ИСТОРИЯ АЛИНЫ БРАМС 4 страница

– Хорошо, ты права. У меня есть еще причины.

– Какие?

– Я хочу быть красивой.

Она начинает гоготать жутким ошеломляющим смехом, опрокинувшись на спинку кресла и закрыв лицо ладонями. Халат окончательно распахивается, становится видно ее нижнее белье кроваво-красного цвета, но Она этого не замечает. Я смотрю на Нее с изумлением, ожидая комментариев.

– Красивой? – Она словно слышит мои мысли и резко останавливает свой гомерический хохот. – Ты хочешь быть красивой, и для этого ты ешь, а потом идешь в туалет, чтобы вырвать?! Знаешь, в моей голове образ красивой женщины не ассоциируется с трясущимися руками, тусклыми волосами, истерзанным желудком и нервно вздрагивающими плечами. Ты ведь видела по-настоящему красивых женщин, и у них нет ничего общего с тем, что дает тебе твоя болезнь. Я права?

Она права, и я качаю головой в знак согласия.

– Продолжим? – Она примирительно заглядывает мне в глаза и приглашает присесть к Ней на колени. – Не сердись, ты же знаешь, что это важно.

– Я знаю. – Я глубоко вздыхаю. – Я хочу быть худой, потому что я хочу чувствовать себя под контролем. Я хочу полностью управлять своим телом, командовать и распоряжаться им по собственному усмотрению. Еще я хочу привлекать внимание, выигрывать хотя бы в этом перед другими людьми. Это придает мне уверенности в себе. При этом мне не нравится, что я снимаю стресс едой, а потом избегаю последствий привычным образом. Мне кажется, что если бы я только смогла преодолеть свою болезнь, просто взять и перестать это делать, есть ровно столько, чтобы выжить, то я бы стала счастливой.

– Помнишь, ты уже делала это? Ты занималась спортом, практически ничего не ела и не хотела, весила так мало, что на улице люди думали, что ты раковая больная. Разве ты была счастлива?

– Нет…

– Дело вовсе не в том, какие очертания принимает твое тело, а в том, что творится у тебя здесь и здесь. – Она постучала по груди и по голове. – Счастье – это состояние безмятежности и уверенности в том, что жизнь правильно распорядилась, поместив тебя туда, в те условия и время, в которых ты находишься в данный момент. Счастье – это способность радоваться ежесекундно собственному существованию. Быть собой – вот это счастье. А что ты сама знаешь обо всем этом? – Она беспардонно тыкает в меня пальцем, оглядывает с головы до ног, затем встает и стряхивает вниз зацепившиеся полы халата. – Подумай над моими словами, и над тем, в чем разница между тобой и теми, кого люди называют алкоголиками и наркоманами.

* * *

Медитация начала творить со мной чудеса. Постепенно поднятые из тайников воспоминания были пережиты заново, после чего друг за другом спокойно ушли, освободив место спокойным связанным размышлениям о жизни и взаимоотношениях.

Я словно отстранилась и начала оценивать все свои отношения с людьми с другой точки зрения, издалека, как художник отходит от своего творения все дальше и дальше, чтобы получить целостное представление.

Общение с отцом больше не приносило мне неприятных ощущений, напротив, я начала воспринимать его по-другому: как взрослый человек воспринимает другого взрослого. Наши отношения «отец-дочь» пережили новое рождение, по крайней мере, для меня.

С некоторых пор я стала спокойнее относиться к его словам и поступкам, я постоянно наблюдала за ним и научилась объяснять его поведение. Теперь в большинстве случае я могла предугадать его реакцию на то или иное слово, на действие или бездействие. Этот факт меня обрадовал ровно настолько, насколько и расстроил – способность человека быть предугаданным является показателем ограниченности и приверженности собственным окаменелым стереотипам. Такие люди застывают в каком-то одном состоянии, и все изменения в их сознании происходят, если вообще происходят, чрезвычайно медленно.

Тем не менее, я научилась с ним общаться на его уровне, пытаясь избегать подводных камней, но, и не ограничивая себя, если мне хотелось высказаться откровенно в его присутствии.

Наши отношения с Артуром тоже стали видоизменяться, день за днем они становились глубже и яснее. Мы ныряли друг за другом в океан собственных мыслей и чувств, обмениваясь мыслями, и поддерживая друг друга. Его теплые ухоженные руки были всегда около, готовые подтолкнуть вверх или успокаивающе погладить, сняв раздражение. Артур рос в моих глазах вместе со мной. Огромный, любимый, теплый и родной – вот каким он был и оставался к настоящему моменту.

Каждый день начинался с созерцания его пятки, торчащей из-под одеяла, и это зрелище умиляло меня. Я научилась проживать полностью, до последней капельки, подобные счастливые секунды, сосредотачиваясь на реальности – визуальной, слуховой, чувственной – а не на внутренних постоянно крутящихся мыслях.

Чувство счастья и умиротворения легко и незаметно цеплялось за мое сознание, я жадно хватала его и раскручивала, потихоньку, не спеша, проникая в самую его сущность, привязывая, приручая, завлекая. Я пыталась запомнить состояние счастья, чтобы воспроизвести его в наиболее сложные жизненные моменты в будущем.

У меня все чаще получалось поймать себя в момент «сейчас», услышать, увидеть и прочувствовать улетающую в никуда минуту: живот расслаблен, мысли равномерно проникают в мое сознание и так же спокойно покидают его, руки и ноги теплые, дыхание размеренное – вдох и медленный выдох. Бывало, что я могла ходить в таком состоянии целый день, и это окрыляло меня, давая надежду окончательно вылечиться.

Я снова начала чувствовать что-то, помимо отчаяния, тревоги и тоски. Любовь постепенно возвращалась в мою жизнь, наполняя собой все пространство: любовь к людям и общению, наравне с любовью к одиночеству и созерцанию. За несколько лет чувство любви к чему или кому-либо сильно трансформировалось и оставило в моем сознании лишь след: ярлык, напоминавший о том, что оно должно было быть где-то во мне.

Шаг за шагом я приближалась к заветному саду жизни, туда, куда мне так долго была закрыта дорога. Каждый участок моей души оттаивал, словно после долгих зимних заморозков, и слезы однажды брызнули из моих глаз, словно весенняя капель. Я плакала очень долго и вдохновенно, радуясь этим нескончаемым слезам, рыдая и смеясь в один голос. Я вспомнила, каково это – чувствовать.

* * *

Я смотрю в одну точку в чье-то окно напротив. Уже начинает светать, а я сижу здесь с раннего вечера. Пачка сигарет, от которых меня тошнит, уже пуста наполовину. Я боюсь идти на кухню, чтобы не провоцировать очередной приступ булимии.

– Как эти люди могут жить, когда жить на свете невыносимо скучно? – спрашиваю я.

– Это тебе скучно, а им хорошо. Посмотри, все люди спят, а кто-то уже просыпается, - Она кивает в сторону окна, где только что загорелся свет. – Видишь, кто-то на работу собирается, наверное, на какой-нибудь завод или в банк.

Мы обе молчим какое-то время, сидя на подоконнике друг против друга. Она берет из пачки сигарету и тоже закуривает. Затем продолжает:

– Думаешь, им лучше жить, чем тебе? Хотя… может, и лучше жить без лишних волнений и раздумий и не задумываться об этом. Может, лучше «просто жить», чем постоянно сомневаться, как ты. Почему ты не можешь просто радоваться своей жизни? Чем она тебе так досаждает?

– Самое смешное, что мне нравится моя жизнь, очень нравится. Мне не нравлюсь я сама в этой жизни. Я словно несоразмерный кусок мозаики, который не вписывается в общую картину.

– Твоя проблема в том, что у тебя есть все, но у тебя нет тебя. Твое «Я» растворилось где-то в глубине тебя же, слишком глубоко. Что-то точит тебя изнутри, съедает заживо, убивает день за днем. – Она выкидывает начатую сигарету, берет новую из моей пачки и закуривает. Аккуратный маникюр отсвечивает свет луны, которая еще не уступила смену солнцу.

– Знаешь, я не понимаю, почему одним людям всегда живется комфортно в любых условиях, а другим – в самом лучшем окружении – всегда некомфортно. Почему кому-то для осознания счастья необходимо пройти «огонь и воду и медные трубы» – и выжить, чтобы стать лучше, сильнее? А кому-то итак жизнь нравится как есть, и малейшая трудность является огромной занозой в мягкое место? Почему я все время ищу себе приключений, словно хочу попробовать все неприятности на вкус?

– Ты слишком много думаешь о том, о чем тебе не нужно думать. – Она открывает окно и кидает вниз очередную непотушенную сигарету. – Думай о настоящем. Живи настоящим. Ты несчастна не оттого, что несчастна в любви, или одинока. Ведь это не так. Ты несчастна, потому что не умеешь правильно анализировать поступки и мотивы других людей и тем самым извлекать из любой ситуации пользу для себя.

– Научи меня.

– Для начала ты должна научиться понимать свои собственные мотивы и поступки и научиться владеть собой. Ты видишь в своем теле врага, которого нужно покорить и поработить, а оно сопротивляется в ответ и заставляет страдать. Пойми, твое тело – твой первый друг, нужно найти с ним общий язык, полюбить его, выслушать и быть впредь внимательным к нему. И тогда твое сознание и твое тело будут красивым, мощным союзом, поддерживающим друг друга. Для этого нужно научиться его слушать, и оно сделает для тебя все.

Я пристально наблюдаю за Ней: такая уверенная в себе, красивая, ухоженная, всезнающая и все умеющая. Порой мне хочется, чтобы Она перестала говорить мне умные вещи, и просто пожалела меня.

– Зачем мне тебя жалеть? – пожимает Она плечами на мои мысли и встает, опираясь плечом о стену. – Ты сама не понимаешь, о чем просишь. Знаешь, что такое жалость?

– Да. Жалость – это проявление любви и сострадания.

– Нет, моя дорогая. Жалость – это лишь проявление превосходства одного человека над другим. Для того чтобы пожалеть кого-то, этот кто-то должен быть жалким. Ты хочешь быть жалкой, чтобы я тебя пожалела?

– Нет, - Ее вопрос поставил меня в тупик, как и многие другие вопросы. – Я не хочу быть жалкой. Я хочу, чтобы ты пожалела меня просто так.

– Тогда это будет неискренняя жалость. Хочешь, чтобы я вела себя неискренне по отношению к тебе?

– Знаешь, иногда людям не требуется чья-то искренность, а лишь иллюзия таковой.

– Это не касается тебя и меня. Вокруг тебя итак слишком много фальши, ты даже сама с собой не можешь договориться. Если я пойду у тебя на поводу, то ты так и останешься в этом болоте до конца жизни. Сначала ты будешь требовать жалости у других и упиваться жалостью самой к себе, затем ты действительно начнешь становиться жалкой от бездействия, и в итоге станешь настолько отвратительной, что люди перестанут проявлять к тебе хоть какую-то искреннюю доброту. Ведь никому неинтересно на самом деле проявлять подобные альтруистические чувства к кому-то на регулярной основе.

– Возможно, ты и права. Жалость к себе – это тупик. Но мне ведь ничто не мешает мне жалеть других?

– Если это искренний порыв, то, скорее всего, нет, а если это способ почувствовать себя лучше, чем ты есть на самом деле, то это станет первым шагом на пути назад. Ведь прежде, чем жалеть себя или кого-то, нужно четко усвоить, что люди сами выбирают себе жизнь, которую они проживают. Можно до конца дней плыть по течению под чьим-то руководством или с чьей-то помощью, но умирают все равно все самостоятельно.

Она снова садится на подоконник, немного наклоняется вниз и шепчет, словно кто-то может нас услышать:

– Смотри. Видишь, эту женщину, которая что-то варит на плите? Угадай, сколько ей лет?

– Не знаю. Может, тридцать пять. – Она смотрит на меня распахнутыми глазами и качает головой:

– Ей двадцать шесть! Ей двадцать шесть лет, а ее жизнь ей уже самой надоела. Каждое утро она встает варить кашу своему мужу и двум детям и продумывает план на день: «Мне нужно вечером обязательно постирать белье. А по дороге с работы купить курицу, ведь муж вчера заказал на ужин жареную курицу. Забуду - он будет ворчать, говорить, что я плохая хозяйка. И картошку, да, картошку обязательно – дети расстроятся, если не сделаю. Так, хорошо, посуду сейчас не успею помыть. Или помыть, как назло ведь, свекровь придет. Нет, не успею, надо еще забежать на почту после детского садика, занести письма к отправке. И полы. Сегодня вечером мытье полов, а то подумают, что я неряха».

– Ну, и что? Обычная рутина. У каждого есть свои такие же мысли. – Я возмущаюсь. Она смотрит на меня, как на малограмотную, и продолжает:

– Она сама выбрала себе такую жизнь, не понимая, что однажды проснется и поймет, что умирать она будет в одиночку, что ничье хорошее или плохое мнение на это не сможет повлиять. Поймет, что в день смерти уже поздно что-то пытаться изменить, так как ее жизнь пролетела со скоростью ветра, не оставив за собой ничего, кроме размытых следов половой тряпки и грязных картофельных очисток. Она станет обвинять всех вокруг за свое несостоявшееся счастье: мужа, давно почившую свекровь, родителей, детей – всех-всех! И в один прекрасный день она умрет с затаенной ненавистью на этот мир и завистью к тем, кто сумел прожить ее с учетом собственных решений, а не чужых наставлений и мнений. Но это будет потом, сейчас же она теряет драгоценные минуты в размышлениях о том, кто и что о ней подумает или не подумает. А разве это важно?

– Но она же живет ради мужа и детей! Разве это плохо? Она пожертвовала своей жизнью ради их благополучия. Жизнь ради долга – в литературе всегда воспевалась.

– У нее нет жизни, поэтому ей нечего жертвовать. – Она хмурит брови и неодобрительно качает головой. – Теряя себя, человек теряет свою жизнь.

Молодая, как оказалось, женщина снимает кастрюльку с плиты, выливает содержимое по трем тарелкам, достает из хлебницы хлеб и, нарезав его ровными ломтиками, выкладывает на стол. Удовлетворенно кивнув, она выходит из кухни. Через какое-то время вся соседская семья уже поедает свой ранний завтрак, что-то вяло обсуждая, при этом даже не смотря друг на друга, а женщина, сложив руки на коленях, мечтательно гладит детей по голове. Видимо, ей кажется, что сейчас она счастлива.

Я еще долго наблюдаю за соседями, собирающимися на работу. «Как хорошо, что у меня выключен свет в комнате, а то они могли бы вызвать милицию с жалобой на то, что кто-то целую ночь наблюдает за их квартирой», - мелькает в голове. Я стряхиваю эти мысли с себя, как дерево - ссохшиеся листья, и задергиваю штору. Стрелки будильника показывают семь утра: пора и мне, наконец, немного вздремнуть.

Глава 4.

Артур, не просыпаясь, подтащил меня к себе, скомкал, как котенка, и засопел дальше. Лучи утреннего солнышка аккуратно выглядывали из-за темно-синей непрозрачной занавески, и настойчиво, словно непоседливый ребенок, пытались разбудить меня.

«Какое прекрасное утро», - не открывая глаз, я расплылась в улыбке. Что-то теплое, большое, пушистое наполняло меня изнутри. Ровное дыхание Артура создавало эффект маятника, погружая меня в полугипнотическое состояние, раскачивая сознание на волнах хорошего настроения: вверх-вниз, вверх-вниз.

Тело еще не потеряло ночной расслабленности, а след снов сохранился на сетчатке глаз, развевая свой аромат по подушке.

«Как хорошо жить! » - я подняла одну ногу вверх и провела взглядом от большого пальца до бедра. Затем проделала то же самое со второй ногой. Я чувствовала все свое тело: от ногтей пальцев ног до макушки. Мне нравилось быть в нем, прислушиваться к нему – и оно отвечало мне взаимностью. Я знала, что могу попросить и получить у своего тела все взамен на уважение, понимание и преданность: острое зрение, хорошее самочувствие, красивую кожу, гибкие суставы, легкость и изящность. Обратно я должна отдавать совсем немного времени для общения со своим телом: немного по сравнению с целой жизнью и с количеством уже бессмысленно потраченного времени.

Каждое мое утро теперь начиналось с занятий йогой и медитации. Йогу можно было делать в любое время суток, но я выбрала именно утро, так как потом появлялось слишком много внешних раздражающих факторов, неожиданных обстоятельств и просто поводов увильнуть от занятий.

Утром, пока Артур спал, я выпрыгивала из кровати, умывалась, переодевалась в легкую одежду спортивного типа и начинала выполнять асаны. Мои мышцы уже были готовы, они ждали этих упражнений, как голодный младенец ждет грудь. Первой асаной традиционно была «Поза дерева». Согнутая нога упиралась во внутреннюю часть бедра другой ноги, руки вытянуты вверх, взгляд – на горизонт сквозь окно: и вот теплая внутренняя волна медленно побежала с макушки вниз, по рукам, по плечам, по груди, по животу и по ногам. Еще минута: и взрыв радости, безупречной умиротворенности и ожидания чуда – словно в детстве – охватил меня и повергнул в состояние блаженства. Столько всего интересного вокруг, и еще больше интересного – внутри меня самой. Вот оно, перворожденное счастье, осознание себя частью Вселенной, - с этим чувством рождается ребенок и, хотя с возрастом все забывает, пребывает с ним довольно долго.

Почему я так рано покинула ряды этих счастливцев? Что произошло такого, что я отреклась от себя самой, возненавидела часть себя, решила поработить свою душу, свое сознание? Что за вторая жизнь течет во мне самой, отдельно, независимо от меня? Кто я на самом деле, - кто та, кого я ненавижу и страстно стремлюсь уничтожить? Вот, о чем Она мне постоянно говорила – я должна была вспомнить именно это, и мне начало казаться, что я недалека от ответа. Воспоминаний и мыслей снова было так много, что мне нужно было начать их как-то упорядочивать.

Маша посоветовала мне вести дневник, чтобы записывать туда все приходящие в голову идеи и отмечать время и количество приступов болезни. Также она посоветовала мне вписывать комментарии с указанием видов определенных продуктов, которые мне хотелось съесть больше всего, чтобы впоследствии попытаться определить, какие именно эмоции вызывают желание к той или иной еде. На случай опасений за сокровенность дневника, Маша посоветовала изобрести определенные символы для тех или иных повторяющихся понятий: срыв – цветочек, булка – кружок, чай – треугольник, и так далее. Я последовала ее совету, и через пару недель тетрадка-дневник напоминала записки сумасшедшего с огромным количеством цветочков, кружочков и прочих загогулинок. Тем не менее, подобные записи сильно помогли мне проанализировать системность и зависимость приступов булимии. Я поняла, что мне нужно избегать определенных ситуаций и временных промежутков, избегать чрезмерной усталости и повышенной несоразмерной ответственности.

В тетрадке красной нитью прошла мысль о том, что в случае полноценного отдыха количество приступов значительно уменьшается, а после ссор и нервных переживаний я практически начинаю жить между холодильником и туалетом. Меня еще раз поразило, насколько беспристрастная статистика помогла получить объективное представление о нюансах течения болезни и сделать определенные выводы. Гораздо легче воспринимать и лечить болезнь, зная ее провоцирующие факторы, симптомы и течение. Понимание явилось значительным шагом вперед к излечению.

Также я записывала свои сны и озарившие меня догадки. Все, что казалось мне важным, я вносила в дневник, и спустя какое-то время, я стала спать спокойнее, не опасаясь повторений навязчивых снов.

* * *

Мне снова страшно. Я совсем одна, и даже Она давно уже не приходит со мной поговорить. В душе непрерывно ноет пустота, которая, словно черная пиявка, высасывает из меня все соки.

Я чувствую себя утомленной, едва проснувшись, и в течение дня валюсь с ног от усталости. Мне лень ходить, говорить, писать, читать, лежать. Иногда я просто хочу лечь и лежать оставшуюся жизнь, дожидаясь смерти на диване.

Я давно не отдаю себе отчета в том, что со мной творится. Я насилую себя ежедневно, снова и снова пичкая себя всей этой ужасной едой, которую желудок давно уже стал воспринимать как нечто чужеродное. Вес снизился до сорока двух килограммов, и чтобы поддержать в себе хоть какие-то силы, я съедаю по тарелке манной каши перед сном, так как сон – это единственное время, когда я перестаю себя мучить, - если, конечно, не просыпаюсь посреди ночи от бессонницы.

Я иду на визит к очередному врачу, сердце екает при мысли, что снова придется говорить вслух что-то размытое о моей болезни. Иду в дорогую клинику, доктор машинально приветствует меня выдрессированной улыбкой.

– Здравствуйте. Расскажите в двух словах, в чем ваша проблема. – Он старается выглядеть сосредоточенным и заинтересованным, но, мне кажется, что у него это плохо получается.

– Доктор, у меня булимия. – Я говорю залпом, словно выпиваю стакан холодной воды.

– Как давно и кто именно поставил этот диагноз? – Он начинает что-то записывать в карточке пациента.

– Предыдущий доктор, полтора года назад.

Меня начинает раздражать этот мужчина в сине-зеленом халате с лощеными руками и сконцентрированным на своих записях взглядом. Я чувствую себя винтиком в сложном механизме «клиника-регистратура-доктор-пациент-рецепт», в котором нет места душевному разговору, искреннему интересу и квалифицированному ответу на поставленный вопрос. Все механизировано, накатано, пресно – и безрезультатно.

Минут пятнадцать он задает еще несколько стандартных вопросов о моем здоровье и анамнезе, потом назначает сдать анализы на гормоны и на энтеробиоз, проверить щитовидную железу и сделать ФГДС, после чего прийти на повторный визит.

Интересуется тем, не было ли у меня среди родственников повышенного аппетита. «Повышенный аппетит – вот как вы называете это, доктор», - сквозь ресницы я смотрю на него и не могу понять, видит ли он меня вообще или смотрит в пустоту. Мне хочется встать, встряхнуть его, взять за подбородок и сказать прямо в глаза: «Дорогой доктор, посмотрите на меня. У меня нет повышенного аппетита, у меня вообще нет аппетита. Я лишь пытаюсь решить почти все свои проблемы с помощью еды. А мучает меня то, что я разучилась понимать разницу между вымыслом и реальностью, и лишь замкнутая цепочка поглощения пищи и избавления от нее до сих пор хоть как-то связывает меня с этим миром. Именно поэтому я пришла к вам за помощью. Вы же психотерапевт – по крайней мере, так написано на вашей визитной карточке – а спрашиваете меня какую-то ерунду». Конечно, я это ему не говорю, но уже твердо знаю, что повторного визита не будет.

На всякий случай, сдаю все анализы и, как ожидается, - ничего не обнаружено, кроме хронического гастрита, который у меня с тринадцати лет. Спасибо, доктор, что я избежала вашей «помощи» всего за один сеанс.

Я переезжаю на новую, купленную отцом, квартиру, и это уже шестой переезд в моей жизни. Все смешивается в моей голове, я не могу понять, что я испытываю, о чем думаю.

Какая-то каша из меланхолии, тревоги, волнения, усталости, тоски и желаний. Я не боюсь переезжать, напротив, этот процесс привычен, и уже, спустя какое-то время, мне снова хочется поменять все кардинально. Я не привязываюсь к месту, к образу жизни, к людям: домашние животные и растения погибают от моей заботы – видимо, они чувствуют мое безразличие к ним.

Не в переезде дело, а в том, что никто меня в нем не сопровождает. Одиночество – это мое богатство, и, тем не менее, меня сильно тянет к людям. Черная дыра в моем сознании увеличивается с каждым днем, и снова и снова физическая тоска по кому-то конкретному режет изнутри острым лезвием. Я еще верю в предсказанные встречи, любовь с первого взгляда и на всю жизнь.

«Где ты сейчас? Что делаешь в данную минуту, и почему мы до сих пор не вместе? » - я вздыхаю, оглядываюсь, и словно кошка, начинаю обход по новому месту в поисках самого удобного уголка.

В этой квартире нет широких подоконников, и вид из окон совсем не тот. Зато здесь очень уютная комната с рядом стеллажей, и я просиживаю часами возле читальной лампы - в обнимку с книжками.

– Скучаешь? – Она выглядывает из-за двери. Ну, наконец-то, теперь я могу думать. – Ты была так занята переездом, что я решила не отвлекать тебя своей болтовней.

– Я рада, что ты пришла. – Я первый раз говорю Ей это вслух. – Знаешь, в большинстве случаев я ненавижу тебя, но сейчас я рада твоему приходу.

– Я знаю. – Она крутится перед зеркалом, поправляет колготки на своих длинных тонких ногах. Локоны спадают на плечи, на голове золотая заколка, тонкое эластичное платье цвета лимона. Она очень красивая. – Ты меня ненавидишь, потому что не хочешь слышать правду. Никто не хочет слышать правду о себе, но не у всех есть я, чтобы напомнить об этой правде. – Она мерзко хихикает, отчего у меня по коже бегут мурашки. Мне становится не по себе.

– Скажи, а что еще мне нужно знать, чтобы снова стать счастливой?

– Тебе не нужно знать, знание – это боль; тебе нужно вспомнить, а дальше ты поймешь, что делать.

Я раздраженно пожимаю плечами: так часто слышу это «тебе нужно вспомнить», что уже даже не пытаюсь вспоминать. На самом деле мне хочется задать другой вопрос.

– Что именно? – Она слышит мои мысли. – Ах, он. Да, конечно, скоро.

– Надеюсь, в этой жизни?

– Конечно, в этой. Ты же сама все чувствуешь – осталось ждать совсем недолго.

Она уходит, а я с непонятным остервенением смотрю на стену. Как много Вы слышали и видели, госпожа Стена? Швырялся ли кто-нибудь в Вас посудой? Бился ли головой? Рыдал ли, опираясь о Вас, как о плечо друга?

«Я уже со стенами веду беседу. Возможно, имеет смысл отдохнуть», - я выключаю свет и засыпаю. Впервые за много лет я сплю без снов.

Весеннее утро. Солнце пробивается сквозь тучи. Я открываю ноутбук и нажимаю «пуск». Знакомая заставка, звук, курсор. Нелегкая заносит меня на один из многочисленных сайтов знакомств, которые, словно тараканы, заполонили весь интернет.

Мой взгляд приковывается к его фотографии. «Боже мой, и это ты? » - я смеюсь от радости, словно встретила дорогого человека, которого давно искала. Я долго изучаю фотографию молодого мужчины: глаза, рот, нос, брови. «И это ты? Ну что ж, привет! » - я смеюсь, быстро пишу письмо по указанному адресу и отправляю.

«Привет, Артур! Посылаю тебе свою фотографию. Мила»

* * *

– А помнишь, как мы с тобой познакомились? – Артур склонил голову на мое плечо и осторожно укусил за ухо. – Я тогда подумал, что ты странная девушка: написала так, словно я не мог не ответить, а ведь я легко мог не заметить или проигнорировать твое послание. Учитывая количество моих поклонниц на тот момент, я явно был не обделен женским вниманием.

– Так почему же ты ответил? – я улыбнулась и поцеловала его в ответ. – Зачем ответил, если показалась странной?

– Потому и ответил – из интереса. И еще – в голове что-то щелкнуло – надо ответить. Знаешь, бывает такое, что подумаешь о чем-то мельком и забудешь, а потом раз – и это происходит. Мне примерно за неделю до твоего письма снились странные сны, словно я сидел на автобусной остановке и ждал кого-то издалека. Я знал, что должен был приехать важный для меня человек, но у меня не было даже бумажки с именем и описанием. Просто кто-то. А потом – бац! – и твое письмо.

Меня это сильно развеселило, и я начала смеяться. Артур вторил мне своим приятным бархатистым смехом.

– Дорогой, а ты веришь в судьбу?

– Даже не знаю. С одной стороны, иногда очень хочется верить, чтобы избежать ответственности за собственные решения. С другой – от этой веры становится страшно, как от безысходности. Все-таки чаще хочется быть уверенным, что все в твоих руках. А ты - веришь?

– Я верю в интуицию.

– Что это значит?

– Это значит, что у каждого человека есть второе «Я», которое все знает и помнит, и, кроме того, видит будущее.

– Мила, ты имеешь в виду подсознание?

– Нет, дорогой не совсем. Подсознание – это лишь кладовка сознания, куда мы складываем все ненужное либо нужное, но в данный момент не требующееся. Иногда эта кладовка так набивается всяким хламом, что он вываливается наружу и устраивает в голове жуткий беспорядок. Интуиция – это другое. Это чувство внутри человека, которое рождается и растет вместе с ним, помогает ему свыкнуться с вечным одиночеством, решить жизненные проблемы и подготовиться к смерти. Но иногда, по нелепой ошибке или случайности, люди заталкивают это чувство среди прочего хлама в кладовку – подсознание. Тогда начинаются проблемы. Сбой в системе, как ты говоришь.

– Это не я так не говорю, - засмеялся Артур. – Это сама система так говорит.

– Ну, тем более, значит, само сознание человека начинает сигнализировать ему о том, что произошел какой-то сбой.

– Например?

– Например, у тебя начнет постоянно болеть голова. Значит, что-то не то, значит, в кладовку попало что-то нужное и важное, нужно это «что-то» найти и вытащить на поверхность, разобраться и решить, что с ним делать дальше.

– Ну, ты загнула. Что у тебя в голове творится? Иногда ты меня своими фантазиями даже пугаешь. – Артур хмыкнул, почесал подбородок и положил руки за голову. – А вообще-то интересная теория. Получается, что у каждого человека есть что-то, что всегда знает ответ на любой вопрос – нужно только научиться слушать. И это что-то очень часто попадает впросак, так как его принимают за безделушку, хлам, ненужную и неважную деталь, закидывают на задворки подсознания и удерживают там долгое время. Тогда в сознании начинаются серьезные сбои, о чем активно сигнализирует организм человека. А теперь объясни мне, если все так, то почему еще не придумали способ лечения от всех болезней? Или твоя теория подходит только для определенных видов недугов?

– Придумали, дорогой мой, придумали. Все придумали уже давным-давно, тысячи лет назад. И это не моя теория – это целая философия, берущая начало из древности. А не лечат всех, потому что любое внешнее воздействие – оно бессильно. Человек может вылечить себя только сам, и для этого ему нужно потрудиться.