Предисловие к русскому изданию 26 страница

4. 6. 3. СОВЕТСКО-НАЦИСТСКИЙ ПАКТ ОТ 23 АВГУСТА 1939 г.

В этой обстановке созрело внезапное, но не неожиданное ре-шение заключить соглашение с Советским Союзом. В период с июля до середины августа 1939 г. Гитлер почувствовал усиление изоляции Германии. Укрепление связей между Польшей, Вели-кобританией и Францией усугубило это ощущение: оставался единственно возможный выход. Гитлер оценивал принятое реше-ние как временную неприятность в контексте неотложных задач и был готов заплатить соответствующую цену без особых предубеж-дений.

Гитлер не особенно стремился скрыть свои замыслы, более того, он даже использовал их как средство запугивания западных

Глава 4. Накануне войны

держав. 11 августа, за день до встречи с Чиано, он сказал Карлу Якобу Буркхардту, комиссару Лиги Наций в Данциге: «Все, что я делаю, обращено против России... Если Запад настолько глуп и слеп, что не может понять этого, я буду вынужден договориться с русскими, сражаться с Западом и потом, после того как разобью его, я, собрав свои силы, поверну против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы никто больше не испытывал голод, как во время последней войны».

Советско-германские переговоры были возобновлены в мае 1939 г. в Москве. Вначале Риббентроп обратился к итальянцам с тем, чтобы они убедили Советы в доброй воле Германии. Посол Италии в Москве Аугусто Россо получил соответствующие инст-рукции и до начала июля оказывал поддержку своему германскому коллеге фон Шуленбургу. После этого и до 23 августа итальянцы не получали никакой информации.

Между тем, продолжались утомительные переговоры Советов с Францией и Великобританией. У Советов закралось подозрение, что за медлительностью западного процедурно-дипломатического механизма кроется желание выкроить время для претворения в жизнь параллельного плана (известного благодаря бесцеремонности прессы) - грандиозного европейского соглашения с антисоветской направленностью, которое включало бы западные державы, а также Германию и Польшу.

В эти месяцы Сталин был обеспокоен тем, чтобы не допустить изоляции Советского Союза и предотвратить состояние дип-ломатического бессилия, как это было в 1938 г. Позже советская и просоветская историография будут объяснять поведение Стали-на только его желанием выиграть время в условиях германской угрозы. Между тем, в то время, т. е. в середине 1939 г., не суще-ствовало непосредственной угрозы со стороны Германии, потому что Гитлер в своих действиях руководствовался стремлением избежать ведения войны на два фронта. Поэтому в тактическом плане следует искать иное объяснение поведения Сталина: в его намерении избежать того, чтобы новая политика «умиротворе-ния» приблизила опасность к советским границам; в его стремле-нии немедленно использовать возможности, возникшие в связи с беспринципным поведением Гитлера; в его нежелании ввязываться в войны внутри капиталистической системы. Коммунисти-ческий режим не делил их на «хорошие и плохие», поскольку это были войны между капиталистическими странами, которые все были враждебны СССР. Их временные противоречия необходимо было использовать полностью, как это сделал Ленин в 1922 г., заключив договор в Рапалло.

Часть 2. Вторая мировая война

Совсем иные причины толкали Гитлера к соглашению с Совет-ским Союзом: они были связаны с трудностями, которые пережи-вал фюрер, находясь в изоляции. Вся его дипломатическая (как потом и военная) деятельность основывалась на быстрой реализа-ции намеченных акций. Необходимо было завершить операцию прежде, чем великие державы (Великобритания и Соединенные Штаты) успеют перестроить механизм производства в военных це-лях. Потери времени на ожидание из-за нерешительности Японии и сомнений Италии были недопустимы. Альтернатива сближения с Советами была жестко реалистичной и оптимальной для того, чтобы парализовать Польшу в кратчайшие сроки. Гитлер даже не мог представить себе, что его акция в среднесрочном плане могла бы провалиться и что она могла бы обернуться против Германии. В этой неправильной оценке ситуации была основная ошибка Гитлера, ослепленного идеей немедленного принятия решений.

Переговоры с СССР по экономическим проблемам развива-лись позитивно и завершились 20 августа. За несколько дней до этого Молотов вновь вернулся к идее пакта о ненападении, о которой никогда не забывали полностью. Предполагалось, что дого-вор будет сопровождаться секретными статьями, направленными на урегулирование взаимных интересов. Решение Гитлер принял незамедлительно. Он обратился к Сталину с просьбой принять Риббентропа до 23 августа (следует напомнить, что нападение на Польшу планировалось на 26 число) и, получив согласие, приказал своему министру иностранных дел отправиться в Москву для под-писания соглашений, которые изменили судьбу Европы и мира.

Между Молотовым и Риббентропом было мало общего, разве что абсолютный цинизм и отсутствие щепетильности в решении судеб народов. Короче, в течение дня 23 августа были подготов-лены текст пакта о ненападении и дополнительные «секретные протоколы». Текст «секретных протоколов» был обнародован в 1949 г. американским правительством, но их содержание всегда опровергалось Советами, которые только в 1988 г. начали при-знавать существование этих документов и в 1990 г. их опублико-вали, что полностью подтвердило более ранние издания текстов.

Пакт о ненападении имел огромное политическое значение. В нем содержалось традиционное обязательство обеих сторон воздержаться от агрессивных действий друг против друга, не пре-доставлять помощи тем, кто нападет на одну из договаривающих-ся сторон, продолжать в будущем консультации по проблемам, имеющим взаимный интерес, а также не участвовать в союзах, направленных против одной из сторон.

Таким образом, благодаря пакту Гитлер полностью решал свои задачи, поскольку получал гарантии, что ему не придется

Глава 4. Накануне войны

воевать с Советами в то время, когда он начнет войну против Польши. Одновременно пакт означал конец англо-франко-русских переговоров, в связи с которыми именно 22 августа французы совершили свое максимальное и напрасное усилие, интерпретировав позицию Польши как согласие на проход Красной армии через ее территорию — в действительности этого согласия не существовало.

Само соглашение Риббентроп-Молотов не было чем-то необычным, если не учитывать тот факт, что оно означало полный переворот в системе союзов — это имело важные последствия и вызвало широкий отклик. Но подлинный переворот был связан с содержанием секретного протокола, что свидетельствует о цене, заплаченной Гитлером Сталину, чтобы получить согласие на разгром Польши. Это была высокая цена, с которой Гитлер согласился, рассчитывая сделать временные и обманчивые уступки, при этом он не предполагал, что эти уступки очень усложнят политическую ситуацию в Восточной и Дунайско-Балканской Европе. Иначе говоря, переход Восточной Европы под советское влияние был парадоксальным и непредвиденным результатом политики Гитлера еще до решений союзных держав и результатов Второй мировой войны.

Гитлер таким образом пытался обеспечить свободу действий Германии в Польше и на Западе, чем он быстро воспользовался, но не учел, в полном соответствии с расистской концепцией, что, возможно, Советы победят в финальном противоборстве. Это была геополитическая ошибка драматического характера. В четырех статьях «секретного протокола» были четко определены «сферы влияния» обеих сторон в Восточной Европе. В первой статье, касавшейся региона стран Балтии, устанавливалось, что северная граница Латвии станет границей между советским и германским влиянием, при этом Вильнюс рассматривался как принадлежавший Литве. Вторая статья касалась Польши и определяла, что граница между «сферами влияния» двух стран пройдет приблизительно по рекам Нарев-Висла-Сан. Вопрос о том, желательно ли сохранить независимое Польское государство и в каких границах, должен был быть решен позднее, в зависимости от хода событий. Третья статья закрепляла Бессарабию в сфере советских интересов и подтверждала «полное отсутствие» интереса Германии к этому региону. В последней, четвертой, статье говорилось об абсолютной секретности протокола.

Итак, Гитлер отдал большую часть стран Балтии, Восточную Польшу и Бессарабию Советскому Союзу в обмен на контроль над остальной частью Польши и свободу действий, предоставлявшуюся

Часть 2. Вторая мировая война

ему пактом о ненападении. Сталин, в свою очередь приобретал сферу влияния, которую отстаивал и расширял в западном на-правлении до 1948 г.

4. 6. 4. ПОСЛЕДСТВИЯ СОВЕТСКО-НАЦИСТСКОГО ПАКТА

Неожиданный поворот в отношениях между европейскими державами в результате советско-нацисткого договора вызвал бес-численные последствия и надолго остался олицетворением жесто-кого реализма, когда ни перед чем не останавливаются. Оба дик-татора ради своих целей не задумывались ни об измене ранее взятым обязательствам (особенно Гитлер), ни об общественном резонансе: в особенности, среди левых, всегда считавших нацизм и фашизм первейшими врагами, с которыми следует неустанно бороться, как они это делали в недавней антифашистской войне в Испании. Смириться с новой реальностью, представить себе, что Гитлер - уже не тиран-убийца, а ценный союзник, смогли не все сторонники левых: это было испытание, которому сталинизм подверг Коммунистический интернационал и, в более широком плане, - антифашистские движения во всем мире.

В плане международных отношений важно понять, какое влия-ние оказал московский договор на европейские страны. О суще-ствовании секретных статей было тогда неизвестно, хотя развитие событий имплицитно подтверждало существование скрытого сго-вора. Первыми это заподозрили итальянские дипломаты в Берли-не, которые поэтому и отреагировали первыми на сообщения, пришедшие из Москвы. Сегодня трудно сказать, были ли решения, принятые в Риме 24-25 августа, результатом встреч в Зальцбурге, но несомненно, что известия из Москвы дали толчок итальянской политике и заставили Италию реагировать немедленно.

Муссолини снова оказался перед свершившимся фактом, ко-торый не был маргинальным событием ограниченного масштаба, а событием столь значительным, что оно опрокинуло систему ев-ропейских союзов. Италия же, несмотря на обязательства по «Стальному пакту», не получила даже минимальной информации со стороны Германии. Кроме того, Муссолини глубоко удручало само заключение советско-нацистского пакта, что было неприемлемо для лидера итальянского фашизма, который видел в борьбе с коммунизмом смысл своего существования. Дуче, к тому же, не ожидал удара, нанесенного Гитлером, который поддержал советское давление на Румынию, а, следовательно, и на Балканы, что наносило прямой ущерб интересам и намерениям Италии.

В этой ситуации Чиано было легче убедить Муссолини как можно более четко как можно быстрее дистанцироваться от Гер-

Глава 4. Накануне войны

мании, так как стало очевидно, что «Стальной пакт» приносит выгоды только Германии и угрожает сохранению мира в то вре-мя, когда Италия в нем особенно нуждается.

25 августа Муссолини получил единственное хвалебное посла-ние от Гитлера, который информировал его о том, что произош-ло, представив случившееся как невероятный выигрыш для «Оси». Муссолини терял терпение и, хотя в предыдущие дни усердно ра-ботал над подготовкой послания, где была отражена его реакция на известия, сообщенные ему Чиано и Аттолико после Зальцбур-га, в тот же день, 25 августа, он переписал заново текст письма и твердо заявил: Италия понимает отношение Германии к Польше и готова была бы участвовать в оборонительной войне, но в слу-чае всеобщей войны, спровоцированной нападением Германии, итальянцы не будут участвовать, если Германия будет не в состо-янии немедленно поставить Италии необходимое стратегическое сырье, чтобы она могла противостоять вероятному нападению Англии и Франции. Муссолини, наконец, напоминал Гитлеру, что «во время наших встреч было предусмотрено, что война воз-можна после 1942 года... Считаю своим прямым долгом, как ло-яльный друг, - добавлял Муссолини только внешне дружески, но, в сущности, с упреком и намеком, — сказать вам всю правду и показать вам реальное положение вещей: отказ от этого мог бы повлечь за собой неприятные последствия для всех нас». Наконец, для характеристики настроений, господствовавших в окружении Муссолини, достаточно привести замечание Чиано, который за-писал в своем дневнике: «Союз между Москвой и Берлином -это уродливый брак, который противоречит букве и духу наших договоров. Эта акция направлена против Рима, против католи-цизма; она означает возврат к варварству, а наша историческая роль заключается в том, чтобы выступить против него всеми средствами и во всеоружии».

25 августа Гитлер узнал о реакции Италии. В тот же день он получил сообщение о подписании англо-польского договора о взаимопомощи. Это было еще одно свидетельство того, что со-глашение с СССР не привело к изоляции Польши, а, наоборот, содействовало созданию единой системы гарантий, даже если она и не стала немедленно эффективной. В тот момент он знал, что Польшу можно было атаковать, потому что никто не смог бы оказать ей помощь без промедлений. Но при нападении на Запад Германия вынуждена была опираться только на Советский Союз и действительно готовиться к всеобщему конфликту, не рассчи-тывая на содействие Италии, которое помогло бы, хотя и немно-го, уменьшить опасности, связанные с войной.

Часть 2. Вторая мировая война

4. 6. 5. НАЧАЛО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Приказ о нападении на Польшу утром 26 августа после не-скольких часов мучительных колебаний был отозван и акция пе-ренесена на 1 сентября. Германский диктатор утратил всяческие иллюзии как относительно Японии, так и Италии. Он убедился также в безнадежности и безрезультатности переговоров с фран-цузским послом Кулондром и английским послом Гендерсоном, которому Гитлер повторил уже известные предложения о боль-шом соглашении, но при этом предусматривалось решение поль-ской проблемы в соответствии с пожеланиями Германии. В то время как со всех сторон множились призывы к миру, фюреру надлежало принять окончательное решение.

Геринг обратился к своему шведскому другу Далерусу, кото-рый 26 августа прибыл в Лондон, откуда сообщил в Берлин о ре-акции Великобритании. В течение нескольких дней казалось, что диалог вновь наладился. Многообразие предложений и диплома-тических перипетий при внимательном изучении показывает, что дискуссии были полны противоречий и парадоксов для обеих сторон, включая и Гитлера. 29 августа польское правительство за-явило о готовности объявить всеобщую мобилизацию. Если сравнить это сообщение с военными приготовлениями Германии в течение нескольких месяцев, то становится очевидным различие в поведении сторон и в степени готовности к войне. Но даже это сообщение, пришедшее из Варшавы (и превратившееся в офици-альное решение 30 августа), заставило дипломатов развернуть ли-хорадочную деятельность. Вечером того же 29 августа Гитлер принял Гендерсона и представил ему как большую жертву готов-ность германской стороны продолжать далее переговоры на осно-ве ультимативных предложений, в соответствии с методами, ко-торые Гитлер неоднократно использовал с 1938 г.

Фюрер потребовал, чтобы польское правительство направило в Берлин полномочного представителя, который мог бы вести пе-реговоры и принимать ответственные решения. Может быть Гит-лер уже предвкушал, что он вновь использует все свое красноре-чие, как это уже было с Шушнигом и Гахой. В действительности никто не мог просить поляков согласиться с такой процедурой, что было равносильно тому, чтобы передать их, как потерпевших поражение и униженных, в руки победителя. Поляки не считали себя побежденными и униженными, и у них хватало национальной гордости, чтобы не склониться перед требованиями Германии.

Наконец, Гендерсону и Вайцзекеру удалось убедить польского посла в Берлине Липского встретиться с Риббентропом в качестве

Глава 4. Накануне войны

простого дипломата без особых полномочий. Встреча состоялась вечером 31 августа, и сегодня известна как «кратчайшая» встреча, потому что Липский ограничился тем, что повторил готовность Польши к переговорам, но пояснил, что не располагает требуе-мыми полномочиями. После этого Риббентроп ответил, что бесполезно продолжать беседу. С этого момента все прямые контакты между обеими сторонами были прекращены.

Оставалась возможность лишь последних призывов к миру, когда Гитлер обнародовал перечень 16 предложений, представлявших собой германские ультимативные требования. Они стали известны только в последний момент по уже опробованному сце-нарию для демонстрации внешней умеренности, а также с целью доказать, что Польша отказалась от переговоров. Известно, что еще в мае Гитлер решил полностью покончить с польским воп-росом. Формулировки его предложений были поручены пропа-гандистскому аппарату, в задачи которого входило свалить вину за нападение на сторону, подвергшуюся агрессии.

Кроме того, Муссолини попытался играть роль новоиспечен-ного миротворца, когда 30 августа выступил с предложением о созыве 5 сентября конференции. Это была старая идея, которую Муссолини хотел изложить Гитлеру, если бы тот согласился при-нять его после получения меморандума Каваллеро. В конце авгу-ста предложение дуче было благосклонно принято французами (которые тем самым продемонстрировали, что вызов для них не-приемлем) и скептически англичанами. Но Гитлер сам отклонил предложение дуче, свалив ответственность на поляков: вследствие их менталитета, сказал он Аттолико, эту попытку ждал провал, и Муссолини оказался бы в очень затруднительном положении.

Утром 1 сентября 1939 г. по приказу Гитлера германские войска перешли польскую границу. Гитлер выступил с речью и предста-вил операцию как полицейскую акцию, которая не направлена против западных держав. Предложение Муссолини о созыве кон-ференции еще в течение двух дней продолжало циркулировать в общественных и дипломатических кругах, но механизм войны был уже фатально запущен. 3 сентября Великобритания и Фран-ция в соответствии с принятыми ими обязательствами объявили войну Германии.

Глава пятая

ПЕРВЫЙ ЭТАП ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

5. 1. Обпще замечания о характере войны

5. 1. 1. ВОЮЮЩИЕ СТОРОНЫ

В момент нападения на Польшу Гитлер развязал конфликт, масштабы которого он не мог предвидеть. Его целью было разбить Францию, если возможно - договориться с Лондоном, а за-тем напасть на Советский Союз. Никто не мог тогда прогнозиро-вать ход войны ни с политической, ни с военной точки зрения, и даже сам немецкий диктатор питал некоторую надежду на то, что он сможет выиграть схватку простой демонстрацией полякам германской силы. Было, однако, трудно питать иллюзии относительно ограниченного характера будущей войны, стоило только подумать о том глубоком смысле, что был заложен в войне.

С политической точки зрения война была результатом ситуа-ции, создавшейся в Европе после 1919 г., выразителем которой в экстремистской форме стал Гитлер. Англичане занимали изоляционистскую позицию и были в большей степени заинтересованы контролировать изменения в Содружестве и отношения с Соеди-ненными Штатами. Французы, которые расплачивались десяти-летиями (возможно, и столетиями) напряжения за контроль над континентом, находились в ситуации явного упадка, хотя внешне вели себя самоуверенно. Итальянцы, несмотря на усилия Муссолини, по-прежнему занимали маргинальное положение. Советы, связанные необходимостью подготовки к той роли, которую вскоре предназначит им война, либо бездействовали, либо дей-ствовали только с целью воспользоваться возможностями, кото-рые открывала для них гитлеровская дипломатия. Таким образом, в Европе 1939 г. единственной по-настоящему крупной держа-вой, полной внутреннего динамизма, толкавшего ее добиваться гегемонии на континенте, была Германия.

Если бы двадцатью годами ранее французской дипломатии удалось одержать верх, то в 1939 г. этого бы не произошло. Поли-тическое поражение Франции в Версале привело к тому, что со-хранилась потенциально нетронутой германская мощь, которую Гитлер сконцентрировал и увеличил, сделав Германию самой

Глава 5. Первый этап Второй мировой войны

протяженной, самой населенной, самой производительной и са-мой динамичной страной на континенте, охваченной сильней-шим чувством националистического реванша. Иными словами, в 1939 г. Германия была единственной эффективной европейской державой, еще не исчерпавшей свою роль гегемониста на конти-ненте. Война предоставила возможность для испытания такого импульса. Вплоть до 1941 г. можно было оценивать глубину этой ее роли и силу этого импульса.

Ко всему сказанному добавлялись политические установки и идеологический фанатизм Гитлера. Невозможно обойтись без размышлений о роли, которую сыграла личность фюрера в дове-дении кризиса до экстремальных проявлений. В условиях разложения находившегося, по его мнению, под властью еврейских финансов капитализма и извращений, присущих насильственно-му коллективизму большевистского толка, Гитлер считал себя главным носителем исторической миссии по спасению чистоты европейской традиции, символизировавшейся арийской расой. Гитлера вполне устраивал и этатизм, и авторитаризм и не устраи-вал эгалитаризм, лежавший в его основе (который сопутствовал существованию олигархической власти), индифферентность к иерархии во внутреннем и международном плане и установка на насильственное уничтожение капиталистической системы. Хотя в теоретическом плане концепции Гитлера выходили за рамки по-литических форм капиталистической экономики, он не дошел до отрицания ее предпосылок; напротив, он стремился обратить их на пользу усилению государственной власти и диктаторских полномочий с тем, чтобы интересы развития системы крупной немецкой промышленной совпали с амбициями нацистского по-литического империализма. Однако экономическая сторона в гитлеровской идеологии являлась лишь опорой, а не программ-ной предпосылкой. Господствующая концепция (к которой гер-манская экономическая система была, впрочем, хорошо приспо-соблена) базировалась на необходимости мыслить категориями больших пространств и громадных ресурсов в качестве условия для утверждения своей расы в иерархии мировых держав. Поэтому гитлеровский гегемонизм можно рассматривать как экстремальное усилие, предпринятое европейским государством для утверждения своей монопольной власти на континенте, как адекватную попыт-ку противостоять трансформации международных отношений.

Сумма этих элементов, присущих немецкой реальности и гит-леровской концепции, придавали конфликту глобальный характер войны, которую следует вести до последнего, любыми средствами, с любыми противниками, не делая никаких гуманитарных уступок,

Часть 2. Вторая мировая война

не останавливаясь перед употреблением любых, даже самых гнус-ных инструментов борьбы. Это объясняет тот кошмар, которому положил начало Гитлер (повторяя, впрочем, то, что уже делали другие, и собирались без особых колебаний делать и впредь), осу-ществляя варварские бомбардировки гражданского населения, на-правленные на ослабление внутреннего фронта любого против-ника, а также объясняет жестокость концентрационных лагерей и массового уничтожения людей. Это также объясняет холокост евреев, который Гитлер и его соратники развернули по мере того, как война убеждала их в необходимости уничтожения еврейского народа (отказывая ему в самом праве на существование и на иден-тичность), рассматриваемого гитлеровской идеологией как символ и основу ценностей, подлежащих искоренению.

Эти предпосылки, во время войны проявившиеся еще более остро, привели к тому, что конфликт, развязанный в сентябре 1939 г., стал самым кровавым из тех, что когда-либо знала исто-рия. Новая «европейская гражданская война», переросшая во Вторую мировую войну, оставила неизгладимый след в образе су-ществования всего континента: материальная жизнь, идеи, куль-турные ценности, чувства, страхи - все было поставлено под сомнение. По окончании войны все должно было измениться. Но сможет ли на развалинах Европы, подвергшейся саморазруше-нию, возродиться гражданское общество? Уроки варварской жес-токости, преподанные Гитлером его врагам, в течение долгого времени оставались незаживающей раной для тех, кто сам пере-жил эти события и слышал о них от их участников.

Переосмысливая опыт Второй мировой войны очень часто стремятся сконцентрировать внимание на том, каким образом она закончилась, то есть на начале ядерной эры, обозначенной в августе 1945 г. бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Однако речь идет о преднамеренной фальсификации, пренебрегающей всем тем, что произошло до этого, фактом ответственности, ле-жащей на тех, кто начал войну, кто помогал им это сделать, тех, кто не обозначил достаточно ясно границы своей терпимости в отношении насильственных захватов и крайних проявлений по-литики силы. Двадцатилетие 1919-1939 гг. началось с надеждой на то, что благодаря Лиге Наций нормы международного права возобладают над ничем не ограниченным стремлением добиться своих национальных целей. Никто не смог сделать эти принципы достаточно действенными, и их бесславный конец в результате русско-финской зимней войны 1939-1940 гг. означал крах интер-националистских иллюзий.

Глава 5. Первый этап Второй мировой войны

В первые два года войны стал очевиден ее идеологический ха-рактер. После 1941 г. беспорядочный водоворот событий не сделал столкновение идей, превратившихся тем временем в пропагандист-ские лозунги, менее острым. В самом деле, с сентября 1939 г. до июня 1941 г. идеологические различия проявились достаточно от-четливо. Агрессорами были авторитарные и диктаторские режимы: Германия, союзница Советского Союза, затем Италия, союзница Германии. Жертвами нападения стали: Польша (в демократичес-ком характере которой были основания сомневаться), Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Франция, Великобритания, то есть северо-атлантические демократии. Война, следовательно, стала отражением конфликта между демократиями и наци-фашизмом, выступавшим в союзе с большевизмом. Отличительные признаки авторитаризма, а также плюрализма и демократии были очевид-ны и формировали четкие воплощения, а сложившаяся ситуация не предполагала ни различий, ни политических оттенков.

Проблема намного осложнилась в 1941 г., после нападения Германии на Советский Союз и Японии на Соединенные Штаты. Глобализация конфликта смешала также карты идеологического столкновения, способствовав, однако, возрождению размытого понятия «антифашизм», уже испытанного во время гражданской войны в Испании и вновь введенного в употребление в данной ситуации. Это возрождение сопровождалось не слишком боль-шой внутренней убежденностью, но при том - большим пропа-гандистским размахом, тем более необходимым, чем в большей степени тяготы войны, ухудшавшие положение гражданского на-селения, вынуждали искать мобилизационные стимулы, которые становилось все труднее находить. В Италии они служили в каче-стве скрепляющего страну средства, не слишком внушающего до-верие, лишь в течение короткого времени. В Германии большая способность гитлеровского режима к осуществлению контроля и, вероятно, более глубокая склонность к гегемонии на континенте, сделали эту связующую силу более прочной. В противоположном лагере военные неудачи заставили на некоторое время забыть о стратегических и идеологических противоречиях, сомнениях и подозрениях.

Державная политика и идеологическая война являлись, таким образом, реальными силами и проявлениями коллективной пси-хологии, высвобожденными гитлеровской активностью. Если бы Германия победила, то в Европе доминировали бы марионеточные режимы в составе нацистской имперской системы. Советский Союз вынужден был бы, раньше или позже, посчитаться с гитлеров-

Часть 2. Вторая мировая война

ским гегемонизмом, который включил бы Украину, Белоруссию и Прибалтийские государства. Великобритании пришлось бы столкнуться с тем, чему она, начиная с XVI века, пыталась вос-препятствовать, то есть с появлением в Европе главенствующей силы, исключающей всякие другие влияния, силы, способной также устремляться вовне и оспаривать превосходство у властите-лей самой крупной в то время колониальной державы, в том чис-ле и с целью заменить их в осуществлении глобального контроля. Этот контроль, в совокупности с тем, что выстраивали японцы в Тихоокеанском регионе, должен был охватить Соединенные Шта-ты с разных сторон, бросив вызов их изоляционизму и их превос-ходству в Западном полушарии. Сегодня можно только предпола-гать, как бы все это было в действительности, учитывая реальные структурные условия международной системы. Но если бы в 1939 г. Германия выиграла войну, то последствия этого были бы чудо-вищными. Гитлер умел бороться со временем, и это объясняет стремительность его действий, быстроту принятия решений и чувство неотложности совершаемого, которое в нем преобладало. Он понимал, что если Германии не удастся победить за два–три года, то судьба войны станет гораздо более непредсказуемой.

Вышеизложенная аргументация основывается, однако, на предпосылке, требующей пояснения. В современных войнах, на-чиная с середины XIX века и вплоть до Первой мировой войны, становилось все более очевидным, что наряду с традиционными элементами, составлявшими военную мощь и определявшими в прошлом судьбу военных столкновений (вооружениями, людьми и стратегическим руководством), прочное место заняли другие элементы, полностью изменившие значение войны. Отныне не имело смысла полагать, что война - это еще и иной способ осу-ществления внешней политики, т. е. средство для принуждения строптивого соперника к выполнению воли его антагониста с целью избежать рисков дорогостоящего, но ограниченного по своим масштабам столкновения. Технологические изменения, происшедшие в системе индустриального производства во второй по-ловине XIX века и ускорявшиеся на протяжении всего XX века, несмотря на годы «великой депрессии», повлияли, в том числе, и на сам концепт войны. Она больше уже не могла трактоваться как ограниченное по своим масштабам событие, направленное на достижение определенной цели. Когда конфликт развязывала ка-кая-либо великая держава, он неизбежно вовлекал в столкнове-ние всех (как это уже показал опыт событий 1914-1918 гг. ).