколькими электронными письмами, и Григор попросил у меня телефонный номер.

Я притворилась, что «не такая», и дала ему ПИН своего мессенджера BlackBerry. А уже потом номер своего мобильного. Письма сменились телефонными звонками, а телефонные звонки разговорами по Скайпу. Все было очень просто и искренне. Я вообще сильно не задумывалась об этом, пока, после очередного разговора он не перезвонил мне буквально через тридцать секунд.

– Прости, но я скучаю без твоего голоса, – сказал он. – Мы не могли бы поговорить еще немного?

В то время я даже не знала его номера в мировой классификации.

Наши разговоры по Скайпу продолжались. Мама стала называть их сеансами терапии, потому что после них я улыбалась.

Нечто в расписании турниров Григора поставило меня в тупик. Он приехал в Париж слишком рано, чтобы начинать подготовку к турниру в закрытых помещениях. Для меня это не имело смысла.

Где он собирается играть до того, как начнутся соревнования в основной сетке? Я быстренько открыла ненавидимое мной телефонное приложение, которое называется Live Scores и которое представляет собой итоговые таблицы всех теннисных турниров, включая данные о посеянных на них игроках. Те три года, что я была с Сашей, я проводила слишком много времени на NBA. com, выясняя время, проведенное на площадке, заработанные очки и проценты попадания. И я еще не была готова вновь вернуться к подобному после такого короткого перерыва. И тем не менее я это сделала.

Я проверила список посеянных игроков. Григора среди них не было. Я перешла к квалификационному турниру. И нашла его там. Шестидесятый номер в мировой табели о рангах. Не успела я сообразить, что происходит, как уже изучала результаты квалификационных матчей.

Прошло много времени, прежде чем он появился на пороге моего дома с букетом красных роз и гигантским плюшевым медведем.

После этого мы стали проводить много времени вместе.

Через несколько дней он спросил, согласна ли я стать его девушкой? Этого я не ожидала. И не была готова к подобным отношениям. Он сказал, что подождет.

– Что это за человек? – спрашивала я саму себя.

Я с удивлением осмотрела его – почему этот симпатичный парень, который мог бы наслаждаться жизнью, ждет женщину, которая еще не готова к романтическим отношениям с ним?

– ОК, – ответила я. – Только я еще не знаю, когда буду готова. Это может занять месяцы.

– ОК, – согласился Григор. – Я подожду. Я знаю, чего я хочу – а хочу я тебя.

Недели превратились в месяцы, и не было ничего, что могло бы остановить наши отношения. Я наблюдала, как он рос, побеждал, страдал от проигрышей, восстанавливался. Вверх – вниз. Мне так нравилось наблюдать за тем, как он играет. И вот в один из рождественских дней я оказалась на пластмассовом стуле возле корта, наблюдая за его тренировкой. Только я, моя лучшая подруга Эстель, Григор, его партнер по тренировке и солнечный калифорнийский день, ничем не похожий на рождественский.

Я следила за тем, как он поднимается в квалификации. Видела, как он менял грязный отель возле шоссе в Мадриде – такой, в котором даже крысы не живут – на люкс в парижских Four Seasons или в Carlyle в Нью-Йорке. Я видела, как он превращался из мальчика, который боится потратить деньги на лучшее место в самолете до Австралии, в мужчину, который садится на частный самолет, предоставленный новым другом-миллиардером. После одного из матчей в Брисбейне он подарил всем членам моей команды белоснежные крахмальные сорочки с запиской, что в один прекрасный день он тоже хотел бы иметь такую команду. И она у него появилась еще до того, как мы разошлись. Я наблюдала за тем, как он превращался в самостоятельного человека, способного принимать самостоятельные решения; я смотрела, как он становится мужчиной.

Григора называли будущим Роджером Федерером, сравнивали его то с тем, то с другим. Он дошел до восьмого номера в мировой классификации, и у него был громадный потенциал. Изумительные по красоте удары. То, как он бьет по мячу, а потом скользит даже на кортах с твердым покрытием, вызывает восторг. Он может делать со своим телом невероятные вещи. Это дар, но в то же время это и проклятие. Желание не просто выиграть, а выиграть красиво всегда мешало ему. Победа должна быть или идеальной, или она вообще не нужна. Она должна быть невероятной, в противном случае о ней можно забыть. Именно поэтому ему еще только предстоит использовать весь свой потенциал. Что отличает игрока великого от просто хорошего? Хорошие игроки побеждают тогда, когда все складывается в их пользу. Великие выигрывают даже тогда, когда все летит в тартарары, когда сама игра ужасна – то есть тогда, когда их величие исчезает. Потому что невозможно быть великим постоянно. А вот можешь ли ты добиться успеха в неудачный день, когда ощущаешь себя совершенно разбитым и начисто лишенным сил? Вот в чем вопрос. У меня было несколько дней в карьере, когда я была практически безукоризненна – я могу пересчитать их по пальцам одной руки – но главный для меня вопрос – это как научиться выигрывать с тем, что у тебя есть в данный конкретный момент. Я выиграла множество матчей просто благодаря тому, что смогла найти лазейку. Григору еще только предстоит научиться этому. А пока – если это тяжело и далеко от идеала, то его это не интересует.

Недавно Григор сказал мне – мы говорили с ним по телефону после того, как он вышел в полуфинал Открытого чемпионата Австралии – что хуже всего, это когда ты получаешь нужную вещь в неподходящее время. Это напомнило мне о вечере перед Уимблдонским турниром 2015 года. В 2014 году Григор вышел в полуфинал, победив Энди Маррея, а в полуфинале проиграл в четырех сетах Новаку Джоковичу. Григор достал буклет, посвященный прежним победителям Уимблдона, который готовится перед каждым турниром. Аккуратно перелистывая страницы, он дошел до моей фотографии, на которой я в его ложе наблюдала за его игрой.

Он печально посмотрел на меня – мне даже показалось, что я заметила слезы у него в глазах.

– Ты видела это фото? Для меня это все в жизни. Ты в моей ложе, рядом с моей мамой.

И именно в тот момент у меня прошла та эмоциональная тяга, с которой я боролась все это время. Я так же, как и он, знала, что это не мое место. Мне надо было быть сконцентрированной, готовиться к собственным играм, к триумфам и поражениям на самой большой сцене в своей карьере. И его матч я тогда наблюдала только потому, что рано вылетела из соревнований. Поэтому его приятные воспоминания были моим кошмаром. Что означало, что все это произошло только из-за моего проигрыша. Как он и говорил – нужная вещь в неподходящее время.