Сцена 2. Второй акт

Сцена 2

Кухня, ужин. За столом – Игорь, Марина Владимировна и Аня. Игорь умыт, причесан, одет в домашнее, совершенно обычный тридцатилетний мужчина, ни намека на Барбетт. Марина Владимировна раскладывает еду по тарелкам, суетится. Аняв середине третьего месяца беременности, живот только начинает намечаться.

Марина Владимировна. Анечка, как еще раз вот это вот называется?

Аня. Паста. Ну, это просто паста. Не особо там как-то по рецепту, но я старалась более-менее аутентично приготовить. Моцареллу фермерскую купила.

Марина Владимировна. М-м. А вот это вот зеленое это…?

Аня. А это базилик.

Марина Владимировна. Очень интересно.

Аня (Игорю). Как тебе? Я старалась, чтобы тебе не жирно было. Макароны цельнозерновые, кстати.

Игорь (с полным ртом). Вкусно! Отлично, базилик этот пикантный такой, немножко вкус придает.

Марина Владимировна. Анечка, я заметила, вы к нам со всем кухонным скарбом – мультиварку, вон, привезли. Тостер. Можно было и не тащить, так-то тут у меня все есть.

Аня. Ну мы же с вами обсудили уже, Марина Владимировна. Не выкидывать же.

Марина Владимировна. Зачем же сразу выкидывать, можно подарить кому-нибудь.

Игорь. Мам, ну кому ты мультиварку пользованную подаришь? Места много, пусть постоит.

Марина Владимировна. А, ну спасибо, что разрешил!

Игорь. Мам, ну давай не будем спорить.

Марина Владимировна. Да кто же с тобой спорит, боже упаси!

Аня поднимается с места, открывает духовку, начинает проверять деревянной палочкой пирог.

Марина Владимировна. Анечка, посидите спокойно, чего же вы так скачете-то, все-таки третий месяц… Давайте я вам помогу.

Аня. Ну что вы, зачем? Беременность – не болезнь.

Марина Владимировна. Разумеется. Я просто думала, раз вы так рано в декрет вышли, вы должны себя совсем неважнецки чувствовать…

Игорь. Мам, я же тебе сказал, Аня уволилась.

Марина Владимировна. Ох, прости, Гаричка. Совсем из головы вылетело. Старость, знаешь ли, то еще удовольствие... Ну конечно, ты же по телефону мне сказал. И что же вы, Анечка, декрета не дождались?

Аня закрывает духовку и оборачивается к Марине Владимировне.

Аня. Марина Владимировна, Игорь вам неправильно сказал. Я не уволилась, меня уволили. Попросили из компании. Только поэтому я вас стесню на ближайшие месяцы. Иначе я бы счастливо оставалась на своей съемной.

Марина Владимировна. Да что ж вы такое говорите? Кого же вы тут стесняете? Я вам и маленькому очень рада.

Аня. Спасибо.

Бледнеет, меняется в лице.

Аня. Извините, я отойду на секундочку!

Бежит в туалет.

Марина Владимировна (яростным шепотом). Ты сам знаешь, я об этом ребенке мечтала больше всего на свете, но не таким же образом! Всю жизнь ты такие номера выкидываешь, как будто мать до инфаркта довести хочешь! Это нормально вообще мне на третьем месяце сообщить? И только потому, что ей жить больше негде!

Игорь. Мам…

Марина Владимировна. Не мамкай. Я вообще не знала, что у тебя девушка есть! Хорошо, ладно, ты взрослый, ты живешь своей жизнью, скачешь по съемным, делаешь, что захочешь! Пожалуйста! Но когда ты мне звонишь и говоришь, что переезжаешь сюда вместе со своей девушкой…

Щелкает замок ванной комнаты. Марина Владимировна замолкает.

На кухню входит Аня, вытирает мокрый рот рукавом. Она подходит к духовке, проверяет пирог, выключает духовку.

Аня. Вы знаете, а я, наверное, действительно прилягу пойду. Давайте, может быть, чай через полчасика попьем. Пирог как раз дойдет.

Марина Владимировна. Конечно, Анечка.

Аня уходит. Марина Владимировна собирает тарелки со стола и встает мыть посуду.

Игорь. Мам, давай помогу.

Марина Владимировна. Не надо, сама справлюсь.

Игорь. Точно?

Марина Владимировна от него отмахивается.

Игорь. Я тогда в гостиную поработать пойду, хорошо? Только меня там не трогать.

Марина Владимировна. Да кто тебя трогает?

Игорь. Позовешь на чай?

Игорь разворачивается, чтобы уйти.

Марина Владимировна. Мы не договорили с тобой.

Игорь. А?

Марина Владимировна. Разговор этот, Игорь. Не договорили. Не думай, что он вот так вот в воздухе повиснет.

Игорь. Хорошо, мам.

Игорь уходит.

Сцена 3

Приемная в акушерско-гинекологическом отделении клиники. Несколько кабинетов. Игорь сидит на мягком кожаном диване. Пялится в телефон. На соседнем диване сидит нервный мужик. Точнее, пытается сидеть, но все время вскакивает, нарезает круги по помещению и садится на место. Периодически разные двери открываются и закрываются, из них выходят и проходят в другие двери женщины разной степени беременности.

Нервный мужик (в очередной раз приземляясь на диван). Друг, извини, у тебя закурить не будет?

Игорь (нехотя отрываясь от телефона). Нет, я бросить пытаюсь.

Нервный мужик. Да та же история(на секунду замолкает, но тут же продолжает разговор). Первый?

Игорь. В очереди? Нет, я просто жду.

Нервный мужик. Да нет, ребенок первый?

Игорь. А, да. Да. Первый.

Нервный мужик. Ну ниче, к третьему дзен отрастишь.

Игорь (с удивлением смотрит на трясущуюся ногу нервного мужика). Ну да.

Нервный мужик. Мне уже ниче не страшно, у меня две девки. Красивые – с ума сойти, не в меня, слава богу. Старшая в школу в этом году идет. Но в этот раз я по науке, все, что мог просчитал – день зачатия, позу, головой на север, мать моя в Нижнем даже к бабке какой-то сходила. Я в бабок не верю, но тоже на всякий случай, как она сказала, свечку святому Александру Свирскому поставил. Чтобы пацан был. Только чтобы пацан.

Игорь вежливо угукает.

Нервный мужик. Если еще одна девка, они меня вчетвером совсем одолеют. И так уже всех пони выучил, на заколки на эти их, на крабики, в темноте в коридоре наступаю, знаешь, как больно?

Игорь вежливо качает головой и возвращается в телефон.

Нервный мужик. Ты меня пойми правильно, я за принцесс за своих любого порву, но пока я своего пацана не научу в футбол играть, пока он с коленями разодранными ко мне не придет, это ж я, выходит, как бы не мужик получаюсь. Дерево, дом, сын, да? Правильно? Дерево. Дом. Сын.

Открывается одна из дверей, оттуда выходит Аня.

Игорь. Ну как?

Аня. Нормально все, на первое УЗИ направили. Пойдем?

Игорь. Что, вместе?

Аня. Ну да, там просто фигней такой по животу водить будут. Сказали, можно уже пол посмотреть.

Игорь поднимается с дивана.

Нервный мужик. Удачи, друг.

Игорь. Тебе удачи!

Нервный мужик (трясет ногой). Не, ну в третий раз я в себе уверен.

Аня и Игорь заходят в кабинет УЗИ.

Сцена 4

В кабинете УЗИ. Аня лежит на кушетке. Улыбчивая девушка-узист мажет Анин живот гелем. Игорь сидит на стуле рядом с кушеткой с отсутствующим видом.

Девушка-узист. Что, щекотно?

Аня. Холодно немножко. Но приятно.

Девушка-узист начинает водить аппаратом по Аниному голому животу.

Аня (Игорю). Щекотно.

Игорь (вздрагивает). Да? Тебе не больно?

Аня. Нет, только холодно немножко.

Девушка-узист. Та-ак, не напрягаемся, дышим, расслабились.

Поворачивает монитор к Ане и Игорю.

Девушка-узист. Вот они, ваши, оба два.

Аня. Как два?

Девушка. Мальчик и…сейчас посмотрим…мальчик.

Аня. Как два?

Девушка-узист. Двойня, Анна Сергеевна. Поздравляю!

Аня. Игорь, там два.

Игорь. Точно два?

Девушка-узист. Вот смотрите, давайте я вам покажу. Вот этот голова, вот это ручка, вот это бьется сердце, видите?

Аня. Ты видишь?

Игорь. Да, вижу.

Аня. А второй?

Девушка-узист. Да, но так как только один лежит внизу, мы пока видим одного.

Аня. Но второй там точно есть? Мы же его не видим!

Девушка-узист. Подождите (перемещает аппарат на животе). Вот, смотрите, так чуть получше видно. Видите, тут тожебьется сердце. Все на месте. Вот они вдвоем.

Аня. Ой, шевелится. Игорь, смотри.

Игорь смотрит на монитор, на двух эмбрионов. Один эмбрион активно шевелится.

Игорь (пересохшим горлом). Мальчик.

Аня. И мальчик!

Аня улыбается, берет Игоря за руку. Кладет руку на мокрый от геля живот. Игоря передергивает, но он не отнимает руку.

Девушка-узист. Давайте, если хотите, я вам еще три-дэ проекцию покажу.

Игорь (резко встает). Ань, я тебя снаружи подожду. Мне покурить надо.

Аня. Игорь, ну две минуты подожди, мы почти все.

Игорь вылетает из кабинета.

Аня. Игорь!

Девушка-узист видит, что Ане очень неловко, и быстро открывает новую программу.

Девушка-узист. Так, давайте посмотрим. Вот тут получше видно, видите? Вообще, пока все, что по УЗИ должно быть на этом сроке, укладывается в норму, руки-ноги шевелятся в полном объеме у обоих. А к нам в следующий раз, если никаких форс-мажоров не будет, придете на сроке 19-21 неделя… О, смотрите, нижний наш от меня убегает, вон как ножкой зашевелил.

Аня завороженно смотрит в монитор и улыбается.

Сцена 5

Черное пространство. Барбетт сидит на стульчике и кутается в накидку из роскошных страусиных перьев, перья клубятся вокруг него как пена морская. На ногах-изящные пуанты.

Кокто играет с перьями на накидке Барбетт.

Кокто. Ангел. Цветок. Птица… Ангел. Цветок. Птица…

Барбетт. Вы всегда были озабочены ангелами. Вы пишите о них в своих книгах, их имена оставляют синие пятна на разного рода предметах, до которых вы дотрагиваетесь, вы замечаете их в бликах на стеклах. Нелегко быть поэтом, нелегко быть христианином…

Кокто (заканчивает за Барбетт). …и вдвойне трудно быть одновременно и тем, и другим. Знаю, знаю. Из письма ко мне Маритена. Бедняга пытался заставить меня бросить опиум.

Барбетт. Не получилось?

Кокто фыркает и раскуривает длинную опиумную трубку. Из трубки тянется тонкий дымок. Кокто плюхается в свое кресло и закрывает глаза.

Кокто (из-под прикрытых век). Поговорим лучше о тебе. Тебе же этого хочется?

Барбетт. Нет. Нет. Сегодня не обо мне. Сегодня все, что угодно, но не обо мне. Сегодня я хочу мечтать. Вообще, расскажи мне лучше… что-нибудь. Не знаю… просто что-нибудь.

Кокто. А если я взбунтуюсь? Откажусь тебя развлекать, моя птичка? Тебя разве об этом не предупреждали на этих ваших форумах?

Барбетт. О том, что тульпа начнет вести себя слишком самостоятельно?

Кокто. Фу, какое мерзкое слово. Тульпа. Между тулупом, тюльпаном и тупым углом. Пыльная мешковина какая-то.

Барбетт. Называй себя как хочешь, Кокто.

Кокто. Ммм… пожалуй, воображаемый друг. Мы же друзья, Барбетт?

Барбетт молча теребит перья на накидке.

Кокто. Ну же, ну же, не умирай, мой ангел, не уходи в свои воображаемые чертоги. Ты же уже в них. Нельзя сбежать из воображаемого мира в еще более воображаемый. Ты хочешь мечтать? Тогда давай делать соответствующую обстановку. Вондер – ведь так вы, тульповоды, это называете? От английского wonder – чудо, волшебное место – гнездышко воображаемого друга.

Барбетт. Ну, а как его делать?

Кокто. Сосредоточься. Не ленись! Напряги воображение.

Barbette закрывает глаза, из мрака потихоньку начинает проступать комната.

Кокто. Вот. Вот. Давай же! Вспоминай, что ты читал! Вот кровать. Справа от моей кровати — две головы: одна из них — мраморная римская голова фавна, другая — Антиной под стеклянным колпаком. Осталась еще одна голова, третья – она украшает изголовье моей кровати: это терракотовый портрет Раймона Радиге, вылепленный в год его смерти Липшицем.

Все эти детали комнаты выступают из мрака, пока Кокто говорит.

Барбетт открывает глаза и в изумлении оглядывается.

Барбетт. Вондер! Получился!

Барбетт обходит комнату, садится на пружинящую кровать, немного на ней подпрыгивает, чтобы убедиться.

Кокто. Вондер… Вандер…Вандер Клайд. С таким имечком только грабить банки. Особенно, если родился в местечке Раунд Рок – круглый камень! – недалеко от Остина, штат Техас на исходе века холодным декабрьским утром тысяча восемьсот девяносто девятого года. Но малыш Вандер не хотел грабить банки. Его привлекало что-то совсем другое. Когда он ребенком впервые попал в цирк в Остине, он сразу понял, что будет выступать. Впервые он вышел на сцену, едва закончив школу. Это был номер от сестер Альфаретта – Всемирно-известных Королев воздуха.

Барбетт. Их было две – две сестры, только вот одна из них умерла, а вторая искала ей замену, партнершу по трапеции. Она, живая сестра, сказала, что когда женщины выполняют эти безумные трюки – падения, вращения, – это неизменно производит на публику гораздо большее впечатление, чем когда тем же самым занимаются сильные мужчины. И она спросила – ты же не против выступать в женском костюме? И я был не против.

Кокто. И так родилась Барбетт.

Барбетт. Бар-бетт. Неуловимое имя. Может, оно женское, а может, и вообще мужская фамилия – месье Барбетт. Трактуйте как хотите!

Кокто. А потом ты создал собственный номер. Но это был не просто номер с переодеванием, о нет. Это была целая мистификация, игра на контрасте мужского и женского, правды и лжи. Иллюзия! А трапеция и туго натянутый канат служили тебе инструментами, как шляпа с двойным дном служит инструментом создания иллюзии фокуснику, а слова – поэту.

Барбетт. Я всегда любил поэзию. Но больше всего – Шекспира. Я много его читал и когда я думал об этих его потрясающих героинях, которых всегда играли мужчины, мне казалось, что я могу сделать из своей особенности что-то действительно стоящее. Мне хотелось сделать номер, который был бы квинтэссенцией красоты.

Кокто. Ты молниеносно покорил Америку, затем Англию, а оттуда весной 1923 года …

Барбетт. В Париж! Париж был сбывшейся мечтой. Я почувствовал, что нашел свой город. А потом – потом завертелось! Ты помнишь, это шоу “IlN’yAQueParis” – «Есть только Париж». Вот так я себя и чувствовал! Ну а там – там, там самые невероятные, самые потрясающие люди Парижа начали приходить в мою гримерку - светские львиц, художники, композиторы, писатели. Среди них был ты.

Кокто берет с журнального столика рядом с креслом исписанную бумагу и начинает читать.

Кокто. На следующей неделе в Брюсселе ты увидишь представление под названием «Барбетт»… Молодой американец, который выступает с этим номером на канате и трапеции – потрясающий актер, настоящий ангел, и он успел уже стать другом нам всем! Сходи и посмотри на него, и будь с ним добр – так, как он этого заслуживает, и скажи, скажи всем, что это не просто акробат в женской одежде, не просто грациозный сорвиголова, это – одна из самых красивых вещей, что я видел в театре!

Кокто делает из письма самолетик и запускает в одном направлении, начинает читать другой исписанный лист.

Кокто. Не пропусти Барбетт. Он не только выдающийся акробат, но и невероятно искушенный читатель, хорошо знакомый с современными авторами.

Запускает самолетик в другом направлении. Начинает складывать третий.

Кокто. Боги дружбы, наконец-то, решили вас наказать за то, что никогда не бываете в Париже в одно со мной время. Ваше главное упущение за 1923 год – Барбетт, потрясающий номер в «Казино де Пари». Десять незабываемых минут. Театральный шедевр. Ангел!

Раздается громкий хлопок.

Цветок!

Второй хлопок – с ним начинает исчезать во мраке комната.

Птица!

С третьим хлопком исчезает сам Кокто, включается свет и появляется ванная комната в квартире Игоря. Игорь остается в одиночестве.

Игорь. Нет-нет-нет! Не уходи, пожалуйста! Не уходи!

Хлопки продолжаются и превращаются в стук в дверь.

Аня (из-за двери). Игорь! Игорь! Впусти, пожалуйста!

Игорь. Сейчас!

Аня. Мне сейчас надо!

Игорь (яростно пытаясь стереть косметику). Тебя тошнит опять?

Аня. Нет, но мне надо!

Игорь. Две минуты подождать ты можешь?

Аня. Быстрее давай!

Игорь раздраженно умывается, запихивает косметику, парик и перьевой наряд в большой пакет под ванну и открывает дверь.

Сцена 6

Утро. Аня в их с Игорем спальне. Она постелила на пол коврик для йоги, положила рядом подушку, делает асаны, глубоко дышит. На ней обтягивающий топ, видны контуры живота. В телефоне играет релакс-музыка.

Дверь в комнату открывается, без стука входит Марина Владимировна со стопкой белья.

Марина Владимировна. Я тут, Анечка, пока на работу не убежала, бельишко ваше с сушилки сняла и погладила.

Аня (стоя в позе собаки мордой вниз). Угу. Спасибо.

Марина Владимировна. Куда положить?

Аня что-то нечленораздельно мычит.

Марина Владимировна открывает шкаф, начинает раскладывать белье по разным полкам.

Аня выходит из собаки мордой вниз, выключает музыку на телефоне.

Аня. Не надо, Марина Владимировна, спасибо, я сама разложу.

Марина Владимировна. А что вы носки в верхний ящик переложили? Всегда в нижнем лежали.

Аня. Ну, мне так удобнее.

Аня подходит, начинает брать белье из стопки, раскладывать его по ящикам. Они с Мариной Владимировной неловко толкутся у шкафа.

Аня. Вообще, не стоило пододеяльник наш гладить, правда. Я вот не глажу, как-то привыкла, ложишься, само разглаживается. Ну и вообще, я хотела сама сегодня вечером сушилку разобрать…

Марина Владимировна. Мне, Анечка, не сложно, поверьте. А я все-таки, знаете, белье постельное глажу, как-то гигиеничнее. Да и спать на ровном приятнее. Какой-никакой, а уют появляется.

Аня. Ну да.

Марина Владимировна. А ваш кардиган из корзины для белья, кашемировый, я в шампуне замочила. Тазик я в ванну поставила. Пусть полежит часик, потом постираете.

Аня. Я, вообще, так-то в машинке его стираю.

Марина Владимировна. Ну, с кашемиром это вы зря, так долго не проносите.

Аня. Два года этой вещи. Как видите, ничего с ним не случилось.

Марина Владимировна. Я, Анечка, ваших привычек не знаю, потому делаю, как у нас тут заведено.

Аня. Ну, вы могли бы спросить. Я, вот, не хотела бы в шампуне руками стирать. Мне нагибаться так с животом уже сложновато.

Марина Владимировна. Ну, экзерсисы-то ваши вы продолжаете делать?

Аня. Они вам мешают как-то?

Марина Владимировна. Что вы, упаси господи. Но раз вы на наклоны жалуетесь, может быть, не стоит вниз головой стоять?

Аня. Это другие наклоны, Марина Владимировна. Угол наклона разный, понимаете? Собака мордой вниз отлично от спины помогает.

Марина Владимировна. А, ну разве что собака мордой вниз. Возможно, действительно есть разница. Я человек темный, отсталый, в вашей физкультуре не разбираюсь. Но вы бы так, поосторожнее, Анечка, что ли. Срок маленький, двойня, поберегитесь.

Аня. Вы знаете, Марина Владимировна, я взрослый человек, я как-нибудь сама разберусь, спасибо. Голова, вроде, варит.

Марина Владимировна. Ну так, если вы будете продолжать на ней стоять, дорогая моя, может и перестать!

Марина Владимировна уходит, нарочито тщательно закрыв за собой дверь.

Аня включает на телефоне расслабляющую музыку, пытается продолжить занятие, но не может сосредоточиться. Она выключает музыку и раздраженно швыряет подушку в стену.

Сцена 7

Вечер. Кухня. Аня лепит пирожки. Налепила уже два противня, третий на подходе. У нее на животенацеплены большие наушники. Они плохо держатся, она их периодически поправляет.

Игорь входит, берет готовый пирожок, собирается уйти.

Аня. Эй, не уходи. Посиди с нами немножко.

Игорь. А мама что, уже пришла?

Аня. Нет, она смску мне прислала, что едет. В комнату она без стука заходит, а смски вот, шлет. С нами (гладит рукой живот)посиди.

Игорь. Ань, у меня работа. У нас проект горит. Я не успел в офисе домонтировать, надо сейчас доделывать.

Аня. Да не сгорит он у тебя за пять минут.

Игорь нехотя садится рядом за стол.

Аня подходит к нему, снимает наушники с живота, берет руку Игоря и кладет ее там, где были наушники.

Аня. Зажигают.

Игорь (неловко улыбаясь). Да?

Аня. Ага. У них Марли на ура идет. На расслабоне там в воде зависают под рэгги. Прям Ямайку им устроила.

Игорь. Ага.

Его рука крайне напряжена, он не может расслабиться.

Аня гладит его по руке.

Аня. Слушай, а я тут все про имена думаю. С тобой поделиться хотела, ну и вообще, обсудить как-то. А то у меня уже ступор. Несколько вариантов было, но они самозабраковались уже. Сначала я хотела Виктором одного назвать. Ну, типа, победитель. А потом подумала, и все мои знакомые Витеньки как-то ни разу не победители. В общем, перегорел у меня этот Виктор. Потом был Данила, как вариант. Но это какой-то Данила-мастер сразу румяный. А вдруг наши не румяные? Вдруг бледные-аристократичные? И что тогда? Потом я посмотрела по форумам, сейчас все какой-то древнерусью детей называют. Добрыни, Елисеи. Фрол даже. Ну, Фрол это точно нет. А Добрыня... вот вроде звучит хорошо, но как-то тоже обязывает на монументальность. То есть, опять богатыри. А вдруг они у нас там тощие ботаны? Очень умные зато. А? Вот непонятно. И не поймешь же сразу, наверное. Ты, вообще, сам-то что думаешь? Не хочешь в безумном нейминге поучаствовать?

Игорь. Да я даже не знаю. Не думал как-то.

Аня. Ну тебе разве никогда не хотелось представить, вот будут у тебя дети, и как ты их назовешь? Чисто гипотетически хотя бы?

Игорь напряженно молчит в ответ.

Аня (быстро меняя тему). Ну ладно. Родятся, заглянем в их ясны очи и поймем, богатыри или нет. Время есть.

Повисает длинная неловкая пауза. Аня встает обратно лепить пирожки, говорит спиной к Игорю.

Аня. Слушай, а я вот тут залезла в инстаграм по хэштегу twins. И там, ты знаешь, я наткнулась случайно, такая мама-фотограф откуда-то из Канады или из Америки. Но такой, лесной Америки– типа Пенсильвании. И вот они живут в деревянном доме с мужем, а она, значит, фотограф. Какие-то и коммерческие у нее съемки есть, и портретные, я посмотрела. Не важно. И у нее близнецы, мальчишки, ну, лет по пять, наверное. И она их снимает. И я просто выпала. Там ее муж, например, с ними строит какие-то парапланы, запускает. Они рыбу ловят в озере. Мальчишки эти, папа. Собака колли с ними. А мама снимает. И я так ясно себе это представила. Ты знаешь, я не буду в декрете сидеть. Ну и твоя мама с мелкими обещала помочь. Я покормлю их полгодика, выйду на работу. И буду работать, работать, работать. А потом, года через три-четыре мы заработаем на дом. Где-нибудь в Подмосковье. Не обязательно у озера, можно у водохранилища. И вот нашим будет по пять, и я прямо вижу этот вечер в августе, мы нарвали с утра в саду яблок, а я из них напекла шарлотку, и сложила ее в контейнеры и в рюкзак, и мы все пошли на озеро. Или водохранилище. Ты, я, эти двое и собака-колли. И вот мы расположились на травке, я достала контейнеры с шарлоткой, мальчишки моментально все сожрали, нам с тобой еле-еле по кусочку досталось. Я вообще половину своего куска колли отдала. И я достаю книжку и лежу на подстилке, но не читаю. Только делаю вид. Я поверх книжки смотрю на вас. Как ты как взрослый мужик, учишь этих маленьких мужиков рыбу ловить. Как там эту фигню, приманку-заманку на крючок цеплять, как блесну в воду закидывать. А один из них обязательно ее через себя перекинет, крючком сзади за трусы зацепится и застрянет. Как в мультиках. Сам себя поймает. А вы трое будете хохотать, а колли вокруг вас прыгать будет. И лаять. И ты ему крючок от трусов отцепишь и обратно правильно закинешь. А потом вы поймаете рыбу – немного, штучки четыре, и я зажарю их на ужин.

Аня оборачивается. Пока она говорила, Игорь взял еще пару пирожков и тихо-тихо ушел с кухни. Она стоит одна с недолепленным пирожком в руке, смотрит вверх и часто-часто моргает. Делает глубокий вдох и выдох. Вдох и выдох. Берет наушники, надевает их на живот, включает громко радостный рэгги и только тогда позволяет себе расплакаться.

На кухню заходит Марина Владимировна. Она молча подходит к рыдающей Ане и обнимает ее за плечи. Аня благодарно утыкается в плечо Марины Владимировны. Та гладит ее по голове.

Сцена 8

Пространство вондера, комната Кокто. Игорь лежит на кровати. На нем обычные джинсы и футболка.

Кокто. В чем дело? Я, кажется, вовремя, а ты, ангел мой, совсем не готов к нашей встрече.

Игорь. Сегодня я – это я. Не Барбетт.

Кокто. Хм… Любопытно.

Игорь. Да? И что же тут любопытного?

Кокто. Я так понимаю, это знамение кризиса? Но кризис, птичка моя, это неплохо – это всегда рост.

Игорь. Я хочу прекратить. Закончить это все. Не помогает. Мне не помогает.

Кокто. С чем не помогает?

Игорь. С жизнью, Кокто, с жизнью! Я не очень, надеюсь, тебя шокирую, если скажу, что создал тебя с вполне определённой целью?

Кокто. Ну что ты. Я прекрасно осознаю свою природу. И, кстати, уважаю твой труд. Часы медитаций, которые уходят на отделение части сознания –большая работа. Сколько у тебя это заняло? Чтобы я окончательно отделился? Три месяца? Три с половиной?

Игорь. Ну да. Но это не важно. Короче, мне не помогает.

Кокто. А чего ты хотел?

Игорь. Не очевидно?

Кокто. Ну как сказать… Я могу предположить… Я не знаю всего, о чем ты думаешь с тех пор, как отделил меня в туль…тьфу ты, вот же мерзкое слово… в воображаемого друга, и создал себе всю эту, если выражаться научными терминами, управляемую галлюцинацию. Но мне еще слышны отголоски твоего сознания. Твоя работа…она тебя беспокоит, не правда ли? Что-то там свербит у тебя в районе солнечного сплетения, когда ты…

Игорь. Потому что это все вранье! Ложь, понимаешь? Я каждый день иду в офис и произвожу эту самую красоту. Часами, часами сижу в этих бесконечных редакторах и цветокорректирую, матирую, разглаживаю, блюрю. Каждый день я смотрю на этих женщин и мужчин тоже, на тех, что входят в 5 процентов. 5 процентов тех, кто настолько конвенционально красив, что их можно снимать в рекламе. Это значит, они – самые красивые люди, так? Знаешь, что происходит с красотой на крупном плане? Красота распадается на поры, на черные точки, на воспаленные прыщи, на родимые пятна, на серый налет на шее, на желтые зубы, на пот в ложбинке между грудей, на отросший шеллак, на грязь, пот и кровь. И нет ничего больше! Ничего нет!

Кокто. И когда тебе на глаза попалось фото…

Игорь. Случайно же совершенно, главное, подвернулась халтура– дизайн сайта в стиле двадцатых наваять, и я полез в интернет и наткнулся на нее. На него. На Барбетт. Я сохранил это фото – «Барбетт одевается», к себе на компьютер. И я всю ночь о нем думал, а на следующий день полез в эту папку и смотрел на него, смотрел, смотрел, и красота не исчезала, понимаешь? Впервые она никуда не исчезла!

Кокто. Ты не видел крупного плана.

Игорь. Мне не нужен крупный план. Я верю. Я верю в то, что эта красота не распалась бы на десяток мерзостей. Я впервые столкнулся с совершенством.

Кокто. И ты захотел им стать.

Игорь. Да хотя бы просто приблизиться! Испытать что-то похожее на эту красоту. Но не работает, не получается, Кокто, галлюцинация ты моя дорогая. Четыре месяца в качалке, диета, тренировки ежедневные, тренер этот по трапециям, акробат херов, я же на другой конец города туда каждый вечер тащусь, наращиваю мышцы, сушу рельеф, но это все не то! Внешне, да, похоже, но чего-то во мне нет необходимого, «того» во мне нету.

Кокто. Почему?

Игорь. Потому что мы рождаемся из крови и боли, понимаешь? Ты знаешь, что происходит? Ты знаешь, что происходит, Кокто? А я... когда Аня…не важно в общем, я вот узнал тут, что происходит. Какими словами это все называется – изгнание плода, врезывание головки, как это выглядит. Мои родители, я, мои дети. Из крови и боли. Я кусок мяса, Кокто. Во мне нет этой красоты.

Кокто. Месье Вандер Клайд тоже был куском мяса. Техасским стейком, так сказать.

Игорь. Но Вандер Клайд – не Барбетт. Вандер Клайд получил травму, ушел со сцены, уехал обратно в Америку, тренировал артисток на Бродвее, а потом покончил с собойв семьдесят с гаком, потому что не мог больше терпеть невыносимую физическую боль. Барбетт – это совсем другое. Это иллюзия, коллективная галлюцинация, под обаяние которой попал другой Кокто, настоящий. Барбетт сделана из того же эфемерного материала, что и ты…

Кокто. И ты создал тульпу, создал глаза смотрящего, бедный мой мальчик, чтобы в нереальном мире достичь нереальной красоты.

Игорь. Только все это зря. Не работает.

Кокто. Тогда почему ты проводишь часы, тренируя тело где-то там, в гимнастическом зале, на матах, пахнущих чужим потом, а не здесь, со мной, в вондере?

Игорь. Я..

Кокто подходит к Игорю и срывает с него футболку.

Кокто. Раздевайся.

Игорь. Это бессмысленно…

Кокто. Раздевайся! Я проведу.

Пока Игорь раздевается, комната Кокто растворяется в темноте. Кокто начинает одевать его, как куклу. Чулки, уже знакомый нам кожаный пояс-перевязь, к ним добавляются расшитые стразами лиф и портупея. Кокто тщательно красит лицо Игоря.

Кокто. Пока он надевает всю свою блестящую упряжь, пока он наносит на лицо пудру и румяна, он остается мужчиной.

Кокто подает Игорю парик и заколки.

Кокто. Но стоит зажать в зубах заколки, которые держат на месте парик, как он начинает невероятно точно, до малейшего жеста копировать все действия укладывающей волосы женщины.

Слушаясь Кокто, Игорь становится Барбетт и дальше точно следует всем инструкциям тульпы.

Кокто. А дальше он встает и надевает на пальцы кольца, одно за одним, и происходит трансформация, Джекилл становится Хайдом. Да-да, Хайдом, потому что теперь мне становится страшно, настолько резкое и полное это перевоплощение. Я отворачиваюсь, закуриваю, снимаю шляпу.

Зажав сигарету в руках, Кокто достает откуда-то давешнюю страусиную накидку, которая превратилась в платье с длинным шлейфом из перьев. Он помогает Барбетт надеть платье, и водружает ему на голову роскошный головной убор из перьев.

Барбетт обживает новый наряд, крутится, возится со стразами, теперь это совершенная женщина.

Гаснет свет. Пространство погружается в абсолютную темноту. Кокто перевоплощается в конферансье. Его выхватывает мощный луч софита. Он объявляет по-французски:

Кокто. LeNumé roBarbette!

Софиты освещают сцену, трапецию, кольца. Посереди сцены, немного сзади – диванчик, накрытый белой медвежьей шкурой. На диванчике Барбетт начинает исполнять стриптиз-номер, чтобы избавиться от тяжеловесного платья.

Кокто. Крошечная скабрезная сценка, настоящий шедевр пантомимы, в ней Барбетт будто суммирует всех женщин, которых когда-либо наблюдал. Он становитсяединственной возможной женщиной, даже не Евой, Лилит…Настолько женщиной, что мгновенно выбивает из памяти публики всех выступавших до него девушек и затмевает всех, кто будет выступать после.

Избавившись от платья, Барбетт остается в трико и блестящей портупее. Барбетт запрыгивает на трапецию и возносится над залом. Он начинает выполнять сложный и невероятно красивый акробатический номер.

Кокто. Он болтается вниз головой, держась одной ногой за трапецию и рассматривает зал с лицом безумного ангела, а они замерли все как один, потому что их заколдовали, широким жестом сыпанув в глаза целое облако волшебной золотой пыли. В него влюблены те, кто видит женщину и те, кто за женщиной чует мужчину, те, чей живот сведен судорогой желания и те, кто затаил дыхание, чтобы не спугнуть девственную чистоту этого видения. Потому что Барбетт, дамы и господа, – это третий, сверхъестественный пол красоты! Вознесшийся над неуместностью, над смертью, над плохим вкусом, над непристойностью и негодованием, Mesdames et Messieurs, le Numé ro Barbette!

Барбетт замирает на трапеции, изящный как фарфоровая статуэтка. Гаснет свет.

Второй акт