ЧАСТЬ VII 5 страница

Он уныло сидел над чашкой кофе. Их семейное гнездышко давило на него, как пиджак, который тесен в плечах. Он не привык к тесноте — на Западе, в Неваде, жилье строят просторным. А через несколько минут надо будет встать и топать в опостылевшую уже контору, чтобы заниматься скучным и противным делом. Надо успеть к полудню, в воскресенье работы больше всего, а тут еще соревнования по бейсболу и скачки на ипподроме. Господи, до чего все осточертело!

Конни зашуршала чем-то за его спиной, и он недовольно обернулся. Жена одевалась. Как всегда, она вырядилась в безвкусное яркое платье по немыслимой итальянской моде: пышные рукавчики, поясок, шелк в цветочек. Да ко всему еще вульгарные браслеты и серьги из золота. В таком виде ей можно было дать не двадцать, а сорок лет.

— С чего это ты разоделась? — спросил он.

Она сухо ответила:

— Поеду в Лонг-Бич. Хочу навестить отца, он ведь еще в постели. Ему скучно лежать одному.

Карло оживился:

— Значит, Санни пока еще там за главного?

Жена непонятливо переспросила:

— В каком смысле — за главного?

Он взбесился:

— Ах ты, дрянь дешевая, не смей разговаривать со мной таким тоном! А то я вышибу из тебя дух вместе с пометом в брюхе!

Ее лицо перекосилось от испуга, она попятилась от него, и это еще больше взбесило Карло. Он сорвался со стула и с размаху ударил ее наотмашь по лицу. На щеке у Конни вспыхнула красная полоса. Короткими точными движениями он отвесил ей еще три звонкие пощечины. Верхняя губа Конни вздулась и из нее потекла кровь. Это привело Карло в сознание: он не хотел оставлять столь явных следов. Конни, едва он отступил, выскользнула из комнаты и спряталась в спальне, заперев за собой дверь. Услышав, как она повернула ключ в замке, Карло рассмеялся, вернулся к столу и нацедил себе еще кофе.

Потом посидел еще некоторое время, удовлетворенно попыхивая сигаретой. Однако давно пора было идти на работу. Он подошел к двери спальни и толкнул ее:

— Отпирай, а то сам вышибу.

За дверью молчали.

— Не дури, мне же надо одеться, — сказал он громко.

Конни скрипнула пружинами кровати, прошлепала к двери, тяжело повернула ключ в замке. Когда он вошел, она отвернулась от него, пошла назад к кровати и легла лицом к стене.

Он быстро оделся, обратив внимание на то, что она лежит в халате. Вообще-то не мешало бы ей побывать у отца, во всяком случае, принесла бы свежие новости. Он спросил:

— Что, пара пощечин выбила из тебя все силы, ленивая каракатица?

— Я не пойду туда сегодня, — со слезами в голосе ответила жена. Обида душила ее, так что слова получились сдавленными.

Он грубо протянул руку и развернул ее к себе. Действительно, в таком виде являться на Лонг-Бич не стоило, она права. Удар вышел сильнее, чем он намеревался. Щека Конни распухла до самого глаза, рассеченная верхняя губа вздулась нелепым кровавым пузырем под самым носом.

— О'кей! — сказал он. — Но рано меня не жди. Воскресенье — самый напряженный день.

Садясь в машину, он увидел на ветровом стекле штрафной талон за стоянку в неположенном месте, зеленый — пятнадцать долларов. Чертыхнувшись, Карло сунул его в бардачок, где вместе с перчатками уже валялась куча таких же бумажек. Настроения это ему не испортило. Всякий раз, когда ему удавалось покуражиться над дочерью Вито Корлеоне, он приходил в отличное расположение духа. Брал своего рода реванш за несостоявшуюся любовь с семьей.

Подняв на нее руку в первый раз, в ночь после свадьбы, Карло не на шутку встревожился. Конни прямиком полетела в Лонг-Бич плакаться отцу с матерью и демонстрировать им синяк под глазом. Молодой муж весь взмок от страха, пока дождался ее возвращения. Но она вернулась домой кроткая, как побитая собака, и примерная, как настоящая итальянская жена. Это удивило Карло, и в ближайшие несколько недель он изображал перед нею идеального мужа, всячески угождая и днем и ночью. В конце концов, удостоверившись, что в первую брачную ночь просто произошло недоразумение, Конни рассказала, как приняли ее тогда родители.

Отец и мать отнюдь не посочувствовали ей, а отнеслись с иронией и некоторой долей любопытства. Мать, правда, пожалела дочурку и намекнула отцу, что не мешало бы поговорить с зятем. Но дон наотрез отказался.

— Моя дочь, — сказал он, — теперь по закону принадлежит своему мужу. Муж сам должен содержать в порядке свой дом. Даже король Италии не может вставать между супругами. Пусть возвращается домой и научится вести себя так, чтобы муж не бил ее больше.

Конни обиженно спросила отца:

— А ты хоть раз ударил маму?

Конни всегда была любимицей дона и ей спускались подобные дерзости.

Дон ответил:

— Моя жена никогда не давала повода для этого, — и мать улыбнулась ему, кивком подтверждая его слова.

— Но муж отобрал у меня кошель с подарками, — пожаловалась Конни. — И даже не соизволил сказать, что собирается сделать с этими деньгами.

— Я тоже не стал бы церемониться, если бы мне попалась упрямая и вредная жена, у которой что-то надо отнимать, — равнодушно сказал дон. Так что Конни ничего не оставалось, как вернуться домой в полном расстройстве. Ей, любимице дона, удивительнее всего была его холодность.

На самом деле дон вовсе не остался безразличным к делам и неприятностям любимой дочери. В отличие от нее, он немедленно узнал, как поступил зять со свадебными подношениями друзей Семьи. У дона имелись осведомители в букмекерской конторе Рицци, и каждый шаг зятя становился немедленно известен Хейгену, а тот информировал самого дона Корлеоне. Но дон не считал возможным вмешиваться в семейные конфликты. Как можно требовать, чтобы мужчина был настоящим супругом, если он живет под страхом вмешательства жениной родни? Ситуация складывалась отчаянная. Карло Рицци просадил пятнадцать тысяч на непотребных девок и кабаки, а дон все еще не решался на разговор. Потом Конни забеременела, и это окончательно убедило дона, что он правильно выждал время. Порой дочь жаловалась матери, что муж обижает ее, а мать, разумеется, доводила ее жалобы до сведения дона. Тот разводил руками.

В конце концов Конни заявила даже, что хочет развестись со своим мужем. Услышав это, отец впервые в жизни рассердился на дочь.

— Как ты представляешь себе это? — возмутился дон. — Карло — отец твоего ребенка. Ты хочешь вырастить безотцовщину?

Карло Рицци считал, что он в полной безопасности, если дон проповедует такие конформистские принципы. Он даже похвалялся перед сотрудниками в конторе, что дал жене полную отставку с тех пор, как она забрюхатела. Сотрудники Сэл Рэгс и Коуч выслушивали излияния патрона с почтительным выражением на лице, ведь речь шла о дочери самого великого дона.

Впрочем, Рицци не вел бы себя столь бесшабашно, если бы знал, в какое бешенство привели рассказы о супружеской жизни сестренки Санни Корлеоне. Только строгий и категорический приказ дона не вмешиваться удержал руку Санни и сохранил жизнь его шурину. Теперь Санни всячески избегал встреч с Карло Рицци, опасаясь, что при виде негодяя, избивающего малышку Конни, он просто не выдержит и даст волю ярости.

Такова была расстановка сил в то прекрасное воскресное утро, когда Карло Рицци, вполне уверенный в собственной безопасности, оставив дома рыдающую жену, сел в автомобиль и помчал в сторону Ист-Сайда по Девяносто шестой улице. Он не видел, как в это же время из-за поворота выехала машина Санни и остановилась у их дома.

Санни Корлеоне ночевал в городе у Люси Манчини, покинув для свидания с ней безопасное убежище на Лонг-Бич. Сейчас он возвращался домой в сопровождении четырех телохранителей: двое впереди, двое по бокам, рядом с ним на заднем сиденье. Обычно Санни не имел привычки ездить с охраной, он сам мог неплохо постоять за себя. Но квартиры телохранителей находились рядом с домом Люси. Так просто удобнее было добираться на Лонг-Бич.

Свидания с Люси не таили большой опасности, они случались редко и без системы, так что никто не мог определить заранее поездку Санни в город.

Оказавшись воскресным утром в Нью-Йорке, Санни вдруг вспомнил, что есть возможность прихватить по пути домой сестру, обычно по воскресеньям приезжающую в Лонг-Бич к родителям. Он знал, что у Карло сегодня рабочий день. Ясно, что о машине для жены этот жадный подонок ни в жизнь не позаботится. А Санни с удовольствием подвезет сестру.

Они остановились у парадного. Двое телохранителей первыми вошли в широкие двери, Санни — за ними. Оставшиеся в машине ребята контролировали улицу. Санни держал ушки на макушке и совсем не намеревался пропадать даром. Правда, шанс нападения в эту минуту был равен нулю целых нулю десятых, ведь противник не мог ожидать его появления в городе. Но лучше все предусмотреть заранее. Этому Санни научился еще во время прошлой войны между Семьями.

Он не вошел в лифт, а стал бегом подниматься по лестнице. Любой лифт грозит оказаться мышеловкой, это проверено. Миновав восемь лестничных маршей, Санни решительно постучал в дверь, зная, что Конни дома одна: он видел хвост машины Карло, мелькнувший на дороге, когда они подъезжали к дому.

Дверь не открывали.

Он постучал еще раз, и только тогда услышал робкий и испуганный голос Конни:

— Кто там?

Голос сестры поразил Санни в самое сердце. Как и все в семействе Корлеоне, Конни всегда была бодрой и лихой, умела постоять за себя и сохранить чувство юмора. Сколько же ей пришлось пережить, бедняжке, чтобы стать такой боязливой?

Он позвал:

— Конни, открой, это я.

Задвижка отодвинулась, дверь распахнулась, и Конни, вся в слезах, упала ему в объятия. Он так удивился, что несколько минут стоял на пороге, прижимая ее к себе и ничего не говоря. Потом отстранил сестренку, увидел избитое и распухшее ее лицо и все понял.

Следующим его движением было рвануться вниз, по лестнице вдогонку за ублюдком Карло. Ярость рвалась из него, лицо исказилось от гнева. Конни, увидев это, вцепилась в брата, не отпуская. Она заставила его войти наконец в квартиру, продолжая плакать, но теперь уже от ужаса — что будет? Горячность Санни она прекрасно знала. И понимала, чем все может кончиться. Не зря же раньше она никогда не жаловалась старшему брату на свои семейные несчастья.

— Я сама виновата, — заговорила она. — Полезла с ним драться и напоролась на кулак. Он вовсе не хотел ударить меня так сильно.

Лицо Санни застыло, сложившись в каменную маску повзрослевшего Купидона.

— Ты не собираешься сегодня на Лонг-Бич? — спросил он.

Она промолчала, и он продолжал:

— Я думал, ты поедешь навестить старика, вот и решил подвести тебя. У меня были дела в городе.

Она грустно качнула головой.

— Ни к чему, чтобы они меня такой видели. Приеду как-нибудь потом.

— Ладно, — сказал Санни. Он снял трубку телефона, стоящего в кухне, набрал номер. — Я вызову врача, надо посмотреть тебя, помочь немножко. В твоем положении следует беречься. Когда у тебя срок?

— Через два месяца, — ответила Конни. — Но ты, пожалуйста, ничего не затевай, Санни. Умоляю тебя.

Санни коротко хохотнул. По лицу его скользнула легкая тень злорадства.

— Не волнуйся, сестренка, — сказал он. — Я не сделаю твоего малыша сиротой до рождения.

Он нежно поцеловал ее в здоровую щеку и ушел.

На Сто двенадцатой улице Ист-Сайда перед небольшой кондитерской, под вывеской которой укрывался тотализатор Карло Рицци, автомобили выстроились в два ряда. У порога кондитерской прямо на тротуаре отцы, дожидаясь своей очереди, возились с ребятней, которую прихватили с собой за компанию и «на счастье», когда дело дойдет до ставок.

Увидев Карло Рицци, отцы, будто сговорившись, выдали чадам монетки и отослали их за мороженым, чтобы не путались под ногами в ответственный момент. Потом, тоже не сговариваясь, дружно достали газеты и, уткнувшись в них, стали изучать шансы команд: на сегодня намечалась большая игра.

Карло, не задерживаясь, прошел на задворки кондитерской, где в большой комнате его уже ждали оба сотрудника тотализатора: худощавый, но крепкий Сэл Рэгс и огромный верзила, именуемый просто Коуч. Давно пора было приступить к работе. Большие линованные амбарные книги уже лежали перед ними для занесения цифр ставок. В углу на грифельной доске аккуратно значились названия всех шестнадцати бейсбольных команд высшей лиги, выписанные попарно, чтобы понятно было, кто с кем играет. В пустой клетке напротив мелом заносились размеры ставок.

Карло сразу же прошел к телефону и набрал нужный номер. Под диктовку из трубки он внес в таблицу очки всех бейсбольных команд на данный момент. Сэл Рэгс и Коуч нейтрально наблюдали за его действиями. Карло не знал, что они уже получили всю информацию и сейчас контролировали его.

В первую неделю работы Карло в тотализаторе он ошибся при переносе ставок и очков на доску. В результате вышла «середина» — мечта всех игроков. При таком раскладе любой мог сделать ставку у Рицци, а потом поставить против той же команды у другого букмекера — и выиграть там или здесь. Проигрывал только Карло и его тотализатор. Это обошлось лавочке, подаренной зятю доном Корлеоне, в шесть тысяч долларов за неделю. Дон лишний раз убедился, что с Карло Рицци каши не сваришь, и распорядился наладить строжайший контроль за его действиями.

Как правило, члены Семьи Корлеоне не снисходили до подобных мелких дел. Букмекеров отделяли от верхов по меньшей мере пять ступенек иерархической власти. Но для Карло Рицци и тотализатора, где испытывались деловые качества зятя, дон сделал исключение, и отчет о деятельности букмекерской конторы ежедневно передавался лично Тому Хейгену.

Едва доска заполнилась записями, игроки хлынули в заднюю комнату кондитерской и столпились вокруг. Некоторые привели малышей с собой. Один из мужчин, намеревавшийся сегодня ухнуть кучу денег, спросил у девчушки, крепко держащей его за руку:

— Кто лучше, солнышко, как ты думаешь: «Гиганты» или «Пираты»?

Девочка, привлеченная звучными названиями, немедленно спросила:

— А гиганты — они сильнее пиратов?

Все, в том числе отец, рассмеялись.

Перед столами обоих сотрудников Рицци стали выстраиваться желающие сделать ставку. Сотрудник заполнял очередной лист, вырывал его из толстой амбарной книги, заворачивал внутрь купюры и передавал ставку Карло. Карло через заднюю дверь поднимался в комнату владельца кондитерской, по телефону передавал ставки, а деньги прятал в маленький потайной сейф, прикрытый оконной портьерой. Потом возвращался в комнату тотализатора.

В воскресенье игры никогда не начинались раньше двух часов дня, так что на смену семейным игрокам, торопившимся сделать ставки и успеть свозить жену с детьми за город, приходили холостяки или те, кто, вконец обезумев от азарта, готов запереть домочадцев в душных городских квартирах из-за бейсбольного матча. Второй поток посетителей отличался большим темпераментом и большими размерами ставок. Некоторые, поразмыслив час-другой, возвращались к Карло, чтобы сделать повторные ставки. Иногда и отцы семейств заглядывали в контору повторно, возвратившись в город с пляжа, чтобы попробовать отыграться и еще раз попытать судьбу. Из-за них-то и получался воскресный день самым трудным рабочим днем для букмекеров, с полной нагрузкой и переработкой, за которую никаких сверхурочных не выдавалось. Если не считать, разумеется, доходов от ставок.

В половине второго, когда наплыв посетителей несколько спал, Карло вместе с Сэлом Рэгсом вышли на воздух перекурить. Они уселись на тумбе позади кондитерской, где мальчишки кидали биту во дворе, весело гогоча.

Мимо проехала полицейская машина, но Карло это не встревожило. Кондитерская и тотализатор существовали под надежным крылом местных властей, так что беспокоиться было не о чем. Разве что городской муниципалитет вздумал бы устроить полицейскую облаву. Но и об этом им обязательно сообщили бы предварительно.

Коуч, отпустив последнего клиента, тоже вышел из комнаты и присоединился к ним. Поболтали по-мужски о бейсболе, потом о бабах. Карло бросил мимоходом:

— Опять пришлось сегодня врезать моей супружнице, чтобы не забывала, кто в доме хозяин.

Коуч спросил равнодушно:

— У нее уже небось срок близко?

— А, ничего с ней не станется. Дал пару затрещин, — ответил Карло. — Раньше срока не разродится. — Он помолчал нахмурясь, потом добавил: — Ей кажется, что она может командовать мной. Черта лысого!

Игроки еще не уходили, слоняясь вокруг кондитерской. Кое-кто пристроился на ступеньках крыльца повыше тумбы, занятой Карло и его сотрудниками. Кто-то оживленно точил лясы.

Вдруг стайка пацанов, игравших в биту, разлетелась, как испуганные воробьи. К кондитерской на полном ходу подкатил тяжелый, будто танк, автомобиль, резко остановился, заскрежетав тормозами, у самых ступенек черного хода, но прежде, чем он затормозил, передняя дверца с шумом распахнулась, выпустив пассажира. Он ринулся к сидящим на ступеньках с такой быстротой, что всех словно парализовало от неожиданности.

Это был Санни Корлеоне.

Его тяжелое лицо с застывшими чертами Купидона исказилось бешенством. В короткую долю секунды достигнув места, где восседал Карло Рицци, он схватил шурина за воротник и поволок от остальных, подальше, на тротуар. Карло, испугавшись, успел мертвой хваткой вцепиться в железные прутья перил. Голову он попытался поглубже втянуть в плечи. Рубашка с треском разорвалась под руками Санни.

Дальше последовала ошеломляющая сцена. Санни принялся изо всех сил колотить кулаками Карло, помогая самому себе хриплым от ярости голосом и самыми страшными ругательствами. Перетрусивший Карло, хотя сил у него имелось достаточно, не сделал ни малейшей попытки воспротивиться избиению и даже не попросил о пощаде. Коуч и Сэл не осмелились вступиться за шефа. Они решили, что если Санни собирается убить своего шурина, то им совсем ни к чему разделять его участь.

Дети, игру которых прервал автомобиль, подбежали, чтобы отвести душу на водителе. Но увидев, что творится, замерли поодаль, с молчаливым ужасом наблюдая за избиением.

Тем временем подъехал еще один автомобиль с телохранителями Санни. Но и они не стали ввязываться, а стали настороже, готовые броситься на помощь Санни, если только у кого-либо из присутствующих хватит дури вступиться за Карло.

Самое жуткое в этом избиении было то, что Карло не делал ни малейшей попытки отбиваться. Не пытался он и заговорить, что, вероятно, спасло ему жизнь, Он только продолжал цепляться за железяки перил, чтобы Санни не смог выволочь его на улицу. Силой ничуть не уступая своему шурину, Карло подчеркнуто отказывался от честной драки. Он позволял Санни лупить себя по незащищенной голове и груди до тех пор, пока ярость не стала остывать. Шумно дыша, Санни наконец остановился, посмотрел в лицо Карло и мрачно пообещал:

— Еще раз посмеешь тронуть мою сестру, скотина, — убью, как последнюю собаку.

От угрозы Санни, как ни странно, всем полегчало. Раз грозится, значит, сейчас убивать до смерти не будет. Да и вообще, угроза вырвалась у Санни от бессилия, как раз потому, что он не имел возможности покончить с негодяем.

Карло не смотрел на Санни. Он по-прежнему стоял, вцепившись в железные прутья перил, пока не услышал рев отъезжающей машины, а затем голос Коуча, необычно участливый и мягкий:

— Ну, ладно, Карло, пойдем, Чего здесь торчать на виду?

Только теперь Карло решился поднять глаза от каменных ступенек крыльца, оторвать руки от перил и выпрямиться.

Он увидел детей, смотревших на него с болезненным интересом. На их лицах застыло отвращение, будто они стали свидетелями чего-то постыдного. Голова у Карло кружилась, но скорее от страха, чем от побоев. Санни не так уж жестоко избил его, ни один удар не причинил увечья, хотя обрушился целый град.

Карло позволил Коучу отвести себя в заднюю комнату в кондитерской и приложить лед к разбитому, хотя и не кровоточащему лицу. Лицо постепенно распухало от синяков и ссадин. Страх медленно отпускал Карло, зато от сознания унижения, которому его подвергли, его замутило, а затем стошнило над раковиной. Коуч придерживал ему голову, будто пьяному, потом помог подняться по лестнице наверх, в квартиру кондитера, и уложил в постель одной из спален. Карло Рицци даже не обратил внимание на то, что Сэл Рэгс словно испарился.

А Сэл Рэгс в это время отправился на Третью авеню к Рокко Лампеоне, чтобы поставить того в известность о случившемся. Рокко принял новость сдержанно и, в свою очередь, позвонил Питеру Клеменце. Клеменца застонал:

— Господь милосердный! Пропади он пропадом, этот Санни, псих ненормальный, — но прежде чем произнести вторую часть фразы, предусмотрительно нажал пальцем на рычаг, так что Рокко не услышал его проклятий.

Теперь настал черед Клеменцы передавать информацию в Лонг-Бич. Том Хейген, помолчав, сказал устало:

— Пошли пару машин с ребятами на случай, если Санни нарвется на какое-нибудь дорожное происшествие, пробку или там аварию. Похоже, он потерял контроль над собой и не очень соображает, что делает. Вдруг наши приятели с другой стороны уже пронюхали, где он находится. Кто может знать?

Клеменца засомневался:

— Пока ребята доберутся до города, Санни уже вернется. Думаю, что и Таталья не успеют возникнуть.

— Скорее всего, — терпеливо согласился Хейген, — но если что-нибудь задержит его, последствия трудно предвидеть. Поторопись, Питер. Сделай, что возможно.

Кляня все на чем свет стоит, Клеменца позвонил Рокко Лампеоне и велел выслать ребят, чтобы перекрыли дорогу в Лонг-Бич. Потом и сам уселся в свой излюбленный «кадиллак» вместе с тремя телохранителями, день и ночь дежурившими в доме, и поспешил кратчайшим путем, через мост на Атлантик-Бич в сторону Нью-Йорка.

А некто, находившийся в толпе мужчин, отиравшихся подле кондитерской в момент инцидента и подрабатывающий у семейства Таталья осведомителем, не преминул связаться с теми, у кого состоял на жаловании. Он сообщил, что Санни Корлеоне в городе и только что избил собственного шурина. Но то ли Татальи еще не приняли окончательного решения об участии в военных действиях, то ли слишком долго добиралась информация от мелкого стукача до верхушки семейства, но хода ей не дали. К тому времени, когда глава Семьи Таталья узнал о случившемся, Санни уже вернулся в Лонг-Бич и пребывал там в полной безопасности. Единственное, что грозило ему теперь, — это родительский гнев дона Корлеоне.

ГЛАВА 17

Война Семьи Корлеоне против пяти нью-йоркских семейств, объединивших усилия, разворачивалась трудно и обошлась обеим сторонам чрезвычайно дорого. Сложность заключалась еще и в том, что извне на них отчаянно старалась давить полиция, отстаивающая честь мундира, которая пострадала из-за убийства Макклоски. Невзирая на позицию ряда должностных лиц, покровительствующих противоправным, но невинным, с их точки зрения, деяниям, поставленным на деловую коммерческую основу, вроде игорного бизнеса, — полицейский департамент из кожи вон лез куда не попадя, так что чиновники оказались бессильны, как штабные офицеры перед лицом взбунтовавшейся армии.

Семье Корлеоне отсутствие привычной защиты сверху нанесло серьезный урон, но не больший, чем ее противникам. Хуже всего пришлось игорным заведениям и подпольной лотерее, на которых полиция стала устраивать регулярные налеты. Нескольких устроителей лотереи полицейские выловили с билетами в руках и покидали за решетку с применением самых простейших мер вроде кулака и дубинки. Были вскрыты также отдельные «банкиры» — крупье в закрытых игорных заведениях, которых попросту ограбили и припугнули законом. Защиты от закона они, естественно, бросились искать у своих капитанов, Те добросовестно представили поступившие жалобы и сигналы на семейный совет, но пока ничего невозможно было предпринять. Приходилось на время выходить из игры, оставляя территорию неграм-одиночкам, которые так ловко орудовали в Гарлеме все порознь, что полиция не могла с ними справиться.

Однако постепенно нажим ослабевал.

Сразу после убийства Макклоски в газетах появились сообщения, связывающие имя полицейского капитана с Солоццо, мафией и наркотиками. То здесь, то там мелькали разоблачения относительно взяток, которые доблестный капитан незадолго до своей гибели получил наличными. Назывались конкретные суммы. Источником этой информации был Том Хейген, щедро и грамотно снабжавший корреспондентов всем, что могло вызвать их интерес и что отвечало одновременно интересам Семьи. Полицейский департамент отказался прокомментировать для прессы материалы, связанные с именем Макклоски.

Публикации оказывали свое воздействие на общественное мнение. Полиция, стремясь разобраться, что к чему, едва начав копать, получила массу подтверждений от собственных сотрудников (находившихся одновременно на службе у Семьи Корлеоне), что Макклоски действительно повязан с преступным миром. Ну, ладно бы он брал взятки у лавочников и мелких жуликов, тут большого греха нет, все полицейские так или иначе подкармливаются в своих участках. Но за ним тянулись грязные деньги, вырученные от наркомафии и убийств. Таким преступлениям уже не могло быть прощения в глазах закона и полицейского кодекса чести.

Как ни странно, полицейские свято верили в закон и порядок, вера их выглядела несколько более сложнообъяснимой, чем понятия рядового обывателя, на службе у которого они состояли. Обыватель, разочаровавшись, мог признать, что закон и порядок не более, чем фикция, погремушка в руках у верховной власти. Для полицейских служак правопорядок и законность являлись тем волшебным источником, из которого они черпали свою силу, и отрицать их значило отрицать самих себя. А не ценить собственную силу было бы противоестественно. Правда, на оборотной стороне медали существовали те самые обыватели, которых полиция должна защищать. Они опекались полицейскими, но их же они и обирали в меру возможностей. Как подопечные они чаще всего оказывались неблагодарными и бестактными. Как жертвы — изворотливыми и опасными, словно змеюки. Стоит обывателю провиниться и угодить в лапы того правопорядка, который призваны охранять полицейские, как внутри системы возникают черные дыры, и общество под гуманными лозунгами делает все возможное, чтобы свести на нет усилия полиции и смягчить наказание. Обязательно выясняется, что в деле замешаны крупные политические деятели, чье имя надо оберегать пуще самого закона. Или суд охотно игнорирует вопиющие доказательства, объявляя последним подонкам, будто на смех, условные приговоры. Наконец, существует еще помилование, на которое не скупятся верховные власти.

Так что закон законом, а вывод простой, и каждый хоть сколько-нибудь умеющий соображать полицейский в конце концов к нему приходит. Раз преступникам все равно удается отмазаться, почему бы ему самому не погреть руки на этом? Тем более, что полицейский оклад не дает возможности жить на широкую ногу, а детям надо посещать колледж, жене — делать покупки в магазинах, где все так дорого, а ему самому, хоть раз в году, позволить себе отдохнуть где-нибудь на пляжах во Флориде. Не так уж много ему нужно, если учесть, что он каждодневно рискует жизнью на службе у общества.

Но определенный нравственный кодекс при этом все-таки действует. Можно получить взятку от букмекера, ничего страшного, его операции большого вреда никому не приносят, Получить в «лапу» от водителя, который нарушил правила стоянки или превысил скорость, — тому все равно платил штраф. Может допустить за определенную плату, естественно, промышляющих любовью девиц на территорию своего района. Все это правонарушения, что и говорить, но основанные на извинительных пороках, свойственных человеческой природе. Но есть граница, которую нельзя переступить. Ни один полицейский не должен оказывать содействие грабителю, убийце или торговцу наркотиками, какой бы большой куш ему не пообещали преступники. Иначе доверие к полиции как к органам охраны существующего правопорядка будет безнадежно подорвано, а вместе с ним рухнет и личный авторитет каждого отдельного представителя закона. Такого допускать нельзя.

Убийство полицейского капитана, в принципе, равнозначно цареубийству. Но слух о том, что Макклоски застрелили в компании с известным контрабандистом, промышлявшим наркотиками, несколько снизил настрой соратников капитана. А когда стало известно, что он подозревался в причастности к покушению на убийство, даже самые мстительные полицейские служаки ослабили рвение. К тому же, черт бы побрал этого Макклоски! — никто не избавил полицейских от платежей за кредит, никто не снял с них забот о новом автомобиле, если старый годится только на свалку, да и дети по-прежнему нуждались в родительских заботах… Если бы полицейские полностью отказались от своих «левых» доходов, им крайне туго пришлось бы. Мелочные торговцы, не имеющие лицензий, платили ничтожные крохи, на хлеб без масла. Гроши набегали и с любителей нарушать правила уличного движения. Совсем другое дело — букмекеры. Даже проститутки и гомики не давали столько. Так что едва напряжение в связи с убийством Макклоски улеглось, полицейские вернулись к прежним отношениям с семействами, предварительно подняв цену своих услуг.

Семьи не стали противиться или торговаться. Повсеместно были заведены новые прейскуранты полицейских выплат с повышенным тарифом. Порядок — или некое его подобие — восторжествовал.

Привлечение частных детективов для охраны больницы, где лежал Вито Корлеоне, было идеей Тома Хейгена. В их стройные ряды влились и отдельные бойцы из грозного отряда Тессио. Но Санни считал, что все равно надо быть начеку. Только в середине февраля, когда дон стал транспортабелен, его доставили в карете «скорой помощи» домой на Лонг-Бич и за надежно защищенными стенами семейной резиденции облегченно вздохнули. Спальню полностью переоборудовали под больничную палату, оснащенную оборудованием по последнему слову медицинской науки. Специально отобранные и тщательно проверенные сиделки, сменяясь, сидели у постели больного круглые сутки. Доктор Кеннеди, не устоявший перед суммой предложенного гонорара, согласился обслуживать пациента на дому до полного выздоровления.