ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО ВРОДЕ ОПЫТОВ НАД ЛЮДЬМИ Хадзимэ Масутани (р. 1969)

Родился в 1969 году в префектуре Канагава в самой обычной семье. Отец был простым служащим. Постепенно все больше отдалялся от родных. Дошло до того, что почти перестал с ними разговаривать. Ни спорт, ни учеба его не интересовали, он любил рисование. Уже в начальных классах стал посещать кружок живописи.

В колледже изучал архитектурный дизайн. К религии был равнодушен, пока не познакомился с некоторыми новыми учениями. То, что рассказывали об «Аум Синрикё», привлекло его больше всего, и он вступил в секту.

Как раз перед зариновой атакой в токийской подземке он покритиковал «аумовские» порядки и в наказание был заперт в одиночку в Камикуисики. Понял, что дело плохо, и сбежал. За это его изгнали из секты.

Во всем ищет логику, поэтому, относясь в целом критически к учению «Аум», одобрительно воспринимает те его положения, которые ему близки и понятны. В своей религиозной практике несколько раз сталкивался с чем-то необъяснимым, мистическим, но, несмотря на это, ни к так называемым «сверхъестественным явлениям», ни к эсхатологическим учениям, ни к теории масонского заговора интереса почти не проявлял. Он видел «Аум» изнутри и чувствовал, что секта, которая в последние годы двигалась именно в этом направлении, идет куда-то не туда. Однако несмотря на охватившие его сомнения и разочарование, порвать с сектой было трудно – во всяком случае, пока существовала реальная угроза его жизни.

Сейчас живет один, работает от случая к случаю и скрывает, что был членом «Аум Синрикё». Мы долго беседовали, и он позволил себе быть откровенным.

В жизни мне не доводилось испытывать крупных разочарований и сталкиваться с серьезными трудностями. Но постоянно было ощущение, будто в моей жизни чего-то не хватает. Я увлекался изобразительным искусством, очень любил рисовать, но мысль, что жизнь будет проходить за рисованием и зарабатыванием на этом каких-то денег, обжигала как огнем. Как-то раз, когда я учился в колледже, мне попалась в магазине книжка об «Аум». Я почитал и понял, что все это мне очень близко. И подумал: «Может, стоит бросить эти картинки и обратиться к религии? Может, так удастся ближе подойти к внутренней реальности? »

Впервые я посетил «аумовский» додзё в Киото. Я поехал в Кансай^{^[53]} – захотелось немного попутешествовать. Там услышал, что в Киото как раз открывается додзё, и решил заглянуть на это мероприятие. Арендованное «Аум» помещение оказалось очень скромным, с простеньким алтарем. Видно было, что деньгами они не бросаются, все выглядело намного скромнее, чем в храмах, принадлежащих традиционным религиям. Во всем устройстве чувствовались целостность и чистота. Люди были одеты очень скромно. Среди присутствующих был и господин Мацумото^{^[54]}, и я смог услышать его проповедь.

Честно говоря, я толком не понял, что он говорил (смеется). Устал в дороге, страшно хотелось спать. Однако в его речи чувствовалась сила, от его слов оставалось впечатление какой-то глубины. Сейчас, вспоминая об этом, я думаю, что мною тогда двигали скорее артистическая интуиция и непонятное мистическое волнение, чем логика.

После проповеди желающих обсудить услышанное пригласили остаться. Я остался и получил возможность с глазу на глаз побеседовать с Хидэо Мураи, о котором говорили, что он достиг духовного освобождения. Мураи не производил впечатления человека, на которого снизошло наитие свыше. Он больше походил на обыкновенного последователя «Аум». Поговорив о телесной оболочке и еще о чем-то в том же роде, Мураи вдруг предложил: «А почему бы тебе не стать нашим братом? » Теперь-то я знаю, что это была испытанная тактика «Аум». Часто в такие места приходят люди, которым чего-то не хватает, которые чего-то ищут. Обстановка в додзё мне понравилась и, услышав это «Почему бы тебе не стать нашим братом? », сказанное просто так, как бы между прочим, я поплыл по течению и прямо там заполнил анкету. Требовался вступительный взнос – тридцать тысяч, но этих денег у меня с собой не было, я заплатил, когда вернулся в Токио. В то время я учился на первом курсе.

Немного погодя я стал посещать додзё в Сэтагая, но главным занятием, на которое уходило почти все время, было распространение «аумовских» листовок. Мы занимались этим вместо медитаций, как «накоплением добродетелей». В додзё висела карта Токио. Город на ней был разбит по секторам. Определяли район, вечером сажали нас на машину и развозили по «точкам». Мы обходили район, рассовывая листовки по почтовым ящикам. Я подходил к этому делу серьезно и, когда заканчивал, чувствовал удовлетворение – хорошо потрудился. И еще я верил, что, накапливая добродетели, мы получаем энергию от нашего гуру.

Выходит, распространять листовки интереснее, чем в школе учиться?

Знаете, моя жизнь изменилась. Изучение архитектурного дизайна, поиск хорошей работы – всему этому настал конец. Я пришел к мысли, что духовные занятия имеют больше смысла и помогут освободиться от греховного мира.

То есть к тому времени вы уже потеряли интерес к обычной жизни и переключились на достижение духовных целей?

– Да.

Люди, которых угнетают такие серьезные сомнения, обычно проходят похожий путь – все в молодости начинают много читать, открывают для себя разные философские концепции и, проверив, насколько они им близки, выбирают из нагромождения идей некую систему взглядов. С вами вышло иначе. Вы, как бы это сказать, следовали за своим настроением и пришли прямо в «Аум». Во всяком случае, у меня складывается такое впечатление.

Я же был молод. И с религией столкнулся раньше, чем с какими-то идейными концепциями.

Так или иначе, совмещать колледж и «Аум» стало трудно. «Аум» играл в моей жизни все более важную роль. Я почти перестал ходить на занятия, оценки покатились вниз, стало ясно, что, может быть, придется пропустить год. В этот непростой момент Мацумото неожиданно сказал: «Ты должен стать послушникам», и я подумал: значит, так тому и быть.

Это произошло на сеансе так называемой «секретной йоги». Во время таких сеансов мы занимали место напротив Мацумото, сидевшего в окружении своих главных учеников, исповедовались ему, получали советы. В то время еще было так. Простые верующие могли общаться с ним напрямую. Тогда «Аум» стремилась увеличить число послушников, и руководство секты не собиралось глубоко разбираться, достоин я или нет, а просто хотело привлечь еще одного члена. «Аумовцы» говорили мне: «Ты не можешь приспособиться к мирской жизни, потому что у тебя такая карма – быть послушником». Вскоре я принял решение и ушел к ним. К тому времени я уже с головой втянулся в это дело, поэтому особых колебаний не было. Когда гуру говорит: «Ты должен оставить мирскую жизнь», ученик выполняет его волю. Это естественно. Мне казалось, что Мацумото даст ответы на все мои вопросы и сомнения. Послушав его проповеди, я поверил ему.

Еще до того как стать послушником, я участвовал в избирательной кампании «Аум»^{^[55]}. Помогал по мере сил. Такова была воля гуру. Старался как мог, но выборы меня совершенно не интересовали. Что бы мы ни делали, я всегда встревал с вопросом: «А что это такое? » – будто не сразу схватывал, что происходит (смеется). Хотя самым главным для меня, конечно, было духовное освобождение. Все остальное, четко понимал я, – не суть. Даже если что-то противоречит твоему пониманию, надо осознавать, что твое восприятие и образ мыслей – это еще не все, и если кто-то из «освобожденных» говорит: «Это правильно», в этом может быть какой-то непостижимый смысл. Вот как думают последователи «Аум». Сам ты можешь не понимать, хотя то, чего ты не понимаешь, вполне может иметь большое значение.

Родня была против моего решения, но ее мнение меня уже давно не интересовало, так что никаких споров по этому вопросу не возникло. Я бросил колледж, съехал с квартиры, бросил ненужные вещи и на первых порах переехал в штаб-квартиру «Аум» у горы Фудзи. Было разрешено взять с собой только два чемодана с одеждой. Был 1990 год. Я оказался в числе послушников «первого призыва».

Потом меня отправили в Асо. Тогда в Наминомура еще ничего не было, стройка только начиналась. Приходилось срывать гору и разравнивать площадку. Физический труд. Видимо, меня послали на стройку, потому что знали, что я из архитектурного колледжа, хотя я там занимался не строительством, а черчением. Выбрали, отставив в сторону парней покрепче меня. «Перепутали, наверное», – подумал я и попробовал уточнить: «А вы уверены, что тут нет ошибки? » Но мне сказали: «Ладно, поезжай, потом разберемся». Кончилось тем, что, проработав там всего день, я подошел к начальнику Наропа^{^[56]} и заявил, что больше не могу. У меня с физической выносливостью плоховато, поэтому для таких дел я не гожусь. Меня определили в хозяйственный отдел. Я готовил еду, собирал белье для прачечной и ловил на себе осуждающие взгляды. Приспособиться к такой жизни было нелегко, но я рассматривал выполнение поставленной гуру задачи как акт повиновения и старался изо всех сил. Постепенно привык, смирился с обыденностью.

Работа в Асо была тяжелая, многие не выдерживали и уходили. А я остался – куда было идти? И потом, надо сказать, эта деятельность доставляла мне удовлетворение. Мы жили по «аумовской диете»: невесть сколько пролежавший рис и тушеные овощи. И так каждый день. В голову невольно лезли разные мысли о еде. Но я решил гнать плотские желания, не дать им одолеть меня. Боролся с чувством голода укреплением духа. Хотя я был почти вегетарианец и еда меня не очень доставала. Я научился не поддаваться мирским искушениям и соблазнам, чувствовать себя свободным.

Сколько же я провел в Наминомура? Мы жили без календарей и не чувствовали, как проходит день за днем. Думаю, порядочно. За это время там соорудили несколько зданий. Когда живешь так долго в ограниченном пространстве, когда все просто и ничего не меняется, начинает накапливаться раздражение. Этот тупик и мое стремление к духовному освобождению вступили между собой в серьезный конфликт.

Потом меня вызвали на Фудзи, в штаб-квартиру, и перевели в отдел анимации. К тому времени Асо уже перестал быть главным центром «Аум», превратившись в своего рода отстойник, и, по правде говоря, я был рад оттуда уехать. Я стал рисовать картинки для мультфильмов, но из них выходили какие-то грубые поделки. В этих мультиках рассказывалось о сверхъестественных способностях Мацумото. Что он может парить в воздухе и так далее. Покажи они такое на самом деле – это было бы сильно, а мультфильму кто поверит? Результат – нулевой. В этот периоду меня была возможность видеть Мацумото чаще, и с каждой такой встречей доверие к нему и к «Аум» убывало.

После этого было еще много разной работы, пока наконец я не получил от Сёко Асахары приказание «сосредоточиться на служении». Служение – это обучение, медитация и особая система многократно повторяемых поклонов. Духовно наполнено, но уж больно тяжело. Мы сидели, не вставая, целыми днями, отойти можно было только в туалет и поесть. Спали тоже сидя. Несколько часов в день – занятия, затем – проверка. Еще несколько часов – дыхательные упражнения. Так проходил день за днем.

Служение продолжалось несколько месяцев, примерно полгода. Все дни у меня слились, я мало что помню… Но были люди, которые жили так годами. И никто не знал, когда это кончится. Все решал гуру. Я несколько раз погружался в это служение по его приказу. Проходило какое-то время, довольно порядочное – и меня отправляли на работу. А потом снова возвращали к этой «науке»…

А кто решал, передвинуть человека на следующую ступень или нет? Асахара? Он что, говорил: «Завтра ты поднимаешься на новый уровень»?

Ну да. Только я ни на какой уровень не поднялся. Мне даже имени в братстве не дали.

Но вы же долго этим занимались. И так старались. Почему же вас не повысили?

«Аум» – очень практичная организация. Освобождением она награждала в первую очередь тех, кто больше всего жертвовал на ее нужды. Конечно, духовный уровень тоже в какой-то степени принимался в расчет, но главное зависело от того, кто сколько давал. Для мужчин, например, большое значение имело образование. Выпускникам Токийского университета полагался более высокий уровень освобождения, и достигали они его быстрее. Им доставалась более важная работа, они становились начальниками. А у женщин многое зависело от привлекательности. Да-да. Почти так же, как в мирской жизни (смеется).

В этом смысле для Мацумото от меня было мало пользы. Одно время я даже считал, что сам виноват в том, что не расту. Значит, недостаточно стараюсь. И в то же время, похоже, у всех было такое же ощущение, что у меня: к выпускникам Токийского университета Учитель особенно благосклонен. Я часто заговаривал об этом с приятелями: мол, странно это как-то. Но в ответ они начинали меня убеждать: «Ты еще не очистился, поэтому у тебя в голове такие мысли», «Это карма», – и разговор заканчивался. То есть если у тебя в голове возникают сомнения – сам виноват, не очистился. Аза все хорошее – «Спасибо гуру».

Крайне эффективная система, ничего не скажешь. Внутренний цикл. Все перерабатывается и завершается внутри системы.

В конечном итоге все было направлено на то, чтобы лишить нас своего «я».

В секту приходили люди с сильной волей, высокими стремлениями, а через некоторое время все куда-то девалось. Но жизнь в «Аум» при всех разочарованиях казалась им предпочтительнее возвращения в мирскую суету с ее мелкими грязными страстишками. И психологически оставаться в секте было легче – все-таки живешь вместе с единомышленниками.

Начиная примерно с 1993 года в характере «Аум» начались изменения, секта все больше стала склоняться к насильственным методам. Вы это замечали?

Проповеди все больше сосредоточивались на Тантра-Ваджраяне, все больше людей в возбуждении твердили, что наступает ее время. Я не мог следовать за учением, неразборчивым в методах достижения своих целей. Это не для меня. Конечно, тогда я не знал, во что все это выльется, хотя наши упражнения постепенно становились все более неординарными – в повседневную практику вошли занятия боевыми искусствами, атмосфера в секте быстро менялась. Я много размышлял над тем, как жить дальше в таких условиях.

Но что бы я ни думал, секта продолжала катиться под откос, а освобожденный от оков греховности Мацумото говорил, что это самый короткий путь к поставленной цели. Что тут можно было сделать? Или оставаться, или уходить. Иного не дано.

В это самое время появился обычай подвешивать людей вверх ногами. Нарушителей заповедей вешали вниз головой, стягивая ноги цепью. Послушать – так ничего особенного, однако это была пытка, самая настоящая пытка. По словам тех, кто ее пережил, кровь отливала от скованных ног, было чувство, что они того и гляди оторвутся.

За что могли наказать? Да за что угодно! Например, за нарушение обета целомудрия, по простому подозрению, что ты шпион, за книжку комиксов… Помещение, где я работал, находилось как раз поддодзё, и оттуда доносились крики: «Убейте меня! Дайте умереть! А-а-а! Н» Даже не крики, а непрерывные душераздирающие вопли, полные такой нестерпимой боли и страдания, что, казалось, от них все вокруг кривилось и скручивалось. «Учитель! Учитель! Спасите меня! Это больше не повторится! » – рыдая, умолял несчастный. Прислушиваясь к этому кошмару, я содрогался от ужаса.

Разумеется, в этой жестокости был определенный смысл, но, сколько я ни ломал голову, понять, в чем он заключается, не мог. И что удивительно: немало этих людей – тех, кого подвешивали вниз головой, – до сих пор остаются в секте. Их заставили ужасно страдать, поставили на грань жизни и смерти и в заключение сказали добрым голосом: «Молодец, справился! » И каждый думает: «Я выдержал испытание. Спасибо тебе, гуру! »

А не выдержишь – тебе конец. Нам ничего об этом не говорили, а ведь именно так умер Наоки Оти. Дошло до инициации с наркотиками. Естественно, я тоже ее выдержал. Все говорили, что это ЛСД. Были видения, галлюцинации, хотя мне не верилось, что такими средствами можно достичь освобождения.

В «Аум» ходили разные слухи: кто-то умер во время упражнений, кто-то пытался бежать, но его поймали и что-то с ним сделали. Тем не менее слухи оставались слухами – точной информации не было и определить, где правда, а где выдумки, никто не мог. Из-за внедрения Тантра-Ваджраяны представления членов секты о добре и зле перевернулись, и поэтому, даже когда слухи в какой-то степени оказывались правдой, в конечном итоге воспринималось это однозначно: «Это же спасение! » А до спасения может происходить что угодно. Вот такое учение.

Толковали и о якобы проникших в «Аум» шпионах, которых пытались вывести на чистую воду с помощью детектора лжи. Через него проходили все члены секты. Это тоже называлось инициацией. Хотя странно: если гуру все держал в своих руках, зачем ему этот аппарат? Он с одного взгляда должен распознавать шпионов. «Если он такого не знает, как же он сможет привести столько людей к освобождению? » – думал я. Несмотря на это, все молчаливо соглашались с этой проверкой, усматривая в ней какой-то тайный смысл.

Кроме охоты за шпионами был еще один эпизод – за меня взялись, когда моего самого близкого приятеля посадили в одиночку. Подключили к детектору, стали задавать разные вопросы, в том числе неприятные и не имеющие отношения к делу. Когда допрос кончился, я попросил, чтобы мне объяснили, зачем спрашивать о таких вещах, какой в этом смысл. Вопросы были непристойные, исключительно личного плана, и из моих ответов при всем желании нельзя было ничего извлечь. Но начальство, судя по всему, на меня разозлилось. Сразу же после испытания на детекторе Томомицу Ниими^{^[57]} заявил мне: «Тебя переводят. Быстро собирайся». Так я оказался в одиночке. За что меня туда посадили, никто объяснить не удосужился. Я перестал понимать, что происходит.

Мои служения и духовные практики должны были привести меня к освобождению, а результатом стало наказание.

Меня засадили в каморку площадью в один татами. Всего там было с десяток таких клеток, разделенных перегородками. Двери запирались снаружи. Дело было летом, и без того жарко, так они еще нагреватель включали. Заставляли пить какой-то специальный напиток «аумовского» изготовления, который приносили в пластиковых бутылках. В страшной духоте я обливался потом. Упражнения продолжались и там – пьешь, перерабатываешь жидкость в пот, выгоняешь из организма… Будто отторгаешь от себя какое-то зло. О ванне, конечно, и мечтать не приходилось. Тело покрылось грязной коркой. Налипшая грязь отваливалась комками. Вместо туалета – горшок. Голова отказывалась соображать, словно отключилась.

Как вы не умерли…

М-да… Умереть было бы легче, пожалуй. Я даже думал, что так будет лучше. Но знаете, в таких условиях человек оказывается необыкновенно жизнеспособным. В одиночки обычно сажали тех, кто колебался в вере или в ком «Аум» больше не нуждался. Оказавшийся там человек, конечно, не мог знать, когда его выпустят. Поэтому сначала я сказал себе: «Ладно! Раз уж я здесь, буду серьезно заниматься». Я понял: стоит только дать слабину – и мне никогда отсюда не выбраться. Оставалось одно – думать, что все будет хорошо, сжать зубы, терпеть и двигаться вперед.

Ежедневные упражнения включали в себя инициацию, которая называлась «Путь бардо»^{^[58]}. Для этого человека отводили в другую комнату, завязывали глаза, сковывали за спиной руки наручниками и сажали в определенной напряженной позе. Потом начинали стучать в барабан, бить в медный гонг, устраивали настоящее представление в духе Эмма^{^[59]}. И при этом орали как оглашенные: «Учись! Постигай истину! В мир обратной дороги нет, держись! » Но однажды, когда меня привели в эту комнату, Сиха^{^[60]} и Сатору Хасимото^{^[61]} вдруг повалили меня на пол, а Ниими крепко зажал мне рот и нос. Так, что я стал задыхаться. «Ты что себе позволяешь?! За идиотов нас держишь? » Задушить хотели, но я начал отбиваться изо всех сил и каким-то образом стряхнул их с себя. «Вы что, с ума сошли! Я же стараюсь изо всех сил! » – закричал я. Все как-то улеглось, я смог вернуться к себе в камеру, но на «Аум» в тот день окончательно поставил крест. Как можно так поступать с человеком, когда он отдает служению всего себя?

После этого случая мне несколько раз устраивали в одиночке «инициацию Христа». Это уже было что-то вроде опытов над людьми. Каждый раз, давая мне таблетку, Ниими обращался со мной не как с человеком, а как с какой-нибудь морской свинкой. «Пей! » – слышал я его ледяной безразличный голос. Вместе с ним наведывались Дживака^{^[62]} и Ваджира Тисса^{^[63]}. Из-за таблеток я мало что соображал, но это помню четко. Они заходили посмотреть, как на меня это действует. Я понял, что запертых в одиночках самана используют для экспериментов с лекарствами и наркотиками. Верхушка «Аум», видимо, посчитала, что от живых от нас мало толка и заставить нас накапливать добродетели можно лишь одним путем: пустив на опыты. И я всерьез задумался о том, куда меня завела судьба.

«Что же мне, умереть здесь? Как морской свинке? Если меня ждет такая участь, надо возвращаться в мирскую жизнь. Другого пути нет. Здесь творится какой-то кошмар. Это ужасно и бесчеловечно». Я был в шоке: до чего же дошел «Аум»!

После наркотической инициации все были совершенно измочаленными. Как-то получилось, что дверь моей камеры осталась открытой. На меня наркотик почему-то не очень подействовал или в тот раз я просто быстро оклемался. Так или иначе, я приготовил чистую одежду, убедился, что путь свободен, и, быстро переодевшись, выскользнул наружу. Обошел охрану и был таков^{^[64]}.

Так я вернулся к обычной жизни. Не потому, что мне этого хотелось – просто дальше находиться в «Аум» стало невозможно. Деваться было некуда, и я поэтому явился к родителям. Они очень обрадовались, хотя теплых, родственных отношений между нами не было уже лет пять; в кругу семьи я больше себя не чувствовал. Хорошо было в «Аум» или плохо, независимо от этого в глубине души я четко понимал, что мирская жизнь – не для меня. Беда в том, что родители этого не понимали, и все рухнуло. Пошли ссоры, конфликты, и мы расстались, я ушел.

До этого, в марте 1995 года, в токийском метро распылили зарин. Что вы почувствовали тогда?

Поначалу я не думал, что это «Аум». Конечно, они проповедовали Тантра-Ваджраяну и вообще, там бог знает что творилось, но я и вообразить не мог, что они пустят в ход зарин. В секте же люди, которые и таракана обидеть не способны. Мне часто доводилось слышать об анекдотических проколах Министерства науки и техники, поэтому я никогда не думал, что они выйдут на такой уровень. Телевидение, газеты утверждали, что это дело рук «Аум», хотя секта и Фумихиро Дзёю категорически все отрицали. Сперва я им верил, но в ходе расследования стало ясно, что оправдания не стыкуются с фактами, и я засомневался: «А может, это и правда они сделали». Перечитав свой дневник, я отметил, что стал отходить от «Аум» примерно в августе 95-го. Тогда мне уже было ясно, что зариновую атаку в подземке организовала «Аум».

Я бежал из «Аум» – не мог больше соглашаться с ними, не мог выполнять их приказы и желания, – но приспособиться к жизни, в которую вернулся, так и не сумел. На мой взгляд, «Аум», со своими попытками преодолеть дурные страсти и желания, выглядит куда честнее, нежели современное общество. Я снова начал задумываться над тем, что же собой представляла эта организация, которой я посвятил всего себя. Что в ней было правильно, а что устроено не так.

Уйдя из дома, я устроился на почасовую работу в круглосуточный мини-маркет. С родителями я теперь помирился. Поддерживаю контакты с приятелями, с которыми познакомился в «Аум», мы встречаемся. Кое-кто из них все еще за «Аум» горой стоит, другие признают, что газовая атака была ошибкой, считая при этом, что само по себе «аумовское» учение – правильное. Сколько людей – столько и мнений. Но как бы то ни было, таких, кто порвал с «Аум» и живет, приняв ценности мирской жизни, почти нет. Меня же «Аум» больше не интересует, больше привлекает примитивный буддизм. И люди, порвавшие с «Аум», все равно так или иначе сохраняют тягу к религии.

Конечно, каждый человек вправе попытаться изжить в себе низменные страсти и желания. Он свободен в этом. Но мне кажется, с объективной точки зрения, очень опасно позволять другому человеку – гуру – брать под контроль принципы вашего самовыражения. Как вы думаете, много ли «аумовцев» – бывших и тех, кто остается в секте, – еще не понимают этого?

Думаю, мало кто об этом задумывается всерьез. Гаутама Будда говорил: «Каждый сам себе прибежище. Делай себя и никого другого своим прибежищем». Иными словами, последователи буддизма принимают аскезу, чтобы по-настоящему познать себя. Находят в себе нечистое, низменное и стараются от этого избавиться.

А Мацумото, как бы это проще сказать… отождествлял человеческое «я» с плотскими, низменными желаниями. Чтобы избавиться от собственного эго, говорил он, нужно отказаться и от своего «я». Человек любит себя и из-за этого страдает, а стоит отбросить свое «я», как получается настоящая, блестящая личность. С буддийским учением это не имеет ничего общего. Подмена ценностей. «Я» – это то, что надо искать, а не отвергать. Преступные акции, связанные с террором, вроде зариновой атаки, проистекают именно из бездумной утраты индивидуальности. Лишившись ее, человек становится невосприимчив к убийствам и террору.

В конечном счете «Аум» вместо того, чтобы прокладывать путь к радикальному преодолению обуревающих человека страстей, создала людей без своего «я», послушно выполняющих приказы. Поэтому так называемые «постигшие», то есть те, кто насквозь проникся «аумовским» учением, на самом деле вовсе не являются посвященными, которым открылась истина. Это же настоящее извращение – когда люди, отказавшиеся ради «Аум» от мирской жизни, во имя «спасения» гоняются по городу за пожертвованиями.

Я не верю разговорам, что Мацумото был нормальным, но мало-помалу сдвинулся. Это изначально сидело у него в голове, пусть и не в законченном виде. И он поэтапно продвигал свои изначально ошибочные теории.

То есть у него изначально был замысел постепенно перейти к Тантра-Ваджраяне? А не то что по ходу дела ему вдруг явилась дикая фантазия и он повел «Аум» не в ту сторону?

Думаю, имело место и то, и другое. В нем это было всегда, а потом он окружил себя подпевалами и утратил ощущение реальности. В итоге бредовые идеи приобрели такие масштабы.

Хотя в то же время, мне кажется, он всерьез замышлял достичь спасения. Иначе кто бы за ним пошел и еще стал отрекаться от мира? Есть в этом какая-то загадка. Я по своему опыту скажу: йога и духовные практики несут в себе таинственное и мистическое.

Сейчас секта пытается выстраивать себя на основе того же учения, за вычетом Сёко Асахары и Тантра-Ваджраяны, с которой столько проблем. Что вы об этом скажете?

В учении «Аум» ничего не изменилось, поэтому существует реальная угроза новых преступлений. Не сейчас, так в будущем. Надо иметь в виду, что оставшиеся в «Аум» люди на подсознательном уровне «переварили» зариновую атаку, она не вызывает у них отторжения, а значит, они скорее всего не отдают себе отчета в том, как опасно это самое учение. Их интересуют лишь положительные стороны и собственная выгода.

Когда я думаю о жертвах проведенной в метро акции и своих бывших собратьях, которые были ее непосредственными исполнителями, мне очень хочется сказать тем, кто до сих пор верит в «Аум»: «Подумайте, что вы делаете! » Боюсь только, мои слова заставят их наглухо замкнуться в скорлупе, которой они себя окружили. Нам остается одно: постепенно открывать им глаза на правду и ждать, что они обратят на нее внимание.

Как наладить контакт с окружающим миром? Для меня это сложный вопрос. Ни с какими организациями связываться больше не хочу – с меня довольно. Попробую сам, один. Бороться со своими страстями – нелегкая работа, и по этому пути можно двигаться лишь шаг за шагом, надеясь только на самого себя.

Вы провели в «Аум Синрикё» по меньшей мере семь лет, с первого курса. Нет у вас ощущения, что это время потрачено зря?

Нет. Ошибки есть ошибки. Однако мы учимся на них, и это ценно. За счет этого можно изменить свою жизнь.

Некоторые бывшие «аумовцы» не хотят больше ничего знать о секте, не читают газет, не смотрят телевизор. Закрыли глаза на все, что было. Но ведь так ничему не научишься, не извлечешь урока из неудачи, не обезопасишь себя от повторения ошибок. Это как экзамен: провалился – значит, надо разобраться, в чем ошибка. Иначе в следующий раз снова ее повторишь.