ПОСЛЕСЛОВИЕ 8 страница

- Учтите, я уступаю вашему напору в первый и последний раз, - засмеялся я, на ходу дожевывая сандвич.

Лейдо припустил таким широким шагом, что я едва поспевал за ним. К тому времени, как мы дошли до дома анимита-церран, я сильно запыхался, да и солнце сегодня пригревало особенно жарко.

В прохладном сумраке прихожей я почувствовал себя лучше. Лейдо, шепотом велев мне быть осторожнее и не удариться о притолоку, провел меня дальше, в пустую гостиную. Когда я привык к потемкам, я понял, в каком неприятном месте мы оказались.

Стены и пол посерели от времени. Окна были плотно занавешены, по углам суетились мыши, а стоящий на комоде цветок в горшке, призванный создавать уют в комнате, давно засох. Мы сели на пыльную скамью – Лейдо сказал, что нам нужно немного подождать хозяина дома.

- Неужели здесь еще кто-то живет? – тихо спросил я.

- Да, Кристен долго готовится к приходу гостей. Мне не терпится, когда же вы познакомитесь с ним – больно уж любопытна мне ваша реакция…

- Не ожидал я, что этот ваш… Кристен такой странный.

- В этом его прелесть. Ведь и вы тоже немного странный.

Я воззрился на Лейдо, взглядом требуя объяснения. Тот не понял, что я от него хочу, поэтому продолжил:

- Скоро вы сами все узнаете, друг мой. Я пока расскажу вам про церран, если вы позволите.

- Я начинаю привыкать к тому, что вы распоряжаетесь мною по своему усмотрению, поэтому продолжайте в том же духе. Я вас слушаю.

- Мы ведь с вами говорили о том, что анима, как и всякий разумный метсу, обладает своим собственным характером? К примеру, мы можем охарактеризовать собаку как общительное, нуждающееся в компании и преданное создание. Кошка же, напротив, эгоцентрична, своевольна и независима по натуре своей. Каждый тип аним точно так же обладает некой общей типичной моделью характера и, как всякий метсу, очень чутко воспринимает человеческую натуру и никогда не ошибаются в выборе партнера.

- Но при этом они ищут добрых людей? – уточнил я, - добрых хотя бы в глубине души, верно?

- Верно. И в выборе анимой своего хозяина немалую роль играет как раз ее, анимы, натура и предпочтения. Например, церран тянутся к альтруистам, к людям открытым и оптимистичным, жадным до новых знаний и впечатлений и, зачастую, весьма амбициозным – но в положительном ключе. Церран вряд ли станет идти по головам в попытке достичь своей цели и будет добиваться желаемого результата максимально гуманными, «честными» способами.

- Я уверен, что таких людей много в Нигде, - озадаченно промолвил я, - так почему же эти ваши церран так редки?

- Этого мне, увы, не понять. Мне лишь известно, да и то по слухам, что анимитов подобного типа на Крономоре целая прорва.

Мы услышали какой-то шорох и замолчали, думая, что к нам идет служанка или, возможно, сам господин Кристен, чтобы пригласить нас к разговору. Однако же источником шума была крыса, выскочившая из-под шкафа и метнувшаяся к дырке в стене.

- И все-таки я думаю, что нам стоило перенести встречу на более позднее время, - вздохнул я, и Лейдо, помявшись, согласился со мной.

В ожидании мы провели больше часа. Я уверен, что в любом другом ирренском доме (вряд ли нашлось бы жилище кошмарнее этого) время пролетело бы незаметно, но здесь… Обстановка в доме господина Кристена совсем не располагала к уютному времяпрепровождению: некогда, несомненно, богато обставленное и просторное жилище было в самом плачевном состоянии. В помещении стоял запах сырости, к которому примешивались какие-то гнилостные нотки.

- Почему нам приходится так долго его ждать? – не выдержал я. Лейдо шикнул на меня:

- Тише! Должен вас предупредить, что анима Кристена необычна еще и тем, что она – самый настоящий интигам. Союз с интигамом тяжело сказывается на анимите, ему приходится долго собирать свою волю в кулак, чтобы держать ее под контролем.

- Час от часу нелегче. Что еще за интигам?

- Сейчас поясню. К примеру, вы не анимит, поскольку все возможные духи-хранители обошли вас стороной. Их не привлекла ваша натура, так как, допустим, в вашей душе больше темного, нежели светлого. Но вы решили: я хочу быть анимитом, и я самостоятельно привяжу к себе аниму! Не важно, для какой цели, но обычно тот, кто решается на такое кощунство, цели имеет не самые благородные.

- Получается, что интигам – это насильно привязанная анима? И из-за этого она требует высокую плату вроде жизненной энергии, разума хозяина или кофе по утрам?

- Дайте мне рассказать! Поначалу анима, служащая человеку против своей воли, не видит в своем рабстве ничего плохого – она наивна, отзывчива и бесконечно доверяет вам. Но рано или поздно она поймет всю бедственность своего положения.

- И впадает в бешенство?

- Я скоро сам впаду в бешенство, друг мой. Почему вам так нравится перебивать меня?

- Возможно потому, что вы слишком долго объясняете.

- Хорошо, я буду объяснять проще. Обыкновенный анимит, умирая, отпускает аниму на свободу в Маол, где она имеет возможность очиститься от всех накопленных переживаний и проблем, выпавших на долю ее хозяина. А вот интигам не имеет такой возможности. Его передают из поколения в поколение, словно бездушную вещь, и обрывки личностей его предыдущих хозяев накапливаются, словно снежный ком. И вот в один прекрасный момент эта анима, осознав, что ее используют, устраивает родственникам всех своих хозяев – и самим хозяевам, если те еще живы - кровную месть. Сначала незаметно, а потом, отобрав тело у одного из мучителей, открыто. Она действует изощренно и безжалостно – одним словом, убийца. Пока интигам еще не проявил свое истинное лицо, ни один человек не согласится добровольно от него избавиться. А потом... потом бывает слишком поздно. Метсу вцепляется в своего горе-хозяина, что омутница в веду! Насильственное разделение в таком случае смертельно опасно для человека – настолько сильна бывает хватка интигама. И нет интигама страшнее, чем тот, что рождается из связи анимы с неподходящим ей по натуре хозяином.

- Так я и знал, что интигамы – это нечто плохое, - тяжело вздохнул я, - надеюсь, после господина Кристена мне больше не доведется встретиться с ними.

- Вы больше нигде их не увидите, друг мой. Эта анима-интигам – единственная в своем роде.

Вдруг где-то раздались медленные шаги, под которыми скрипели рассохшиеся старые доски. Дверь приоткрылась, и нашему взору предстал бледный худощавый мужчина - я не дал бы ему больше тридцати лет, если бы не его серые, словно посыпанные пеплом локоны.

Внимательно оглядев нас, господин Кристен (я не сомневался, что это он), наконец, произнес:

- Я безумно счастлив, что ко мне еще приходят гости.

Его голос удивил меня. Он показался мне таким же сухим и скрипучим, как этот дом, словно рассохся от долгого бездействия.

- Добрый день, господин Кристен, - поприветствовал я его, поднявшись с места. Лейдо молча последовал моему примеру.

- Я представлял вас… немного старше, - Кристен слегка прищурился, и я почувствовал легкую досаду – неужели сейчас это так важно? – но оно и к лучшему. Я надеюсь, как только вы познакомитесь с Роем, вы воздержитесь от чтения морали, коим очень любят заниматься люди моего возраста…

- Рой? Позвольте спросить, кто это?

- Ах, я не сказал? Детройт, так зовут мою драгоценную аниму. Ему больше нравится, когда его называют «Рой»… Ну, пройдемте же, господа.

Кристен исчез за дверью. Последовав вслед за ним, мы оказались на темной, ничем не освещенной лестнице. Хозяин же дома бесследно испарился, словно был призраком – и как ему удалось так быстро подняться?

- Плохо, - нахмурился Лейдо.

- Что? – я делано удивился, - разве не вы меня сюда привели?

- Я не об этом. Дела у старины Кристена все хуже – когда интигам осознает себя, как личность, и даже берет себе имя, это очень, очень плохо.

Мы поднялись наверх и зашли в еще одну темную и пыльную комнату, мало отличавшуюся от прихожей. Правда, здесь горели свечки в канделябре, дававшие хоть какой-то свет. Кристен уже сидел в кресле, чинно положив руки на подлокотники, и смотрел на нас с легкой полуулыбкой. Мне показалось, что на полу что-то начерчено мелом, но я не смог разглядеть, что именно.

- Прошу вас, дорогие гости, присаживайтесь, - Кристен рукой указал на кресла, стоящие напротив него, и мы сели, приготовившись слушать. Я чувствовал, как мои нервы натянулись, словно струны – наверное, если коснуться их пальцем, они бы зазвенели. Честное слово, я уже успел не один раз пожалеть, что вообще решился прийти сюда.

- Когда придет Рой – не приближайтесь к нему, хорошо? – мягко предупредил нас мужчина, просяще приподнимая брови, - это мое главное условие. А говорить с ним вы можете о чем угодно.

- Хорошо, Кристен, - хрипло ответил Лейдо, - как пожелаешь.

Хозяин дома удовлетворенно кивнул и, закрыв глаза, уронил голову на грудь. Это выглядело так, словно он в одночасье заснул, но я немедленно почувствовал в воздухе нечто странное – он стал холодным и свежим, как после дождя, и насквозь пропитался могущественной энергией.

По телу господина Кристена побежали светящиеся алым трещины, словно он был не человеком, а изваянием, а после он рассыпался, будто яичная скорлупа… однако осколки не упали, нет – противясь всем законам физики, они повисли в воздухе и превратились в темные капли, в свете свечей поблескивающие красным. Жидкость быстро скапливалась в воздухе, образовывая яростно шумящую воронку, и тут пред нами предстало страннейшее существо – никого подобного ему я еще не встречал. Сидя в кресле, оно выглядело несколько комично, словно белая исполинская собака, занявшее место хозяина в его отсутствие, однако мне было не до смеха. Церран не был похож на церетес, не был похож на диоскура, да и собакой я бы его тоже не назвал, так как четыре лапы и навостренные уши – это все, что объединяло его с этим животным. Длина морды Роя равнялась длине моей руки, а пасть его была полна острейших, как бритва, зубов, которые он охотно демонстрировал нам сейчас, изображая улыбку. Передними лапами, оканчивающимися человеческими кистями, он упирался в край кресла и игриво поигрывал пальцами по обивке, словно вспоминал какую-то мелодию.

Также я поначалу решил, что Рой, должно быть, ранен, так как на его белой шерсти были видны кровавые потеки. Но выяснилось, что это всего лишь часть его окраса – весьма угрожающе, должен заметить.

- Так-так, - снисходительно протянул интигам, гордо выпячивая грудь и оглядывая нас с любопытством сытого хищника, рассматривающего лежащий перед ним кусок мяса, - доброго вам времени суток, господа. И что же именно вы хотели от меня узнать?

Лейдо покосился на меня – мол, задавай вопросы. Я украдкой взглянул на ждущего Роя и, хорошенько задумавшись, начал:

- Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы согласились встретиться с нами…

- О, пустяки, - манерно ответил Рой, прищурив голубые глаза, - мне нравится болтать с людьми о сущей чепухе. Порой это бывает… занятно.

Изрядно оживившись, он хлестнул длинным хвостом по креслу.

- Тогда… расскажите мне про ваших хозяев?

Рой спрыгнул с кресла и, остановившись, бросил короткий взгляд себе под ноги. Я тоже невольно посмотрел вниз, и снова увидел полосу, начерченную мелом.

- С удовольствием. Дайте подумать... Не могу сказать, что помню первого... О, судя по вашей реакции, вы, мистер умник, с самых пеленок прекрасно себя помните?

Этот выпад застал меня врасплох – в ту секунду мне в последнюю очередь хотелось быть объектом непосредственного внимания этого… удивительного создания.

- Нет, вовсе нет. Просто мне казалось, что анимы, как метсу, хорошо помнят всю свою «жизнь»...

- Когда кажется – крестятся, - наш собеседник тихо фыркнул. Мое сердце на мгновение екнуло – выражение, которое только что употребил церран, было отнюдь не нигдейским, как и столь британское обращение «мистер». Рой, между тем, продолжал:

- В большинстве своем свободные анимы как дети. Бестолковые, ведущие бесцельное существование веселые зверюшки, думающие не головой, а сердцем. И остаются такими еще довольно длительное время после формирования связи с первым хозяином, - лениво проговорил он, скептически приподняв брови, - так что, на тот момент и я был таким. Не могу многого сказать о первом хозяине. Помню, что он был крономорцем. Круглым сиротой, маленьким человечком без всякого прошлого, но с серьезными планами на будущее. Всегда верил, что свернет горы и считал себя ужасно талантливым. Хотя, на мой взгляд, величайшим его талантом была способность совать свой горбатый нос, куда не следует. Благодаря ей, он весьма талантливо связал нас вместе, а затем и затащил в эту дыру. Само собой, тоже не менее талантливо. На тот момент я слабо понимал, что именно происходит, и все эти драматичные перемены, как мне казалось, сулили лишь новые невероятные приключения, - церран хихикнул, кроваво-красная «львиная» кисточка его хвоста пару раз неспешно качнулась из стороны в сторону.

Он не спешил продолжать, словно неожиданно погрузился в себя. Мы же терпеливо выжидали.

- К тому моменту, как я окончательно «проснулся», мы были в одной упряжке с одним из престарелых внуков моего первого друга, - наконец с умилением протянул Рой, - хм-хм, он на удивление быстро обзавелся здесь большой и дружной семьей... Но, увы, все они, похоже, унаследовали его непутевость. Несчастья и невзгоды так и сыплются на этот бедный род... За последние тридцать лет я успел сменить пятерых хозяев – шутка ли?!

От последней фразы мне стало слегка не по себе – в ней, казалось, прозвучало удовлетворение! Я поспешил все списать на угнетающее воздействие окружающей обстановки вкупе со своеобразным стилем повествования нашего собеседника.

- Как же так получилось?.. – полюбопытствовал я, не будучи уверенным, что хочу услышать ответ.

Но церран, казалось, только этого и ждал.

- Ну, если идти с самого начала... Внуку первого хозяина было ни много ни мало, девяносто два года. Супруга была на десять лет его младше. Дедушка мирно умер от старости во сне, а вот жена после его смерти сильно сдала, тяжело заболела и мучилась почти два года, прежде чем скончалась. Не буду вдаваться в подробности – приятного мало.

«И на том спасибо», - невольно подумал я, и церран, словно в ответ на мои мысли, неприятно улыбнулся.

- Как звали эту несчастную женщину? – вопрос сорвался с моего языка, прежде чем я успел спохватиться. По какой-то причине меня крайне насторожило стремление Роя опускать имена своих родственников. Поначалу это казалось случайностью, но по мере его повествования я все больше убеждался, что подобное обезличивание было намеренно.

Наш собеседник, однако же, вопроса будто бы не услышал и продолжал как ни в чем не бывало.

- Ее сын по натуре своей был очень беспокойным человеком, а от всего пережитого его окончательно разбили невроз и бессонница. Родные перепробовали все, что можно и нельзя, но увы... В течение трех месяцев он угасал и, в конце концов, умер от истощения. Его супруга сошла с ума. После смерти любимого она вдруг начала панически бояться зеркал и густых теней. Один бог знает, что ей там мерещилось... Однажды ночью, в день рождения покойного мужа, она разбила самое большое зеркало и вонзила осколок себе в глаз.

Я не мог избавиться от ощущения, что обманчиво мягкий голос церран полон довольства. Его губы, обнажавшие целый ряд острых как бритва зубов, сложились в неком подобии улыбки.

- Их девятимесячный сын спустя неделю умер во сне. Так я попал в семью брата покойной бабушки.

- Бабушки... Которая умерла от болезни? – спросил я севшим голосом.

- Да, она самая.

- Запамятовал, как ее звали?

-... брат оказался вдовцом, - вновь проигнорировав вопрос, вещал Рой, - Наш с ним «союз» тоже вышел довольно кратковременным. И сейчас я имею удовольствие служить его единственному и ужасно одинокому сыну.

На какое-то время в комнате воцарилась звенящая тишина. Я сглотнул, чувствуя себя до крайности неуютно.

- Это... это чудовищно.

Интигам молча смотрел мне в глаза.

- Что именно вы находите чудовищным? – с иронией поинтересовался он, - Люди - существа уязвимые, да и сам по себе человеческий век короток. Всякое бывает, что тут поделаешь?

Я молчал, не зная, что здесь можно сказать. Единственным моим желанием было убраться из этого кошмарного дома как можно скорее и забыть обо всем услышанном и увиденном, как о страшном сне.

- Или вы не это имели в виду? – промурлыкало создание, не дождавшись ответа, - ну же, мистер Пиккерс, смелее. Не робейте, не съем же я вас… я еще недостаточно силен для этого.

- Эти люди ни в чем не повинны и не заслужили такой участи, - я с отвращением посмотрел в его глаза с крошечными, едва заметными зрачками. Интигам громко хмыкнул.

- Я так и знал. Скажите-ка, добрый вы самаритянин, вот зверь, который родился и жил на воле, а теперь сидит за решеткой в зоопарке – должен и, главное, будет ли он любить смотрителей, которые за ним ухаживают? Или, к примеру, пленник, попавший в рабство. Будет ли он любить своего поработителя и думать о его благополучии, когда на кону стоит его, пленника, жизнь и свобода? Беря то, что вам не предназначено, стоит подумать о последствиях и ожидать их, - жестко отрезал метсу, - однако, вот же нелепость, гипотетически людям вполне хватает мозгов, чтобы понимать такие элементарные вещи. Но в погоне за «величием» и выгодой, вы бываете глухи к доводам разума.

Я молчал. Интигам же словно потерял ко мне всякий интерес и теперь лениво созерцал свои белоснежные когти. Я расценил это как знак того, что беседа окончена, но никак не мог сообразить, как правильнее и, главное, безопаснее можно откланяться. Черт меня дернул «занять время» очередным вопросом.

- Что стряслось с отцом господина Кристена?..

Интигам, не поворачивая головы, недовольно на меня покосился. В какой-то момент мне показалось, что он и вовсе не ответит – на что я, признаться, и надеялся, но затем метсу все-таки сменил позу, улегшись на столе, будто сфинкс, и уставился на меня сверху вниз.

- Хм-хм, это весьма веселая история, дайте подумать, с чего бы начать. Хотя лучше, наверное, опустить подробности. Слышали выражение «Всадник без головы»? Наверняка же слышали. Я для себя так бедолагу и окрестил, - хихикнул интигам, в густой шерсти на его шее между тем началось странное движение.

Продолжение «веселой истории» я даже не услышал (хотя не уверен, что оно и вовсе было), ибо то, что произошло в следующее мгновение, не только напрочь выбило из моей головы всякое нездоровое любопытство, но и едва не заставило меня лишиться чувств.

Под тошнотворный треск и чавканье меня окатило дождем из крошечных брызг крови, и голова моего кошмарного собеседника устремилась куда-то ввысь, увлекая за собой неистово вращающийся кровавый шлейф. Голова что-то сказала, ехидно ухмыляясь и пялясь на меня из-под самого потолка.

- Не споткнитесь на лестнице! – донесся мне вслед безумный хохот, когда я, не помня себя от ужаса, летел вниз по ступенькам (позднее я не раз поражался тому, что не свернул себе шею).

Захламленный зал я пересек со скоростью локомотива и вылетел во двор под оглушительный грохот двери и заливистый смех интигама.

Лейдо быстро настиг меня.

- Это было… пугающе и отвратительно, - вынес я вердикт. Мое сердце бешено колотилось, - но до чего удивительное явление!

- Вот и я о том же, - в тон мне ответил диоскур, - хотя, должен признаться, Кристен в своем нынешнем состоянии начинает меня пугать. Я хотел бы сводить его в церковь церетес, чтобы те смогли очистить моего приятеля от столь пагубной анимы и отправить этого… Роя в Маол. Но не выйдет.

- Почему?

- Кристен ненавидит церковь и считает, что поступил правильно, привязав к себе интигама. Даже под страхом смерти он не откажется от его общества. Но… вы заметили, друг мой – на полу был начерчен замкнутый круг вокруг его кресла? Мне кажется, Кристен начал постепенно понимать, что он опасен. Кто знает, может, в один прекрасный день он решит, что ему хочется умереть нормальной смертью?..

Я оглянулся на дом Кристена и мысленно пожелал ему удачи.

10 глава

Коробники заинтересовались моей персоной, когда узнали, что я пришелец. Сначала я заподозрил, что они надеются содрать с меня денег за всякие предсказания и гадания, словно хитроумные и коварные цыгане, но, как выяснилось, им было прекрасно известно мое худое финансовое положение (выданные Иантой средства постепенно шли на убыль). Я был рад, что мои опасения не оправдались – как я говорил, с магами я сумел найти общий язык, и даже неплохо поладил с некоторыми из них, поэтому мне было бы грустно, окажись они и в самом деле двуличными обманщиками.

Мы неоднократно выбирались в долгие пешие прогулки по ближайшим взгорьям, откуда открывался захватывающий вид на изумрудные просторы, тут и там притушенные тенями от облаков. Солнце подсвечивало море и извилистые русла рек, днем превращая их в прекрасные сверкающие потоки жидкого серебра, а вечером – в золото, и я на мгновение попытался представить себя птицей, на мощных крыльях взмывающей в небесную высь над речными долинами… Я поделился своими впечатлениями с коробниками. Те не стали смеяться, лишь начали переглядываться между собой, сохраняя на лицах загадочные и добрые улыбки. Потом вдруг девочка Лора помчалась к краю каменистого обрыва. Мое сердце ухнуло в пустоту, и я, поддавшись ужасу, побежал за ней следом. Юная коробница, достигнув крошащейся кромки, остановилась, чуть присела и пружинисто прыгнула вперед, в пропасть, широко и радостно раскинув руки. Не успел я моргнуть, как она превратилась в серую рябую птичку.

Коробники позади меня засвистели, захлопали в ладоши; я же, не помня себя от пережитого страха, сел прямо на землю – ноги меня не держали. Птичка Лора, описав широкий круг над вершинами тополей и елок, каскадом спускавшихся по крутому склону, подлетела ко мне и села на колено. В клюве она бережно держала стрекозу, которая, замерев, покорно ждала своей судьбы. Внимательные черные глазки невзрачной пичуги были разумными и осмысленными, мне даже почудилась в них озорная искорка – Лора словно смеялась над глупым выражением моего лица.

Также быстро и неожиданно она превратилась обратно в десятилетнюю девочку. На ее губах сидела стрекоза, которая, видимо, не веря в свое счастье, не спешила улетать, и наслаждалась обретенной свободой. Лора пересадила ее на пальчик и подняла высоко над головой.

- Я еще и не так могу, - сказала она тоном молодой кокетки, глядя на стрекозу – та качала поблескивающими крыльями, - я умею взлетать высоко-высоко.

- Смотри, унесет тебя орел, - со смехом ответил один из коробников.

- А я улечу, - ответила девчушка.

Так я впервые стал свидетелем магических превращений коробников. Про анимитов я уже не раз писал выше, посему не буду повторяться и скажу лишь про коробников, которые подробно рассказали мне, как действуют их чудеса.

Помните домовок, безухих кошек? Здесь, в Идхари-Найр, их называли «кошима», как мне уже говорил Дорос. Коробники объяснили мне, что домовки часто интересуются детьми и по этой причине нередко являются их взору. Ребенок с домовкой, как правило, ласков – часто, тайком от взрослых, делится едой, поит молочком и даже играет с ней. За проявленную доброту кошима может наградить своего юного друга магическими способностями – либо позволит ему повелевать одной из четырех стихий, либо превращаться в любого зверя, либо командовать мечами и копьями, либо превращать песню и музыку в оружие. Впоследствии, развивая приобретенные способности, ребенок становится коробником-стихийником, перевертышем, оружейником или песенником. Но, как мне растолковали, за используемый дар нужно платить свою цену. Считается, что коробники тянут силы из самого Контура – мол, кровь, вытекающая из раны-ромба в его груди, есть этер. Нигдейским анимитам позволено использовать его, так как все анимы были дарованы Богом, однако Бог не создавал метсу, способных наделять магическими силами за счет его собственной жизненной энергии. Поэтому-то коробников и называют «ворами этера», «последователями Антэроса» и иными неприятными словами, а люди гонят их отовсюду, ненавидя и презирая. Но эти суждения неверны, как мне уже было известно от церетес: коробников губит лишь их неблагоразумие, из-за которого они позволяют домовкам дарить способности, хоть и обеспечивающие им долгие лета, но при этом разрушающие тело.

Оказалось, что коробники придерживаются общепринятого мнения, а не истины (в коей я был уверен), и переубедить их было невозможно.

- Это наше наказание, - говорили коробники с поражающим меня спокойствием, - пускай люди не знают, что мы платим свою цену за использование крови Лорда Контура, это нас вполне устраивает.

- Но если бы вы объяснили, как обстоит дело, - не унимался я, - то отношение людей к вам изменилось!

- Достаточно того, что наша родина лояльна к коробникам, а все остальное уже не важно.

Наказание, которое постигало магов, было жестоким. Стихийники гибли от собственных способностей – те, кто управлял огнем, с годами обугливались заживо, приручившие воду иссушивались, повелители земли превращались в дерево, а хозяева воздуха тлели и рассыпались. Оружейники с трудом справлялись с живым оружием, которое, постепенно обретая человеческий разум, становилось настолько обидчивым и подозрительным, что в один прекрасный день убивало своего хозяина. Перевертыши лишались человеческого облика и превращались в обыкновенных зверей, а песенники теряли все свои пять чувств, становясь беспомощными слепоглухонемыми калеками.

Но будущее не пугало коробников. Я удивлялся, с какой легкостью они относятся к предстоящим мучениям и ужасам, как радуются жизни. Весь мир представал пред ними во всех скрытых для обычных людей красках, и красоту природы, которую я ценил и уважал, они ценили и уважали еще больше, видя что-то, чего не видел я.

Общение с ними многому научило меня. Когда я сказал, что время, проведенное с Эа, наверное, так же пагубно скажется на мне, как и дружба коробников с домовкой, надо мной посмеялись.

- Конечно, метсу не люди, - отвечали коробники, - но это не значит, что даже самые хищные из них лишены любопытства. Ведь и тигра можно приручить, когда он сыт, а волки порой соседствуют с человеком, как собаки.

- Она просила меня остерегаться вас, - сказал я начистоту. Коробники не обиделись.

- Все метсу боятся нас, это не новость. Только омутницы, эти водяные твари, вообще не ведают, что такое страх.

…Мы разошлись поздно ночью. Коробники развлекались в трапезной, рассказывая забавные истории и шутки, но я уже был не в силах их слушать, так как засыпал на ходу. Я незаметно покинул их и поднялся в свою комнату, где заснул почти мгновенно, с трудом заставив себя раздеться.

***

Я не был любителем поплескаться в водичке, но теперь каждый день моего пребывания в Идхари-Найр начинался с похода на пустынный пляж маленького моря Лабоур. Как только я нашел подходящее место, которое впоследствии назвал «своим», я понял, что моя давняя неприязнь к водоемам развеялась, как пепел по ветру. Бескрайняя гладь моря, разбивающая солнечный свет на миллиарды маленьких бликов, привлекала меня своей гостеприимной и спокойной прохладой; я с удовольствием зарывался ступнями в песок, чувствуя щекотку от сыплющихся меж пальцев песчинок, и радостно бегал по кромке воды.

Как позже выяснилось, было в моих купаниях несколько минусов: во-первых, надоедливые морские птицы, криками и наглостью напомнившие мне чаек. Правда, в отличие от чаек эти пернатые чудовища своими приставаниями едва не пустили меня ко дну. Я напрасно пытался отогнать их – остекленевшие глаза птиц выражали тупое упорство, и, наверное, это было единственное, что они могли выражать. Бороться с ними я мог лишь при помощи палки, да и то на берегу, поэтому от далеких заплывов мне пришлось отказаться.

Вторая проблема заключалась в так называемых «полуденных часах». Этот термин я позднее услышал от коробников и только тогда понял, чем и насколько опасен «полуденный час» - в это время неведомая сила образовывала в случайных местах на побережье воронки. Я видел эти воронки только в море, и, будучи благоразумным, не лез в воду, чтобы посмотреть на них поближе. Спустя какое-то время они исчезали без следа и больше не появлялись до следующего дня.

Обратно я возвращался длинной дорогой – пересекал лесок, земля в котором почти полностью скрывалась под извилистыми корнями, а небо заслоняло густое переплетение веток и лиан. Спустя несколько минут я оказывался на небольшом холме, с которого открывался захватывающий вид на зеленую долину, обрамленную горами, и на рассеянную по ней деревеньку. Я спускался на проселочную дорогу, по которой неспешно катили телеги, груженые плетеными корзинами, и, выждав момента, просил у возницы довезти меня до деревни. Обычно на мою просьбу отвечали согласием, а иногда даже предложениями зайти в гости – такое дружелюбие было в привычке всех идхарцев, как я потом заметил. Правда, если вы забудете о приглашении, то деревенские жители, знающие друг друга в лицо, по цепочке донесут до вас послание от недовольного хозяина. Запомните: вы либо держите свое слово, либо просто не даете его. Я знаю, что фортлэсьянцы легко забывают свои и чужие обещания, и так же легко прощают обиды. Здесь же вы можете стать жертвой мести по пустяку – «южан» удивительно просто оскорбить.

Я ехал в трясущейся телеге и с наслаждением вдыхал запах сена, думая о том, как мне хорошо сейчас живется. Способ вернуться домой я до сих пор не нашел, но это лишь было вопросом времени.