Вторая. Третья. Четвёртая

Вторая

Миша дома у своих родителей. Он сидит на диване, перед ним — борщ в тарелке, которая стоит на журнальном столике, заботливо укрытом газеткой. Миша застыл с ложкой почти у рта, потому что смотрит телевизор. По левую руку от Миши сидит его Отец и тоже наблюдает за происходящим на экране. В комнату входит Мать Миши, несёт тарелку с котлетами и пюре. Ставит на газетку, стараясь не шуметь, выпрямляется, смотрит на экран, потом на Мишу.

Мать. Мишенька, а что борщ?

Миша (не отрываясь от экрана). А что борщ, мам?

Мать. Ты его совсем не ешь. Невкусный?

Миша. Мам, да это просто богический борщ, ты что!

Мать. Ну полная тарелка же у тебя. Может, тебе хлеба?

Миша. Не надо хлеба. Разве что сметаны.

Мать. Сейчас принесу, Мишенька. Ты только ешь, ладно? Худой такой стал.

Миша. Да ну чё ты, мам? Как ни приду, всё худой и худой.

Мать. Плохо кушаешь, Миш. Плохо кушаешь.

Мать выходит. Миша отправляет в рот ложку борща и снова застывает, глядя в экран.

Отец. Щёки впали.

Миша. Бать, да ну какие щёки!

Отец. Родителям лучше видно.

Миша. Родители слишком субъективны. Любовь застит глаза.

Отец. Это откуда?

Миша. В смысле?

Отец. Из какой литературы?

Короткая пауза, во время которой Миша отправляет в рот ещё одну ложку борща.

Миша. Я не знаю. Я так сказал.

Отец. Не читаешь совсем?

Миша. Бать, какое чтение? Я работаю.

Отец. Так я тоже работаю. И что? В метро всегда есть время на книжку.

Входит Мать, несёт на тарелке нарезанный хлеб.

Мать. Мишенька, натёрла чесноком — как раз как ты любишь!

Миша. Ну мам!.. Я же сметаны просил!

Мать. Да?

Миша. Ну конечно! Бать, скажи ей.

Мать. Аркаша, это правда?

Отец. Не важно. Съест и хлеб.

Миша (со стуком кладёт ложку рядом с тарелкой). Да ну, блин!.. Что за подстава?

Отец. Мать старалась, чесноком тёрла. Уважай давай родителя своего основного.

Мать. Я сейчас сметанки принесу, Мишенька. Прости, зайка.

Миша. Второе так остынет совсем, пока я этим борщом без сметаны буду давиться.

Отец. Там есть сметана.

Миша. Там мало сметаны!..

Длинная пауза, во время которой Мать семенит на кухню, а Миша и Отец застывают, уставившись в телевизор.

Отец. Ты чего нервный такой?

Миша. Разве? Я вроде в норме.

Отец. Устраиваешь из-за сметаны скандал.

Миша. Да какой скандал. Всё же нормально.

Отец. Повышаешь на мать голос.

Миша. Ай!.. Просто...

Отец (перебивает). Всё у тебя просто.

Миша. Ай, ну бать!..

Короткая пауза, во время которой Миша хлюпает борщом.

Отец. Ты медитировать не пробовал?

Миша. Зачем это?

Входит Мать.

Мать. Мишенька, родной...

Миша (смотрит в телевизор). Чего там?

Мать. Так а нет сметаны...

Миша. В смысле?

Мать (тихо). Кончилась...

Очень короткая пауза, во время которой Миша впервые смотрит на Мать.

Миша. Ну всё. Вечер испорчен.

Мать. Мишенька!

Миша. Как так можно, а? Мам, ну как так можно?

Мать. Я сейчас сбегаю! Тут круглосуточный близко совсем, я куплю! Десять минут, Мишенька, десять минут!

Отец. Сам бы сходил.

Миша (поворачивается к Отцу ). Ты чего, бать? Как я пойду? Я же ем!

Отец. Разбаловала тебя твоя Оля.

Миша застывает с ложкой в руке, после роняет ложку в борщ, закрывает лицо руками. Плечи его сотрясаются.

Мать (шёпотом). Миша...

Отец. Я же говорю, медитировать ему надо. Совсем какой-то псих стал.

Мать. Тихо ты!

Отец. Или пусть тогда к психиатру идёт. Не дело вот это вот всё.

Мать. Ты озверел, что ли? Какой психиатр? Хочешь, чтобы его в дурку засунули?

Отец. Да почему сразу в дурку? Что за средневековые представления? Выпишут таблетки — и всё!

Мать. Ага, таблетки. Чтобы он с утра до ночи только и мог, что слюни пускать. Знаю я!

Отец. Тогда пусть медитирует.

Мать. Как ты достал со своей индийской ересью.

Отец. Почему сразу индийской?

Мать. Да хоть с какой! Ты видишь, ребёнку плохо?

Отец. Ребёнку тридцать уже. У ребёнка свой ребёнок в пятый класс пошёл.

Мать. Ну и что?

Миша начинает выть. Мать и Отец смотрят на него.

Мать (шёпотом). Мишенька... ( Отцу ) Чего сидишь? Принеси аптечку!

Отец встаёт и выходит из комнаты, нечленораздельно ворча. Мать трогает Мишу за плечо, тот сбрасывает его руку (это повторяется несколько раз).

Мать. Зайка.

Входит Отец, в руках у него белый деревянный ящичек с красным крестом на боку.

Мать. Ищи валерьянку.

Отец садится на диван, ставит ящичек на колени, копается в содержимом.

Отец. Тут только в таблетках.

Мать. Давай!

Отец протягивает матери блистер с таблетками. Та выхватывает — преувеличенно нервно.

Мать (наклоняясь к Мише ). Мишенька, на вот — запей борщом.

Миша (сквозь вой). Сашок — не мой сын!

Очень длинная пауза. Миша воет. Мать и Отец молчат.

Миша (убирает ладони от лица, не вытирая мокрые щёки). Сашок — не мой сын.

Мать. Как так — не твой?

Миша. Вот так. Не мой.

Отец. А чей тогда?

Миша. Я не знаю. Чей-то. Но не мой.

Короткая пауза, во время которой Миша молчит. Мать и Отец переглядываются.

Отец (собираясь выйти из комнаты). Я пойду один телефончик найду. У меня где-то была визитка.

Миша. Батя! Стой на месте. Я не пойду к психиатру, даже не надейся.

Отец замирает. Мать смотрит на Отца, качая головой.

Миша. Мама, ты представляешь — ей сорок лет! И она даже не Оля, а... я не знаю, кто.

Мать. В смысле — сорок?

Отец ( Матери ). А я тебе говорил! Видишь? Говорил же!

Мать. Да помолчи ты!

Миша. Сорок лет, мам. Сорок лет... ( Миша шумно всасывает носом воздух) Мамуль... Можно, я у вас поживу? А то мне негде... пока что.

Третья

Крохотный кабинет, в котором за тремя столами сидят Гриша, Лиза и Миша. На столах — старенькие компьютеры, стопки бумаг, степлеры, дыроколы и прочие канцелярские принадлежности. Гриша — высокий чернявый парень с модной стрижкой, Лиза — миниатюрная девушка с волосами цвета морской волны и пирсингом в носу и губе. Все трое одеты строго в соответствии с дресс-кодом: белый верх, чёрный низ, то есть, Гриша и Миша в белых рубашках и чёрных брюках, а Лиза — в белой блузке и чёрной юбке. Гриша и Лиза продолжают начатый чуть ранее разговор, Миша клюёт носом с чашкой кофе в руке.

Гриша. И вот он идёт на кладбище. Обязательно ночью.

Лиза. Я тоже ночью ходила — ну и что? Ничего страшного. Вообще не понимаю, почему люди боятся могил. Наоборот круто!

Гриша. Не, Лизон, это тебе не такое кладбище, как у нас. Там нет могил.

Лиза. Ну а как тогда? Урны с пеплом? Типа колумбарий?

Гриша. Тоже нет. У них там совсем по-другому хоронят, если это вообще можно похоронами назвать. ( Мише ) Миха, знаешь, что такое «небесные похороны»?

Миша (не открывая глаз). Я тебе не Миха.

Гриша. Ну простите меня, Михаил Иванович. Так знаешь?

Миша. Я не Иванович.

Лиза. Да отстань от него — пусть спит. Дальше рассказывай.

Миша. Я не сплю.

Гриша. Что-то ты какой-то занудный в последнее время стал, Мишкан.

Миша. Ты — дурак.

Гриша. Ничего себе. Опасный парень Миша. Дерзит. Миха, не дерзи!

Лиза. Так что такое «небесные похороны»?

Миша. Я тебе не Миха.

Гриша. Миха-облепиха.

Лиза. Гриня! Оставь ты его в покое, а то расплачется ещё. Рассказывай давай!

Короткая пауза, во время которой Миша, клюнув носом, отхлёбывает кофе из чашки, а Гриша швыряет в Мишу скрепку, но промахивается.

Лиза. Гриня! Ну что вы как маленькие!

Миша. Это не я. Это он.

Гриша. Ну и... короче. Когда у них кто-то умирает, то его... садят. Ну, чтобы он как бы сидел. Ну не в том смысле, ты понимаешь.

Лиза. Я понимаю.

Гриша. И вот он так сидит целые сутки, а священник читает ему всякие молитвы из специальной книги — как бы помогает пройти посмертное путешествие.

Лиза. Здорово, наверное. Целые сутки с трупом! Хотя и утомительно.

Гриша. Ну, они привыкли.

Лиза. Всё равно тяжело. У меня бы рот онемел — сутки бубнеть.

Гриша. Но тем не менее.

Лиза. Ну ладно. Ну отбубнел священник. И всё? Закапывают?

Гриша. В том-то и дело, что нет. Должно сначала три дня пройти, а потом близкий друг покойника относит его на типа кладбище.

Лиза. Типа?

Гриша. Ну для нас, потому что в нашем понимании это никакое не кладбище. Вот Миха, например, специалист по кладбищам. Он нам и подкинет точный термин. Да, Миха?

Миша (отхлёбывая из чашки). Нет, Гриха.

Гриша. Мишкан, ну ты чего? Не злись, Мишутка! Это шутка! Утро же доброе.

Миша. Шутки у тебя замшелые. Из такого же замшелого детства.

Лиза. Эй! Ну хватит уже, а? Дальше рассказывай, Гринь.

Гриша. Тебе жена, что ли, давать перестала? А, Михуил?

Миша открывает глаза и смотрит на Гришу. Тот вскакивает, сбрасывая со стола степлер.

Гриша. Чё, бля?! Выйдем?! Выйдем?!

Лиза. Гриня, сядь!

Гриша. Основной самый?! Основной?!

Лиза. Гриня, сядь уже!

Гриша. Держи меня, Лизон, потому что я за себя не отвечаю. Я ему рожу его презрительную расковыряю сейчас!

Миша смотрит на Гришу, шмыгая носом.

Лиза. Сядь!

Гриша (садясь). Урод жирный.

Лиза. Успокойся уже. Как дети, честное слово.

Гриша. Ну а чего он, а?

По щекам Миши текут слёзы.

Лиза. Близкий друг покойника относит его на кладбище. Типа кладбище.

Гриша. А? А, да. Короче. Это такая площадка в горах. У них же там земли нет, камень один. Поэтому не во что закапывать.

Лиза. А как тогда?

Гриша. Там есть такой специальный чувак — рогьяпа. Ну, «могильщик» по-нашему. Но он не могильщик, конечно, потому что никаких могил там нет.

Лиза. А что есть?

Гриша. А есть рогьяпа, а у рогьяпы — нож. Он этим ножом режет покойника по всему телу.

Лиза. Зачем? Расчленяет его, что ли?

Миша начинает подвывать.

Гриша. А вот тут начинается самое интересное.

Лиза. Так расчленяет?

Гриша. Нет. Просто надрезает мясо. Готовит для стервятников.

Лиза. Ого. Офигеть!

Гриша. Да. Они там тусуются всё время, ждут, нервничают. А когда рогьяпа надрежет мясо и отойдёт в сторонку, они набрасываются на мертвеца и до самых костей его обгладывают.

Лиза. Круто как!

Гриша. Но и это ещё не всё.

Миша рыдает, по щекам его катятся слёзы.

Лиза. Не всё? Что ещё-то?

Гриша. Кости-то остаются.

Лиза. И что с костями? Жгут?

Гриша. Ага, попробуй там сожги кости. Нет! Рогьяпа их дробит в муку, прикинь?

Лиза. Здорово как!

Гриша. Ага. А потом смешивает с натуральной мукой...

Лиза (перебивает). И что, пироги печёт?

Гриша. Не. Просто стервятникам отдаёт, а они съедают. Ничего, короче, не остаётся.

Лиза. А, ну так это не кладбище.

Гриша. Всё равно там жутко.

Лиза. Ну, не знаю. Мертвецов-то там уже нет.

Гриша. Зато голодные духи всякие шляются.

Миша , шмыгнув носом, утирается рукавами рубашки.

Лиза. Я в духов не верю.

Гриша. А я верю.

Короткая пауза, во время которой Миша громко вздыхает.

Гриша. И вот он идёт на кладбище. Обязательно ночью.

Лиза. Кто — «он»?

Гриша. Ну йогин же.

Лиза. А.

Гриша. Да. И у него с собой такая дудка — ганлин называется, из бедренной кости.

Лиза. Что, прямо из человеческой?

Гриша. Конечно.

Лиза. Офигеть! Хочу такую!

Гриша. И вот он в эту дудку дудит и ещё в такой особый барабан из двух человеческих черепов стучит — вызывает духов как бы. Миха, ты в духов веришь?

Миша (в нос). Нет.

Гриша. И Лизон не верит. А я — верю.

Лиза. Ну ладно. И что эти духи?

Гриша. Они слетаются, а он им себя предлагает — кушайте, мол. Понимаешь, да?

Лиза. Ещё нет.

Гриша. Ну как труп стервятникам! Он — символический мертвец, понимаешь, да?

Лиза. А надрезы он себе делает?

Гриша. Ну... нет. Разве что мысленно.

Лиза. С надрезами круче было бы. Но и так прикольно.

Пауза, во время которой Миша вынимает из кармана платок и шумно в него сморкается.

Лиза. И это всё?

Гриша. Ну как бы да.

Лиза. А смысл?

Гриша. Отказ от прошлой жизни, наверное. Ну, как бы такое символическое отсечение всего телесного, земного... Страхов там. Пристрастий.

Лиза. Типа дурных привычек, что ли?

Гриша. Вроде того.

Лиза. Вот бы мне так.

Гриша. Зачем?

Лиза. Чтобы курить бросить. А то денег слишком много на сигареты вылетает.

Входит Армен Борисович — седовласый худой мужчина лет пятидесяти. В руках у него кипа бумаг, которые он, остановившись сразу за дверью, сосредоточенно перебирает.

Лиза. Здравствуйте, Армен Борисович!

Армен Борисович. Да, да...

Лиза. Утро доброе, Армен Борисович?

Армен Борисович. Доброе, Лизон, доброе...

Гриша (встаёт из-за стола). Армен Борисович, я по поводу вчерашнего...

Армен Борисович. А что там?

Гриша. Ну, они напутали, и одного унитаза не хватило, дали вместо него лишний бачок.

Армен Борисович подходит к столу Лизы, вынимает несколько бумаг из кипы, кладёт на стол.

Армен Борисович (внимательно смотрит на Гришу ). Ну и что ты мне предлагаешь? За унитазом ехать? На лексусе?

Гриша. Нет, я просто...

Армен Борисович. Или ты ждёшь моего разрешения съездить и поменять лишний бачок на унитаз?

Гриша. Армен Борисович... Я...

Армен Борисович. Так я разрешаю, Гриша. Валяй.

Гриша. Спасибо, Армен Борисович!

Армен Борисович. Чтобы я от тебя это блеяние последний раз слышал. Понял?

Гриша. Да. Понял, Армен Борисович.

Армен Борисович. Сам уже можешь такие вопросы решать — не маленький.

Гриша. Простите, Армен Борисович.

Армен Борисович ( Лизе ). Лизон, ты копию накладной за пятое, надеюсь, сделала?

Лиза. Я всегда делаю копии, Армен Борисович.

Армен Борисович. Давай её сюда.

Лиза роется в бумагах на столе. Армен Борисович сначала стоит, протянув руку, после поворачивается к Мише. Лиза замирает.

Армен Борисович. А ты чего сидишь, драгоценный мой?

Миша. А что?

Армен Борисович. Тебе из отдела кадров не звонили разве?

Миша. Нет.

Армен Борисович. Ну тогда сам туда иди.

Миша. Хорошо, Армен Борисович. А зачем?

Армен Борисович. Как — «зачем»? Тебе Григорий не передал разве?

Миша. Что «передал»?

Гриша. Армен Борисович! Армен Борисович! Я не успел ещё...

Армен Борисович. Я тебе два дня назад сказал, Гриша. Что ты за распиздяй такой удивительный, а?

Гриша. Тут, понимаете, унитазы эти вчера. А потом я с накладными сидел. А Миша вчера ушёл на час раньше. Ну и я...

Армен Борисович (внимательно смотрит на Гришу ). Головка ты — сам знаешь от чего. Сейчас, при мне, скажи Михаилу то, что должен был позавчера.

Гриша стоит, откашливается, мнёт пальцами рубашку на животе.

Армен Борисович. Ну!

Гриша ( Мише ). Миша, ты уволен.

Миша. Что?

Гриша. Уволен. Ты.

Миша (встаёт из-за стола). Подожди. Ты же вчера мне сказал, что я на повышение иду?

Армен Борисович ( Грише ). Чего?

Гриша. Да я шутил, Армен Борисович! Я шутил!

Короткая пауза, во время которой Армен Борисович смотрит на Гришу, Лиза тихо смеётся в кулак, Миша оседает на стул.

Армен Борисович. Так. Ладно. ( Грише ) Ты, стендап-комик, давай разбирайся с унитазами. И да, на тебе ещё возвраты висят. Прекращай дрочить и займись делом. ( Мише ) А ты, голубь, дуй в отдел кадров за обходным листом — и чтоб сегодня его подписал весь. И ко мне на стол. ( Лизе ) Копию.

Лиза спохватывается, выуживает, секунды три покопавшись, из бумаг копию накладной, отдаёт Армену Борисовичу. Тот, резким движением выхватив лист из пальцев Лизы, идёт к двери.

Армен Борисович (оборачиваясь). Работайте давайте, орлы. ( Мише ) Кроме тебя, конечно. Передашь все дела Грише.

Армен Борисович выходит.

Миша. Почему это я — голубь?

Лиза и Гриша молчат, улыбаясь.

Миша. Почему я — голубь, а? Почему вы — орлы, а я — голубь?

Гриша. Потому что ты коготками так — цок-цок-цок...

Лиза. Да не расстраивайся ты так, Миш. Ничего катастрофического же.

Миша. Что значит — «не расстраивайся»? Меня только что уволили — и даже не сказали, за что, а ты мне говоришь «не расстраивайся»?

Лиза. Ну это Гриня тебя подсидел, если что.

Миша. В смысле?

Лиза. Просто. Пожаловался на тебя Армену несколько раз.

Гриша. Ничего личного, Мих. Я тут просто машину взял. Ну... ты понимаешь. Деньги нужны.

Лиза. Но ведь ты и правда плохо работаешь, Миш. Не обижайся.

Миша. Это по личным причинам! Мне только немножко времени надо было, чтобы справиться со своими... проблемами!

Лиза. Никого, к сожалению, не волнуют твои проблемы, Мишенька.

Гриша. Никого.

Пауза, во время которой Миша смотрит на Гришу и Лизу. Гриша подходит к Лизе и пытается приобнять её за плечо, но Лиза сбрасывает его руку.

Миша. Был бы у меня сейчас автомат!..

Лиза. Плохо, что у тебя нет автомата.

Четвёртая

Миша дома у родителей, он сидит за кухонным столом во главе, по сторонам — Отец (слева) и Мать (справа). На столе стоят — бутылка водки, стопарики, тарелки с разнообразными салатами и закусками. Миша смотрит на бутылку водки молча в течение трёх минут. Отец и Мать смотрят на Мишу и тоже молчат.

Миша (не отрывая взгляда от бутылки). Почему водка? Мы никогда не пили водку. Мы вообще никогда не пили вместе ничего алкогольного. И вдруг — водка. Зачем?

Отец. Ну... сынок...

Миша (очнувшись). Бать, ну ты же медитируешь! Читаешь всякое. Сам же говорил, что алкоголь — это напиток рабов. А тут — водка.

Отец. Особый случай. Понимаешь...

Мать (перебивает). Мы кое-что должны сказать тебе, Мишенька. Очень важное.

Отец. И наверняка болезненное для тебя. Но сказать мы должны.

Мать. Потому что всё это не может уже продолжаться.

Миша. Что-то мне напоминает вся эта ситуация. Что-то плохое. И водка опять же. Как только в моей жизни появляется водка, тут же начинается всякая гадость. Хотя... если говорить про увольнение...

Отец. Какое увольнение?

Миша. Меня уволили.

Мать. Как — уволили?..

Миша. Просто. Взяли и уволили.

Отец. Вот чёрт...

Миша. Гриша, коллега мой... бывший. Ненавижу его! Мудак!

Мать. Не ругайся, Мишенька.

Отец. Тебя Гриша уволил?

Миша. Фактически. Накапал шефу — сказал, что я плохо работать стал. Но вы же знаете, что у меня всё не просто сейчас! Конечно, я не очень хорошо справлялся в последнее время, но я бы обязательно вернулся в колею — ты же веришь мне, мам?

Короткая пауза, во время которой Мать смотрит на Отца. Отец не выдерживает и прячет взгляд.

Миша. Мам?

Мать. М?

Миша. Ты мне веришь?

Мать. Конечно, Мишенька. Всегда тебе верила и верю.

Пауза, во время которой Мать снова смотрит на Отца. Отец разглядывает ладони.

Миша. Что происходит?

Отец (поднимая взгляд на Мать ). Может, не будем о самом главном говорить?

Миша. О чём?

Мать ( Отцу ). Нет, надо сказать. И так затянулась вся эта история.

Миша. Какая история?

Отец. Эх!

Отец берёт бутылку, открывает её, разливает водку по стопарикам. Один придвигает Мише, второй — Матери, а третий — себе.

Отец (поднимая стопарик). Не чокаясь.

Отец выпивает свою водку, за ним свою пьёт Мать, Миша, поколебавшись и повздыхав, опустошает стопарик последним. Некоторое время молчат. Отец растирает ладонью лоб, Мать вертит стопарик в руках, разглядывая дно, Миша жуёт губу.

Мать (поворачиваясь к Мише ). Мишенька, ты не наш сын.

Очень длинная пауза.

Миша (шёпотом). Вы прикалываетесь?

Мать и Отец отрицательно мотают головами.

Миша. То есть, я не отец. Я не муж. Я даже не паршивый работник на паршивой работе. А теперь, выходит, я ещё и не сын?

Отец. Ты — сын, сын! Разве что не по крови. (Смотрит на Мать. ) Но неужели это так важно?

Миша. Тогда зачем было об этом говорить, если это не важно?

Мать. Мишенька, дорогой... Мы не можем уехать, не сказав тебе об этом. Это было бы нечестно по отношению к тебе. Да и держать в себе столько лет такое знание — это, знаешь ли...

Миша (перебивает). Уехать? В смысле? Куда? На дачу?

Отец. В Испанию, Миша.

Миша. В Испанию? Это как? Вы же старые! Какая вам Испания?

Мать. Аркашу пригласили там работать.

Миша. Он же на пенсии. Бать? Ты же на пенсии! Зачем тебе работать, если ты на пенсии?

Отец. Ну, знаешь ли, Миша... Деньги всем нужны. Даже таким старикам, как мы.

Мать. Там очень хорошо платят.

Миша. Что за бред? За что ему платить?

Мать. Аркашин старый знакомый, Вася, который в Испании уже много лет, заведует в Барселоне музеем восковых фигур.

Миша. Это какой-то дикий бред, мам. Ты сама слышишь то, что говоришь?

Отец. Васька меня в «Одноклассниках» нашёл. Связались по скайпу, поговорили.

Мать. Вася предложил Аркаше место привратника. У Аркаши когда борода отрастает, так он сильно на Маркса становится похож.

Отец. У меня даже кличка раньше была на работе...

Миша (перебивает). Маркс?

Отец. Нет. Карл.

Мать. Вот Аркаша и будет Марксом работать. Двери людям открывать.

Короткая пауза, во время которой все молчат.

Миша. Бать... а как же буддизм? Медитации?

Отец. А что — буддизм? Ты думаешь, буддизм и большая белая борода не совместимы?

Длинная пауза, во время которой Миша наливает себе водки и выпивает. Выпив, придвигает к себе тарелку с морковкой по-корейски и начинает торопливо поглощать. Мать и Отец молча на него смотрят.

Миша (заметив повышенное к себе внимание). Нет, ну а что? У меня больше нет сил расстраиваться. Слёзы все кончились. Я всё время в шоке, а это, знаете ли, утомительно. Но одно всё же радует.

Мать. Что, Мишенька?

Миша. Вы уедете, так?

Отец. Так.

Миша. А квартира-то — останется!

Мать. Мы продали квартиру, Мишенька.

Отец. Месяц назад.

Мать. Нам разрешили пожить ещё немножко. Пока не съедем.

Миша. Ну... хорошо. Тогда план Бэ. Вы возьмёте меня с собой. В Барселону.

Длинная пауза, во время которой Отец наливает водку себе и Матери, стараясь не смотреть в сторону Миши. Мать вообще отворачивается от него.

Миша. Не возьмёте.

Отец отрицательно мотает головой. Мать всхлипывает.

Миша. Ну класс. И родители от меня отказались.

Мать. Мишенька, у нас там будет совсем крохотная квартирка!

Отец. Ну и потом... ты же взрослый уже человек. Самостоятельный. У тебя своя жизнь.

Мать. А у нас — своя. Можем мы хотя бы чуточку пожить для себя?

Отец и Мать выпивают, не чокаясь. Миша смотрит перед собой и молчит.

Миша. И куда мне теперь деваться?

Отец. Ну... ты можешь пойти к своему биологическому отцу. Он ещё жив. Адрес я тебе дам.

Мать. У него интересное имя. Как и у тебя, впрочем.

Миша. Михаил — интересное имя?

Отец. На самом деле, тебя зовут не Михаил.

Мать. Тебя зовут Мефистофель.

Короткая пауза.

Миша. А отца, значит, Фауст, да?

Отец. Нет. Отца твоего зовут Лэм.

Мать. Лэм Леонардович.

Миша. А я, получается, Мефистофель Лэмович?

Отец. Получается, что да.

Мать. Но мы решили, что быть Мишей тебе больше понравится.

Отец. Да и в школе вряд ли поняли бы Мефистофеля.

Миша встаёт и, покачиваясь, выходит из комнаты. Через пару секунд возвращается в одном ботинке. Отец и Мать переглядываются.

Миша ( Отцу, протягивая к нему руку). Адрес давай... Лэма этого. Леонардовича.

Мать (подхватываясь). Мишенька, ты, что ли, прямо сейчас пойдёшь к нему?

Миша. Прямо сейчас и пойду. К папке.

Отец вынимает из нагрудного кармана рубашки клочок бумаги и отдаёт его Мише. Миша пихает бумажку в карман, берёт со стола бутылку водки и выходит.