Дэвид Таллерман Стокгольмский синдром

Рассказы Дэвида Таллермана печатались в ряде журналов, таких как «Flash Fiction Online», «Andromeda Spaceways Inflight Magazine» и «Pseudopod». Его работы также выходили в антологиях и сборниках. Дэвид окончил Йоркский университет, где специализировался в истории литературы.

В «Стокгольмском синдроме» повествование ведется от лица безымянного персонажа, который пережил начало апокалипсиса, но это стоило ему дома, семьи, привычного образа жизни. «Его трудно назвать плохим, – говорит Дэвид, – но и хорошим его тоже не назовешь. Он остался один-одинешенек, ему не с кем поговорить и нечего делать, причем он сталкивается с такой ситуацией впервые в жизни. Он понимает, что в чем-то до ужаса похож на расхаживающих по улице мертвецов, а такое неприятное открытие будет встряской для любого человека».

Таллерман считает, что встречу с единичным зомби обычно можно представить в забавном свете, но сотни, тысячи зомби уже не кажутся смешными. С другой стороны, Таллерман говорит: «Очень легко забыть об угрозе, которую представляет один зомби. По крайней мере, до тех пор, пока он не решит закусить вашими внутренностями».

Один из них – я назвал его Билли, – он выглядел более… как бы это сказать? Более живым, чем все остальные. Обычно они просто бредут себе незнамо куда. Порой поднимут что-то с земли, но находка быстро им надоедает, так что они бросают ее и снова бредут без цели. Шума от них немного. Наверное, они догадываются, что тут есть люди; несколько дней в самом начале они колотили по заколоченным досками окнам и толкались в двери. Они не умеют лазить и не слишком сильны, так что со временем они оставили эту затею. А теперь они ковыляют по улицам или просто лежат на земле.

Забавно, что иногда они очень походят на людей, а иногда нет. Самые первые – те, что вылезли из земли, или я уж не знаю откуда, можно назвать их первым поколением, – те выглядят вполне прилично. Их можно отличить по походке, они ковыляют, будто только учатся ходить, и все время смотрят под ноги. Конечно, другие – те, до которых добралось первое поколение, – вот им здорово досталось. С их тел свисают ошметки, зияют глубокие раны, а у некоторых недостает половины лица. Они как раз похожи на восставших из могил мертвецов. На них даже легче смотреть, хотя все равно дрожь пробирает. Но по крайней мере, ты знаешь, с кем имеешь дело.

Но я говорил о Билли. Вот уж кто был представителем первого поколения до мозга костей! Не знаю, что уж с ним произошло, но, когда он появился в наших местах недели две назад, на нем был костюм, очень хороший костюм, и даже с гвоздикой в петлице. Не знаю, может, его как раз хоронили, когда все произошло. Остается только догадываться, что подумали родственники, когда он взял да и встал во время похорон.

В общем, при первом появлении он прошелся по главной улице тем еще щеголем. Вернее, не столько прошелся, сколько прошаркал, как и все они, но каким-то образом он ухитрился выглядеть смышленее остальных, более проворным. И костюм напомнил мне о моем мальчике, когда мы его хоронили. Поэтому я и назвал его Билли.

Билли быстро освоился. Он сразу сообразил, что люди остались только в двух домах: в моем и доме через дорогу. Оба забаррикадированы до чердаков. Надо сказать, мне тут особенно нечем гордиться – когда моя машина встала на шоссе милях в трех отсюда, я нашел этот дом уже в таком состоянии. Они забрались в него через окно (оно так и стояло открытым); вернее, двое забрались через окно, а двое других, наверное, как раз и были хозяевами дома. В ближнем бою с четырьмя еще можно справиться, к тому же у меня был револьвер. Думаю, мне повезло, что я сумел разделаться с ними прежде, чем они разделались со мной. Могло выйти совсем наоборот.

Я выкинул тела в окно и поспешил заколотить его, прежде чем остальные зомби догадались, что произошло. Мне действительно крупно повезло: в доме нашлись винтовка с оптическим прицелом, консервы и куча других полезных вещей. Хозяева запаслись всем необходимым, чтобы переждать напасть, а потом потеряли бдительность. Случается. Нелегко постоянно быть начеку, особенно когда вокруг такое творится. Я старался не портить их вещи, это было бы нехорошо. Мне хватает винтовки и еды.

Но я снова отвлекся – я ведь рассказываю о Билли, а не о себе. И что интересно – стоило ему появиться в городе, сразу стало понятно, что он не такой, как все. Надо было догадаться, что от него будут неприятности, но скучно сидеть целый день без дела, особенно когда по телевизору и радио передают одни помехи. Следовало пристрелить его сразу. Знаете, поначалу палишь по всему, что движется, но потом начинаешь понимать, что пуль на всех не хватит. Сколько бы у тебя ни было пуль, зомби все равно больше.

Может, я поэтому и не пристрелил Билли при первой встрече. Или потому, что, когда он шел по главной улице, он так походил на моего парня. Или потому, что мне было чертовски скучно и вдруг произошло что-то необычное. В общем, это неважно.

В любом случае с первого взгляда было заметно, что он умнее остальных и не станет просто бродить по улицам. Для начала он обошел вокруг дома через дорогу, время от время постукивая по доскам, будто проверяя на прочность. Потом он проделал то же самое с моим убежищем, и я слышал, как он скребется в окно, через которое я попал в дом. Должен сказать, я исполнился уважения. Обычно они ведут себя как тупые, ленивые дети, и это довольно быстро начинает действовать на нервы. Мне понравилось, что один из них решил проявить инициативу, хотя я понимал, что он еще доставит хлопот.

О себе я не волновался: каждое утро я проверял доски и периодически забивал новые – скорее для того, чтобы чем-то заняться, поскольку, как я говорил, зомби давно перестали ко мне ломиться. Но я не знал, как обстоят дела у семьи через дорогу; не знал, принимают они меры предосторожности или нет. Снаружи их жилище выглядело неплохо. Звучит это сейчас глупо, но я не люблю лезть в чужие дела. Я знал, что их четверо, вроде как муж, жена и двое детей, но больше мне было ничего не известно. Улица широкая, и без оптики я бы ничего не увидел, а подглядывать за ними в прицел – ну не знаю, мне бы казалось, что я извращенец какой-то. Даже при нашем плачевном состоянии дел у людей должно оставаться право на личную жизнь, разве не так?

Переговариваться мы никак не могли; работай телефонная линия, я бы нашел их в телефонной книге. Или вывесил знак, но я не знал, смогут ли они его прочитать. Поэтому я просто оставил их в покое.

Судя по всему, Билли решил, что они представляют собой более легкую добычу, потому что после первого дня он больше меня не трогал. Но я все равно наблюдал за ним: во-первых, он вел себя интереснее остальных, да к тому же зомби были повсюду и смотреть было больше не на что. И зомби тоже интересовались им в меру своих способностей: кто это ходит по району так, будто что-то замыслил?

А Билли нашел себе занятие: на второй день своего появления в городе он выбрал единственное окно на правой стене того дома, как раз где заканчивалась веранда. Даже через прицел я с трудом мог разглядеть его. Мешала и веранда и раскидистое старое дерево, и я плохо видел, как он там двигается. Конечно, и так было понятно, что он задумал: нашел уязвимое место и решил, что если постарается, то сможет пробраться в дом. Я бы на это не рассчитывал. Наверняка семья внутри его услышала (не могла не услышать), и если они считали, что у него есть хоть малейший шанс забраться внутрь, то взамен каждой оторванной им доски они бы прибивали две. По крайней мере, я бы поступил именно так.

Я считал, что через пару дней ему надоест и он начнет бродить вокруг, как остальные. От этой мысли мне почему-то становилось грустно. Бог свидетель, я вовсе не желал ему успеха, но мне не хотелось смотреть, как он сдастся. Черт, может, я просто не хотел, чтобы он пошел по той же дорожке, что и мой Билли. Звучит глупо, я знаю. Сам не знаю, о чем я думал, – но мне было бы жаль.

На следующий день, когда я проснулся, он все еще трудился над окном. Более того, он собрал вокруг себя зрителей. Огромная толпа зомби – сотня, а может, и больше – собралась на лужайке. Некоторые стояли, но большинство расселись на траве, будто пришли на представление. Я все никак не мог разглядеть, что же делает Билли. Меня снедало любопытство – что же такое он делает, что сумел привлечь внимание своих собратьев? Я начал выискивать лучшую точку обзора и вдруг вспомнил о лестнице на чердак – и точно, когда я туда забрался, обнаружил большое окно с видом на улицу. Чердак в свое время переделали, он выглядел так, будто когда-то там жил ребенок, но потом он вырос и уехал, а родители не захотели ничего менять. Окно оказалось настолько большим, что мне удалось устроиться на подоконнике. И оттуда я сумел четко разглядеть Билли. Меня как током стукнуло. Я никогда не видел, чтобы зомби так на что-то набрасывались: он дергал и дергал доски. Пальцы у него были все в крови, и через прицел было видно, что некоторые ободраны до кости. Но Билли это не останавливало; думаю, он даже не чувствовал ран. Две доски он успел оторвать – они лежали рядом на траве. И все же я сомневался, что у него получится. Та семья просто приколотит другие доски изнутри, а если он доберется и до тех, они приколотят еще. Несмотря на то что Билли выглядел сильнее и смышленее остальных зомби, с людьми ему не сравниться.

Тем не менее я не мог глаз оторвать от его стараний. Не считая небольшого перерыва на обед, я наблюдал за Билли весь день, до темноты. К концу дня он сорвал половину внешних досок, и на этом я его оставил – думаю, темнота ему не мешала.

Наутро я проснулся рано и перенес все свои припасы на чердак, вместе с найденной в доме газовой плиткой. Ни с того ни с сего Билли стал центром моей жизни – я еще подумал, что ничем не отличаюсь от тупиц, которые сидят на лужайке и смотрят на него как на лучший аттракцион в паноптикуме.

Только когда я взгромоздился на свой насест у окна, они больше не сидели. Они сгрудились вокруг Билли в его приличном костюме и все до единого рвались в это окно. Не менее двадцати отрывали доски, и я сразу понял – что бы там ни предпринимали изнутри люди, это бесполезно. Они возьмут массой.

И точно, прошло не более минуты, как я занял свой наблюдательный пункт, и баррикада рухнула – доски и тела посыпались внутрь. У меня еще мелькнула сумасшедшая мысль, что не иначе как Билли дожидался меня, что ему нравилось работать на зрителей.

Я не стал ничего предпринимать – а какой смысл? Если та семья находилась у окна, а я уверен, что так и было, они умерли в тот момент, когда сдали доски. Я почти ничего не чувствовал, как при шоке. Зомби все лезли и лезли в окно, отпихивая друг друга, словно им больше ничего не надо. Даже когда комната заполнилась до предела, они все равно продолжали лезть, пока на лужайке их не осталось всего ничего, да и те толкались у окна.

Стояла тишина – странная тишина, учитывая, что только что произошло, – но я даже не замечал ее, пока не раздался крик. И тогда, наоборот, странным показался звук, потому что я привык к тишине. Мне пришлось отложить винтовку, чтобы понять, откуда доносится крик. Кричали со второго этажа, с другой стороны дома – кричала дочка, девочка лет двенадцати. Должно быть, родители заперли ее в надежде, что там будет безопаснее. Она высунулась из окна и кричала; она не смотрела в мою сторону, и я даже не знал, догадывается ли она о моем присутствии, просит ли о помощи или просто кричит. Я ничего не мог для нее сделать. Если бы она спрыгнула на крышу веранды, а с нее на дорогу, то я мог бы ей помочь, но как дать ей знать? Я снова поднял винтовку. Не знаю зачем – может, я хотел пристрелить несколько зомби, прежде чем они доберутся до нее, или облегчить судьбу девочки. Думаю, так мне и следовало поступить; не знаю, пришло мне тогда это в голову или нет. Это трудное решение.

И, знаете, я сразу догадался, что первым до нее доберется Билли, поэтому я совсем не удивился, когда он появился в окне. Девочка даже не заметила его, поглощенная своим криком. Двойное окно было длинным, и между ними еще оставалась пара футов. Билли ковылял не спеша, и я бы без труда разнес ему голову.

Я положил палец на курок – и остановился. Я думал только о том, что стал счастливее с тех пор, как Билли появился на главной улице, о том, как он походил на моего парня. Пусть он зомби, но он сообразительный, и разве есть у меня право убивать его? И еще в голове вертелось: «Все равно всех не перестреляешь, пуль не хватит, один из них до нее доберется, и почему бы не Билли? » Я знаю, что был неправ, – если бы мне удалось выиграть время, девочка могла бы опомниться и спрыгнуть на веранду.

Я снова вскинул винтовку, но стало уже поздно.

Билли качнулся вперед, обхватил ее голову окровавленными обрубками пальцев и впился зубами в щеку девочки. Так он и остался стоять, и можно было подумать, что он ее целует, если бы не хлещущая кровь. Она заливала его красивый костюм. Через прицел я видел, как двигаются его челюсти. И тут он перестал походить на моего парня; он походил на чудовище. Я нажал на курок; на пару секунд его голова превратилась в кровавое облако, и кровь дождем осыпала на все вокруг. Когда облако рассеялось, он все еще стоял, и хотя голову его больше ничто не держало, она продолжала висеть на лице девочки. Я выстрелил еще раз, и они оба упали. Я знал, что девочка все равно мертва, но лучше мне от этого не стало.

Вот так закончилась история Билли. И думаю, что моей тоже пора заканчиваться. Вчера я нашел этот старый диктофон, и, наверное, мне захотелось выговориться. Вполне возможно, что никто не услышит мою запись. Но вдруг придет день, когда эта беда закончится, и сдается мне, что все мы можем чему-нибудь научиться из моего рассказа. Или же люди постараются как можно скорее забыть то, о чем лучше помнить. Потому как вот что я думаю: то, что они нас убивают, это не самое страшное. Самое страшное, что они превращают нас в себе подобных, отнимают у нас способность чувствовать. Даже если они до тебя не добрались, каждый день ты теряешь частичку своей человечности, и каждый день ты потихоньку умираешь.

А может, я всегда был таким. Я даже ни разу не плакал по Барбаре и моей малышке, хотя я до боли по ним скучаю. Но плакать не могу. Если подумать, по Билли я тоже не плакал. Когда его закапывали, я был зол и никак не мог понять, зачем он решился на такой глупый, эгоистичный поступок. Черт, я знаю, что был плохим отцом, но, если бы он попытался со мной поговорить, я бы нашел, что ему сказать.

И все же сейчас я лучше понимаю Билли – ах, если бы он был здесь, я бы сказал это лично ему, а не этой глупой машине. Один из полицейских сказал мне, что Билли сам толком не знал, что делает, потому что никто не стреляется в грудь. Лучший способ – в рот, немного приподняв дуло.

С винтовкой это трудно проделать, но мне повезло, и в револьвере осталось несколько патронов – а мне понадобится только один.

Что я пытался сказать раньше, чему они научили нас, так это тому, что быть живым вовсе не означает жить. И я думаю, что я уже мертв.

По крайней мере, при данном раскладе я останусь мертвым.