ЧАСТЬ VII 3 страница

Конечно, это делалось не из христианского милосердия. Даже лучшие друзья Вито Корлеоне отнюдь не считали его святым, спустившимся на нашу грешную землю. В его заботливости и щедрости был точный расчет. Человек, угодивший в тюрьму, знал, что, пока он держит язык за зубами, о его жене и детях позаботятся. Он понимал, что не заинтересован давать полиции хоть какую-нибудь информацию, если хочет, чтобы его приняли обратно в дружеские объятия. Что, едва он выйдет на свободу, для него накроют стол с самой лучшей едой, домашними вином, свежим хлебом и сластями, а быть может, сам советник Дженко Аббандандо или даже великий дон заглянут на праздничный огонек, подсядут к столу и поднимут бокал за стойкость и верность, одарив напоследок своего рядового чеком на кругленькую сумму. А значит, неделю-другую можно не думать о хлебе насущном и насладиться бездельем и свободой, прежде чем приступить к обычной работе. Дон прежде всего был великим психологом, а уж потом — великим доном. Он очень глубоко умел заглянуть в души своих подчиненных.

Именно тогда Вито Корлеоне додумался до выводов, что он управляет собственной империей куда лучше, чем его враги — большим миром, то и дело препятствующим спокойной и привольной жизни Семьи. Об этом свидетельствовало огромное количество бедноты, чьи пути приводили за поддержкой ко всемогущему дону. Никто, кроме него, не брался помочь им в самых ничтожных и все же необходимых заботах. Одним надо было помочь с жильем, другим — пристроить на работу сына или вызволить из тюрьмы, третьи сидели без пособия, их спасла бы мелкая денежная ссуда. Иногда достаточно оказывалось усовестить домовладельца, чтобы не требовал с ножом у горла немедленной квартплаты у безработного жильца. Дон Корлеоне помогал всем, кто к нему обращался. И не снисходительно помогал, а делал это охотно, смягчая добрым словом горечь от необходимости просить о подачке. В результате, когда приближались выборы в городской совет или конгресс, все итальянцы округи прислушивались только к мнению своего благодетеля и отдавали голоса лишь за ту кандидатуру, которую рекомендовал им Крестный отец.

Дон Вито Корлеоне превращался в политическую силу, с которой вынуждены были считаться и партийные лидеры, и дальновидные политики в правительстве. Умея видеть перспективу, дон Вито щедро поддерживал талантливых детей из нищих итальянских семей, которые за его счет обучались в колледжах и университетах, становясь потом адвокатами, помощниками прокуроров и прокурорами, даже судьями, — он особенно поддерживал и поощрял тех, кто избирал юридическое поприще. Планируя будущее своей маленькой империи, Вито Корлеоне действовал с прозорливостью национального вождя.

Отмена «сухого закона» больно ударила по всем бутлегерам, хотя и здесь дон успел кое-что предугадать и опередить события. Возвращаться в границы торговли оливковым маслом было бы смешно. Вито наметил другой вариант: выход на игорный бизнес. В 1933 году он направил своего человека в Манхэттен к Сальвадору Маранцалле. Маранцалла контролировал все, что связано с азартными играми, — от шулерских притонов в доках до крупных и богатых игорных домов, где играли по крупному, от мелкого ростовщичества, неизменно сопутствующего картам и костям, до тотализатора и рэкета. Вито Корлеоне предлагал Маранцалле взаимовыгодное сотрудничество: организованность и внешние связи с правительственными и полицейскими чинами с одной стороны и возможность расширения сфер влияния — с другой.

Маранцалла был крупной величиной в преступном мире Нью-Йорка. Он с негодованием отверг любезное предложение этого выскочки Корлеоне. Ведь в числе приятелей Маранцаллы значился сам Аль Капоне. А организация имелась и у него, надежней, чем у Корлеоне. И денег, и людей у Маранцаллы более, чем достаточно, чтобы утереть нос кому угодно. Зачем ему связываться с каким-то околопарламентским болтуном, который и не похож на настоящего мафиозо?

Отказ Маранцаллы стал поводом для начала большой и кровопролитной войны тридцать третьего года, перекроившей границы и структуру преступного мира, так же, как первая мировая война завершила передел границ между государствами.

Расстановка сил поначалу была не в пользу Корлеоне. У Сальвадора Маранцаллы имелась достаточно мощная гангстерская организация с хорошей поддержкой извне. Он дружил с самим Алем Капоне и в случае чего мог обратиться за помощью к громилам из Чикаго. Добрые отношения связывали Маранцаллу и с семейством Таталья, промышлявшим торговлей живым товаром, то есть проституцией, и уже делавшим первые робкие попытки прибрать к рукам наркотики. Из большого мира Маранцалла в основном поддерживал контакты с теми политическими деятелями, которые не брезговали пользоваться услугами бандитских группировок для запугивания еврейских лидеров в текстильной промышленности и итальянских анархистских объединений и строительстве, когда те излишне высовывались или подавали голос.

Против этой махины дон Вито Корлеоне мог выставить только два не слишком больших, хотя вышколенных и великолепно организованных отряда. Тессио и Клеменца оказались хорошими капитанами, их ребята чувствовали себя частью единого целого. Маранцалла и представить себе не мог, какие силы противостоят его могуществу. Все явно недооценили рядовую гвардию Корлеоне, к тому же ошибочно считали, будто Клеменца и Тессио совершенно самостоятельны и не связаны друг с другом. Недостаточная осведомленность противника в данном случае больше сработала на Корлеоне, чем даже его обширные связи в верхах, ведь Маранцаллу все равно этим было не удивить.

И все-таки шансы на победу были неравными, пока Вито Корлеоне не уравнял их одним мастерским, тщательно обдуманным ходом.

Маранцалла обратился к Алю Капоне с просьбой предоставить ему двух специалистов-снайперов, решив разом избавиться от надоедливого выскочки Корлеоне. Но сеть информационной службы Вито уже настолько была отлажена, что не успели убийцы сесть в поезд Чикаго — Нью-Йорк, как весть об этом дошла до дона Корлеоне. Поезд прибывал вечером, и дон направил встречать его не кого иного, а Люку Брази, предоставив на его усмотрение выбор методов воздействия. Такая свобода всколыхнула звериную фантазию страшного Люки. Со своими тремя подручными он подкараулил чикагских посланцев прямо на вокзале. Носильщик, к пленный заранее, у выхода из вагона подхватил чемоданы приезжих и сопроводил их к машине, где за рулем сидел свой человек. Не успели захлопнуться дверцы, как Люка Брази с подручными втиснулись в ту же машину и без лишних слов, предъявив пистолеты в качестве визитных карточек, уложили чикагских снайперов на пол, к себе под ноги. Из такого положения проявлять искусство меткой стрельбы представлялось затруднительным.

Автомобиль покатил прямо к пустым складам на задворках портовых домов. Один из складов Люка присмотрел заранее. Людей Капоне, связанных по рукам и ногам, сложили на пол, а рты им заткнули махровыми полотенцами вместо кляпов.

Затем Люка Брази вооружился специально припасенным топором, заботливо поставленным у стены, и стал не спеша разрубать одного из пленников на куски, методично, как мясник, разделывающий тушу. Сначала он отрубил ступни, потом ноги до колена, потом — по линии бедра, там, где ноги переходят в туловище. Несмотря на свою огромную физическую силу, Брази так намахался топором, что устал. К этому времени его жертва, естественно, давно отдала богу душу, а на полу склада осталось от несчастного тела какое-то невообразимое кровавое месиво.

Покончив с первым гостем из Чикаго, Брази перешел ко второму, но тут выяснилось, что больше усилий с его стороны не потребуется: от ужаса тот совершил невозможное, проглотив кляп из полотенца, отчего и задохнулся. Когда найденный полицией труп вскрыли с целью установления причины смерти, полотенце оказалось в пищеводе покойника, чем ввергло в смятение видавших виды патологоанатомов.

Спустя несколько дней Аль Капоне получил от Вито Корлеоне дипломатическое послание. Там говорилось: «Теперь для вас не секрет, как я обращаюсь с врагами. Но чего ради вам, неаполитанцу, оказываться меж двух огней, когда ссорятся сицилийцы? Я предпочел бы считать вас своим другом, и если вам по душе мое предложение, считайте, что я ваш должник и в любую минуту готов доказать свою дружбу делом. Уверен, вы можете оценить, что выгоднее иметь в друзьях того, кто сам улаживает свои дела, не обращаясь за посторонней помощью, и всегда готов сам выступить в вашу поддержку. Если же вы не сочтете, что момент для дружеских чувств подходящий, я не буду в обиде. Только хотелось бы предупредить: климат в нашем городе сырой, для неаполитанцев нездоровый, так что приезжать к нам, особенно сейчас, я вам искренне не советую».

Тон письма мог показаться несколько вызывающим. Но Вито Корлеоне действовал продуманно. У него сложилось мнение о семействе Капоне как о малоперспективном, понемногу утрачивающем влияние. Сам Аль бросал вызов общественным нравам, кичась награбленными богатствами, а дон считал подобное поведение неразумным, так как мирок Капоне, пусть даже охраняемый самыми отъявленными бандитами, без внешних связей, без соблюдения правил приличия и необходимого камуфляжа, становился легко уязвим.

Империя Капоне уже вступила в стадию распада, а его авторитет подкрепленный ужасающими легендами и жестоким террором, тем не менее не выходил за пределы Чикаго.

Дон не ошибся — его тактика принесла успех, и не столько в результате проявленной жестокости, сколько благодаря невероятной стремительности, мгновенности реакции дона. Аль Капоне здраво рассудил, что если у Корлеоне такие четкие связи, том что он умен и решителен, иметь его во врагах излишняя роскошь. Гораздо правильнее будет принять протянутую руку дружбы, а вместе с ней — обещание поддержки на будущее. Поэтому семья Капоне поставила дона Корлеоне в известность, что будет поддерживать нейтралитет.

Шансы сравнялись. Кроме всего прочего, Вито немедленно безмерно зауважали во всем преступном мире — и за пределами Нью-Йорка, по всей Америке — в восхищении, как ловко он утер нос самому Алю Капоне и за короткий срок обставил кругом Маранцаллу.

На то, чтобы слопать Маранцаллу, у Вито ушло чуть больше полугода. Он не давал спокойно работать игорным притонам, находившимся под опекой Маранцаллы. Его люди выследили самого крупного владельца игорного заведения в Гарлеме, отобрав у него не только выручку за целый день, но и кости, фишки и долговые книги. Вито Корлеоне шаг за шагом теснил своего его противника. Даже на текстильные фабрики направлены ребята Клеменцы, вставшие на защиту притесняемых Маранцаллой профсоюзников. Против них владельцы фабрик и фирм готового платья оказались бессильны, они уже не могли, как прежде, доверяться Маранцалле.

Наступление шло по всем фронтам разом — и везде приносило успех. Свирепость весельчака Клеменцы, которым дон умело руководил, тоже шла на пользу общему дел. Кончилось тем, что в один прекрасный час Вито Корлеоне ввел в действие резервный отряд под командованием Тессио, получивший задание начать охоту на самого Маранцаллу.

Маранцалла уже не раз жалел о неосмотрительных выпадах в адрес Семьи Корлеоне и пытался через посредников заключить мир. Но теперь дон сам отказывался, под разными предлогами уклоняясь от переговоров или перенося их на неопределенное время. Армия Маранцаллы разбегалась. Кому охота подставляться под пулю или нож понапрасну? Первыми перекинулись в другой стан букмекеры и ростовщики, которые платили мзду тем, кто действительно способен защитить их интересы. Война близилась к завершению.

В канун нового 1934 года Тессио удалось, наконец, найти выход на самого Маранцаллу. Его приближенные, не склонные умирать за утратившего силу вожака, сами горели желанием сдать его поскорее. Через них Маранцалле передали, что Вито Корлеоне готов встретиться с ним в одном из ресторанов Бруклина. В сопровождении предавших его телохранителей Маранцалла явился в назначенное место, уселся за заранее заказанный столик и только надкусил в тоскливом одиночестве свежий итальянский хлебец, как в дверях появился Тессио с четырьмя помощниками. Телохранители Маранцаллы испарились в одно мгновенье. Все произошло очень быстро. Маранцалла даже не успел прожевать кусок, как пуля вышибла дух из его тела.

Война кончилась.

Империя Корлеоне поглотила бывшие владения Маранцаллы. Новый дон определил размеры налога, но никого не тронул, великодушно дозволив всем заниматься прежними делами. Только на текстильных и швейных предприятиях он усилил влияние профсоюзов, полностью взяв их под контроль. Как оказалось потом, это был очень своевременный шаг.

Уладив свои взаимоотношения с окружающим миром, Вито Корлеоне хотел было вздохнуть с облегчением, но проблемы настигли его в собственном доме.

Сантино Корлеоне, Санни, уже подрос, ему исполнилось шестнадцать, и для итальянского мальчугана он вырос удивительно высоким и статным, а лицо его хотя черты казались тяжеловатыми, отличалось чувственностью. Если Фредо всегда вел себя смирно, а Майкл был пока совсем несмышленышем, то с Санни хлопот хватало, он умудрялся попадать из одной неприятности в другую. Без него не обходилась ни одна драка, учился он еле-еле, а однажды Клеменца, который был крестным Сантино, вынужденно и неохотно сообщил дону Корлеоне, что его старший сын замешан в вооруженном ограблении. В сущности, затея с первого взгляда выглядела глупостью, но могла принести массу неприятностей. При дела этом инициатива, без сомнения, принадлежала Санни, а двое других ребят просто пошли у него на поводу.

Известие вывело дона Корлеоне из обычного для равновесия. Такое случалось с ним считанные разы. Прежде всего дон спросил у Клеменцы не замешан ли в истории Том Хейген, который к тому времени жил в доме Корлеоне уже три года. Клеменца ответил отрицательно. Тогда дон отправил за сыном машину, и Санни доставили прямо в контору фирмы «Торговый дом Дженко».

Но в разговоре с сыном ему не дано было одержать верх. Когда, оставшись наедине, он обрушил на Санни потоки родительской ярости, усиленные сицилийским диалектом, ибо только он мог придать выразительности обуревавшим дона чувствам, и, отведя душу, риторически спросил:

— Какого черта ты это придумал? Откуда в тебе это? — Санни только смолчал. Но когда дон добавил презрительно;

— Тебе, что, денег не хватает? Надо же дойти до такой дури! Ну, сколько ты заработал? Полста долларов? Или двадцатку? Стоило идти на риск из-за вшивых двух десяток? — Санни не выдержал и сказал с вызовом в голосе, не в ответ на слова отца, а сам по себе:

— Я видел, как ты убивал Фануччи.

Дон втянул ртом воздух, протяжно сказал: «Ох! » и опустился в кресло, Он молча ждал, что сын скажет еще. Санни продолжил:

— Когда Фануччи ушел, мама сказала, что все, можно идти домой. Я поднялся по лестнице, увидел, что ты полез на крышу и тихонько тоже полез за тобой. Я все видел. Все до последнего. И как ты выбросил бумажник. И как разломал револьвер. Все.

Дон перевел дыхание.

— Ну, тогда не мне тебя учить. Поступай, как знаешь. А разве университет ты не хочешь закончить? Один адвокат с портфелем способен сделать больше, чем сотня боевиков в масках и с пистолетами.

Санни широко улыбнулся и сказал не без лукавства:

— Я бы занялся семейным бизнесом.

Дон без особых эмоций воспринял его слова, и видя, что смеяться над его шуткой никто не намерен, Санни поспешно добавил: «Буду учиться торговать оливковым маслом».

Дон еще помолчал немного. Потом пожал плечами:

— Каждый творец своей судьбы.

Он не стал вдаваться в то, что судьбу его сына решило когда-то убийство, совершенное отцом на его глазах. Отвернувшись, дон безразлично произнес:

— Можешь приходить завтра в контору к девяти. Дженко определит тебе работу.

Но Дженко Аббандандо проницательно угадал истинные желания дона — он был настоящим советником, и использовал Санни, в основном, в качестве телохранителя отца, чтобы, находясь в непосредственной близости, Корлеоне сын имел возможность перенимать секреты управления Семьей. У самого дона тоже возникло желание наставлять первенца на извилистом пути семейного бизнеса, так что Санни получал курс наук, не менее полный, чем в отринутом им колледже.

Санни то и дело влетало за неуправляемость его поведения. Дон учил сына, что угрожать глупо и бессмысленно, а необдуманно давать волю гневу — непозволительная роскошь. Действительно, никто и никогда не слышал угроз от дона, а выказывать ярость он позволял только при самых близких людях, Дон стремился воспитать в сыне хладнокровие, которым обладал, и на практике преподносил ему уроки. Самая большая удача, — утверждал он, — если враг преувеличивает твои недостатки. Но если друг недооценивает твоих достоинств, это еще лучше.

Параллельно с прохождением «теоретических наук» Санни пребывал под опекой опытного Клеменцы, научившего его стрелять и обращаться с традиционным сицилийским оружием — гарротой. Удавка не понравилась Санни, он уже слишком американизировался для таких способов. И вообще он отдавал предпочтение бесхитростным и прямолинейным методам ведения борьбы, вроде доброй перестрелки на англо-сакский манер, что огорчало Клеменцу. Зато с обязанностями телохранителя Санни управлялся отлично, стал постоянным и желанным спутником дона, водил машину, помогал во всех житейских мелочах.

Два года спустя все, казалось, пришло в норму: сын постепенно вникал в дела отцовского предприятия, проявляя в меру таланта и усердия, но не гоняясь за журавлем в небе. Обычная картина в мире любого бизнеса.

Тем временем товарищ его детских игр и названный брат Том Хейген тоже подрос и поступил в колледж. Фредо заканчивал школу, самый младший из братьев Майкл одолевал еще начальную ступень, а сестренке Конни исполнилось четыре года.

Семейство Корлеоне давно переселилось из района нью-йоркской бедноты в Бронкс и уже шла речь о покупке особняка в Лонг-Айленде. Но дон не стал торопить событий, так как переезд он планировал совершить параллельно еще с некоторыми делами.

Пожалуй, главный дар, которым обладал Вито Корлеоне, — это умение рассчитывать на два шага вперед. Преступный мир Америки то и дело сотрясали кровавые междоусобицы. Зараза противоправной деятельности проникала едва ли не во все сферы жизни страны. Честолюбивые и горячие гангстеры готовы были откусить друг другу головы из-за соблазнительной добычи. Руководителям семейств, подобно дону Корлеоне, приходилось постоянно быть настороже, чтобы сохранить в неприкосновенности сложившиеся границы и не уступить распоясавшимся коллегам собственные доходные места.

Вито Корлеоне внимательно следил по газетам за общественным мнением в стране и понимал: круг суживается. Любое преступление журналисты и политические деятели использовали как жупел, добиваясь все более суровых законов, требуя карательных полицейских мер. Вполне вероятным становилось то, что в ближайшем будущем либеральные порядки будут отменены под напором всеобщего негодования, а это роковым образом скажется на всех видах подпольного бизнеса, Империя Корлеоне изнутри была крепка и надежна, но опасность надвигалась извне, и дон решил предотвратить ее, пока не поздно.

Для этого требовалось добиться мира между враждующими группировками в Нью-Йорке и во всей стране.

Вито Корлеоне не обольщался надеждой, что сделать это окажется просто, наоборот, он понимал всю опасность принятой на себя миссии. Год ушел только на то, чтобы поочередно повстречаться с каждым по отдельности главарем нью-йоркских банд, налаживая добрые отношения, приводя резоны и пытаясь распределить более или менее справедливо сферы влияния, которые в дальнейшем закрепил бы общий совет Семей. Каждого приходилось прощупывать: чего он стоит, насколько опасен, в какой мере можно доверять. Но проделанная доном огромная работа не принесла результатов. Группировки оставались разобщены, их интересы постоянно сталкивались на узких пространствах, пересекались, казались непримиримыми.

Убедившись, что таким образом достичь согласия невозможно, Вито Корлеоне, подобно многим другим властителям, пришел к выводу, что остается идти по пути сокращения числа суверенных держав. Когда их будет считанное количество, можно продолжить мирные переговоры. Во всяком случае, тогда станет понятно, с кем же эти переговоры следует вести.

Впрочем, уже на первом этапе выделились пять или шесть могущественных семейств, об отстранении которых от власти речь не могла идти. Пока предстояло прибрать к рукам одиночек, вроде «черной руки», промышляющих в отдельных кварталах, ростовщиков и букмекеров, действующих на свой страх и риск, мелкие банды, не имеющие соответствующей защиты, точнее говоря, не входящие ни в одну из крупных группировок. То, что затевал Вито Корлеоне, было, по сути, колониальной войной. Против мелкого неорганизованного сброда он двинул регулярные войска.

На покорение Нью-Йорка и его окрестностей ушло три года, но это неожиданно принесло добрые плоды. Долгое время затея всем казалась совершенно нереальной. Один озверевший ирландец из воровской шайки, намеченной к ликвидации, даже по воле случая смог прорваться сквозь кордон защиты и ранил дона пулей в грудь. Безумца, разумеется, пристрелили на месте, но случившегося было не воротить. Впрочем, нет худа без добра. Пока дон вынужденно бездействовал, Сантино Корлеоне смог попробовать собственные силы, взяв командование боевыми действиями на себя. Он создал своего рода личную гвардию, принял чин капитана, как Клеменца и Тессио, и, подобно юному бесстрашному Наполеону, ринулся в бой сломя голову. В суровых условиях войны у сына оказались черты, которых недоставало отцу для полной победы: безжалостность к врагу и непреклонность. Его нельзя было уговорить, он завоевывал и подчинял, либо уничтожал.

За время боевых действий Санни Корлеоне приобрел репутацию самого коварного и беспощадного убийцы в преступном мире Нью-Йорка. В довершение всего он действовал в содружестве с чудовищем по имени Люка Брази, одного упоминания о котором было достаточно, чтобы у человека леденела кровь в жилах.

Именно Люка Брази после покушения на дона пустился охотиться за ирландской шайкой воров и собственноручно уничтожил всех, до одного. Он же, действуя в одиночку, умудрился выйти на главу одной из шести крупнейших Семей, вздумавшей вступиться за мелкие независимые группировки, и истребил его вместе с приближенными. Впоследствии дон, оправившись от раны, сумел поладить с этим семейством, вернее, с тем, что от него осталось.

К началу 1937 года в городе Нью-Йорке установился мир, нарушаемый, конечно, время от времени незначительными инцидентами, порой со смертельным исходом, но все-таки мир. У живущих в состоянии мира государств тоже ведь случаются пограничные инциденты.

Подобно правителям древности, вынужденным постоянно держать в поле зрения дикие варварские племена, копошащиеся у городских стен, дон Вито Корлеоне внимательно относился ко всему, что происходило вне границ его обширной империи. Он внимательно наблюдал за приходом к власти Гитлера в Германии, следил за событиями, которые привели к падению Испанской республики, живо интересовался Мюнхенской сделкой с англичанами. Он предвидел, что большой мир вот-вот окажется ввергнут во всеобщую мировую войну. Эта война только укрепляла и обогащала его собственный маленький мирок, который находился в полной изоляции от внешних событий. Наступало время, когда крупные состояния могли непомерно возрасти, надо только не упустить предоставляющихся возможностей. А для этого в будущем океане мировой войны его маленький мир должен стать оплотом единства и спокойствия.

Дон Корлеоне, как истинный дипломат, обратился с воззванием ко всем своим соратникам. Он созывал на совещания земляков, обосновавшихся в Лос-Анжелесе, Сан-Франциско, Кливленде, Чикаго, Филадельфии и Майями. Он, как апостол, нес мир всему преступному миру и, наконец, добился согласия между крупнейшими державами. В 1939 году состоялось соглашение, выдвигающее, как новая Конституция страны, принцип полной суверенности и независимости каждой Семьи в пределах конкретного штата и города. Определялись также сферы влияния. Такое четкое разграничение помогало поддерживать добрососедские отношения. Вито Корлеоне сумел достичь того, что оказалось не под силу государствам в большом мире, несмотря на многочисленные призывы людей доброй воли и заклинания самого папы Римского. Подпольные организации пребывали в мире, в то время как государства воевали друг с другом.

Поэтому и в 1939 году, когда Гитлер развязал военные действия, и в 1941, когда Соединенные Штаты присоединились к антигитлеровскому блоку, у Вито Корлеоне дела шли в полном порядке, а сотрудники заранее готовились к золотой страде, неизбежно наступавшей для работающих на войну промышленных предприятий и для воротил «черного рынка». Введение продовольственных карточек, талонов на бензин и сокращение правительственных перевозок предоставляло неограниченный простор для маневра. Семья Корлеоне получала прибыль буквально из всего. Она обирала приезжих, потому что владела транспортными средствами, распоряжалась продажей карточек на «черном рынке», содействовала получению государственных заказов для подопечных предприятий, выискивала дополнительные ресурсы, а потом еще и сбывала товар за тройную цену.

Вито Корлеоне был уже настолько силен, что имел возможность уберечь своих подданных от всеобщей воинской повинности, освобождая тем самым молодых людей от гибели за чужие интересы. Содержались доктора, которые охотно советовали, каких таблеток следует наглотаться перед медицинским осмотром. В некоторых случаях дон пристраивал своих ребят на должности, не подлежащие мобилизации. Так что у дона имелись все основания гордиться достигнутыми успехами. Для тех, кто присягнул ему на верность, его держава становилась надежным оплотом, чем не могли похвалиться государственные органы, обрекающие миллионы людей на неминуемую гибель или нищету.

Правда, к сладости удач для дона примешивалась горечь, чему виной был Майкл, его младшенький. Сын наотрез отказался от помощи отца и добровольно ушел на фронт, чтобы сражаться под знаменами своей страны. К величайшему удивлению дона, еще несколько итальянских парней последовали примеру Майкла. Один из них, пытаясь обосновать причину столь странного поступка, высказался в том духе, что хочет отблагодарить страну, которая была так добра к нему. Вито Корлеоне, услышав об этом от доверенного, сказал только в сердцах: «Это не страна, это я был добр к нему». Наверное, добровольцам их патриотический шаг обошелся бы не дешево, но поступок младшего сына заставил дона и на других смотреть сквозь пальцы. Что поделаешь, если они не способны понять, в чем заключается их долг и перед кем.

Конец второй мировой войны означал очередные перемены для маленького мирка Корлеоне. Дон заранее предвидел это и считал, что организация должна стать гибче, незаметней, аккуратней протягивая свои длинные щупальцы в другой, большой мир. Ничего невозможного в новых формах работы не было, и дон рассчитывал, что перемены произойдут безболезненно и они смогут не упустить выгоды.

У него имелись основания полагать, что законы внешнего мира не более нравственны, чем продиктованные преступным образом жизни. Любое соприкосновение с внешней средой только в очередной раз подтверждало это.

Как-то еще давно к дону обратился за помощью Назорини, в ту пору работающий помощником булочника и собиравшийся обзавестись семьей. Он с невестой добропорядочно скопил деньги, чтобы обставить дом перед свадьбой. Уплатив огромную сумму в триста долларов торговцу мебелью и выбрав все необходимое для будущей квартиры: ореховую спальню с двумя кроватями, тумбочками и ночниками и столовый гарнитур с мягкой мебелью, обитой золотым шитьем, — Назорини и его невеста целую неделю ходили счастливые, предвкушая, каким будет их семейное гнездышко, и вспоминая, как выбирали мебель прямо на складе, прежде чем отдали свои заветные триста долларов. Но неделя прошла, никто не спешил доставлять молодым купленную мебель, и, наведя справки, Назорини к своему ужасу узнал, что буквально на днях мебельный торговец обанкротился. Огромные складские помещения, где они с будущей женой прогуливались, выбирая свои гарнитуры, теперь были опечатаны, а содержимое предназначено для кредиторов. Сам же торговец скрылся с глаз, предоставив обманутым людям извергать проклятия вдали от его ушей.

Назорини, как и другие пострадавшие, устремился к адвокату, но оказалось, что по закону надо ждать, пока дело рассмотрят в суде и удовлетворят уже имеющиеся иски. Процедура займет не менее трех лет и в лучшем случае Назорини уплатят примерно десять процентов от его трехсот долларов. Да и то необязательно.

Вито Корлеоне выслушал рассказ Назорини с сомнением. Выходило, что закон просто поощрял подобный грабеж, Сам мебельный торговец продолжал жить в собственном доме в собственном имении в Лонг-Айленде, продолжал разъезжать в шикарном автомобиле, а его дети по-прежнему посещали дорогой колледж. Как же он смеет отнимать триста долларов у бедняка Назорини? В любом случае мебель, за которую уплачено, он должен был отдать владельцу.

Вито Корлеоне распорядился через Дженко Аббандандо, чтобы адвокаты его оливковой фирмы проверили, как в действительности обстоят дела. Все подтвердилось: состояние и имущество коварный мебельщик записал на имя жены, поэтому сейчас, когда дела подлежали ликвидации, сам он оставался в стороне и личной ответственности перед кредиторами не нес, за все расплачивалась корпорация. Он знал уже, конечно, что берет деньги у Назорини будучи на грани банкротства, этот грех на его совести, но не он первый, не он последний, так многие поступают. Закон здесь бессилен, помочь Назорини нечем.

Пришлось обходиться без помощи закона. Дон направил к обанкротившемуся мебельному торговцу своего советника Дженко Аббандандо и, как и следовало ожидать, долго уговаривать вернуть Назорини мебель не пришлось. Хитрый коммерсант с первых же слов осознал, что от него требуется, и позаботился, чтобы пекарь получил свою мебель в лучшем виде.