ИСТОРИЯ АЛИНЫ БРАМС 2 страница

* * *

– У нее температура. - Сколько? - Тридцать девять и три. Вот градусник. - Ты что-то ей давала уже? – Все как обычно в таких случаях. – Да, хорошо.

Я смутно слышу голоса мамы, папы и бабушки. Голова гудит, глаза не открыть из-за свинцовой тяжести. Я погружаюсь в зыбкий мир снов больного ребенка.

Через какое-то время я приоткрываю глаза. Бабушка тихонько сидит рядом и шьет. Рука ловко опускается вверх-вниз, почти неслышно журчит радио. Форточка немного приоткрыта, и за окном чирикает воробей. Подушка и одеяло пахнут чем-то сладким и нежным: молоком, корицей, фиалками и свежим хлебом. Часы на стене мерно тикают вслед за уходящими минутами, бабушка медленно поднимается и идет на кухню, откуда возвращается с большой кружкой молока и тарелкой плюшек.

– Миленок, я знаю, что ты не спишь, доченька. Давай попьем молочка и покушаем. Смотри, я тут чего напекла.

Я аккуратно приподнимаюсь на локтях. Голова немного кружится, но мне очень хорошо и радостно. Я голодна – и это состояние здорового голода у ребенка, который достаточно долго болел, а теперь поправился. Бабушка заботливо поправляет одеяло и подтыкает его края под подушку.

– Ну что, Миленок мой, вот ты и поправилась, доча, вот и все хорошо. Бабушка за тобой глядела, все злые напасти прогоняла. Вот, выпей молочка теплого, свежего. Только-только тетя Валя принесла.

– Это от Зорьки?

– От Зорьки, от Зорьки. У нее только одна корова пока.

Я мелкими глотками начинаю пить молоко. У него какой-то привкус, похоже на сливочное масло и мед, что-то очень сладкое и жирное. Очень вкусно. Откусываю кусочек плюшки, такой мягкой и душистой - утренней. Три тоненьких лепестка, переплетенные в корзинку, сверху посыпанные сахаром и смазанные растительным маслом. Я знаю, так как сама все время помогаю бабушке печь такие плюшки. В животе теперь полно и хорошо. Бабушка гладит меня по голове и рукам, что-то нашептывает и улыбается. Достает у меня из подмышки градусник – как он там очутился? – смотрит на свет, удовлетворенно кивает головой, - все просто отлично, Миленок, все замечательно. Вот еще, чуть не забыла, смотри, что я тебе принесла. – Бабуля шарит руками по карманам платья, затем качает головой, что-то говорит сама себе и вытаскивает из левого кармана передника две квадратные ириски.

Какое счастье! Я обожаю ириски. Одну я кладу под подушку, вторую разворачиваю и засовываю под язык. «Как хорошо болеть! » - думаю я. Минуты через две я снова слышу голоса бабушки и папы, но мне уже снится что-то очень интересное, и я не в силах открыть глаза.

* * *

Я смяла фантик от третьей ириски и кинула его в вазочку с печеньем. Чай остыл. Телефонная трубка лежит на кухне. Пойти, может, заварить свежий чай, и заодно забрать телефон?

– Ку-ку! Ну что, обжора, снова валяешься и что-то жуешь?! …

– О, нет! Нет, снова ты. Когда же это закончится? Когда ты оставишь меня в покое?

– Да ладно тебе, дорогая. Ну что ты сразу так меня пугаешься? Я не желаю тебе зла, я, наоборот, хочу тебе помочь - найти себя. Ведь я – это тоже ты. Расслабься, ничего еще не случилось. И не случится. Пойдем, заварим вместе чай, возьмем еще печенья, ирисок и посидим, поболтаем.

– Нам с тобой не о чем говорить! Я вычеркнула тебя из своей жизни. Тебя больше нет!

– Ну, знаешь ли. Это, во-первых, очень грубо с твоей стороны – так разговаривать со старыми друзьями. А во-вторых, то, что ты кричишь мне, что меня нет, еще не означает, что меня и в самом деле нет. – Она засмеялась высоким истеричным смехом, а потом внезапно остановилась, наклонилась ко мне так, что почти коснулась моих плеч своими шелковыми волосами, и прошипела:

– А теперь – быстро! Встала и пошла на кухню. Некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать.

– Тварь! – закричала я. – Я тебя ненавижу. Убирайся! Я тебя вырву из своей жизни, вырву и сожгу!

– Душенька, ты хоть понимаешь, что кричишь это самой себе? Или ты уже окончательно сошла с ума? Для того чтобы меня «вырвать и сжечь», тебе нужно будет вырвать и сжечь саму себя, а это невозможно, придется придумать что-то лучшее. – Она снова захохотала, и начала дико плясать и подпрыгивать вокруг меня. Ее поведение совершенно не увязывалось с ее красивым лицом, тонкими запястьями и изящными золотыми украшениями. – Да ладно тебе, ну давай, последний раз, а потом я уйду, хочешь? Нам с тобой ни к чему ссориться. Ты же не хочешь, чтобы я к тебе зашла, когда дома будет твой славный муженек? А может мне явиться и как-то намекнуть ему о своем существовании?

Это стало последней каплей. Я решительно встала с дивана, злобно схватила вазочку, чашку с недопитым остывшим чаем и пошла на кухню. Где там был этот огромный пакет с печеньем?

– Боюсь, что этого крошечного пакетика будет маловато, – язвила Она за моей спиной, - не забудь сделать еще пару бутербродов, йогурт захвати, шоколадку и – ой, мои любимые, ах, как это сладко, - ириски. И, знаешь что, - она больно схватила меня за руку, - не вздумай пытаться меня обмануть. Я отсюда не уйду, пока ты не набьешь свой живот до боли, до крика. Пока ты не свалишься без сил, пока не заплачешь. И я буду с тобой еще долго, поэтому будь со мной ласковой, иначе я превращу твою жизнь в ад.

– Да отстань ты! Я тебя не боюсь, - я отпихнула Ее в сторону, взяла пакет с печеньем и чашку свежего чая и села рядом с телевизором, включив его погромче, чтобы не слышать Ее комментариев. Через десять минут пакет с печеньем был съеден, на дне чашки оставался один глоток чая. Я встала, стряхнула крошки с коленей и отправилась в туалет. Я была спокойна и уверенна в себе, словно шла чистить зубы перед сном или принимать душ. Тридцать секунд – и те, кто делают печенье, снова обеспечены работой, а мне есть, куда потратить деньги.

– Довольна?

– Нет, не довольна. Этого мало, и ты сама прекрасно это знаешь.

– Все, я больше не буду это делать. – Однако я говорила сама с собой, так как Она уже ушла.

Я была рада, что отделалась легким испугом, и, довольная, снова уселась под пледом на диване. Фильм про Красную шапочку уже закончился, я снова стала щелкать по каналам. Минут через десять в животе заурчало, а голова закружилась.

«Надо что-то съесть, а то упаду в обморок», - решила я и снова направилась на кухню. Холодильник был забит едой. Артур покупал все самое качественное, свежее и дорогое: мясо, фрукты, овощи, сыры, йогурты, сладости к чаю, молоко, кефир. В нашем холодильнике было все. Эти продукты я ела только, когда знала, что еда останется во мне. Сейчас мне нужно было что-то легкое и мягкое, так как я поцарапала горло печеньем. Я выбрала фруктовый йогурт.

Следующий час я пролежала на диване, разговаривая по телефону с мужем. Артур позвонил узнать, как мои дела, и никак не мог закончить разговор. «Он такой хороший, такой заботливый», - постоянно вертелось у меня в голове. – «За что он меня любит? За что меня можно любить? Почему и за что вообще люди любят других людей? » Я задала эти вопросы Артуру, он засмеялся:

– Тут все просто. Ты меня любишь?

– Да.

– А за что?

– Не знаю, просто люблю, и все.

– Вот и я тебя. Просто за то, что ты – это ты. Если бы это была не ты, то я бы тебя не полюбил. Это не значит, что я не вижу твои хорошие и плохие стороны, просто я люблю тебя, как невероятно сложное сочетание всех этих качеств в одном человеке. Помнишь, что я тебе говорил? Каждый человек – это целый мир, планета, вселенная. Главное об этом не забывать, и не становиться обычным метеоритом или мертвой планетой. Важно – жить и понимать, что ты жив. И принимать себя такой, как есть, со всеми достоинствами и недостатками. Недостатки, конечно, нужно пытаться исправить. – Артур засмеялся. – Например, порядок в доме все-таки нужно поддерживать, и готовить еду тоже постепенно нужно научиться. Я шучу, Миленок, я тебя люблю и без всего этого!

– И я тебя люблю.

Я положила трубку. «Да, нужно что-то приготовить. Но я ничего не умею, я боюсь плиты, как огня».

– Еще бы ты не боялась плиты. Для того чтобы научиться готовить, моя дорогая, надо готовить ради приготовления еды, а ты еду ненавидишь, и готовишь только для чьей-то похвалы.

– Отстань.

– Чтобы научиться чему угодно, нужно тренироваться, и не бояться ошибаться, - а ты панически боишься, что у тебя не получится.

– Я сказала – отстань.

– Почему тебе обязательно готовить для кого-то? Почему тебе не приготовить для себя? Или для меня?

– Оставь. Меня. В покое.

Я передумала готовить, так как знала, что ничего хорошего из этой затеи все равно не выйдет. К тому же у меня опять начала подниматься температура. Я просто лежала и ждала, когда вернется Артур, чтобы избавить меня от всего этого кошмара.

Через полчаса снова засосало в желудке от голода. Я терпеливо лежала и терпела еще минут двадцать. В итоге мне все же пришлось встать и протопать на кухню. Молоко, яйца, соль, сахар, мука – тесто для блинов готово. Сковородка быстро прогрелась. Пш-ш-ш-ш – вот и первый ровный блин. Второй, третий, десятый. На столе появилась огромная стопка румяных блинов. Я открыла форточку нараспашку, помыла миску, ложки, сковородку и устало облокотилась о подоконник. На улице мела метель, и белый снег, соприкасаясь с землей, моментально превращался в грязную серую жижу. Людей практически не было, а редкие пешеходы кутались в одежду и старались идти как можно быстрее. Я закрыла жалюзи, включила свет и заварила зеленый чай.

Сидеть дома, когда на улице плохая погода, всегда казалось мне очень уютным. Кажется, что весь мир концентрируется в теплом домашнем уголке, а все, что за окном – лишь неприятный сон. Горячий вкусный чай, нежное сладкое варенье или мед, на ногах теплые, уютные, пушистые носки. Словно чьи-то нежные руки берегут от ненастий.

На столе стояла тарелка с огромной стопкой блинов, вазочка с сушками и небольшой стаканчик с земляничным вареньем. «От одного блина ничего не случится», - решила я, зажгла свечку и поставила на стол красивую яркую тарелку с десертной изогнутой вилочкой, - «Какая красота! »

Блин оказался очень вкусным, он таял во рту, смешиваясь с ароматом лесной земляники. Я вспомнила, как бабушка пекла земляничные и черничные пироги из тех ягод, что мы собирали в лесу со Славой. Как было сладко проснуться послед дневного сна и, растирая комариные укусы бабушкиным кремом, пить теплое молоко и жевать свежеиспеченную булочку с земляникой.

– Ку-ку! Где первый, там и второй, правда?

Внезапно глубокая черная дыра образовалась во мне. Она тянула вниз и оглушала громким эхом пустоты. Было так больно, так плохо, что единственным желанием стало заглушить, забить эту пустоту чем-то живым, теплым, настоящим.

Три блина, варенье, батон с маслом, сушки, чай – от огромного количества глюкозы я словно опьянела. Невозможно было держать это все в себе, мой организм протестовал.

После похода в туалет, умывания и чистки зубов, я обессиленная свалилась на диван, еще так недавно казавшийся уютным. Слезы душили меня, дыхание перехватывало от обиды.

Весь день снова пошел насмарку. У меня нет силы воли, нет терпения, нет целеустремленности. Я позволяю себе издеваться над своим телом, над самой собой, и этому нет конца. Мне стало невероятно жалко себя, свой мир, свою жизнь. И от этой жалости слезы заструились из глаз еще сильнее.

«Артур, где же ты? Когда ты вернешься? Я умираю» - шептала я в подушку. Мир потускнел, поблек и рычал на меня со злым оскалом. Я не хотела быть собой в данный момент и находиться там, где я находилась. Захотелось заснуть глубоким сном и не просыпаться лет десять.

Глава 3.

– Артурчик, котик, пора вставать! – я пыталась добудиться своего великолепного мужа, вальяжно раскинувшегося на подушках и досматривавшего сладкие утренние сны, - Я уже ухожу, завтрак на столе.

Я села, завела машину и включила радио. Солнце едва проглядывало над горизонтом, а мне уже хотелось, чтобы день закончился. Не было никаких сил что-то делать, куда-то ехать, работать, общаться с людьми. Единственное, на что меня хватало последние дни – это проснуться. И то - каждое новое утро это давалось все сложнее.

«Синдром хронической усталости. Точно, это он», - эта мысль уже набила мне оскомину, но ничего менее банального я придумать не могла, - «Синдром хронической усталости сразу после шикарного отдыха. Нет, не подумайте, Мария Ивановна, это не какое-то воспаление хитрости, это серьезное заболевание, вызванное постоянными стрессами, утомлением, бессонницей, издевательством над организмом и непомерной нагрузкой». – «Ах, что Вы, что Вы, я Вас так понимаю. Ну, вот Вам еще десяток заданий, как сделаете, можете пять минут прогуляться до выхода из офиса и обратно». – Я усмехнулась. Воображаемый разговор с начальницей развеселил меня. – «А как же жили наши деды? Вы когда-нибудь задумывались об этом? Им некогда было даже задуматься об усталости, не то что болеть этим, как его, синдромом». – «Так в том-то и дело, Мария Ивановна, им было некогда и не до этого. У них была цель – выжить самим и помочь выжить своей семье. Эти инстинкты заглушали все остальное, все мысли, желания, призвание. Вся эта суета, которая изматывает тысячи тысяч людей сейчас, была им непонятна и недоступна». – «По-моему, я забыла дать Вам еще парочку заданий. Вот, возьмите, чтобы мыслей поменьше было».

«Нет, ну это уже слишком! » – я возмутилась своим собственным фантазиям и выехала из двора.

* * *

Будильник для меня всегда звенит неожиданно и пугающе. Я протираю глаза и пытаюсь понять, кто я и где нахожусь. Через минуту-другую понимаю, что я – это я, и мне пора быстро собираться и бежать в школу, так как на первом уроке будет контрольная. Каждая мышца моего тела ноет от недостатка сна, глаза отказываются видеть в обиде на мое пренебрежение к нуждам собственного тела. Тем не менее, я встаю на «раз, два, три», вылезаю из теплой кровати и резко окунаюсь в прохладу моей вечно непрогретой комнаты.

«Когда же это все закончится? Когда я смогу спать, сколько захочу, и идти туда, куда захочу? » - спрашиваю я саму себя. - «Когда я смогу перестать беспокоиться из-за каких-то контрольных работ и просиживать часами за учебниками, впихивая в свою голову знания, множество из которых для меня неинтересны? »

Когда, когда, когда? – Видимо, когда я вырасту. Когда я закончу школ, закончу институт. Когда я начну работать. Вот когда. А для того, чтобы все это получилось именно так, мне нужно сейчас вставать рано, ложиться поздно и успеть сделать множество всего.

Дома не все гладко, и я бегу из дома. Я убегаю от самой себя в учебу, погружаюсь в ученые дебри с головой, чтобы не думать ни о чем другом. У меня есть цель – закончить с отличием школу, поступить в определенный вуз в большом городе и уехать из дома, от родителей, в большую жизнь с большими возможностями. Я устала жить тем, что мне навязывают эти два взрослых человека, я не хочу больше ни от кого зависеть. Все переживания по поводу отношений своих родителей я списываю на собственный переходный возраст.

У меня есть четкий план каждого дня: все расписано буквально по минутам, я не даю себе ни единой поблажки. Четкий подъем, утренняя зарядка, скромный завтрак, школа, дополнительные занятия, музыкальная школа, библиотека, дорога домой, домашние задания, вечерняя зарядка, сон.

Я живу так уже не первый месяц, не щадя себя, свои мысли, свою душу и свой организм. Мне некогда болеть, мне некогда понежиться в кровати, мне некогда пообщаться с родителями (и, слава Богу, - думаю я все время). У меня есть цель, и я должна любым путем ее достичь. Когда цель будет достигнута, я буду жить, как захочу. Пока же я должна действовать по своему четкому плану, не отступая ни на шаг.

* * *

Начальница моя была дамой очень строгих правил, напористого нрава и обладала жесткой манерой обращения с людьми. Однако мы с ней нашли общий язык - я ее удовлетворила своей организованностью, исполнительностью, дружелюбием. Она сама мне об этом как-то сказала.

Это была моя первая серьезная работа, и она мне нравилась. Мне нравилось, что от меня зависит ход определенных важных дел, что моя деятельность для кого-то важна и нужна, что я сама кому-то нужна – и что мне за все это дают тот маленький кусочек финансовой независимости, на который можно жить.

За всю информацию, которую я создавала и обрабатывала, я систематически получала другой крохотный кусочек информации – сумму рублей на дебетовом счете в банке. Эта мысль меня всегда сильно грела и радовала, и если бы не ежедневные слова мужа о том, что мне можно вообще не работать, я была бы почти довольна.

Почти – потому что я давно уже разучилась быть полностью довольна. Всегда находилось что-то внутри меня, глубоко внутри, что не давало мне полностью расслабиться и быть довольной. Разные тревожные мысли, постоянно шевелящиеся в мерзком комке, опутывающие, съедающие меня, словно червяки гнилое мясо, были со мной последние десять лет. Они были со мной с момента, когда я захотела уехать от родителей. С того момента, когда я поняла, что мое счастье более никак от них не зависит.

С тех пор появились эти червяки – мои мысли. О чем они были? Обо всем и ни о чем одновременно.

Я просыпалась – и тут же начинала волноваться. Когда училась в университете – волновалась об учебе, когда была на каникулах – волновалась о несделанных бытовых делах, когда начала работать – о работе. И никогда не волновалась о самой себе, о своем организме, о своей душе. Я делала зарядку – и волновалась, пережевывала все эти переживания, думала об одном, тут же цеплялась мыслью за другое, перескакивала и там находила третий повод для переживаний. Доходило до того, что под конец моей утренней гимнастики меня начинало колотить от всех этих негативных эмоций и страха не сделать чего-то, пропустить что-то. В итоге, уровень этого напряжения, достигнув своей высшей точки, был способен парализовать так, что я не могла сделать ни одно из дел, которые крутились в моей голове. Я постоянно боялась, но сделать ничего не могла, а, может, и не хотела.

Страх, боль, усталость, тревога – вот были мои спутники. Они же были моими друзьями, без которых я разучилась жить. И Она. Она всегда была рядом, и в горестях, и в радости. Мне было плохо, мне было хорошо, я волновалась, я ликовала, я плакала, я смеялась – мое тело, мой организм уже не мог жить самостоятельной жизнью, ему нужен был постоянный допинг, постоянный наркоз и обезболивающее, наркотик. Я ненавидела себя, я ненавидела Ее, но не могла и не хотела отпустить все это и просто жить.

«Мила, подойди», - повелевающий голос начальницы ворвался в трубку телефона. Я устало вздохнула и вышла в длиннющий офисный коридор. Задания, бумажки, отчеты, визы, коммерческие предложения, переговоры, письма, служебные записки, и люди, в основном сильно пожилые, изможденные этой жизнью, делами, службой, семьями. Зачем?..

«Мила, ты молодец! Мне только что звонили из партнерской компании и очень тебя хвалили. Все, ты можешь идти, я просто хотела тебя поблагодарить за хорошую работу».

Эти слова ворвались, как брызги шампанского в мой серый день, забрызгав меня с головы до ног. Я не могла поверить своим ушам. Меня похвалила моя начальница? Это невозможно, потому что она никогда никого не хвалит. Но это так!

Я села и тупо уставилась на экран. Недавно налитый чай уже почти остыл, я сделала глоток. Мне хотелось с кем-то поделиться, сказать кому-то, похвастаться. Я инстинктивно набрала телефон Артура: было занято, а я не могла ждать. Меня распирало от волнения. Приятного возбуждения.

«Ну, это дело нужно отметить. У меня где-то был кусочек шоколадки», - я нашарила рукой шоколадку в ящике своего стола. Там же я выудила пакет с печеньем и бутерброд. Я начала жевать и поняла, что не смогу остановиться, иначе собственные мысли взорвут мне голову.

– Я же поклялась никогда не делать этого на работе. Неужели Ты этого не понимаешь?

– Почему же не понимаю? Я все понимаю! Я также понимаю, что ты сейчас свихнешься от нахлынувших эмоций, если я тебе не помогу. Неужели ты хочешь дать своей голове потерять последнюю опору разумности? Давай без лишних слов, делай это – и станет легче. Ты, как больной после инфаркта, – тебе нельзя волноваться ни по какому поводу – неважно хорошему или плохому. Ешь, я тебе помогу.

Сладкий чай, домашний бутерброд, пара конфет, сушки, шоколадка, печенье – все это тайком от коллег, чтобы никто не заметил.

В туалет я почти бежала. В одной из кабинок кто-то был, и мне пришлось, скрючившись от боли, ждать, пока я останусь совсем одна. Раз-два – и вот мой желудок каким-то своим особым движением, сжатием мышцы, вытолкнул всю еду обратно. Печенье, шоколад, конфета, бутерброд – все, все, все…

И мысли ушли вместе с едой. В голове стало так же свободно, как и в желудке. Лишь на душе скребли кошки. Я опять, я снова сделала это. И у меня совсем нет сил, чтобы все это прекратить.

* * *

Я с ног валюсь от усталости, но уперто продолжаю свои занятия. У меня есть цель, и эту цель я достигну.

Я достаю из портфеля небольшую записную книжку, в которой по часам расписаны мои занятия, пальцем провожу по строчкам и отмечаю ручкой те, что уже закончились. Мысли мои сконцентрированы и лаконичны, голова свежа, тело легко на подъем. Моя жизнь только начинается, и, несмотря на усталость от постоянной гонки, я получаю от нее безумное удовольствие.

Я стараюсь абстрагироваться от постоянных ссор отца и матери, прихожу домой только переночевать. Вся моя жизнь идет по четкому сценарию, и каждое отклонение воспринимается в штыки. Мне нельзя оступаться, мне нужно двигаться вперед, прямо по курсу.

Странно, но я получаю удовольствие от самобичевания и лишения себя каких-то удовольствий. Словно некий бес сидит внутри меня и командует моей жизнью. Бывает, что я говорю себе: «Ты мой раб, а рабы слушаются беспрекословно. Встань и иди». Звучит жутковато даже для меня самой, но это так.

– Мила, ложись спать! – папа в своем полосатом халате, взлохмаченный и сонный заглядывает ко мне в комнату. – Ложись спать немедленно! Уже три часа ночи.

– Пап, сейчас доделаю кое-что из домашнего задания и лягу. Обещаю.

Папу явно подослала мать, так как прекрасно понимает, что ей я даже не отвечу. Мне все равно, что они говорят – я должна сделать то, что запланировала. Лучше не выспаться, чем провиниться перед самой собой.

Утром вставать очень тяжело, но я встаю. Я делаю утреннюю зарядку, принимаю душ – все четко по минутам. Голова светлая, свежая, мысли бегут ровно и спокойно. Завтрак четко продуман – чашка чая, яблоко и крошечный, десертный йогурт. С собой беру четыре сухарика с маком: два для себя, другие два – для подружки; и два яблока, также с расчетом на подругу. И все это – на целый день.

Я смотрю на часы, резко встаю, одеваюсь и кидаю с порога «Пока! » родителям. Возможно, я их вообще не увижу больше сегодня, но меня это ничуть не расстраивает. Слава Богу, что у меня есть школа.

* * *

Меня завалили работой, столько всего нужно было сделать. Я буквально разрывалась на части, не знала, с чего начать. Несделанные дела молотками стучали в моем мозгу, издавая невыносимую какофонию мыслей-звуков. Начальница постоянно звонила, требовала то одно, то другое. Я хваталась за разные дела поочередно и в конце рабочего была готова разрыдаться. Подобное повторялось ежедневно.

Артур каждый раз предлагал съездить развлечься, но мне было скучно развлекаться. Мне вообще все было скучно. Все равно я соглашалась, чтобы перестать думать хотя бы на время. Мой бедный муж развлекал меня, как мог: походы в гости, друзья, рестораны, магазины, кино, боулинг, бильярд, театры, конные и пешие прогулки. Больше всего меня пугали и привлекали одновременно супермаркеты и рестораны. Мое сознание мутнело от присутствия около еды в каком бы то ни было виде.

В ресторанах я смотрела с удивлением, а порой и с отвращением, на жующих людей. Как они могли есть и оставлять столько еды единовременно в себе? Что чувствовали все эти с виду довольные люди, чем они жили, почему выглядели такими довольными?

Каким-то шестым чувством я моментально делила людей на условные категории. Одни из них приходили отпраздновать какое-то событие – в основном, именно они были самыми довольными среди всех посетителей. Другая часть людей приходила от скуки, как мы, словно выполняя обязательную часть программы.

Еще часть – приходила с банальной целью утолить голод, и эти люди мне импонировали больше всего. Они привычным жестом подзывали официантов, уверенно изучали меню, заказывали еду, съедали ее и затем непринужденно расплачивались. Еда доставляла им удовольствие ровно настолько, чтобы притупить чувство голода и при этом удовлетворить вкусовые рецепторы, не перегружая их.

Последние годы я чувствовала себя некомфортно в ресторанах. В них обязательно надо было что-то заказывать, есть и потом стараться улыбаться и вести себя непринужденно. Процесс еды всегда был для меня интимным, и поход в ресторан приравнивался к походу в публичный дом, где все разевают рты и заталкивают только что купленную пищу в свои глотки.

Супермаркеты ошеломляли забитыми продуктами огромными тележками, толпами снующих людей, жадно хватающих бесчисленные коробки, банки, пакеты, упаковки с едой. В кассы выстраивались желающие поменять свою проведенную на работе жизнь в денежном эквиваленте на горы еды. Они никогда не хотели, не могли, боялись познакомиться со своим настоящим Я, и, словно грудные младенцы, познавали мир через рот, выражали себя в этом мире путем его поглощения. Еда заглушала для них нечто настоящее, чувственное, разумное, указывая самый легкий путь движения от жизни к смерти.

В этот вечер мы поехали в ресторан. Я нервно перелистывала страницы меню, потом заказала самый дешевый легкий салат и воду. Артур, словно молодой виляющий хвостом пес, весело улыбался, что-то рассказывал о своей работе и друзьях. Я оглянулась: в ресторане было непривычно много посетителей. Мысли начали вращаться с невероятной скоростью, словно смазанные шестеренки у идеально работающего механизма:

«Боже мой, люди столько едят! Они едят повсюду, беспрерывно, съедают все на своем пути и не представляют своей жизни без еды. Толстые и тонкие, маленькие и большие – все они постоянно едят. Работают, спят, делают детей, ездят на отдых, рождаются и умирают - и все время едят. Я хотела бы жить без еды, не зависеть от еды, но это, к сожалению, невозможно. Если у человека зависимость от алкоголя, то он может постараться и не пить совсем. Если он курильщик или наркоман – то можно стараться убежать от сигарет или наркотиков. Но как отказаться от еды? Как убежать от голода? Как выжить, если не есть совсем? »

Да, мой организм сыграл со мной жестокую шутку. Она знала, как привязать меня к себе насовсем…

– Что, моя дорогая, и обо мне вспомнила? – Ее сексуальный низкий голос раздался над ухом. – Сидишь тут в ресторанчике, и меня не пригласила?

– Уйди. Мы с тобой договорились, что в ресторанах ты не появляешься. Только дома.

– Да я знаю, знаю. Я сейчас уйду, но зайди, пожалуйста, в магазин, купи чего-нибудь вкусного.

– Хорошо. Только сейчас меня не трогай. Ты же знаешь, как дорого стоит еда в ресторанах.

– Ушла. Печенье купи, не забудь.

Артур удивленно посмотрел на меня:

– Мила, у тебя все в порядке? Ты иногда меня пугаешь.

– Да, дорогой. А почему ты спрашиваешь?

– Ты как-то забавно шевелишь губами, словно говоришь с кем-то.

Он засмеялся.

– В фильмах обычно такими показывают сумасшедших. Знаешь, сначала человек начинает шевелить губами и говорить сам с собой, потом - совершать неадекватные непредсказуемые поступки, еще через полчаса фильма – убивать себя или кого-то другого.

– Спасибо, кот, я всегда знала, что ты обо мне высокого мнения.

– А ведь он прав! – Она ухмыльнулась. – Твой муженек-то не такой идиот, как мне иногда кажется.

Я сжала губы, чтобы не отвечать. Мне захотелось уйти отсюда, как можно быстрее. От этих столов, свечей, тарелок, официантов. От улыбки Артура, от Нее. Сердце заколотилось с бешеной скоростью, живот в области солнечного сплетения судорожно сжался и заныл. Чтобы унять дрожь в пальцах, я начала крутить льняную салфетку и смотреть на горящую свечу.

– Дорогая, мы зачем в ресторан пришли? Ты опять ничего не ешь.

– Я хочу домой. Пойдем?

– Ты что, с ума сошла? Мы только что пришли!

От удивления я выронила салфетку. Это был первый раз, когда мой муж поднял на меня голос. Перед глазами закружилось, и волна гнева готова была выплеснуться наружу. Я подавила в себе ярость и прошипела:

– Я. Хочу. Уйти. Домой. Надеюсь, что я достаточно понятно выразилась?

– Истеричка. – Артур раздраженно кинул столовые приборы на скатерть. – Знаешь, Мила, я очень сильно устал от твоих нескончаемых перепадов настроения, от непредсказуемости поведения, нервозности, тревожности, забывчивости. От всего этого. Ты не можешь упрекнуть меня в нетерпении, я всегда молчал и был рядом. Но сейчас это переходит все границы. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Скажи мне, что поможет сделать тебя счастливой, и я постараюсь это сделать.

Я молчала. Я не хотела, не желала отвечать. Что я могла ему сказать? Что у меня невротическое заболевание, булимия? Что я в течение последних лет не могу есть, как все люди, и любое событие в жизни заставляет меня «переваривать» свои эмоции в прямом смысле этого слова? Что я не могу спокойно засыпать и просыпаться, что я не получаю никакой радости в жизни? Что я боюсь разреветься в неподходящее время и в неподходящем месте? Что я чрезвычайно легко обижаюсь и хочу спрятаться от людей? Что я хочу домой, чтобы справиться с Ней, прогнать ее, удовлетворить Ее прихоть?