Глава 5.. Родная конура

Глава 5.

Родная конура

Две большие собаки при виде Ратмира застыли на мусорных баках, как на постаментах. Белый свет фонаря ложился сверху, словно тонкий снежок, делая их еще более похожими на изваяния. Дворняжки, разумеется. Чуть что не так – метнутся прочь. А вот породистых Ратмир не встречал давненько. Как только держать натуралов стало дурным тоном, псы голубых кровей очутились на улице, а там всё по Сетон-томпсону: выживают одни дворняги.

Когда-то Ратмир постоянно таскал в сумке пакет с мослами, чтобы подкормить в переулке какого-нибудь сильно отощавшего мраморного дога. Коллегам он говорил, что таким образом изучает повадки настоящих собак, – и это было чистой правдой. Однако имелась и другая причина: втайне Ратмир чувствовал вину перед благородным зверьем, не выдержавшим конкуренции с ним и ему подобными. Он подавал мосол бездомному миттельшнауцеру, как бизнесмен подает милостыню людям, которых сам же и разорил.

Человек стоял неподвижно. Собаки – тоже. Все трое как бы представляли собой скульптурную группу. Прошлое и настоящее.

А может быть, даже и будущее.

У гладкошерстого лопоухого ублюдка, чутко замершего на ближнем баке, среди предков, несомненно, затесался боксер. Чуть выдвинутая нижняя челюсть, тигровый окрас, вздернутый хвост… Немедленно возникла цепочка нехороших ассоциаций. Ратмиру давно за тридцать, а после сорока долго на четырех не побегаешь. Вот уже и поясницу поламывает, когда распрямляешься в конце рабочего дня. «Старый станешь – на пенсию будешь жить, да? » – с легким акцентом прозвучал в памяти низковатый голос Тимура по кличке Тамерлан. В чем-то, конечно, прав угрюмый кавказец. Это лишь по молодости лет можно не задумываясь бросаться лихой фразой: «А я и не собираюсь жить до пенсии! » Доживешь, куда денешься…

Вспомнилась, разумеется, и та боксерша, с которой ему когда-то подвыпившие хозяева веселья ради устроили вязку, о чем он пару дней назад в припадке постельной откровенности опрометчиво поведал секретарше Ляле, Хорошо хоть об остальных умолчал… Опустилась, по мусоркам бутылки собирает… Как же ее звали-то? Кара?.. Капа?..

Так и не вспомнив, Ратмир вздохнул и, стараясь не спугнуть монументальных дворняг, двинулся к своему подъезду.

Он только шагнул из лифта, еще даже ключа не доставал, когда за дверью взвился заливистый радостный лай. Смотри-ка, выходит, и впрямь чутье у нее! Чужих встречают по-другому.

Открыв дверь, Ратмир немедленно подвергся нападению. На радостях Лада чуть не сшибла его с ног – это при ее-то щенячьей массе!

– Неплохо-неплохо… – с уважением промолвил Ратмир. – Спину уже держишь почти правильно… Как там мама?

Лада тут же встала, сердито вытерла ладошки о шорты.

– Как всегда, – процедила она и ушла к себе. Ратмир нахмурился. Переобулся, проследовал в зал.

Регина в полупрозрачном халатике на голое тело, угнездившись с ногами на сиденье пухлого кресла, по обыкновению пребывала в прострации.

– А-а… – саркастически выговорила она. – Кобелина… Ну? Много сучек покрыл?..

Ратмир огляделся. Внимание его привлекла странной формы складка в нижней части шторы. Подошел, приподнял. Ничего. Как и следовало ожидать. За шторой – слишком просто. Тогда где же? Поразмыслив, открыл скриплую дверцу платяного шкафа.

– Да я уже там смотрела! – с досадой крикнула из своей комнаты Лада.

Стало быть, и не в шкафу…

Регина с презрительным видом следила за ходом поисков.

– А ты на четвереньках побегай, – надменно посоветовала она. – И носом, носом…

Между прочим, это имело бы смысл. Ратмир и сам хорошо знал, что достаточно влезть в шкуру пса, как чувства обостряются, интуиция растормаживается, а верные решения приходят сами собой и как бы ниоткуда, чуть ли не из Космоса. Помнится, одна знакомая всерьез уверяла Ратмира, что дело тут в самой позе. Однако последовать в данный момент желчному совету жены Ратмир не мог по соображениям морального порядка.

Заглянул наудачу за приглушенный телевизор. Там лежал только переносной пульт, очевидно, отобранный Ладой у Регины, которая в подпитии имела обыкновение врубать звук на полную мощность. Уловив в бормотании диктора нечто знакомое, Ратмир мимоходом покосился на экран. Парламентарии дружно задирали лапки на предмет одобрения законопроекта о введении собак в Капитолий.

Может, она просто на ней сидит?

– Поднимись! – приказал Ратмир.

– Подними… – с достоинством ответила Регина.

Он склонился над креслом, сгреб ее в охапку и приподнял с удручающей легкостью. За время рекордного марафонского запоя Регина исхудала до прозрачности. Оказавшись в крепких объятиях мужа, дурашливо заскулила по-щенячьи, сделала вид, что хочет лизнуть, – и чуть не отхватила ему пол-уха. Спасла реакция. Зубы щелкнули у самой мочки. Бросив захохотавшую супругу в кресло, где, кстати, тоже ничего не обнаружилось, Ратмир отчаялся и прекратил поиски.

Лечить бесполезно. Холерический темперамент не лечится. Как, впрочем, и любой другой темперамент.

А ведь великие надежды подавала! Гордость Госпитомника, первая на курсе левреток. При распределении драка за нее шла… Странно вспомнить, но сам Ратмир считался тогда трудолюбивым середнячком, не более того. Можно сказать, на зубах подтянулся до нынешнего своего уровня. Все-таки ранний успех хуже чумы! Почувствовала себя гением, центром вселенной… Допустим, одно увольнение – случайность. А другое? Третье? Ну как это можно было: на поводок – в нетрезвом виде! Кого-то там укусила из отдела кадров, директора облаяла…

И самый простой выход – обидеться на весь этот сучий мир, уйти в запой… Не первая – значит никакая!

В подавленном настроении Ратмир покинул зал и заглянул в чистенькую комнатку дочери. Лада сидела за письменным столом спиной к двери. Грызла мосол науки.

– Гав! – не оборачиваясь, поприветствовала она его.

– Гав-гав… – задумчиво отозвался он. Подошел, ласково потрепал по загривочку. – Ну и как у нас с английским?

– А завтра английского нету! – победно сообщила она.

– Мало ли что нету! – возразил Ратмир, пододвигая стул и присаживаясь рядом. – В английском, доча, надо упражняться ежедневно. И в информатике тоже. Если хочешь стать человеком…

– Щаз! – огрызнулась Лада. – Человеком!

– Я имею в виду: провайдером, супервизором…

– Пойнтером! – сказала она. – У них стойка классная. В затруднении Ратмир наморщил лоб и почесал за

ухом. За своим, естественно.

– Видишь ли, доча… – покашливая, начал он. – Честно говоря, твоему папе не хотелось бы, чтобы ты… э-э… шла по его следам…

– Почему? – Обернулась, уставила на отца округленные карие глаза.

– Н-ну… Ты, наверное, думаешь, что жизнь у песиков – это сплошные выставки, слава, медали… Нет, доча, нет… Вот, скажем, сейчас лето… А зимой? Знаешь, как песикам зимой холодно!..

– В попонке? – удивилась Лада.

– Даже и в попонке… Вот застудишь себе что-нибудь…

– Не-а, – успокоила она. – Не застужу! Да. Характер у нее, несомненно, в мать.

– И потом, дочура… Как бы это тебе объяснить попроще?.. Видишь ли… песику-девочке…

– Сучке? – радостно выпалила она.

Ратмир крякнул, помолчал. Педагог из него, конечно, – как из собачьего хвоста сито! Может, вообще не надо отговаривать, а напротив – тащить ее на веревке в питомник? Упрямая – мигом выкрутит головенку из ошейника, увлечется чем-нибудь другим… Ага, другим! Наркотиками, например…

– Да, – несколько отрывисто сказал он. – Сучке, Так вот, ей на работу устроиться гораздо труднее, чем мальчику… кобелю. Видишь ли, хозяевам не нравится, что девочки то и дело берут отпуск за свой счет… Ну, там… критические дни…

Лада понимающе кивнула с самым серьезным видом – и Ратмир, испугавшись, что сейчас из розовых детских уст выскочит еще и слово «течка», поспешил продолжить:

– Э-э… уходят в декретный… Вечно у них кто-то на бюллетене – мужья, дети… – Замолчал, недовольный собою. Во-первых, все было изложено слишком по-взрослому, а во-вторых, вполне приложимо к любой другой профессии. Пусть даже Лада пока об этом не знает, но узнает ведь рано или поздно!

– А у меня не будет мужа и детей! Ратмир крякнул еще раз.

– А вот тогда, – угрюмо и веско изронил он, – папа будет очень огорчен…

Как ни странно, фраза произвела сильное впечатление. Лада тревожно свела темные бровки, задумалась.

«Все время забываю, что она ребенок, – удрученно мыслил Ратмир. – Не логикой надо убеждать, а образами… Как сейчас».

И тут же, губя на корню свой первый педагогический успех, осведомился:

– И чем же тебе так нравятся песики? Личико дочери оживилось, просветлело.

– Они храбрые, – сказала она. – Верные. Умные. А люди – уроды… Водку пьют, курят, матными словами ругаются! Дядя Артур, пока на четвереньках, хороший… А встанет с четверенек – урод…

«А папа? » – холодея, хотел спросить Ратмир, но в этот миг за стеной что-то упало, стукнуло, покатилось. Поднялся, вышел в большую комнату. Искомая бутылка (теперь уже пустая) лежала посреди ковра. Регина спала в кресле, уронив голову на грудь.

Перенеся ее на супружеское ложе, Ратмир сдвинул стекло книжного шкафа и задумчиво провел пальнем по корешкам. Нет худа без добра. Отрубилась – значит можно будет без помех, со вкусом, а главное, с пользой для дела перечесть Михаила Чехова. Внезапно палец провалился в узкую щель между книгами. Та-ак… А вот за акты вандализма карать будем беспощадно. Полка – папина, рабочая, запретная. Детского здесь ничего нет. Этология, собаководство, сценическое мастерство…

Отсутствовал томик Станиславского.

Беспощадная кара, однако, была отсрочена в связи с воплем дверного звонка. Ратмир задвинул стекло, ругнулся вполголоса, бросил опасливый взгляд на свернувшуюся калачиком Регину. Та лишь вздернула тяжелое веко и, язвительно пробормотав: «Пиль! », вернулась в забытье.

Ратмир открыл. За дверью обнаружился дядя Артур, нужный в данный момент хозяину квартиры, как собаке пятая нога. Да и в любой другой момент тоже.

Легок на помине и несказанно хорош собою. Тяжелая голова с плоским лбом, незаметно переходящим в прямоугольную морду с толстыми отвисшими губами.

Спина – прямая, с ярко выраженной холкой. С виду медлителен, добродушен. На деле же злобен, силен, чуток и неприхотлив. Большей частью используется на караульной службе для охраны самых различных объектов.

– Здорово, – буркнул он. – Как там сеструха? Усыплять не пора?

В другое бы время не миновать ему взбучки и за «сеструху», и за «усыплять», однако в данный момент Регина, приходившаяся Артуру дальней родственницей, услышать его не могла.

– Спит уже, – мрачно ответил Ратмир, прикрывая дверь в зал.

– А племяшка моя? – спросил Артур, без церемоний запуская глаз в малую комнату.

– Уроки учит, – сказал Ратмир, прикрывая и эту дверь.

– Да? – насупившись, молвил Артур. – Тогда пошли на кухню…

Из внутреннего кармана пиджака была извлечена бутылка – и Ратмиру вдруг нестерпимо захотелось, чтобы их фирмы учинили между собой разборку – стравили его с Артуром. Порвать волчару в клочья, а потом, после работы, подойти, потрепать сочувственно по забинтованному загривку и сказать, как бы извиняясь: «Ну ты ж понимаешь, братан! Ничего личного…»

Но это все так, мечтания. Какие могут быть разборки между захудалым «Джульбарсом» и крепеньким «Киником»!

На кухне Ратмир протер стол, достал из холодильника тоник.

– Опять продукт портить будешь? – проворчал Артур.

– Ты же знаешь, я чистую не пью, – напомнил Ратмир и, окинув гостя критическим оком, заметил недовольно: – Что-то перекормленный ты какой-то…

Хотел добавить: «Смотри корейцам не попадись», – но, к счастью, вовремя прикусил язык. Артур ухмыльнулся.

– Мы ж не медалисты… – глумливо изрек он. – Нам по жердочкам не бегать, по канавкам не скакать. Не слыхал: доллар обваливать не собираются?

– Не знаю. Мне это как-то все равно…

Гость взглянул на хозяина с откровенным недоверием.

– А-а… Тебе ж еще за бронзу доплачивают… – сообразил он. – И сколько, если не секрет?

Ратмир сказал. Артур помрачнел. Толстые отвислые губы его стали еще более толстыми и отвислыми.

– Ну, так, конечно, жить можно… – пробормотал он. Выпили. Гость по обыкновению хряпнул залпом и с хрустом принялся грызть копченое свиное ребрышко. Хозяин, разбавив одну часть водки тремя частями тоника, пригубил испорченный продукт, прикидывая без особой радости, на кого сегодня Артур спустит пса. В прошлый раз, помнится, влетело пронырливым коллегам, выправившим себе дворянские родословные…

– А почему не серебро? – внезапно спросил гость.

– Н-ну… так уж вышло, – не теряя хладнокровия, ответил Ратмир. – Прости, если сможешь…

Артур пригнул тяжелую голову, вздыбил загривок.

– А я тебе скажу, почему не серебро… – пообещал он чуть ли не с угрозой. – Список жюри – видел?.. Нет? Зря-а… А я вот не поленился, взглянул… Так там знаешь кто? Пудель! Доберман! Ротвейлер! – На толстых отвислых губах обозначилась улыбка отвращения. – И хоть бы одна русская псовая затесалась! Ну хоть бы для блезиру…

Он издал низкое грудное рычание, неистово осмотрел стол и, схватив бутылку, набурлил себе полный стакан. Хотел набурлить и хозяину, но тот, как выяснилось, даже еще и трети не одолел.

– Спохва-атимся… – зловеще предрёк Артур, выпив и закусив. – Спохватимся, да поздно будет! Вот помяни мои слова: вытеснят они всех нас из ошейников – гавкнуть не успеем… Да что я говорю – вытеснят!.. Уже, считай, вытеснили! Хотя бы на питбулей посмотри! В профиль они тебе никого не напоминают?.. – Гость приостановился, перевел дух. – А всё с распада области началось… – с горечью молвил он. – Как погромили их в Лыцке да в Баклужино – все к нам схлынули… Татары! – возопил он. – Татары нас обошли – не заметили! А от этих не убереглись…

Выставить его удалось лишь в одиннадцатом часу.

Транспортировать пьяного Артура до автобусной остановки пришлось вручную. На этот раз он был умеренно буен, не бросался на прохожих, зато всей тушей вис на плече и пытался декламировать «Устав караульной службы».

– Сторожевой пес… – бормотал он в упоении, – обязан… бдительно охранять и стойко оборонять свой пост… нести службу бодро… ничем не отвлекаться… не оставлять поста… хотя бы жизни его угрожала… ап… опасность…

Время от времени мимо по ночному шоссе пробегали на четвереньках автомобили.

– Да помолчи ты! – взмолился Ратмир, пытаясь свободной рукой остановить хотя бы один из них.

Тщетно.

– …не допускать к посту… – всхлипнув, продолжал Артур, – ближе расстояния, равного длине цепи… при всякого рода нарушениях… вызывать хозяина лаем… в случае его гибели…

Потом он начал куражиться.

Чуть ли не силой впихнув отвязавшегося пустобреха в такси, Ратмир почувствовал такое внутреннее опустошение, такую усталость, что вынужден был опуститься на узкую скамеечку под пластиковым козырьком автобусной остановки. Козырек осенял собою три бетонные стенки, между которыми скапливался мрак. Естественно, что сидящего внутри человека Ратмир поначалу не заметил, поскольку тот пребывал в полной неподвижности и был вдобавок облачен во что-то темное.

– Извините, пожалуйста…

Ратмир не вздрогнул, хотя был к этому близок.

– Скажите… – продолжал вежливый и, как почудилось, слегка испуганный голос. – Этот ваш… мм… приятель, которого вы сейчас сажали в такси… Я понимаю, он был нетрезв, но… Он ведь не случайно пытался укусить машину за бампер? Он, видимо, собакой служит?

– Да, – вяло сказал Ратмир. – Служит… Кстати, я тоже.

Незнакомец изумился.

– Послушайте! – вскричал он потрясенно. – Да мне вас сам Бог послал!..

Неужели иностранец? Редкая птица… Акцента, правда, не слышно, но избыточная вежливость выдает с головой.

– Простите, а вы кто?

Незнакомец словно бы застеснялся немного.

– Перед вами недостойный представитель Ордена святого Доминика… – со вздохом признался он.

Изумившись в свой черед, Ратмир повернулся, всмотрелся. Черный плащ с откинутым капюшоном, белая туника… Надо же! Настоящий доминиканец! Домини канес… Томазо Мастино… А с другой стороны, какого еще проповедника могло занести в город Суслов?

– Вообще-то я направлялся в Баклужино…

– Спалить пару ведьмочек? – неумно пошутил Ратмир. Собеседник был настолько тактичен, что рассмеялся.

– Нет, – сказал он. – Конечно, нет. От порочной практики Торквемады мы отреклись давно. Как и от самого Торквемады…

Он и впрямь ни капельки не походил на инквизитора. У тех, как представлялось Ратмиру, должны быть клинчатые изможденные морды гончих. А этот уютный русифицированный доминиканец больше напоминал шар-пея: весь из бугорков и складок. Замшевый такой…

– А почему вы здесь сидите? – полюбопытствовал Ратмир. – Поздно же…

Квадратное складчатое личико, насколько можно было разглядеть при столь скудном освещении, стало невыразимо несчастным.

– Я сижу здесь, потому что я растерян!.. – в отчаянии объявил он. – Когда я увидел обнаженных людей на поводках, я понял, что мое место здесь. Я раздумал ехать в Баклужино. И вот теперь я сижу и не знаю, как к вам относиться… Ну хоть вы мне объясните: служить собакой – это грех или профессия?

– Любая профессия – грех, – философски заметил Ратмир.

– Решительно с вами не согласен! – возразил шар-пей. – Всякую работу следует делать во славу Господа…

– Тем более! Что вас тогда смущает? Собеседник снова оцепенел в оторопелом раздумье.

Мрак в бетонно-пластиковой конуре, казалось, заклубился еще сильней.

– Н-ну… все-таки… – неуверенно проговорил он наконец. – Бог создал вас по образу и подобию Своему. То есть человеком, а не псом…

– Совершенно справедливо, – сказал Ратмир. – Именно человеком, а не псом. А также не бухгалтером, не редактором, не секретаршей… Кстати, насколько я помню, апостол Павел советовал каждому довольствоваться своей участью. Слуга да будет слугой, господин – господином…

– Это хорошо, что вы читали послания апостола Павла, но… И бухгалтер, и редактор, и секретарша… Все они хотя бы ходят на двух ногах!

– Это вам только кажется, – мрачно заметил Ратмир. – В широком смысле любая работа ставит нас на четыре мосла.

– Да, но работа при этом, согласитесь, должна приносить пользу! Хотя бы иметь смысл!

– Вы который день в Суслове?

– Первый…

– Так я и думал, – сказал Ратмир. – Дело в том, что собака у нас – самая дефицитная и высокооплачиваемая должность… А с некоторых пор еще и требующая диплома… Возьмите, к примеру… Да хоть рекламное бюро! Как вам кажется: имеет его деятельность смысл?

– Да, разумеется! Реклама – это лицо любой фирмы…

– Так вот я – лицо (или, если вам будет угодно, – морда) фирмы «Киник», причем в гораздо большей степени, чем какое-то там рекламное бюро. От уровня моего профессионализма зависит престиж учреждения. То есть благополучие всех его остальных сотрудников.. – Ратмир поднялся, ободряюще потрепал черные складки откинутого капюшона. – Так что смело приступайте к вашей миссии, падре… В конце концов, чем вы хуже Франциска Ассизского? Тот проповедовал птицам, вы будете проповедовать псам…

– Как? Вы и Франциска знаете? – поразился собеседник. Замолчал. Встревожился. – Да, но… сказано ведь: «Не давайте святыни псам…»

– «И псы едят крохи, которые падают со стола господ их», – с язвительной кротостью возразил ему евангельской же цитатой весьма начитанный Ратмир.

Регина дремала в кресле, уронив голову на грудь. Пришлось снова перенести ее на кровать, причем по возможности бесшумно. Поэтому стук упавшей книги, раздавшийся из-за стены, Ратмир услышал и опознал без труда.

– А почему маленькие песики до сих пор не спят? – строго осведомился он, входя в комнату дочери.

Ответом было старательное посапывание. В темноте Ратмир осторожно приблизился к столу и включил лампу. Под простыней захихикали. Потом содрали ее с головенки и уставили на отца карие смышленые глаза.

– Пап, а правда, что маму однажды с каратэчкой стравили?

– Это кто тебе такое сказал? Она?

– Ага… Правда?

Ратмир смутился. Сказать «нет» – подставить Регину. Сказать «да» – подставиться самому.

– Ну, это… вряд ли… – осторожно начал выпутываться он. – Левреток вообще ни с кем стравливать не принято… И потом, знаешь, такого рода поединки запрещены…

– Почему?

– Потому что это неравный бой… Ну сама подумай голые руки и ноги против хорошо поставленных зубов! Даже боксеры…

– Песики?

– Нет, дяденьки. Так вот, даже боксеры, чемпионы мира, – и те понимали, что самое страшное оружие на ринге – это зубы…

– За ухо? – кровожадно уточнила дочь.

– Ну разумеется!

Ратмиру показалось, что разговор удалось увести достаточно далеко, но он ошибся.

– Почему мама врет? – враждебно спросила дочь.

– Да не врет она… – в тоске сказал Ратмир. – Не врет… Так… фантазирует…

Лада выпятила нижнюю губенку, задумалась.

– Просто мама любит не искусство, а себя в искусстве…

Услышав такое, Ратмир обомлел и не сразу опомнился.

– Так! – решительно проговорил он, насильственным путем изымая из-под подушки томик Станиславского. – А в следующий раз, если кое-кто сунет носишко в папины книги, кое-кому надерут наглый куцый хвостик – ясно?.. Всем спать!