ДУХОТА. (рассказ)

ДУХОТА

(рассказ)

Бесконечно тонкие пурпурные узоры: так жонглируют мыслями. Образы, сплетаясь, набрасываются на меня… Миг… И вот, я заново учусь дышать, потому что миг, одну единственную черную секунду мое сердце не шевелилось. Это можно было принять за большой интервал в его биении, за щелчок осечки: не сработал карбюратор, мотор кашлянул, сбившись с такта, но автомобиль продолжал катиться вперед по инерции.

Я сижу в шезлонге, прикрыв глаза жженым сахаром солнцезащитных очков. Я не шевелюсь, чувствуя, как по моим беспомощно обвисшим рукам что–то медленно стекает на пол, что–то горячее и густое. Наверное, то же самое чувствует заживо погребенный или младенец, туго укутанный в пеленки. Хотя, какая между ними разница? Оба они смертельно беспомощны.

Протуберанцы неумолимо обвивают мою грудь.

— Господи, как душно, — говоришь ты, распахивая двери на балкон нашего номера.

Но ты еще не поняла — от духоты не спрятаться. Она прорастает везде: на улицах, пляжах, в отеле, над морской гладью, в книгах, в телефонной трубке, на бирже, у вокзальных касс и, даже, в музейных залах. Ты еще надеешься на кондиционеры? Не говори ерунды, дорогая.

Я не открываю глаз. Только где-то внутри меня, там, где бескрайняя выжженная солнцем пустыня, начинается какая-то вибрация. Глухая вибрация метеорита, попавшая в недра стального шара, в тщетных попытках вырваться, исполняющего вечный танец рикошета… Вибрация усиливается, и я понимаю, что эта игра слов и образов не вечна, как и любое метеоритное тело.

— До чего же жарко, — говоришь ты; а я слышу, как глухо звякает лед о дно бокала, шипит газированный напиток, и происходит катастрофа…

Нет, дорогая, ты не права: жара и духота — вещи разные, поверь мне. И если ты задумаешься, ты поймешь: к сожалению, мы проиграли, выхода нет нигде…

Духота обволакивает, заполняя все вокруг, она доводит до исступления, а исступление становится страхом. Руки всегда упираются во что–то: твердое ли, мягко–влажное, холодное, горячее, но непроходимое для твоих костей, сухожилий, яйца–черепа и всей прочей дребедени, которая так дорога тебе в процессе использования, и так влажно–тошнотворна на ощупь. Словно слизь в этом мире — самое что ни на есть главное. Ведь это она щедро течет по моим рукам из развороченного револьверной пулей черепа, который я так глупо пытался проветрить, но недооценил эти смертельно–липкие объятья духоты, что не дают мне ни свежести, ни смерти, ни успокоения.

28. 06. 1996 года