ПОСЛЕСЛОВИЕ 11 страница

Джитуку тем временем оставил учеников, которые, ожидая сигнала, стояли как безмолвные изваяния, опираясь каждый на свой посох. Нутром я чувствовал, что сейчас произойдет нечто небывалое, чего я доселе не видывал, и почти физически ощущал, как в воздухе, подобно предгрозовой духоте, накапливается энергия…

Джитуку, махнув рукой, выкрикнул какое-то слово на своем языке. После сигнала арену озарила яркая вспышка, сопровождаемая грохотом, во все стороны полетели комья земли. Прикрыв глаза рукой, я стал наблюдать за учебным боем, полностью захваченный происходящим.

Сначала мне показалось, что руаны осыпали друг друга заклятьями из посохов – в моем представлении бой должен был выглядеть именно так - но, как выяснилось, эти деревянные палки, украшенные сложной резьбой, выполняли совершенно иную функцию. Они использовались как боевые шесты, которыми нещадно лупили друг друга и которыми успешно оборонялись от встречных атак. Сами руаны двигались быстро и ловко, иногда вместо ударов посоха обрушивая на противника удар ногой или рукой – в эти моменты мне приходилось прищуривать глаза, так как ладони руанов начинали ярко сиять, а их фигуры окутывали всполохи бледно-желтых и зеленоватых огней, быстро тающие, как пар.

Выражение моего лица, видимо, менялось под стать моим мыслям; Джитуку мгновенно понял, какие вопросы у меня накопились, поэтому решил не медлить с объяснениями:

- Этер в сыром виде легко спалит наши нервные окончания, поэтому мы должны обязательно пользоваться проводником, вроде деревянного посоха. Как вы, наверное, теперь поняли, наша «магия» не имеет ничего общего с магией коробников.

Мне пришлось с ним согласиться, так как я уже был знаком с коробниками и их техниками.

- Как же вы приобретаете связь с этером? Молитесь… - тут я чуть не сказал «Контуру», но вовремя вспомнил, что руаны верят в иных существ: - …Альтерам?

- Ничего подобного, - в глазах Джитуку блеснули смешливые искорки, - мы рождаемся с этой связью. Для нас энергия - обычное дело, вроде этого, - тут руан слегка толкнул меня в бок ладонью, - я могу сделать то же самое, но с применением этера. Тогда вы, боюсь, сломаете себе шею, отлетев вон к тому дому.

По коже у меня побежали мурашки. Я не ожидал, что руаны обладают такой огромной скрытой силой. Мне не было страшно, но рассказы руана будоражили воображение.

- А я, - добавил Джитуку, - сожгу нервные окончания в своей руке, поскольку при мне нет посоха. На такие жертвы ни один здравомыслящий руан не пойдет.

- Значит, стоит отобрать у руана посох, и он уже беспомощен?

Руан засмеялся.

- До чего же вы наивный юноша! Ну, для начала стоит попробовать отобрать посох – как вы думаете, чем это может закончиться?

Краем глаза я посмотрел на арену. Одному из учеников едва не досталось шестом по уху, но тот удачно блокировал удар и вырвал палку из рук оппонента. На этом бой закончился – Джитуку захлопал в ладоши и снова прокричал несколько зычных команд. Я подумал, что если бы вместо одного из руанов был обыкновенный человек, пускай и крепкого телосложения, то ему за попытку отобрать посох выбили бы глаз или сломали руку.

- Посох для руана важней жизни, - заключил Джитуку, - без палки – а, значит, и без этера – удары в рукопашном бое не будут иметь той силы, которую они имеют сейчас.

Он позвал учеников наверх, а потом, судя по интонации, похвалил их. Лейдо следил за ними так, словно понимал, о чем идет разговор; наклонившись ко мне, он шепотом пояснил:

- Джитуку сообщит их мастеру о внеплановой тренировке, а также даст ему некоторые подсказки о том, в каком направлении стоит развивать способности учеников. Он у нас смышленый малый, и разбираться в этере и посохах – его работа.

Нашего спора словно не бывало, и я решил забыть о нем точно также, как это сделал Лейдо.

- Кем же он работает? – поинтересовался я.

- Древоведом. Он занимается изготовлением деревянных изделий – украшений, посохов, масок, даже домашней утвари. У руанов есть семь особо почитаемых профессий, которым покровительствуют Альтеры, и эта – одна из них. Древоведам покровительствует Роэ, оцелот.

Лейдо рассказал мне и о других «уважаемых профессиях», среди которых были также гончары, занимающиеся посудой, постройкой и ремонтом домов; ткачи, производящие ткани; варщики, которые варили как нектар с вареньями, так и клей, и краски для тканей ткача; репетиторы, обучающие молодых руанов грамоте, иностранным языкам и игре на музыкальных инструментах; дивариусы, изготавливающие напиток див-ар; книгоделы, пишущие, иллюстрирующие и сшивающие книги.

- А кто заправляет деревней? – спросил я, вспоминая соланже. Кажется, тогда же я напридумывал себе что-то о норах и дуплах… мне становилось смешно, когда я вспоминал об этом.

- Отец, - Джитуку вернулся. По тому, как плавно он включился в нашу беседу, я догадался, что руан попросту мог слышать наш разговор, ведь слух у этого народа был не таким слабым, как наш, - он держит руку на пульсе всего нашего поселения. Под его началом работают помощники, целый штат, некоторые из них отвечают за торговлю, а для руанов это очень важно.

- Что же ты не расскажешь ему о Цинлине? – вдруг ухмыльнулся Лейдо. Джитуку едва заметно нахмурился, но потом пожал плечами и, обратившись ко мне, сообщил:

- Цинлин - это главное существо в нашей деревне. Я говорю существо, потому что это уже не совсем руан, хотя он все еще один из нас. Благодаря его силе, мы можем чувствовать себя в безопасности, он уберегает своих братьев и сестер, следит за их благополучием… он следит даже за вами, вот прямо сейчас. Просто вы не способны его увидеть.

***

Когда мы вернулись в гостиницу, Лейдо оккупировал мою комнату и еще долго пытался доказать мне, что завтра нам непременно стоит повидаться со старейшиной.

- Зачем это, - вяло отпирался я, пытаясь делать запись в дневнике, - послушайте, Лейдо, я очень уважаю ваши диоскурьи традиции быть везде и всюду в поисках информации, но…

- Как же вы не понимаете? – мой друг вскочил со стула и пробежался по маленькой комнатке, едва не снося слишком миниатюрную для него мебель, - Цинлин! Нужно попросить Отца, чтобы он устроил вам встречу.

- С Цинлином? – переспросил я недоверчиво и нехотя отложил в сторону перо. Вместо связного текста на странице виднелись несодержательные каракули; я категорически не умел нормально концентрироваться на тексте, если меня отвлекали, - сомневаюсь, что это возможно. Мне показалось, что Цинлин для руанов – все равно, что алтарь в церкви для католиков. Меня не пустят к нему, и я не вижу в этом предприятии решительно никакого смысла.

Лейдо тоже сел. Его глаза горели непривычным мне огнем, он весь пылал энтузиазмом. У меня даже создалось впечатление, что он вот-вот превратится в свою диоскурью ипостась и улетит в окно.

- Цинлин - великое создание, чудо Нигдейского мира. Он почти всемогущ, если верить древним руанским летописям, и, вполне возможно, у него есть какая-то информация касательно…

- Касательно путей на Землю? – догадался я. Было подло со стороны Лейдо так легко играть на моих сокровенных желаниях, но я верил, что он делает это не только в угоду собственному любопытству.

- Да, вот к чему я и веду, - закивал диоскур, как всегда потянувшись к своему карману за трубкой. Я решил, что не имею желания спать в аромате табачного дыма, и попросил Лейдо воздержаться от пагубной привычки хотя бы на десяток минут.

- Вы же не доверяете руанам, Лейдо. И я не понимаю, откуда столько уверенности в том, что летописи не врут. Да и некогда я слышал от вас, будто вернуться назад мне уже нельзя…

- Значит, вы не пойдете к старейшине, да, друг мой? – диоскур вздохнул, - наверное, вы правы, и нам не стоит совать свой нос везде, где только есть щель.

Я промолчал, и Лейдо заметно понурился.

- Простите меня, я слишком быстро загораюсь, если речь идет о…

- Не извиняйтесь, - я медленно перевел взгляд в окно, где спала себе мирным сном руанская деревенька, - мы попробуем. Я хочу посмотреть, что выйдет из этой истории.

- Адам?

- Нет, правда. Кажется, я с самого начала обещал себе испробовать любой подвернувшийся шанс. А вдруг Цинлин - это как раз тот самый ключ, который я ищу? Веды, арки, коробники, теперь очередь руанов. Если путей вернуться на Землю нет, я хочу быть уверенным в этом полностью, иначе не смогу спокойно жить здесь, в Нигде.

На том мы и порешили, и уже не следующий день я стоял на пороге жилища Отца. По словам Джитуку он являлся настоящим великаном своего народа: старейшина был почти одного со мной роста. Вид Отца показался мне слегка диковатым – его длинные волосы были тщательно заплетены во множество тонких косичек, сплошь украшенных кольцами, в бровь и уши были вставлены резные костяные иглы, а на шее висела длинная расписная маска, закрывающая грудь, словно защитный панцирь. Отец не пытался быть со мной вежливым, не пытался подогреть мой интерес пространными речами и вообще по большей части хмуро молчал, оглядывая гостя усталым и невыразительным взглядом. Мы сидели друг напротив друга за столом, на котором стоял чайник на разогретой металлической подставке, глиняные пиалы и деревянное блюдо с руанскими сладостями. Я все никак не решался заговорить. Отец тоже не торопился начинать разговор. Так мы и сидели, пытаясь перемолчать друг друга.

В конце концов, Отец сдался, и я почувствовал облегчение:

- Что же вас привело ко мне, вирса человек?

- Возможно, моя просьба покажется вам дерзкой, - начал я, - и если правила запрещают это, я пойму…

Руан воспринял мои слова неоднозначно. Он слегка приподнял уши – иглы в них едва слышно зазвенели – и, наклонившись вперед, шумно выдохнул. Почувствовав, что начал слишком уж издалека, я решил выражаться прямо.

- Я хочу, чтобы вы рассказали мне про Цинлина.

- Отцы деревни не занимаются экскурсиями и познавательными лекциями, - тусклым голосом оповестил меня старейшина, наливая чай в свою пиалу, - вы могли бы попросить вашего друга диоскура сделать это. Диоскуры – хранители информации, порой они знают едва ли не больше нас самих.

- Он… мне сказали, что я должен спросить у вас разрешения.

- Я не связан с Цинлином напрямую. За ним присматривает круг Удзо или, если вам будет проще понять, круг защитниц, который общается и передает мне его слова. Так много дел в руках Отца, вирса человек, я не могу тратить его на разговоры…

- Тогда позвольте еще один вопрос, - облизав губы, сказал я, - где я могу найти этот круг Удзо?

- Любой руан, если вы его хорошо попросите, отведет вас туда, - ответил Отец и отпил из пиалы чай, - теперь-то вы можете покинуть меня?

- Благодарю вас, - я вскочил с места, отвесил Отцу низкий поклон и поспешил удалиться. Я так и не отпил из собственный пиалы – признаться, угощение меня в те минуты совершенно не заботило.

- Надо же, разговор длился всего лишь пять минут! – оживился Лейдо, завидев меня. - Ну, посмотрели на Отца, друг мой?

Я тут же напустился на диоскура:

- Это были самые неуютные пять минут в моей жизни, Лейдо, и очень жаль, что вы не разделили их со мной.

- Бросьте, - поморщился Лейдо, - благодаря мне вы посмотрели на Отца руанской деревни! На вашем месте я бы оценил подаренную вам возможность вживую узреть этого великого человека. То есть, руана.

- Еще раз замечу, что вас-то как раз не было на моем месте, - жестко ответил я, - к слову, мне Отец не показался великим – это просто очень занятой старейшина, с головой ушедший в ежедневную рутину. Мне бы тоже не понравилось, если бы меня отвлекли посреди важной работы и заставили пить чай. Я предпочитаю завершать дела без ненужных перерывов.

- Так и помереть недолго, друг мой, - фыркнул Лейдо, - вам станет легче, если я скажу, что любой, кто уже много часов занят бумагами, подсчетами и присмотром за детским садом, полным низкорослых и миловидных двуногих собак, будет только рад отвлечься даже на пять минут?

- Сомневаюсь, - упорствовал я, мысленно возмутившись тому, как Лейдо в очередной раз обозвал руанов, и сменил тему: - меня направили к кругу Удзо. Вы знаете, где это находится?

- Знаю.

- Почему я не удивлен?

Мы пошли на север деревни по главной улице, окруженные гомоном причудливого говора и звуков музыки, густо окутанные облаками дорожной пыли, которые поднимали сотни ног ежеминутно проходящих здесь руанов.

- Пройдет еще часа два, и все здесь опустеет, - сообщил Лейдо, - они уйдут работать на поля нахалки.

Шатры, мимо которых мы проходили, встречались все реже, пока мы не оказались за чертой деревни. Я подумал было, что мы сбились с пути, но вдруг понял: под ногами у нас – длинная, аккуратно выложенная из цветного камня дорога, ведущая куда-то вперед, в жаркую степь. Справа и слева колосились желтовато-ржавые нахалковые поля, почти незаметные на общем фоне иссушенной почвы того же цвета. Небо пронзительно синело над нами, а солнце в зените нещадно припекало нам головы. Стояла удивительная тишина, неожиданная после уличного шума, в котором мы находились несколько секунд назад.

- Смотрите, - сказал вдруг Лейдо, пальцем указывая куда-то в небо. Я вскинул глаза и опешил от изумления – там, куда я смотрел, вдруг ярко блеснули грани огромного стеклянного куба, который был ранее не заметен моему глазу. Куб лениво повернулся, как глаз, оглядывающий окрестности, а после бесследно пропал, словно его и не было. Пораженный увиденным, я не мог подобрать слов, чтобы описать свои чувства; Лейдо, кажется, был доволен тем, какое впечатление на меня произвел этот куб.

- Перед вами Око Цинлина, - сообщил он мне, - а сам Цинлин вместе с кругом Удзо находится в подземелье – туда как раз ведет эта разноцветная дорожка.

- Что же такое этот Цинлин?..

- Защитник деревни. Весьма почетная… должность. Для нее отбираются малолетние ребятишки, проходящие специальные обряды; после одного из претендентов, которого выберет круг Удзо, до самой смерти запирают в пустой комнате подземелья. Эта комната особенная, в ее стенах прорезаны желобки для этера, и когда Цинлин устанавливает с ней связь, он устанавливает связь со всей деревней. Комната называется «Стеклянным Кубом», так как Цинлин видит свое родное поселение и его окрестности свободно, словно не существует никаких стен. Каждый раз, когда он «осматривается», можно увидеть над своей головой примерно то же, что недавно видели мы с вами, друг мой.

- Звучит жутковато, - ответил я, - значит, Цинлин находится там всю свою жизнь без питья и еды? Без общения и солнечного света? Но как? И для чего это нужно?

Лейдо стер со лба выступивший пот и зашагал вперед.

- Он не живой руан более – скорее, механизм, в случае опасности защищающий свою деревню, маскируя ее – возводит на ее месте иллюзорный курган или окружает песчаной бурей. Право слово, друг мой, я не знаю всех возможностей Цинлина. Знаю, что без питья и еды ему помогает обходиться этерная связь со Стеклянным Кубом, так как он впитывает энергию из окружения, а вот насчет общения… Я слышал, что удзоми, члены круга Удзо, иногда спрашивают Цинлина о разных вещах. Например, не грозит ли деревне какая-нибудь опасность в виде стихийного бедствия или чего похуже.

- А где живут эти… как же их… буду называть удзоми просто «защитницами», – решил я, чувствуя, что не готов сейчас ломать язык чуждыми мне терминами. Лейдо махнул рукой – мол, как хочешь. – В общем, неужто они живут прямо в подземельях, вместе с Цинлином?

- Сейчас вы все увидите своими глазами, друг мой, - сказал диоскур, - и постарайтесь не осыпать защитниц вопросами, они этого не любят.

***

Дорожка заканчивалась перед желтыми каменными ступенями, ведущими вниз, в темноту – кое-где они начали осыпаться и крошиться от времени. Я заметил сделанные на них почти стершиеся надписи – присев и коснувшись их рукой, я понял, что их, вероятно, вырезали в камне.

- Что это?

- Наставления для будущего Цинлина. Он видит эти надписи в последний раз, когда уходит в подземелье, - донесся до меня голос диоскура, уже успевшего спуститься вниз, - вы идете или нет, друг мой?

Мы оказались в длинном коридоре, уходящем далеко вперед. Стены были испещрены множеством рисунков, иллюстрирующих то ли сцены из жизни руанов, то ли их давнюю историю – под ними я увидел почти неприметные надписи, но не смог их прочесть. Каждый миллиметр пола был выложен пестрой мозаикой, которая, если смотреть на нее вблизи, взрывалась яркими красками, а если смотреть издали, то складывалась в определенный узор.

Вначале мне показалось, что в подземелье нас ждет кромешная тьма, но я удивился, увидев светящиеся под потолком фиолетовые огоньки, пускай и бледные, но все-таки дающие свет.

- До чего же тут неприятно, - пробурчал Лейдо, - особенно в сравнении с их кукольной деревенькой. Словно это гробница.

- Вы уже были здесь когда-то, верно? Почему же вы боитесь?

- Кто сказал, что я боюсь? Я просто не могу взять в толк, как здесь живет Цинлин.

- Раз уж, как вы говорите, он больше похож на деталь механизма, для него уют не играет никакой роли.

Дойдя до конца коридора, мы уперлись в окованную металлом дверь, но стоило Лейдо коснуться ее ладонью, как твердая поверхность тут же превратилась в легкую занавеску. Отодвинув ее плечом, он исчез в проходе; я проскочил вслед за ним.

Мы предстали перед сидящими в кругу женщинами-руанами, одетыми в одинаковые белые тоги. На их головах возвышались высокие геле, в ушах поблескивали серьги из круглых бронзовых пластинок, из этих же дисков были сделаны и украшения на их шеях. На появление чужаков защитницы отреагировали спокойно, словно знали о нашем приходе. Я вспомнил блеснувший в небе куб и понял, что их оповестил Цинлин.

- Нас прислал Отец, - храбро начал говорить Лейдо, на ходу выдумывая оправдание нашему визиту, - он хотел, чтобы мы поговорили с Цинлином.

Я широко раскрыл глаза и попытался незаметно одернуть диоскура, чтобы он перестал нести чепуху, но ложь раскрыли быстрее, чем предполагалось. Одна из удзоми повернула к нам голову и, прищурив глаза, прошипела:

- Наглое вранье.

- Стоит ли врать? – спросила другая защитница.

- Если правда ясна? – ее вопрос подхватила третья.

Теперь на диоскура смотрели все удзоми. В их глазах я читал немой укор. Лейдо растерялся и, покосившись на меня, сказал:

- Ну, мой друг хотел посмотреть на Цинлина.

Теперь укоряющие взгляды были обращены в мою сторону, и я, храбрясь, набрал в грудь воздуха:

- Мне хотелось бы спросить у него одну важную вещь.

Мои слова вызвали у защитниц волну неприязни, которую я ощутил физически, как перепад давления.

- Встреча?

- С Цинлином?

- Лично?

- Ты не достоин!

Подземелье неожиданно загудело, словно где-то ударили в тяжелый гонг. Защитницы подняли головы вверх и удивленно посмотрели в потолок, разглядывая там что-то, чего не видели мы с Лейдо. Когда гудение смолкло, одна из удзоми поднялась и спокойно сообщила мне, что проводит меня в Стеклянный Куб. Я не ожидал такого поворота событий, поэтому в один миг все мои надежды вдруг показались мне пустыми, как и моя просьба, с которой я заявился к Отцу. Если бы Лейдо не пихнул меня в спину, я бы так и остался стоять на месте.

Откинув ветхую ткань, скрывающую выход в другом конце комнаты, женщина пропустила меня вперед. Мы оказались перед лестницей, такой узкой, что развернуться было практически негде. Мы начали спускаться, погружаясь в темноту. Я слышал звук своих шагов, отдающихся гулким эхо - мы шли долго, целую вечность, пока не оказались перед высокой стеной, украшенной рельефными изображениями глаз. Защитница подошла к стене и прислонилась к ней боком, заложив руки за спину. Она словно приглашала меня зайти в дверь, которой здесь не было, но я неожиданно вспомнил давнее напутствие Эа: «Не поддавайся ощущениям реальности».

Я без страха шагнул прямо в стену. Рисунки глаз ожили и начали хаотично двигаться. Я зажмурился, представляя, что никакого камня нет, и поразился, с какой легкостью меня пропустила твердая преграда. Теперь я находился внутри Стеклянного Куба.

Я открыл глаза. Длинные черные и белые нити пучками собирались у стен и словно втекали в высеченные на них желобки, как маленькие ручьи. Однако на самом деле это были волосы, длинные волосы одного-единственного руана, неподвижно сидящего посреди комнаты. Он был закутан в белое покрывало, вышитое золотом, полы которого расстилались по полу, словно лепестки огромного цветка.

Комната, вопреки моим ожиданиям, хорошо освещалась. Как будто стены самостоятельно излучали неяркий свет, позволяющий мне в подробностях разглядеть Цинлина – его глаза были закрыты, а уши сонно раскинуты в разные стороны. Я не почувствовал никакой божественной ауры или могущественной силы, исходящей от спящего руана, но, удивительно, меня переполнило благоговение.

Цинлин шевельнулся и медленно поднял голову. Открыв сияющие глаза, он быстро поймал мой взгляд, и тут же я услышал голос в своей голове:

«Ты блудный? »

- Нет, - я отрицательно качнул головой, - я из другого мира.

«Ты хочешь вернуться? »

- Да.

Цинлин склонил голову набок, и его лицо стало задумчивым. Как будто он в мгновение ока прощупал мои мысли, тщательно перебрал и просеял их, как зерно, после чего сделал какие-то выводы – судя по всему, неутешительные для меня.

«Я не могу тебя вернуть, это непосильная задача. Я вижу, как тебе больно, - беззвучно сказал Цинлин, - я вижу плохие цвета. Их скоро не будет».

- Что это значит? – слегка улыбнулся я, пытаясь выглядеть бодро.

«Ты забудешь отчаяние. Ты больше не будешь страдать из-за него».

- Ну, это хороший прогноз, - кивнул я, - но раз я не могу попасть домой, то и…

«Тебе не нужно туда. Скоро, очень скоро ты будешь счастлив».

- С чего бы вдруг? – спросил я устало, - я могу привыкнуть к жизни в Нигде, но я должен опасаться Ианту, должен опасаться метсу… О чем речь, это просто не мой мир. Здесь другие люди, другие времена, другое все.

«Что тебя держит в твоем мире? »

- Мои родственники, мои друзья… мой дом, мои мечты.

Цинлин сел прямо и снова поймал мой взгляд, просеивая мои воспоминания.

«Не цепляйся за иллюзии, которыми была полна твоя жизнь в твоем мире. Ты не должен опасаться Ианту. Она поможет тебе справиться. Тебе не нужно бояться метсу, так как она спасет тебя от них. Ты будешь жить там, где тебе захочется жить. Не цепляйся за иллюзии, которыми была полна твоя жизнь в твоем мире».

Слова Цинлина не принесли мне успокоения, скорее наоборот, заронили в мою душу сомнения, так ли уж желанно мое возвращение на Землю?

***

Мы с Лейдо покинули подземелье Цинлина. Солнечный свет показался мне нестерпимо ярким, зато, успев порядком замерзнуть в холодном святилище, мне был приятен жаркий и знойный воздух, пахнущий сухими растениями и землей. По блаженному выражению лица Лейдо я понял, что он чувствовал то же самое.

Мне не хотелось рассказывать диоскуру о своей беседе с Цинлином, хотя он и так понял, что дело не ограничилось «разглядыванием избранного руана вживую». Судя по всему, Цинлин сам пожелал видеть меня, и у Лейдо уже была теория на этот счет.

- Скорее всего, он почувствовал ваше иноземное происхождение, друг мой, - предположил диоскур, - и заинтересовался. Джитуку, расхваливая руанское чутье, ничуть не приврал – просто посвящающие обряды и обязанности многократно усилили чутье Цинлина. Кстати, как он выглядел? Я много раз пытался попасть в святилище, но защитницы не пускали меня.

- Просто руан, - ответил я задумчиво, глядя под ноги, - только у него длинные, очень длинные волосы – они соединены с прорезями на стенах. И еще глаза немного светятся… В общем, жутковато.

- Ты говорил с ним о возвращении на Ольберс? – спросил Лейдо, без предупреждения перейдя на «ты», - и?

- Ничего, как и ожидалось. Я знаю, что мне нужно смириться с этим, - ответил я, - но, как я и говорил тебе раньше, попытка не пытка. Потом расскажу подробнее, хорошо?

13 глава

Вечером в деревню приехали фургоны с пестрыми тентами, украшенными изображениями хищных птиц. Я видел, как они, освещенные уличными фонарями, медленно катились по главной дороге, собирая вокруг себя толпы радостного и возбужденного народа. Облокотившись о подоконник, я без интереса смотрел на оживленных руанов и, скорее по инерции, чем из любопытства, разглядывал черное животное, запряженное в фургон. Оно было странное, толком не похожее ни на лошадь, ни на оленя; голова у него выглядела как рыжий вытянутый орех, а вместо ушей я увидел пальмовые листья. Животное ничуть не пугалось толпы и урчало, когда дети, пробившиеся к нему поближе, гладили его лоснящуюся в свете огней шею.

Повернув голову, я увидел целую процессию, ведущую под уздцы местных ездовых животных с головами-физалисами – они сильно отличались от того зверя, что привез в деревню фургон. Ноги у них оканчивались не копытами, а длинными и острыми спицами – и как им только удавалось передвигаться на таких странных конечностях?

Из фургона выпрыгнул руан. Он был не черный, как сварр, но и не белый, как чиони. Рыжие огни фонарей мешали мне подробно разглядеть его, я лишь успел заметить темные пятнышки на светло-сером фоне, когда руан повернулся ко мне спиной, зазывающе размахивая руками и выкрикивая приветствия. Другой руан, такой же пятнистый, как и первый, вылез следом за ним и начал поднимать тенты, подвязывая уголки к колышкам на крыше. Моему взору открылись ряды красочных масок вроде той, которую я видел на шее Отца, целые снопы разноцветных перьев, какие-то мешочки, резные коробочки… Зная, как выглядят сварр и чиони, я решил, что это, наверное, представители народа квала, того, что любит странствовать.

Впрочем, мне было все равно - сейчас меня заботили совершенно другие вещи. После разговора с Цинлином я пытался утешать себя, но мои мысли не приносили мне спокойствия. Я решил побеседовать с Лейдо: он всегда действовать на меня, как лекарство.

Он сидел в своем чудовищном халате на террасе гостиницы, разглядывая новоприбывших руанов. Завидев меня, он, как ни в чем не бывало, пояснил:

- Это те самые квала, о которых я тебе говорил. Они активно торгуют с разными городами и деревнями – поставляют перламутр, красивые камни, перья, различные рукоделия… Я тебе рассказывал, кстати, что квала – единственные анимиты среди руанов?

- Нет, - я присел с ним рядом, - не рассказывал.

- Анима у них – керокорну. Это что-то вроде крылатого дракона с таким же длинным носом, как у них самих, - Лейдо оскалился и взмахнул ладонью перед своим лицом, изображая драконью морду. - Обычно анимиты-керокорну весьма легки в общении, они любознательны, и им нравится странствовать… Люди называют их путешествия «драконьими перелетами», а самих квала, даже если они без анимы – «драконьим косяком».

Лейдо, вероятно, ожидал от меня восхищенной реплики или града вопросов, но я молчал.

- Так что тебе сказал Цинлин? С того самого момента ты выглядишь невесело, друг мой.

Улыбнувшись ему, я помедлил, прежде чем ответить:

- Он заставил меня подумать, ради чего я хочу вернуться домой. Это несколько сложная тема для меня.

- А как же твои родители? – спросил Лейдо, - когда-то их не станет, а время нельзя будет вернуть назад. Мне кажется, уже ради встречи с ними стоит желать возвращения.

- Знаю, но отец мой умер, когда мне было девятнадцать, а мать – когда мне исполнилось двадцать два. Я всегда был уверен, что они будут рядом вечно, но и без того меня нельзя назвать идеальным сыном. Последнее время я жил отдельно, регулярно писал им письма, но видел их не часто. Даже после их смерти я никак не мог найти времени, чтобы съездить на кладбище, а теперь у меня и возможности такой нет.

- Сколько я слышал таких историй, - диоскур пощипал свои бакенбарды, закручивая жесткие волоски в сосульки, - мир полон глупцов. И Нигде полон, и Ольберс.

***

Сегодня вечером, когда солнце будет уходить в закат, мы решили продолжить путь. Лейдо пропадал в конюшне, где занялся подготовкой своих лошадей к предстоящему путешествию; я же решил целый день посвятить осмотру руанской деревни, чтобы впрок запастись впечатлениями.

Я был в приподнятом настроении, предвкушая долгую поездку – верховая езда и галоп под ночным звездным небом успели полюбиться мне, так как в такие моменты я представлял себя романтическим героем некой поэмы о странствующем рыцаре. Однако мне было жаль покидать руанов так скоро, и оставалось надеяться, что мне еще доведется встретиться с ними.

Я дошел до нахалковых полей, забрался на высокий пенек и сел, свесив ноги. Руаны, закрыв темя длинными белыми масками, чтобы солнце не напекло голову, вовсю работали серпами; нахалка едва доставала им до бедер, поэтому приходилось нагибаться, чтобы срезать стебли у самого основания. Неподалеку в тени самодельного тента расположилось трио музыкантов – двое из них сидели с барабанами между ног, а третий (в нем я узнал Готто – мимо него мы проходили, когда Джитуку устроил нам с Лейдо экскурсию) держал в руках крар и наигрывал незамысловатую, но бойкую мелодию, легко разносящуюся над полями. Его музыка создала удивительную атмосферу жизнерадостности, в которой заниматься коллективной работой, наверное, одно удовольствие. Один из рабочих распрямился, держа в руке серп, и обратился к музыкантам с какой-то просьбой. Готто перестал играть, зажав струны пальцем, и издал вопросительный возглас, ставя уши торчком; получив от рабочего какие-то инструкции, он улыбнулся, закивал и снова начал играть, на этот раз другую мелодию. По полям прокатились довольные и радостные крики – мне показалось, что рабочие поблагодарили Готто, а после этого они принялись под музыку взмахивать серпами и срезать нахалковые стебли. Я против воли заулыбался.