ВНИМАНИЕ! 4 страница

— Ой, да ладно вам, будто я совсем сдерживать себя не умею.

Двое друзей переглянулись, а затем скептично глянули на Риджуэлла.

— Ладно, может быть, совсем чуть-чуть...

— Чуть-чуть ли? — весело фыркнул Эдд, но тут их прервал тактичный кашель со стороны подошедшего Ларссона.

«Когда он успел так бесшумно подойти? » — подумал Том, раздраженно поглядывая на своего заклятого врага. Но врага ли теперь?

— Что ж, эм-м, Том, мы пойдем, удачи! — впопыхах пролепетал Эдд и, напоследок прошептав Томасу «зови, если что-то пойдет не так», ретировался совместно с Мэттом.

— Так, я вижу, ты готов, — довольно ухмыльнулся Торд, глядя на Томаса.

— Да-да, веди уже, я замерз пиздец, — буркнул в ответ Риджуэлл, не выдавая никаких эмоций, кроме раздражения, но Ларссон знал, что не так уж он и раздражен, просто характер Томаса дал о себе знать.

Минут через пятнадцать они были на месте. Уже знакомый роскошный особняк выглядел довольно-таки мрачно в столь темное время суток. Ларссон прошел вперед, открывая скрипучие величественные ворота и пропуская своего собутыльника на участок. Затем они вошли в дом, разулись и сняли куртки. Томас с интересом осматривал здешний интерьер. Преимущественно он был выполнен в красных тонах с примесью черного и золотого.

— Нравится? — ухмыльнулся Торд, видя большой интерес в глазах Тома.

— Дом как дом, ничего особенного, — буркнул Том слишком громко, так как не ожидал этого вопроса, и покраснел.

— Да ладно тебе, родаки уехали, можешь орать, сколько влезет. Пошли, — с усмешкой проговорил Ларссон и пошел к лестнице, ведущей на мансарду.

Мансарда была сделана под комнату. Рядом с окном, с которого открывался живописный вид на прелестный ларссоновский сад, стояла двуспальная кровать. И, кто бы мог подумать — белье на кровати красного и белого цветов, ого! Мда, оригинальненько. По обе стороны от изголовья кровати стояли тумбочки, на которых стояли светильники, весьма тускло, но все же освещавшие комнату. Торд включил свет и, подойдя к этим самым светильникам, выключил их.

— Что ж, вот моя скромная берлога, — усмехнулся Торд.

— А что это за коробка? — поинтересовался Томас, замечая странную картонную коробку под кроватью и намереваясь ее взять и открыть.

— НЕТ, НЕ ТРО-

И тут комната заполнилась ржачемРиджуэлла, недовольным и смущенным сопением Торда и плакатами с голыми анимешными бабами, которые либо сосали хуи лошадей, либо сосали хуи своих господинов.

— АХАХХАХАХАХА БОЖЕ, БЛЯТЬ, У ТЕБЯ НЕДОТРАХ ЧТО ЛИ? — не унимался Томас, продолжая ржать, аки радостная свежему овсу лошадь.

— И в-вовсе нет! Я веду очень активную половую жизнь, про...

— Человек, который, как ты говоришь, ведет очень активную половую жизнь, вряд ли бы наяривал на рисованных бабищ с огроменными бидонами с молоком вместо сисек втайне от родителей, — ухмыльнулся Томас, понимая, что попал прямо в яблочко.

— В-все! Заткнись и помоги мне прибраться лучше! — рыкнул Торд, собирая с пола хентайные плакаты.

— Хм, как скажешь, «папочка», — и вновь залился веселым смехом, убирая плакат обратно в коробку.

В это мгновение Томас, увлеченный сбором наинтереснейших картин, не замечал румянца на щеках Торда и то, как отреагировал его организм на подобное «погоняло». Сам же Торд пребывал в шоке от того, что его, хоть и в шутку (и не совсем-таки дружескую) назвали папочкой. Папочкой, сука. И звучало это из уст его экс-врага.

Быстро собравшись с мыслями, Торд положил последние плакаты в коробку и пнул дальше под кровать, чтобы больше никто не касался его святого дерьма.

— Так, где обещанное шампанское? — Томас уселся на заправленную кровать, чуть смяв белье.

— Я сейчас вернусь, жди тут, — наказал ему Торд, спускаясь вниз и размышляя о том, что только что было.

Спустя двадцать минут.

— Слушай, — голос Торда слегка тянулся, на его лице играла довольная улыбка, а серые глаза были чуть прикрыты, видно, алкоголь выполнил свое предназначение, — го в картишки на раздевание?

До этого сидящий и допивающий очередную бутылку дорогого шампанского хуй-знает-какой-летней выдержки замер, откладывая бутылку в сторону, и уставился на своего одноклассника, как на ебанутого козлёнка, который начал танцевать на дровах в попытке переебашить всех пауков там.

— Ты ебанулся, — констатировал факт не менее пьяный Томас и сделал большой глоток алкоголя.

— Ну го, — не унимался Торд, — го-го-го! Иль зассал? Че, в карты играть не могёшь? В дурака-то? — заржал сероглазый, пихая Тома в плечо.

Черные глаза внимательно уставились в серые. Не любил Том, когда его брали на слабо. Почему? Да потому что чувство собственного достоинства и гордость объединялись, хватали топоры и норовили избить того, кто посмел сказать, что Томас зассал.

— Тащи колоду, — буркнул Том, вызывающе смотря на Торда.

Ларссон победно ухмыльнулся и встал с койки. Пошатываясь, он дошел до тумбочки и начал что-то искать в ней. Буквально через минуту он достал колоду игральных карт в тридцать четыре карты. Торд вернулся на кровать, по пути чуть не запнувшись о собственную ногу, от чего в последствии задрыгался в бешеной чунга-чанге, над чем не преминул поржать черноглазый.

Наконец, относительно в целости и сохранности дойдя до кровати, пьяный Ларссон плюхнулся на нее, умудрившись ебнуться головой об изголовье, над чем опять же поржал Томас. Отвесив своему однокласснику оплеуху, Торд начал тасовать карты, а затем раздавать их. Раздав по шесть карт каждому игроку, сероглазый хитро посмотрел на Томаса.

— Начнем игру.

***

— Ты ваще в стельку пьяный, шестеркою туза кроешь... Пиздец, мда-мда, — покачал головой Торд, — мы же в дурака, а не в пьяницу.

— Заеби ебало, — буркнул Томас, забирая карты.

Настал кульминационный момент. Карты в стопке закончились. У каждого было три карты. Смогут ли бухие в стельку мужики сыграть этот непростой раунд?

Несколько мгновений, и Торд остается без карт, а значит, выигрывает. Томас недовольно фырчит, откладывая оставшуюся карту в кучку с битой, и щурит свои черные глаза, Торд же победно улыбается и выдает:

— Ты же знаешь, что должен делать проигравший, верно?

— Чтоб тебя КАМАЗы в жопу ебали, — рявкнул Томас, поднявшись с кровати и который раз чуть не наебнувшись.

Торд приготовился лицезреть что-то многообещающее, а потому сел поудобней, потер ладони и захихикал. Томас же, бросив на него гневный взгляд, расстегнул молнию на толстовке и снял этот предмет одежды. Далее он приступил к снятию свой черной футболки с принтом головы мультяшного персонажа и надписью «StaySafe». Делал Риджуэлл это все очень медленно, однако вот уже через несколько секунд он стоял с оголенным торсом перед Ларссоном.

Сероглазый наблюдал за Томом пристально, чем малясь смутил его. Оставалось только одно — стянуть штаны и все, и ты свободен, но почему-то Риджуэлл колебался, думая, нужно ли ему это. Торд же, недовольный остановкой шоу, поторопил его:

— Эй, ну чего ты стоишь-то? Снимай штанишки! — с насмешкой.

— Та иди ты, — недовольно фыркнул Томас, но пряжка звякнула, и черные штаны полетели на пол.

Риджуэлл остался в одних лишь боксерах в шахматный узор, и Ларссон не преминул осмотреть полуголого одноклассника. Для парня Томас был довольно худощавым — едва заметная талия, узкие плечи и довольно упругая попка (п/а: даешь ЙА-моменты, блять, урааа! 1 на самом деле я просто забыл как я его описывал простите). На филейной части взгляд пьяного Торда задержался особенно надолго.

— Че, доволен? — фыркнул черноглазый, садясь обратно на кровать.

— Более чем, — ухмыльнулся Ларссон и в мгновение ока оказался перед немного растерянным таким резким движением Риджуэллом.

Губы Торда тотчас накрыли губы его одноклассника. Тот зажмурился, пытаясь уйти, вырваться, но сильные руки сероглазого не дали ему это сделать, плотнее прижимая к себе. Ларссон укусил нижнюю губу, отчего Риджуэлл, еще сильнее зажмурившись от боли, приоткрыл рот. Язык русоволосого тут же начал беспардонно хозяйничать во рту одноклассника, и тот только сдерживал рвотные позывы. Все это было так омерзительно.

Торд отстранился, явно довольный, чего не скажешь о Томасе. Черноглазый еще несколько минут назад внезапно протрезвел (п/а: ХМ ИНТЕРЕСНО ПОЧЕМУ ЖЕ ЭТО) и ошалело смотрел на хищный взгляд опьяненных глаз друга.

— Ты че, ебанулся?! Это че щас было?! — начал было возмущаться он, как его прервали, грубо закрыв рот рукой.

— Тише, тише, иначе тебе будет больно, — угрожающе прошептал Торд, однако Томаса это не остановило, и он со всей мочи укусил русоволосого за руку.

Тот хрипло вскрикнул, злобно сощурив брови, но Томас выиграл время (хоть и ничтожно малое) и упал с кровати, желая доползти до выхода. Однако же его нога тут же была сильно схвачена рукой Ларссона, и черноглазого вновь притянули на кровать.

— Че, попутал, сука?! — прошипел пьяный Торд, нехило ударив Тома по голове.

Конечно, этот удар был намного сильнее тех, что он получал от избиений этим же типом в школе. Возможно, тогда Ларссон просто бил не со всей силы, либо бил совсем слабо для него. Но этот же удар выбил Тома из колеи, и Риджуэлл на время потерял связь с миром.

***

Очнулся Томас связанным у изголовья кровати в чем мать родила. Глаза были еще подернуты дымкой, кругом все было настолько расплывчатое, что рассмотреть хоть что-то в этом мутном облаке было за гранью возможного. Наконец, когда разум стал разъясняться, Риджуэлл вспомнил недавно произошедшие события. Или давно? Или, может, несколько часов назад? Минут? Хрен знает, сколько он лежит в этом... где он вообще лежит?

Том бегло осмотрелся. Лежал он в какой-то комнате, но точно не в той, что принадлежит Торду. Во всяком случае точно не в той, что имеется в виду под его спальней.

— Что за...? — Томас вспомнил этот поцелуй, и рвотный позыв вновь показал себя, словно на губах черноглазого до сих пор был вкус губ Ларссона. Головная боль после удара также не заставила себя долго ждать.

Риджуэлл посмотрел вниз, и, увидев, что он голый, стремительно покраснел, аки переспелый помидорчик. В голове вертелись различные догадки того, что Торд хочет с ним сделать. Пытать, расчленить, сжечь, изнасиловать... О последнем Томас надеялся бы в последнюю очередь.

Тут деревянная дверь заскрипела, и в пустой комнате гулко начали раздаваться чьи-то шаги. Не было сомнений, кому они принадлежали.

— Ну че, пидор, проснулся? — голос Ларссона над самым ухом заставил вздрогнуть.

«Ну конечно», — подумал Томас, слегка подрагивая.

Судя по слегка тянущемуся голосу, что обычно бывает у бухих и шатающейся походки — не было сомнений, что сероглазый все ещё под действием алкогольного опьянения.

— Отпусти меня, идиот, — рыкнул Томас, дернувшись.

— За языком следи, мразь, в моих руках сейчас твоя жизнь, — рявкнул Торд, влепив Риджуэллу смачную пощечину. Шлепок даже эхом раздался в комнате.

Вместе с болью пришли и воспоминания. Окровавленный труп какого-то парнишки в туалете, за которым Томас убирал... Что, если все закончится точно так же?

— И не пытайся кричать, — судя по всему, Торд отошёл, так как голос его звучал уже не так близко, — тебе никто не поможет.

«Никто. Никто не поможет», — Томас задумался. А помогали ли ему вообще когда-нибудь? Эдд и Мэтт — безусловно, они заботились о нем. Ну или заботятся, если Тому удастся выбраться живым. Но никто и никогда не подарит ему материнского тепла, крепкую любовь. Томас не верил во все это, в чувства. Наверное это потому, что его никогда и не любили так, не как друга.

«И не полюбят», — подытожил Том.

— Че притих, сука? — рыкнул Ларссон, рывком разводя в стороны ноги Риджуэлла, отчего тот покраснел.

— Что ты делаешь, придурок? — крикнул Том, пытаясь свести ноги вместе, однако русоволосый был сильнее.

— Тебя когда-нибудь ебали в жопу? Хочешь попробовать? — и Ларссон мерзко захихикал.

— Ты ебнулся что ль? Пошёл на хуй! И развяжи меня, ебанаврот! — недовольно зарычал Том, глядя прямо в серые глаза.

— А сосать хуи пробовал, м? Давай я тебя научу, — засмеялся пьяный Торд.

Том ужаснулся, когда ширинка джинс его одноклассника мгновенно расстегнулась и из штанов стали вытаскивать член.

От вида этого рвота опять подкатила к горлу, и Тому не оставалось ничего, кроме как проглотить её.

Тем временем атрибут Торда прикоснулся к губам Риджуэлла, который с трудом держался, чтобы не блевануть. Вот уж не думал, что будет сосать хуй у своего неприятеля.

— Открывай рот, — повелевал сероглазый и, не дожидаясь ответа, резко схватил Томаса за верхнюю губу, оттягивая её вверх.

Движимый болью, Риджуэлл все же открыл рот, и Ларссон, воспользовавшись этим, всунул свой немаленький атрибут в рот однокласснику.

Томас хотел было вскрикнуть, но не смог. Он весь побледнел, впадая в ступор. Сразу же захотелось выбраться, однако зловещее «укусишь — больше не очнешься» над своей головой заставило повиноваться.

Торд церемониться не стал — вошел сразу по самые гланды, так что Риджуэлл, стремительно бледнея, рефлекторно начал судорожно хвататься за ноги Торда, щипать, дабы тот вытащил, потому что черноглазый начинает давиться, задыхаться. Конечно, ему это все равно не поможет, разве что Торд только шикнет на него, начиная остервенело вдалбливаться в рот Томаса.

Из черных глаз потекли слезы, которые Томас безуспешно пытался смахнуть, часто моргая. Горло парня горело, словно его рвали на части, он продолжал так же задыхаться, издавать тихие гортанные стоны боли. В сероглазом же словно проснулась некая садистская натура, которая ранее не проявлялась никогда, и он с удовольствием рвал горлышко одноклассника, грубо хватая его волосы и чуть ли не отрывая клочок. Конечно, Томасу и раньше замечалось, как Торду нравилось, когда его жертва пугалась, плакала и кричала, но НАСТОЛЬКО жестоким он не был никогда. Во всяком случае, таким его Томас не видел вообще.

Мучения кончились, когда спустя несколько минут Торд кончил и вытащил свой член изо рта Риджуэлла. Тот же был весь бледный и трясся, с его глаз неустанно текли слезы. Казалось, его кожа на лице даже позеленела — Томасу было нереально противно чувствовать, как горячая горьковатая сперма стекает по его горлу прямо в желудок. Ничего не поделаешь — пришлось проглотить, и от этого Риджуэлл только склонился над полом, грозязь вырвать.

— Блеванешь на мой ковер — прикончу, сука, — рявкнул Торд, и Томасу пришлось проглотить рвущуюся наружу рвоту, содрогнувшись от отвращения. Ко всему происходящему и к самому себе, настолько слабому, не имеющему возможности дать отпора.

Томас старался не распускать нюни, посему медленно, трясущимися руками вытер со своего лица слезы. Однако это все скорее превратилось в смешанную жижу из слез и соплей на его лице.

— Фу, блять, смотреть противно, а теперь вставай раком, шлюха, — и, хищно улыбнувшись, Торд грубо опрокинул Томаса на пол. Не успел тот опомниться, как его тут же поставили на четвереньки, а упругие ягодицы были разведены в сторону, что позволяло Торду получить доступ к девственной дырочке Риджуэлла.

— Прошу, прекрати, — прохрипел Том, но сероглазый проигнорировал его просьбу.

Ларссон бесцеремонно плюнул на анус Томаса, сразу двумя пальцами начиная проникать туда. От неприятных ощущений Риджуэлл сжался, пытаясь вытолкнуть пальцы Торда. Тот же, злобно рыкнув, схватил другой рукой шейку Томаса, сдавливая ее и приказывая расслабиться. Пискнув, черноглазый мало-мальски расслабился (однако был все еще напряжен) и захныкал.

— Посмотри на себя, жалкое ничтожество... Ты такой слабак, уебок, — сероглазый засмеялся, вытаскивая пальцы из тельца Томаса.

Томас всхлипывал, не веря, что это происходит с ним. Он забыл о той напущенной жесткости и похуизме, что были так присущи ему. Которые он показывал всем. Теперь перед Тордом лежал совершенно новый — сломленный, разбитый, беспомощный и беззащитный Том. И пьяному сероглазому садисту это нравилось до боли в паху.

Торду надоело ждать. Томас пискнул и замер, почувствовав у разработанного и болящего ануса довольно-таки больших размеров атрибут Торда.

— Нет... Нет, нет, нет, прошу, не надо... Не- ААА! — Томас быстро заумолялЛарссона остановиться, пока не поздно, но из-за резкой, рвущей боли черноглазый сошелся на крик, а из глаз выступили слезы.

Торд не стал ждать, пока Томас привыкнет. Ему было совершенно насрать на то, получает ли его партнер удовольствие или нет. Сейчас сероглазому до боли нравилось, как его член сдавливают тесные, девственные стенки Риджуэлльского ануса. Однако внизу ощущения были полностью противоположными.

POV Томас Риджуэлл.

Я не могу так больше. Он всего минуту во мне, а уже увеличил темп, остервенело втрахивая меня в жесткий ковер. Слезы без разрешения текут по моему лицу, создавая неприятную смесь из соплей и слёз, я жалобно всхлипываю. Никогда еще я не был так сломлен. Убит.

Рвущая на части боль внутри меня не давала мне отойти от реальности. Все, что я хотел сейчас больше всего на свете — умереть. И чем быстрее, тем лучше.

Позор. Унижение. Огорчение. Обида. Боль. Я могу бесконечно перечислять всё, что чувствую на данный момент. У меня кружится голова. Меня тошнит. Я не знал, никогда не думал, что со мной произойдет такое. Никто не услышит моих криков. Я умру здесь? Пожалуйста, я хочу умереть. Пожалуйста.

Кажется, Господь услышал мои молитвы. Глаза мои застилает пелена, я уже ничего не вижу перед собой, все, абсолютно все плывет. Мои губы растягиваются в кривой улыбке, и я наконец проваливаюсь в спасительную темноту.

Мне холодно.

Комментарий к Глава VIII. По пизде.

тут должна быть ТОРДжественная речь про то что я искренне извиняюсь за задержку проды всякие отмазки почему не писал но

нет. )

я просто скажу что мне было лень, я отдыхал, проблемы, деревня, учеба, т. д.

наслаждайтесь

/надеюсь не запорол/

я сосу в изнасилованиях

А ВЫ ЗНАЛИ ЧТО В СИМСЕ ОЧЕНЬ ОХРЕНЕННЫЕ САУНДТРЭКИ??

ЗАЙДИТЕ В НАСТРОЙКИ И ПОСМОТРИТЕ

БОЖЕ Я ОТТУДА НЕ ВЫЛЕЗАЮ.

========== Глава IX. Мир прахом. ==========

Я очнулся в своей комнате, лёжа на кровати. Я не мог пошевелиться — все тело словно налилось свинцом и отдавалось жуткой болью после каждой попытки сделать хоть какое-то движение. Голова раскалывалась, будто череп мой был прорублен топором. В глазах все еще было мутно, я с трудом мог разглядеть старый выцветший узор на потолке. Боюсь представить, как я выглядел. А я и не узнаю. Зеркало-то в ванной.

Воспоминания прошедшего вечера словно нанесли мне дополнительный удар. Я с трудом держался, чтобы меня не вырвало. Нет, вы не подумайте — я не гомофоб. Забавно, правда? Вовсе нет, я не имею ничего против однополых отношений. Да и в принципе мне плевать, с кем я буду встречаться, но одно дело, когда любишь, совершенно другое — когда тебя затаскивают домой, спаивая, и жестоко забирают твою девственность.

Мне было до того обидно, что в горле, кажется, скатался огромный болезненный ком. Я сдержал слезы на этот раз. Мой отец всегда учил меня не плакать. На могиле своих родителей я поклялся, что не заплачу.

Что-то мокрое прокатилось по моей щеке.

Блять.

Куда делась моя выдержка? Мой хвалёный похуизм? Его забрал чёртов Ларссон. Ненавижу его. И до смерти боюсь. Всё, не хочу ни о чём думать. Но почему тогда мысли, как сотня крошечных иголок, впиваются мне в мозг, принося невероятную боль?

Я настолько глубоко задумался, что и не сразу заметил, как телефон начал разрываться от настойчивого звонка. Да и слышал я это так, словно в ушах моих был толстый слой ваты. Брать трубку не хотелось, ровно как и разговаривать, и слушать того, кто звонит. Поэтому я молча лежал, смотря в потресканный местами потолок, и ждал, пока трель надоедливого смартфона прекратится.

Закончилось это секунд через пятнадцать, и я расслабленно вздохнул, закрывая глаза. Теперь только я, наедине со своими пугающими мыслями. Я чувствую себя ничтожным. Я не смог защититься. Я слабак. Но я не хочу, чтобы меня жалели, и не жалею себя сам. Я ненавижу жалость, она еще больше напоминает о моей слабости. Вся та напущенная гордость, хладнокровие — результат недостатка внимания. Недостатка внимания?..

Мне не нужно внимание.

Не нужно...

... не так ли?

***

Очнулся я от того, что в дверь постучали. Сколько я проспал? Не знаю. Но тело уже не настолько сильно ломило, что не могло не радовать. Хотя, чему тут радоваться, хах? Боже мой, меня не тошнило так с тех времен, когда я впервые нажрался так, что меня в реанимацию повезли откачивать.

Тем временем, стук в дверь стал еще громче, еще настойчивее, и я, недовольно пробурчав себе под нос, с трудом принял сидячее положение в кровати. Конечно, адская боль пронзила мою пятую точку и поясницу. Я не хотел смотреть в зеркало — боялся увидеть, во что я превратился.

Молча надев тапки, я зашуршал по паркету прямиком к двери, по пути матеря все, на чем свет стоит. В том числе, и себя самого. Заглянув в глазок, я увидел там такие знакомые, родные лица. За дверью стояли Эдд и Мэтт, явно весьма взволнованные. В руках у них были пакеты, но с чем они, я не разглядел.

Я безгранично доверял этим парням, поэтому решился открыть дверь. Со скрипом она отворилась и, судя по перепуганным лицам обоих парней, выглядел я не хуже бездомной семидесятилетней бабульки, которая нажралась и уснула в своей блевотине. Иными словами — хуево я выглядел.

— Боже, все еще хуже, чем я предполагал, — Эдд даже прикрыл рукой рот, осматривая меня, как словно бы я был страшным инопланетным существом.

— Он всё-таки что-то сделал с тобой! — воскликнул Мэтт, оказываясь передо мной, — что произошло? Ты выглядишь как дерьмо!

— Благодарю за комплимент, — усмехнулся я, внутри ужасаясь, насколько хриплым был мой голос, а в глотке пересохло. Надо бы попить.

Я молча прошел на кухню, наливая себе в стакан воду из фильтра. Все тело болело, я двигался еле-еле, с дрожью в конечностях, но держался. Не мог позволить допустить себе слабину еще раз. Вы думали, что я так сильно слаб после того, что со мной произошло? Психика моя надломлена, физическое состояние тоже, но дух, хоть и покалечен, продолжает быть таким же упрямым говнюком. Люблю свой дух!

Эдд и Мэтт ничего не сказали, только переглянулись между собой, и проследовали за мной, попутно разуваясь и снимая верхнюю одежду. Всё же, на дворе только начало весны, холода ушли не до конца. На улице по прежнему пять градусов по Фаренгейту*. Ах, прекрасный март — птички прилетают с юга, выступают первые подснежники, звон капели, все люди на планете готовятся встречать весну. Балы, фестивали, маскарады. Включая вкусный перекусон и выпивку. Ненавижу такие мероприятия. И ненавижу весну. Пора любви. Какая в нашем мире может быть любовь? Смешно.

— Друг, серьезно, выкладывай, что случилось. Торд побил тебя? У тебя везде синяки и ссадины с порезами, — Мэтт нахмурился, пытаясь вытянуть у меня хоть чуть-чуть внятных фраз.

Говорить с пересохшей глоткой я практически не мог, посему не ответил, начиная опустошать стакан с фильтрованной водой. Друзья нервно посматривали на меня, дожидаясь ответа. Глотать воду было больно, но не больнее, чем...

Нет, не хочу вспоминать о вчерашнем. Мысли, словно бездонный океан, захватывают меня, и у меня есть риск утонуть в них. Я никогда не позволял себе этого, кто сказал, что сейчас исключительный случай?

— Я не могу об этом говорить, — мой голос был не такой хриплый, но я чувствовал, как горло адски болело и зудело, — всё, что я знаю — это то, что я не пойду в школу ближайшие пару недель.

— Но через неделю бал, Том! Разве ты не хочешь повеселиться? — Мэтт непонимающе глянул на меня, — закуски, танцы! Девушки, в конце концов!

— Ничего из этого меня не интересует. Поймите, я не в том состоянии, — я устало прикрыл глаза. Мысль о том, что я могу увидеть рожу этого ублюдка, не давала мне покоя. Нет. Я не хочу его видеть больше. Никогда в своей чертовой жизни.

Я так хочу уехать. Далеко-далеко, чтобы меня не нашли. Перевестись в другую школу. Лучше — переехать в другой город. В другую страну. Подальше от этого сероглазого пидораса. Но какая-то сторона меня все же была против. Я, Томас Риджуэлл, убегаю от проблем?..

Да. Вы чертовски правы. Я очень хочу убежать. Как чертов трус. Меня даже перестало волновать состояние моих друзей. Меня перестало волновать мое состояние. Меня вообще что-нибудь волнует, кроме как удрать отсюда?

Думаю, нет.

— Я понимаю, — вздохнул Эдд, вырвав тем самым меня из размышлений, — но я не понимаю... Что произошло? Ты действительно выглядишь так, словно тебя сбила огромная фура, и это меня беспокоит. Ты что-то недоговариваешь нам? — карие глаза, смотрящие на меня, выражали крайнюю степень взволнованности и слегка обиду.

Я немного помолчал, осмысливая дальнейшие свои слова. Я устал, сил на долгие разговоры не было. И тратить их на пустословие не буду. Кратко и по делу.

— Не могу сказать пока. Предупредите преподов, что меня не будет две недели, — я немного помолчал и еще добавил: — Если мне станет лучше через неделю, так и быть — схожу с вами на бал. А сейчас, дайте мне отдохнуть...

Я заковылял к своей кровати, совсем забыв о завтраке. Да я и не хочу есть. Такое ощущение, что если я что-то съем, оно тут же вылезет обратно, наружу. Меня так сильно тошнило, шатало. Пиздец, даже беременных баб, я уверяю вас, даже их так не шатает. Их вообще шатает? С чего бы мне задумываться, шатает ли беременных баб?