Предисловие к русскому изданию 12 страница

Что касается Италии, то в равной степени и ее экономический подъем достигался авторитарными методами, типичными для фашистского режима. Система биржевых операций была поставлена под государственный контроль через создание Национального института внешней торговли (Istituto nazionale per i cambi con l’Estero), а проблему концентрации финансовых ресурсов должен был решить Итальянский институт движимого имущества (Istituto mobiliare italiano - IMI), в обязанности которого входил банковский контроль за инвестиционными капиталами. Наконец, главная задача вновь созданного Института промышленной реконструкции (Istituto per la ricostruzione industriale - IRI), определялась как содействие возобновлению заблокированной экономической деятельности или облегчение положения предприятий, оказавшихся в кризисе из-за рецессии. Однако ИРИ быстро превратился из инструмента спасения в инструмент автаркической экономической политики фашистского правительства. Когда он создавался в 1933 г., то рассматривался как временный институт, предназначенный для регулирования продаж частным лицам улучшенных им активов. В 1936 г. от этого пути отказались. «Банковский закон» запретил депозитным коммерческим банкам предоставлять

Глава 2. «Великая депрессия» и первый кризис...

кредиты промышленным предприятиям. Однако это была скорее не мера, связанная с проектом государственного вмешательства в экономику, а симптом (как, впрочем, и существование ИРИ) слабости рынка капиталов в Италии и необходимости - порож-денной также провалом попыток выработки международных соглашений, от которых Италия могла бы выиграть, - создания протекционистской системы под государственным контролем.

Япония, в свою очередь, лишь в незначительной степени по-чувствовала на себе кризис перепроизводства. Ей удалось избе-жать его последствий в сфере торговли благодаря механизму гибкого обменного курса, принятого как раз в 1931 г., и благодаря последующему введению тарифных барьеров в 1932 и 1933 гг. Политика снижения процентной ставки, проводившаяся Банком Японии, и правительственных инвестиций, инициированных ми-нистром финансов Корекийо Такахаси, оказалась достаточной для того, чтобы обеспечить подъем экономики и быстрое возвра-щение к ускоренным темпам роста промышленности.

2. 2. 5. В ПОРЯДКЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

Один из крупнейших историков «великой депрессии» Чарльз П. Киндельбергер, анализируя вопросы, возникающие при попыт-ке объяснить происходившее, предлагает следующий ряд утвержде-ний (это одно из возможных объяснений, по его собственному мнению, а не единственно возможное):

«Депрессия 1929 г. была настолько обширной, глубокой и длительной, поскольку международная экономическая система оказалась нестабильной вследствие неспособности Великобрита-нии и отсутствия желания со стороны Соединенных Штатов при-нять на себя ответственность за стабилизацию в трех сферах: а) поддержать достаточную открытость рынка для товаров широкого потребления; б) обеспечить долгосрочные кредиты для противо-действия циклическому кризису; в) осуществлять учетные опера-ции, несмотря на кризис. Шоковые потрясения, которые испыта-ла система в результате перепроизводства некоторых основных продуктов, таких как зерно; снижения процентных ставок в США в 1927 г. (если оно было таковым); блокирования предоставления займов Германии в 1928 г. и биржевого краха в 1929 г., - не были чем-то исключительным... Мировая экономическая система все равно сохраняла бы нестабильность, если бы ее не стабилизиро-вали некоторые страны, как это делала Великобритания в XIX веке, вплоть до 1913 г. В 1929 г. Великобритания была не в состоянии, а Соединенные Штаты не проявляли желания сделать то же самое.

Часть 1. Двадцать лет между двумя войнами

В тот момент, когда каждая страна захотела защитить непосред-ственно собственные национальные интересы, общемировые инте-ресы были погублены, а вместе с ними - и частные интересы всех”.

Таким образом, близорукость государственной политики доми-нировала над экономическими решениями. В 1924 г. некоторые американские финансисты рассматривали вопрос о необходимости вмешательства в Европе, поскольку это отвечало не только их краткосрочным интересам, но и долгосрочным интересам всей мировой рыночной системы. Это вмешательство не являлось бы плодом теоретического, научного осмысления проблемы. Литера-тура, касавшаяся необходимости вмешательства и его форм в ситуа-ции кризиса экономического цикла, еще не была в достаточной степени систематизирована, чтобы иметь то значение, которое она приобрела лишь с появлением работ Кейнса и более поздних исследований, ставших отражением депрессии 1929 г. Вмешатель-ство американских государственных деятелей и банкиров вдох-новлялось тонким и открытым по отношению к внешнему миру пониманием уникальности системы и необходимости вмешиваться даже в отдаленные зоны кризиса, поскольку общее благосостояние системы было полезно и необходимо прежде всего для тех, кто за-нимал в системе центральное место. Но именно потому, что вме-шательство являлось результатом определенного процесса, а не долгосрочного проекта, оно было ограничено временным характе-ром принимаемых мер и осторожностью, с какой они осуществля-лись. По существу, план Дауэса - это удачная попытка внушить, вопреки всяким ожиданиям, доверие американским вкладчикам к выпущенным ценным бумагам для предоставления займа Германии.

Несмотря на эту ограниченность, американское вмешатель-ство вызвало ответы двоякого рода: с одной стороны, участие с целью привести в движение буксующий механизм; с другой -участие с целью выявления способности Соединенных Штатов принимать решения и доминировать. После того, что произошло во время Первой мировой войны, когда все союзники прибегали к американскому кредиту для поддержания военных усилий, это не выглядело большим новшеством. Но в определенном смысле новшеством было то, что несмотря на политику изоляционизма, американцы захотели продемонстрировать свои финансовые «мускулы». И это «открытие» повлияло на принятие решений Великобританией и Францией в 1925-1926 гг., направленных на сохранение, насколько это было возможно, центральной роли Европы в мировой финансовой системе, то есть превалирования лондонской биржи и господства фунта стерлингов в качестве сред-ства обмена, а также особого положения франка, подкрепленного солидными золотовалютными ресурсами.

Глава 2. «Великая депрессия» и первый кризис...

В этих вариантах действий, когда политика брала верх над эко-номикой, подсказывавшей, напротив, необходимость уменьшения стоимости фунта, просматривалось недостаточное понимание гло-бального значения данной проблемы (как было очевидно уже в 1923 г. в ходе оккупации Рура и реакции на это Германии, состо-явшей в «пассивном сопротивлении» и свободном падении мар-ки). Существовало два ограничителя, не позволявших понять не-обходимость такой связи: иллюзия того, что удалось изолировать революционную опасность, сведя ее к внутреннему делу Совет-ской России, и неспособность предвидеть результаты, которые этот разрыв рыночной системы может иметь в момент, когда движение в направлении деколонизации еще только делало свои первые шаги, но уже проявилось вполне отчетливо и было достаточно изучено, чтобы наиболее опытные политики могли осмыслить то влияние, которое оно будет оказывать на мировые финансы. По-этому американское финансовое участие казалось неким вмеша-тельством и лишь обозначило направление, по которому должна была следовать европейская экономическая жизнь для того, что-бы действительно начался процесс оздоровления. Однако ни в Америке, ни в Европе оно не сопровождалось последовательными согласованными действиями. В результате возродились старые противоречия, к которым война добавила неприязнь и ненависть.

Таким образом, после 1932 г. началось оздоровление, однако оно пошло путями, усугубившими противоречия и обострившими их до крайности. При этом почти исчезла способность Европы выжить до того момента, пока действительно не появится повсе-местное стремление встать над вечным межнациональным сопер-ничеством и решать проблемы с точки зрения общих интересов, как это и произошло в 1947 г.

Атмосфера периода 1924-1929 гг. породила надежду на обновление способности находить мирные решения политических проблем, поскольку эти решения строились на преодолении эко-номического наследия, которое оставила война. Немцы согласи-лись выплачивать репарации, поскольку знали, что они являлись частью спасительного круга, созданного Соединенными Штатами. Когда этот спасительный круг был разорван, и стало понятно, что националистические политические интересы берут верх над международным экономическим сотрудничеством, американцы первыми отступили и отказались от своего плана (или отложили его) стать гарантами экономической стабильности, финансового мира и, в конечном счете, политического порядка в системе меж-дународных отношений. В результате кризис стал распростра-няться подобно масляному пятну за пределы той области, где он

Часть 1. Двадцать лет между двумя войнами

обнаружился ранее, и таким образом было положено начало самой острой фазе проявления национализма в европейских странах. Война 1914-1918 гг. оставила слишком много нерешенных проблем, чтобы можно было о них забыть, за исключением тех случаев, когда их преодоление навязывалось извне. Война даже не уничтожила иллюзию некоторых крупнейших европейских держав (Великобритании, Франции и Германии) относительно способности доминировать на континенте и в мире. А ее возрождение радикально изменило политическую картину, характерную для периода до начала 30-х годов, и внезапно превратило атмосферу пацифизма в атмосферу почти фатального ожидания решающего и саморазрушительного столкновения.

2. 3. 1. Закат веймарской республики п политическое восхощдепие Гитлера

Экономический кризис вновь обнажил раны в политике, которые едва начали затягиваться, и показал, что, напротив, они все еще оставались открытыми и, вероятно, сделались более глубокими от накопившихся претензий националистического характера. Раньше других стран испытали на себе его политические последствия Германия и Австрия, быстро лишившиеся свободы выбора в международной деятельности. С момента ее рождения Веймарская республика управлялась коалицией центристски ориентированных партий, часто при доминировании Социал-демократической партии, а также коалицией между ней и Демократической партией (Demokratische Partei) либерально-демократического направления, Немецкой народной партией (Deutsche Volkspartei), к которой принадлежали Штреземан и Шахт, националист и либерал-демократ, и католической партии «Центра». Правая оппозиция до прихода фашистов к власти возглавлялась Немецкой национальной народной партией, а левая - Коммунистической партией Германии (Kommunistische Partei - KDP). Отношения между этими партиями определялись сомнительной приверженностью правых и умеренных модели республиканской конституции, выработанной в Веймаре, и расколом левых после неудачи революционной попытки 1919 г. Для коммунистов немецкая социал-демократия являлась, в соответствии со сталинской концепцией, социал-фашизмом, с которым нельзя было сотрудничать. Результатом стало саморазрушающее столкновение.

Глава 2. «Великая депрессия» и первый кризис...

Несмотря на глубокие политические противоречия и непомерные экономические трудности, культурная жизнь Веймарской республики представляла собой своего рода горнило, в котором переплавлялись культурные тенденции и различные течения европейской мысли. Значительная часть того, что было выработано общественной мыслью Австрии в период, предшествовавший распаду империи (а в некоторых случаях - также и в последующие годы), или Франции в первые годы XX века, вновь зазвучала в Германии в устах выдающихся представителей культуры и искусства, способных, казалось, вдохнуть в молодые республиканские установления необычайную жизненную силу. Однако достаточно было обжигающего дыхания кризиса, чтобы продемонстрировать, что все это - лишь тонкий слой иллюзий интеллектуалов. Немцы уже в 1928 г. почувствовали результаты движения американских капиталов. Приостановка предоставления долгосрочных займов привела к значительному росту безработицы и возродила призраки 1923 г. Со смертью Штреземана в октябре 1929 г. закончилась эпоха сотрудничества с западными державами с целью восстановления позиций Германии в Европе. Впрочем, ликвидация иностранного военного присутствия в стране по плану Юнга стала важным шагом в направлении освобождения от выполнения условий Версальского договора.

Спустя несколько недель правительство Германа Мюллера, возглавлявшееся социал-демократами, было распущено. В марте 1930 г. президент Гинденбург поручил формирование правительства Генриху Брюнингу, лидеру партии «Центра». Так начался период, когда социал-демократы перешли в оппозицию, правительство оказалось в ситуации нараставшей нестабильности, а его внешняя политика приобретала более явно ревизионистский характер. Этот поворот был связан с ростом влияния Национал-социалистской рабочей партии (National sozialistische deutsche Arbeit-partei - NSDAP), которая, получив 107 мест на выборах в сентябре 1930 г., превратилась в одну из главных германских политических групп — силу, выступавшую против всех аспектов политики правительства. Во время выборов июня 1932 г. Национал-социалистская партия получила 230 депутатских мест и стала ведущей партией в стране. Лишь в конце 1932 г., на новых выборах в ноябре, проявились признаки исчерпанности ресурсов, и численность депутатов НСДАП снизилась до 196. Но поскольку она продолжала оставаться самой значительной по сравнению с другими партиями, то канцлерство Адольфа Гитлера становилось неизбежным.

Фигура Гитлера, который в течение двенадцати лет доминировал в политической жизни Германии, оставив после себя неиз-

Часть 1. Двадцать лет между двумя войнами

гладимый след, не может быть перечеркнута несколькими росчерками пера и осуждена как проявление безумия человека, движимого экстремистскими идеями и антиеврейским фанатизмом и вовлекшего свою страну в самый обширный и кровавый конфликт, когда-либо имевший место в истории человечества, оставив за собой след из нескольких десятков миллионов жертв и ужас предумышленного убийства шести миллионов евреев. Господство Гитлера уходило корнями в глубинную жизнь Германии и Европы. В его фигуре, которая может показаться потомкам даже карикатурной, причудливым образом слились воедино основные мотивы политической и культурной жизни Германии с элементами, относившимися также и к роли Европы в мировой истории.

Гитлер родился в Австрии в среде, пропитанной антисемитским фанатизмом, пангерманизмом и враждебностью к либерал-демократической культуре. В молодые годы он испытал в Вене бедность и одиночество, что повлияло на формирование его характера и личности — вспыльчивой, интровертной, жестокой, с неуправляемыми эмоциями, которые он способен был передавать другим и отравлять ими, что было доказано уже в двадцатые годы. Заядлый и беспорядочный читатель книг, созвучных его менталитету, он, в конце концов переварил их и жил в своего рода абсолютном и последовательном мистицизме, вожделенной целью которого было утверждение превосходства «арийской расы» и освобождение Германии, Европы и человечества от врагов, которые мешали их самоутверждению и способствовали их деградации. Этими врагами были прежде всего евреи и принадлежавшие к «низшим расам»: евреи-капиталисты, осуществлявшие свою грабительскую финансовую деятельность (которых Гитлер противопоставлял германским капиталистам, выполнявшим творческую и плодотворную задачу); славяне - в любом случае, а также поскольку они испытали влияние марксистской идеологии и ленинской практики; рабочие, которых Гитлер знал по Вене как воплощение «кошмаров» развращающего социализма.

Идеи примата нации, ее очищения и миссии, извлеченные из беспорядочного чтения, составили нагромождение программных положений, к которым Гитлер добавил свой суровый жизненный опыт. Пойдя добровольцем в немецкую армию и получив ранение на французском фронте, он счел себя предназначенным для выполнения миссии отмщения за Германию темным силам, унизившим ее. Он возродил старые мечты и мифы о величии, придав им искаженную и патологическую форму и утверждая их при этом с огромной энергией, придававшей его обращениям безграничную силу убеждения. Как оратор он был способен довести

Глава 2. «Великая депрессия» и первый кризис...

толпу до пароксизма и заставить ее вслепую «загореться» какой-либо целью.

Оправившись от ран войны и поражения, он сразу же бросил-ся в политику, сначала устроив попытку путча, участником которого оказался маршал Людендорф, а затем занявшись созданием Национал-социалистской партии. За участие в провалившемся путче, предпринятом в конце 1923 г. Густавом фон Каром в Мюнхене, его приговорили к тюремному заключению сроком на пять лет. Сидя в камере он написал свое «евангелие» - «Mein Kampf» («Моя борьба»), два тома, появившиеся в 1925 и 1927 гг., в которых развивалась нацистская программа 1920 г., перерабо-танная в соответствии с видением мира, где доминировало стремле-ние бороться за спасение Германии, Европы и всего человечества. Это должно было стать делом немецкого руководящего класса, «избранного народа», которому следовало использовать безо вся-ких ограничений программу очищения расы и переустройства всего континента с целью спасти его будущее от господства еврейских финансов и плутократии и тем самым предопределить его грядущее величие, в центре которого засияет возрожденная европейская цивилизация. Цивилизация, построенная на трупах жертв, необходимых для очищения, подобно тому, как это проис-ходит в скандинавских сагах, - безумная мечта, которая развива-ла, однако, элементы, уже в течение десятилетий присутствовав-шие в британской, французской, немецкой культуре. Именно этот момент не позволяет утверждать, что Гитлер был изолированным проявлением личной харизмы и способности манипулировать массовым сознанием, а, напротив, вынуждает отметить, что на-цистская «культура» - это результат (конечно, побочный и эсктре-мистский) семян, пустивших корни в цивилизации Западной Ев-ропы и приносивших плоды благодаря скрещинию людей, идей и политико-экономических ситуаций, которые придавали неожи-данную силу этому смешению и необычайную отравляющую спо-собность нацизму. Такой эффект усугублялся еще и тем, что Гит-лер утверждал, что он является немецким последователем своего итальянского предшественника Муссолини, тогда как у Муссоли-ни и фашизма, являвшегося плодом авторитарной инволюции итальянской буржуазной мысли, общими с нацизмом были лишь политические формы режима, который уже установился в Ита-лии и который еще предстояло установить в Германии.

Когда в 1930 г. нацизм стал одной из основных сил в герман-ской политической жизни, никто не мог питать иллюзий, что си-туация останется неизменной. Жизнь страны уже определялась ревизионистской истерией, являвшейся прелюдией к соответствую-

Часть 1. Двадцать лет между двумя войнами

щей практике. В сложившейся ситуации правительство должно было немедленно сменить курс во внутренней и внешней поли-тике. В том, что касается последней, оно вынуждено было поспешно придать международной деятельности Германии откровенно наступательный характер, который в корне противоречил методам (если не целям) политики Штреземана. Ужесточение или неожиданную смену курса, осуществленную Брюнингом в отношении международной деятельности Германии, можно понять, только если иметь в виду, что на него постояно нажимал противник, вынуждавший, под угрозой обвинений в предатель-стве национальных интересов, все время повышать ставки. Далеко не весь немецкий правящий класс считал нужным дистанциро-ваться от нацистов. Достаточно привести пример Шахта, осуще-ствлявшего политику оздоровления в качестве руководителя Deutsche Bank начиная с конца 1923 г. В октябре 1931 г. он оставил свой пост, сблизился с нацистами и вернулся в Deutsche Bank после на-значения нацистского вождя рейхсканцлером.

2. 3. 2. ПОПЫТКА СОЗДАНИЯ ТАМОЖЕННОГО СОЮЗА С АВСТРИЕЙ

Брюнинг отреагировал на экономический кризис, выявивший тесную связь Германии с Соединенными Штатами и Дунайско-Балканской Европой, дефляционной политикой, которая за ко-роткий срок привела к невиданному росту безработицы: более 3 млн безработных в начале 1930 г. и 5-6 млн - в конце 1931 г. Для того, чтобы компенсировать жесткость французской позиции в финансовой сфере и протекционизм других держав, он попы-тался выработать новую торговую политику, сориентированную в первую очередь на Австрию. Жизнь Австрии всегда была весьма неустойчива с экономической точки зрения. Только ряд займов, гарантированных Лигой Наций, позволили молодой республике выжить в условиях аннексионистских попыток со стороны Гер-мании (надежда на аншлюс) и французской и итальянской оппо-зиции в отношении того, что представлялось грубым нарушением Сен-Жерменского и Версальского договоров и территориального урегулирования, достигнутого союзниками. В случае аннексии Австрии Германия не замедлила бы снова дать почувствовать (как ранее в 1914 г. ) свою экономическую и политическую роль на Балканском полуострове в ущерб влиянию, за которое соперни-чали Франция и Италия.

Франция и Италия являлись естественными гарантами авст-рийской независимости, однако руководствовались при этом раз-

Глава 2. «Великая депрессия» и первый кризис...

ными намерениями и вели себя по-разному. В Париже австрийская проблема рассматривалась как аспект общего центральноев-ропейского урегулирования. Для Италии этот вопрос имел двойное значение: с одной стороны, подтверждался факт исчезновения Габсбургской империи, исторического противника итальянской нации, но, с другой стороны, он служил также элементом, осложняющим отношения между Италией и Германией. Последние могли бы быть прекрасными, как в годы Тройственного союза, если бы этому не препятствовало то обстоятельство, что Италия рассматривала австрийскую независимость как безусловное благо для итальянской безопасности. Поэтому после аннексии в 1919 г. Южного Тироля (Альто-Адидже) она развернула в этой провинции политику насильственной итальянизации, создавшей противоречия как с венским правительством, вынужденным защищать национальные права своих соотечественников, находящихся под суверенитетом другой страны, так и с берлинским правительством. Последнее, едва только после заключения Локарнских соглашений улучшились отношения с Францией, не колеблясь стало защищать интересы немцев, оказавшихся на территориях, аннексированных Италией. В результате австрийский вопрос и вопрос об Альто-Адидже превратился в фактор расхождений, препятствовавший итало-немецкому сближению и вынуждавший Италию Муссолини ограничить свою дипломатическую деятельность франко-британской альтернативой.

На этом потенциальном противоречии между итальянским и французским подходами к австрийской независимости играла начиная с 1930 г. австрийская дипломатия, которая в улучшении отношений с Италией искала противовес прохладному отношению Франции к стремлению существенно укрепить отношения между двумя странами с целью защитить Австрию от никогда не скрывавшейся склонности немецкой стороны (и многих австрийских кругов) к аншлюсу. 6 февраля 1930 г. устремления Австрии, по-видимости, увенчались подписанием в Риме договора о дружбе с Италией, лишенного, однако, реального политического смысла, за исключением того, какой хотели придать ему австрийцы в связи со своими проектами соглашения с Германией.

Инициатива Брюнинга вписывалась в этот контекст и быстро привела к разрушительным последствиям. Идея таможенного союза (Angleichung) между Австрией и Германией также восходила к февралю 1930 г., когда австрийский министр иностранных дел Шобер и преемник Штреземана на Вильгельмштрассе Курциус договорились о заключении соглашения по этому вопросу. Это была, как можно догадаться, процедура, требовавшая одновре-

Часть 1. Двадцать лет между двумя войнами

менно осторожности и готовности к риску. Осторожности, по-скольку надо было изощренным образом обойти запрет на анш-люс, наложенный мирными договорами, готовности к риску — поскольку процесс переговоров, прерванный на некоторое время, был завершен затем соглашением, которое должно было оста-ваться секретным и которое было скреплено обменом нотами между двумя правительствами 19 марта 1931 г.

Однако эта новость не осталась в тайне, и оба правительства были вынуждены сообщить ее официально Франции, Великобри-тании и Италии 21-23 марта, раскрыв таким образом, что они действовали скрытно для того, чтобы с помощью проекта «своего рода таможенного союза» (как его определили в Берлине) уклониться от выполнения важных обязательств. Если не юридически, то фактически этот союз мог нарушать мирные договоры. Как бы то ни было, он означал поворот в германской внешней политике в направлении, которое не могло понравиться ни Пари-жу, ни Риму. Кроме того, с итальянской точки зрения, он приобретал характер давления на Италию с тем, чтобы она выбирала -поддерживать ли Австрию, и, если поддерживать, то как, - укреп-ляя при этом отношения с Германией в соответствии с только что заключенным договором о дружбе, или же присоединиться к французской дипломатии в ее противодействии соглашению.

Проблема осложнилась другими аспектами того фона, на кото-ром развивались события. Франция и Чехословакия немедленно выступили против соглашения, в то время как реакция Италии сначала казалась гораздо более мягкой именно из-за необходимос-ти дистанцироваться от реакции Франции. Однако по существу Италия в 1931 г. была очень далека от того, чтобы одобрительно отнестись к изменению своей политики, направленной против ан-шлюса. Не подействовали ни обещания немцев, что это сможет улучшить отношения между Берлином и Римом, ни намерения австрийцев превратить угрозу создания таможенного союза в ин-струмент для получения более определенной итальянской (и фран-цузской) поддержки. Основополагающие долгосрочные интересы возобладали над краткосрочными дипломатическими соображе-ниями.

В середине 1931 г. вопрос был передан на рассмотрение Лиги Наций на основе соглашения с британским правительством и в ре-зультате итальянско-британской инициативы, проявленной двумя странами как «гарантами» системы Локарно, в которую австрийс-кий вопрос не входил юридически, но вписывался политически. Французы продолжали придерживаться уже упоминавшегося под-хода, в соответствии с которым Лига Наций должна подготовить

Глава 2. «Великая депрессия» и первый кризис...

план общего экономического соглашения, основанного на фран-цузской финансовой помощи, при условии, что обе стороны от-кажутся от проекта таможенного союза. Англичане, отметив, что они не имеют принципиальных возражений против австро-гер-манского таможенного союза (поскольку они считали аншлюс «фатальным событием»), предложили в качестве выхода из поло-жения передать вопрос в Международный суд в Гааге. Позиция Англии, направленная на оказание помощи Брюнингу в его зат-руднениях, оставляла итальянцев одних перед лицом австрийского вопроса. Тем самым Италия вынуждена была искать соглашения с Францией в момент, когда балканская политика и морское разо-ружение противопоставляли интересы обеих держав на европейской арене. Идея итальянцев сводилась к использованию возможности для приобретения Римом той решающей роли, которую он мог бы сыграть в случае присоединения к одной из заинтересованных сторон. Вынужденное сближение с французами стало, напротив, показателем наличия общего интереса, состоявшего в защите status quo в Европе от ревизионистских поползновений, к которым Муссолини был столь чувствителен.

Так начинало выявляться одно из стратегических противоре-чий, приведших ко Второй мировой войне. Это было противостоя-ние, вынуждавшее Францию и Италию сделать принципиальный выбор перед лицом реального наступления германского ревизио-низма. Конкретно вопрос был решен 5 сентября 1931 г., когда Га-агский суд 8 голосами против 7 (среди которых был голос бри-танского представителя) вынес решение о несовместимости про-екта таможенного союза и протокола, подписанного Австрией с Лигой Наций в 1922 г. в качестве условия предоставлявшегося тогда займа. Курциус вынужден был подать в отставку, и его сме-нил Брюнинг, сохранив также пост канцлера. Австрийский вопрос оставался открытым и поставил перед Италией новые проблемы, тем более что действия Германии все в большей степени приобретали ревизионистский характер.

Предложение о создании австро-германского таможенного союза, тот факт, что в то же самое время (между принятием плана Юнга и Лозаннской конференцией) изживала себя система репа-раций в атмосфере обид по поводу лишь частичного выполнения Германией обязательств, наложенных на нее в связи с ответ-ственностью за развязывание Первой мировой войны, а также тот факт, что этому предшествовало полное освобождение немецкой территории от войск союзников, которые должны были гаранти-ровать выполнение условий мирного договора, — все это явные аспекты и симптомы первого кризиса, который испытала Вер-сальская система и который быстро привел к ее разрушению.

Часть 1. Двадцать лет между двумя войнами

Кризис не означал, однако, что Германия вновь заняла цент-ральную и доминирующую роль в европейской жизни, поскольку ни внутренняя, ни международная экономическая и политическая ситуация не позволяли совершить такой радикальный поворот. Уже при Штреземане Германия восстановила свое положение равной среди европейских держав, однако речь шла о равенстве, направленном на сохранение стабильности, на выражение стрем-ления к компромиссу и сотрудничеству с победителями. Поворот, навязанный немецкой внешней политике после смерти Штрезе-мана, был важен, ибо он выражал изменение стратегии. Впрочем, он мог произойти и при жизни Штреземана, поскольку вытекал из изменения ситуации, предполагавшей разноплановые дей-ствия. Из фронта стран, действовавших в интересах поддержания стабильности, Германия довольно резко переходила во фронт стран, выступавших за изменения (ревизию). Хотя ревизионист-ская кампания еще не приобрела те акценты неистовства, которые придал ей позднее Гитлер (но которые, однако, уже использовал Муссолини на Балканском полуострове), внешняя политика Гер-мании выражала, вольно или невольно, стратегию пересмотра су-ществующего в Европе соотношения сил. Однако придавать этому повороту громкое звучание не свойственно таким правительствам, каким правительство Брюнинга. Тем не менее он обозна-чил крутой вираж в европейской политике.