Посвящается. 4 страница

-Тут присутствовал кто-то, - сказал он, удивившись впервые в жизни своему голосу. Звякнуло ещё одно стёклышко, подхваченное ветром. - Зачем?.. Кроме Романа, никто не мог знать, что я тут буду. Следили?..

Надо было уходить – Артём начинал гнить. Что с ним делать, было непонятно, и, погасив свет, Михаил оставил одинокую библиотеку...

... По пути он, встав под белёсый луч фонаря, прочёл несколько последних строчек бумажки: «Как вы, наверняка, уже догадались, убийца Марины – ваш друг или родственник. Советую вам завести блокнот и записать в него всех, кто, по вашему мнению, мог стать убийцей»

-А кто мог стать убийцей? - горько прошептал еле шевелящимися губами Михаил сам себе. Ночь завладевала посёлком, одевая все здания в чёрные накидки. - Меня почти все тут знают. И я почти всех знаю. Какой смысл меня подставлять кому-то из них?

И Михаила вдруг осенило: «А что, если это он?.. »

Память разложила свой материал, а воспоминания пошли вырезать нужные фрагменты...

... Он стал соседом Вики, когда Мише было восемь лет. Его семья приобрела этот дом по недавно вывешенному в Интернете объявлению. Почему бывшие хозяева съехали, никто не знал, но были они, говорила Вика с ноткой ностальгии и печали, людьми добрыми и отзывчивыми. Сам Миша никогда их не видел и не слышал.

А заменил их сначала очень хороший, добрый, а потом

ставший дьяволом

мальчик...

Лужи и лужицы высыхали прямо на глазах. Миша не верил в такие чудеса, что после недели обильных «дождичков», как называл их дядя, может ни с того ни с сего нагрянуть настоящий летний денёк. Погода стояла весь день, как в парилке, и казалось, что она продолжает неумолимо нагреваться и становится как будто удушливее, что свойственно середине июля.

Мама заставила (или он сразу согласился) надеть его любимые желтые шортики. На лицевой стороне снежно-белой майки был логотип «Euro 2008». За Россию Миша болел, как никто другой из семьи.

-Будь осторожен, - наставила мать, закрывая дверь, и её нос был барельефом из щёлочки. - Я попросила дядю Олега, чтобы он привёл тебя назад к двум. Пообедаем, отдохнём, и можешь снова идти к Вике.

-Спасибо, мам! - последовал сладкий, полный любви, поцелуй во влажный лобик, и сандалики, отысканные где-то на чердаке, протопали с крыльца. С Викой они условились встретиться в одиннадцать тридцать, у библиотеки. «Я буду папу провожать»

Заприметив издалека две фигурки – одну маленькую на розовом велосипеде, другую – высокую, одетую в стиль «кэжуэл», - Миша удвоил скорость. Лучи давно вставшего солнца обвели контуры библиотеки золотой рамочкой. Папа нагнулся к голове дочурки, поцеловал её и, не забыв помахать Мише рукой, распахнул двери в свои владения. Читальня открывалась в двенадцать, и надо было осмотреть и подготовить.

-Привет, - сказал Миша первым и обратил внимание на её новенький транспорт.

-Здравствуй, - ответила Вика тихо. - Как тебе?

-Крутой, - оценил он.

-Пошли гулять? Сейчас Пашка придёт, будем в «светофор» играть!

-Айда!

... Белый фургон преградил им дорогу, сам того не зная. Задние двери его были настежь открыты, и Миша с Викой видели рога ножек перевёрнутых стульев и им подобной мебели. Автомобиль тарахтел и вибрировал, как звонящий телефон.

-Что это? - удивилась Вика. Машина стояла перед воротами соседнего дома, со стороны библиотеки. - Там вроде бабушка Евдокия живёт. Что им надо?

Стараясь не провалиться в канаву, они обошли фургон. Из открытого окошка выпрыгнула дымящаяся сигарета, вырисовав дугу, шлёпнулась в ручеёк, который не помедлил и захватил её с собой. Водитель, долженствующий охранять машину, ничего не сказал, только снял плёнку с новой пачки «Camel», зубами вынул сигарету и поджёг кончик зажигалкой.

-Вот паровоз! - прозвал в себе Миша. За очередной партией бежали грузчики в синих комбинезонах.

-Что будем делать? - задал уместный вопрос Миша.

-Подождём, пока уедут, - распределила Вика. - Паша сказал, что придёт где-то к часу.

-Хорошо.

... -Меня зовут Гриша. Андронов Гриша, - представился приезжий мальчик. Вечер. Тепло. Половина седьмого.

-Очень приятно! - сказал Миша, опуская козырёк кепки ниже, чтобы солнце не так резало глаза.

-И мне, - проговорила Вика.

-А это – Гулливер, - Гриша присел на корточки и обнял шею своего пса-бигля с навострёнными ушами. Хвост, напоминающий колбасу, начинал маятником раскачиваться. - Родители отправились на знакомство с деревней, а меня с ним оставили. А у вас тут красиво, я смотрю. Лес, речка...

-Хочешь, мы тебе всё подробно опишем? - угадав мысли Гриши, спросил Миша.

-Конечно, хочу! - нарочито обиженно пробурчал он, и они с Викой обступили его.

В тот вечер они почти не играли. Гриша рассказал, откуда он, что этот дом они нашли на каком-то «Яндексе» (значение этого иностранного слова Миша сразу не понял; истинный же смысл был им разгадан немного позже). Родители его по образованию были биологами, и они купили это жилище, чтобы проводить тут свои исследования.

Домой Миша возвращался в приподнятом расположении духа где-то к восьми. В такие исключительные дни ощущаешь себя воодушевлённым, и ты как будто был уверен, что эти двадцать четыре часа сложатся именно так, а не иначе. За ужином, где присутствовали мама, бабушка и дедушка, разговор начался с того, что единственный сын поведал, как провёл день.

-Мы встретили мальчика Гришу. Он теперь живёт рядом с Викой.

-А, да. Я слышал, что Воронины съезжают. Мне Соня что-то говорила, - удостоверил дед, забирая с разделочной доски чёрный хлеб.

Мамой было позволено посмотреть телевизор на сон грядущий. Потом он прочёл несколько глав «Муми - Тролля», потушил свет и укутался в одеяло, предаваясь грезам. И попутно взялся выдумывать новые игры и забавы на завтрашний день; у него это выходило как ни у кого другого хорошо.

Но следующий день взорвал все представления о Грише как о воспитанном ребёнке и как о товарище. Только продрав глаза и позавтракав, Миша откопал в сарае велосипед, оседлал его и, обгоняя ветер, поехал к Вике. Или к Грише...

К нему стремительно приближался маленький человечек. Это была Вика.

-Мишенька, Мишенька, помоги, пожалуйста! Он... Гриша совсем обезумел! Смотри, что он мне сделал! - при этих словах заплаканная Вика подняла рукав сарафана и обнажила крупную, вдоль всей руки, вертикальную кровоточащую царапину.

-Ого! Ты маме сказала?

«Нет, Гриша не мог так поступить! »

-Их нет! Спаси меня!

Отшвырнув велосипед в траву, Миша принял единственно верное решение – пойти и поговорить с Гришей самому. Погода в то утро иллюстрировала обстановку: небо, желавшее порадовать жителей своей синевой и бесконечностью, вдруг начинает чернеть так, как будто на него пролили чернильницу.

-Эй, ты что творишь? За что ты Вику оцарапал? - без вступлений начал Миша, сжимая кулаки. Он был намерен заступиться за свою подругу любой ценой. Ему было всё равно, кто это был. Но вместо объяснений и доводов, Гриша лишь перевёл каменный взгляд на Мишу и свесил голову, как боксёр перед боем. Отступив на шаг, Миша испуганно посмотрел на товарища и тоненьким голоском произнёс:

-Гриша?

Сзади послышался хлёст сандалий, и в отражении окна проплыла Вика. Гриша, казалось, врос в землю. Воспользовавшись этим, Миша незаметно потряс правой рукой, приказывая подружке уходить подальше.

-ОСТОРОЖНО!

Миша, окунувшись в океан боли, отлетел вбок и очутился на краю канавы. Резкая боль впилась иглой в грудь, и лицо скривилось в ужасной гримасе. В рот набились крупинки песка, но их Миша не замечал – он растирал место удара, которое горело пламенем. Язык почувствовал привкус меди.

Шаги послышались сначала справа, потом завернули за спину, и кеды Гриши встали прямо перед носом. Готовясь к худшему, Миша сразу смекнул: «Лучше сейчас промолчать, а не то слова разозлят его, и тогда... »

Вики не было ни слышно, ни видно.

«Убежала! »

-Это тебе за Гулливера! - проревел не своим голосом Гриша, и его ботинок со смертоносной скоростью вклинился в мягкий живот. Миша до жжения раскрыл рот, и из него вырвалось слабое хныканье. И выплеснулся комок крови...

Неуклюже пытаясь встать, Миша хотел вразумить товарища, но тот занёс руку для очередного удара. И тогда Миша, изо всех оставшихся сил собрав руки в кулаки, тараном полетел на него. А Гриша просто сделал шаг назад, и бедняга весьма сильно ушиб себе нос об землю – не спасли даже своевременно вытянутые вперёд руки.

«Убежать! Убежать, во что бы то ни стало! »

-Я тебя убью, слышишь? Убью, когда придёт тому время! А оно («Пользуйся этим! Давай, беги что есть сил! ») придёт!

Самовнушение помогло, и Миша, закинув голову назад, побежал. Гриша остыл и теперь начинал приходить в себя. Затем он бессильно опустился на песок. Рядом с ним без сознания лежало тельце, в испачканном платьице, Вики... Кровь бежала ручьём и отмечала каплями весь пройденный путь...

«Сынок, дорогой! Что произошло? »

«Упал. С велосипеда»...

... На удачу он не надеялся, но палец простучал нужные три удара в дверь. Они с ним с того дня не виделись. Хотя, нет. Виделись. Тогда у него было очень кислое лицо, и он хотел – или так почудилось Мише, - подойти к нему и извиниться.

«Я тебя убью, слышишь? » Это было произнесено как пророчество, которое сейчас пробивалось в жизнь Михаила. Ведь везде, где бы он не побывал, его могли бы убить, но по непонятным причинам этого не совершали: его бы разрезали вместе с Мариной в парке, прикололи бы к стене железным ломом в ОВД, расчленили бы как Артёма.

Возможно, Гриша тут и не при чём, но если бы не эти слова... Природа его тогдашнего поведения тоже не могла не заинтересовать, и Михаил, в конце концов, обусловил для себя причину того, что пришёл сюда, к этому дому номер 7 по улице Обручева.

Дверь отъехала, и на порог явился высокий мужчина, пустивший мурашки по коже Михаила. Летний день предстал как никогда чётко. Одет он был по-домашнему (майка, как сито, треники, крестик на шее, тапочки). В телевизоре за спиной сражались «Спартак» и «Динамо».

-Вы кто? - в средних тонах спросил мужчина, недовольный столь поздним визитом.

-Гол! - взревел комментатор, и мужчина облегчённо вздохнул.

-Вы Григорий? - неловко сказал Михаил, ретируясь к крыльцу. Что меня так напугало?

-Ну да, - голос понизился до подозревающего. - Чё вам надо?

-Скорее всего, вы меня можете не помнить («Как такое забыть? »), но всё равно: я – Миша Дубов, мальчик, которого вы избили больше двадцати лет назад...

Губы Григория мгновенно разлиплись, показав чёрное отверстие в ротовую полость, глаза блеснули, скулы подтянулись, а руки повисли как макаронины.

-Прости меня, Миша! - совсем детским голоском пропищал он, и в этот момент были слышны только патриотические завывания комментатора...

10.

... -Вы не могли бы мне рассказать, что предшествовало вашему поведению в тот день? - попросил Михаил, нежась на мягкой софе. В камине дико плясал огонь, испускаемый поленьями. Григорий, как дворецкий богатой семьи, с такой же грацией и изяществом, подошёл к гостю с небольшим серебряным подносом, на котором стояли две чашки с чаем и тарелочка с печеньем.

-Угощайся. Ничего, что я на «ты»? Мы, как-никак, с вами знакомые, - предложил Григорий и сел на стул против Михаила.

-Ничего, - согласился Михаил. - Будь добр, расскажи.

-В тот день я первый и последний раз кого-либо избил, - начал Григорий. - Как только вы с Викой разошлись по домам тем утром, вернулись мои родители. Они описали, что видели, и затем пригласили меня пройтись с ними. После обеда мы выдвинулись в путь, с нами пошёл и Гулливер. Погода была чудесной.

Прогулялись мы здорово, нечего сказать. Кое-каких грибов набрали, Гулливер обзавёлся тремя знакомствами. И вот, когда мы были на половине пути до дома, отца дёрнуло с чего-то вернуться иным путём, лежащим по периметру деревни. Не задавая вопросов, хотя очень хотелось, наша компания пошла в обход...

... Уже сам вход мне не понравился: проржавевший напрочь шлагбаум, почти касающийся земли, какая-то полуразворошенная будка без стёкол. И на всём этом лежит странный желтовато-красный оттенок, а все здания в округе как будто были укрыты толстым слоем пепла. «Как после пожара. Гигантского! »- подумал тогда я. Дорога, края которой смыкались в дальней точки, была изрыта глубокими ямами. А в её конце словно стояла каменная статуя человека...

Я сказал, что не имею никакого энтузиазма туда следовать, и... Помню эту минуту необыкновенно ярко; я поворачиваюсь к отцу, чтобы отговорить его, но вместо этого вижу, как родичи уносятся прочь отсюда, хватаясь за головы! Их уменьшающиеся фигурки обволакиваются сизой, непостижимо как появившейся, пеленой...

Меня они оставили. Я уже думал погнаться за ними, долой от этого места, от этого нечто, стоявшего на горизонте дороги, но поводок Гулливера растянулся, окреп. Рука хрустнула локтевыми суставами. Всё ещё в прострации, я поддался псу, и он, выкинув язык, поскакал к ближайшему дому...

Что было потом, мне описывать трудновато. Мы ворвались в дом «без окон, без дверей», и, когда остановились, Гулливер, словно взбесившись, с немыслимой прытью разорвал на себе ошейник, и ремешок остался болтаться у меня в руке. Я отпрянул к выходу и еле удержался, чтобы совершенно не свалиться. Всё померкло в моих глазах, и, кажется, я потерял сознание. Дом я покинул без своего любимого пса уже через несколько минут...

... Бесцельно я бродил по тому месту часа три, мучительно пытаясь разыскать каких-нибудь людей. Но это представлялось невозможным – в тех постройках, что вытягивались из дымки, как жирафы, нельзя было обитать совсем. Родители так и не пришли за мной, лая Гулливера я не слышал.

Обстановка была подобна фильму ужасов, где одинокий странник забрёл в заброшенный город и не знает, что ему предстоит повстречать. И когда улица предлагает ещё один поворот, он в надежде заворачивает, а ты невольно приподымаешься в кресле и кричишь: «Не ходи туда! »...

То же самое приключилось со мной. На углу кирпичного дома была прибита табличка-указатель «ул. Менделеева» со стрелкой, направляющею за дом. Расслабленно выдохнув, я пошёл быстрее. Ноги к тому времени ныли, а в ушах стоял непереносимый писк.

Завернув, я продолжил своё путешествие, пока не осознал, что на мне висит чей-то взгляд. И точно: надо мной парило белое лицо с тонкими прорезями глаз. Его очертания были размыты, а рот открывался, произнося неслышные слова. Я отшатнулся, пятясь обратно. Проплыв через дорогу, лицо придвинулось ко мне, и я ощутил, что стою на одном месте...

В правый бок что-то неприятно кольнуло, и я опустил туда взор.

Длинная белая лента-рука, льющаяся от лица, удерживала что-то вроде книги с мягкой обложкой и тыкала мне в живот. Я протянул к ней руки. Белая полоса освободила книгу, и та спрыгнула в мои ладони. Затем лик стёрся с неба...

Неторопливо, страшась всего окружающего, я захватил двумя пальцами обложку и перевернул. Сразу на асфальт, между колен, тренькнула ручка, и её тень разлеглась небольшим чёрным пластом. Переведя дух, я поднял её и окинул взглядом.

И на ней проявились рыжие, как пламя, письмена, гласящие: «Занеси своё имя в эту тетрадь! » Выкатив глаза, я сперва предпринял неудачную попытку стереть надпись, но потом понял, что этого не сделать, и, как можно прилежнее, вывел своё полное имя, фамилию и отчество.

Встав с земли, я небрежно бросил тетрадку с ручкой в кусты и устремился вперёд. Но не успел сделать и десяти шагов, как угодил в свой дом, задел ногой ступеньку и раскинулся в прихожей!..

Миша убил Гулливера, Миша убил Гулливера, Мишамишамишамишамиша...

Эти посылы окружили меня ореолом малопонятной злости, и я, найдя в себе силы, доплёлся до постели, вскарабкался на неё и отрубился... Мишамишамишамишамиша! - шипело в ушах...

Разум вернулся ко мне поутру, и под горячую руку мне подвернулась бедная Вика. Я вышел на крыльцо подышать воздухом и увидел её. Она проходила мимо ворот, и я, с какого-то рожна, посчитал это преднамеренным проникновением в чужую собственность. Злость бурлила во мне, как в котле, в ту минуту; я рванул к калитке, и, пока Вика приветливо улыбалась мне, стиснул ей запястье. «Ты что тут делаешь? - слова приходилось проталкивать. - Жить надоело? »

Она страдальчески бросила взгляд на меня, а я, крепче сдавливая руку, ногтём (! ) распорол кожу на руке... Я побил тебя из-за этого проклятого «Миша-миша». Извини, мной тогда управлял тот голос, - довел до конца Григорий свой рассказ.

Нижняя челюсть Михаила отвисла на пару сантиметров.

-Это, пожалуй, самая нереальная история из тех, что я слыхивал, - выдавил он. - А твои родители знали про твоё исчезновение и про руку Вики?

-В том-то вся и штука, что никто даже и не спохватился меня! Что там дальше было с Викой, я не знаю, но меня не трогали по этому поводу, - добавил Григорий.

-Да, поистине странная история, - напряжённо сказал Михаил, покидая диван. В глазах стоял образ нарисованного на небе лица с тетрадкой.

-А что привело тебя ко мне? - осведомился Григорий.

Нервно улыбнувшись, Михаил ответил:

-Один-единственный раз в жизни меня били, и беспричинно. Я не мог не разузнать, что тебя повлекло тебя на это. Спасибо за гостеприимство! - отблагодарил Михаил, отираясь у порога.

-Заходи! - говорил Григорий, попивая чаёк. Улыбка не сходила с его уст.

Дверь открылась, и в лицо ударил холодный ночной порыв ветра.

-И ещё, - остановился Михаил. Хозяин заметно напрягся. Глядя на него через плечо, Михаил тихо вымолвил:

-Берегись! - и, не дожидаясь расспросов, возвратил дверь на место и, дрожа от пронизывающей прохлады, направился к своему обиталищу...

11.

Фонари уже не горели. Улица, казалось, была полностью погружена в синевато-черную дымку. Михаил шел по всегда знакомому, но сейчас - такому необычному месту как будто впервые. Под подошвами хрустела галька, рождая единственный в округе звук. Легкий морозец пощипывал за щеки, предупреждая о подступающей зиме. День выдался богатым на странности, рассудил Михаил.

-Надо бы, наверно, Вику навестить, - часы показывали без десяти десять.

«Не поздно ли? Да и устал ты! »

Михаил качнул головой, соглашаясь с внутренним «я». Завернувшись в пальто, он повёл свои ноги к дому.

После происшествия, спустя несколько продолжительных лет, Вика переселилась на другой конец участков. Григорию она царапины не простила. Это повлекло за собой психологическую травму, заключавшуюся в том, что некоторое время Вика не общалась с мужчинами. Но тихоходом, по мере взросления, проблема перестала беспокоить девушку; она вышла из себя. Как-то раз даже Михаила пригласила. Для него это был апогей счастья на тот период. С Артёмом они познакомились в университете, влюбились друг в друга и поженились. И всё у них было замечательно...

До дома оставалось всего ничего, когда из неоткуда, на дорогу, выбежала орущая фигура, шлепавшая тапочками. Её силуэт сливался со зданиями, и она казалась призраком, ищущим путь в вечность. Мысли Михаила перепутались, и лицо на небе превратилось в вырастающую луну.

Подавшись вперед, Михаил постарался не упасть. Прислушиваясь, он понял, что девушка в спальной рубашке всхлипывает, и протянул руку к ней.

-Вас помочь? - неспокойно предложил Михаил, не силясь подступить ближе. Ветер затрепетал головной растительностью девушки, и та развернулась. Физик приготовился к чему-то невероятному. Отодвинулся на шаг...

-Михаил! Его порубили топором прямо у меня на глазах! Пришедший спрашивал меня, где ты, и я ответила, что не имею понятия. Тогда он поклялся разыскать тебя и изничтожить, как тряпичную куклу! Ещё Он не велел ходить в то место, про которое тебе рассказывал Григорий, иначе тебе не жить! - Вика ни с того ни с сего начала трястись, а правая рука, с вытянутым указательным пальцем, устремилась к правому глазу. Лак сверкнул на мистическом свету.

Когда палец целиком вошёл в глаз, тело конвульсивно дёрнулось, а капельки крови дождём украсили землю. Ноготь разрезывал глазное яблоко, как пила, и из него вытекала не только кровь, крася линиями Викину щёку, а что-то помимо неё. Что-то противно жёлтое, слипавшееся на шее. Одним из ужасающих фактов являлось то, что изо рта девушки не доносилось ни звука; было тихо, как в закрытой комнате. От увиденного, из недр организма Михаила поднялся ком, держащий путь наружу.

Не надо было быть врачом, чтобы понять: Виктория Олеговна Сухорукова умирала, если уже этого не сделала. Колоссальным трудом сдерживая слёзы, Михаил ринулся к ней с распростёртыми руками. Но

-Стой, не подступай! Тебе меня не спасти! - кровь рдела в лунном свете, и Михаил задрожал. «Как она может разговаривать? » Страх приковал его к месту. Это могла быть и галлюцинация, но голос был реальным до такой степени, что лучше бы ему было быть привидевшимся.

-Чт-т-то ты с-с-казала? - слова шелестели, как бумага. Ему непереносимо захотелось убежать отсюда, бросить всё к чёртовой матери, сесть на автобус до Москвы и вернуться к обожаемой физике. В воздухе повисла гробовая тишина, и, издав икающий звук, Вика повалилась наземь, хрустнув (?! ) костями...

-НЕЕЕТ! - не веря своим глазам, проорал Михаил. Сошедши на колени, он, плача, обнял мёртвую Вику. Её пунцовая жидкость грела его тело. Кровоточащая голова свисла на правое колено, и из глазницы вывалился, с мерзким звуком упал и прокатился раскуроченный глаз...

... Взошедшее на небеса солнце прожгло своими лучами пелену облаков и озарило Михаила, опомнившегося около женского тела. Ручьи слёз засохли на щеках, хватка рук ослабла, но продолжала держать Вику в кольце. Кровь свернулась коричневатым пятнышком под глазом, пялящимся с земли стекленным воззрением. Он совершенно помог Михаилу проснуться; физик встал с асфальта и минорно оглядел свою подругу. В голове не укладывалось, что она могла погибнуть. Да ещё как!..

«Я не верю! НЕ ВЕРЮ! »

Кто-то зашагал в их сторону, и Михаил механически обернулся. «Только этого ещё не хватало! »

Срочно надо было что-то предпринять.

Кровь всё равно останется, подумал он, глаз можно смахнуть в кювет. Тело – унести и спрятать.

Похоронить.

Шаги доносились до слуха всё чётче и чётче. Под красной мембраной часы показывали семь утра.

-Как я от холода-то не пробудился? - собрав тело в охапку, Михаил, крякнув от тяжести, поднял его; ледяные руки обожгли его локти, со ступни слез тапок, по счастливой случайности исчезнувший в кустах, где прохожий его не обнаружит.

-Пошли! - скомандовал Михаил и, финальный раз пробежав по дороге взглядом, пошёл окольным путём, в пролесок...

-Ух, ничего се! - вскричал, чуть ли не в ужасе, юноша, встретившийся своими глазами с оком, что лежал посреди улицы. - О-о-о!

Закупорив кулаком рот, он, смысля, что ему надо опустошить свой желудок, сделал разворот на сто восемьдесят градусов, и из горла хлынуло то, что осталось после вчерашнего ужина, в виде противного жёлто-молочного водопада с кусочками трапезы. Он растёкся по земле у корней выцветшей малины и капал с листиков.

Потом внимание сосредоточилось на предмете, скрытом зеленью, но это не заинтересовало мальчика – его пятки сверкали уже далеко отсюда.

Из-за выступившего пота Михаил больше не трясся от мороза. Конечности несомого туловища болтались, как мочалки; ботинки подмалывали под себя ветки, которые щёлкали как одиночные пистолетные выстрелы. В сеточном заборе, опутывающем постройки, был сделан очень удобный вырез, через который, даже не пригнувшись, Михаил пролез к зарослям. Ещё мокрая, трава пролезала в штанину и щекотала кожу. Голова трескалась от крутящей её боли.

Взойдя на тропку, петляющую между древними стволами, Михаил, не тормозя, пошёл вглубь. С каждой секундой, казалось, его ноша делается тяжелее. Ладони, обхватывающие Вику, намокли.

«... не велел ходить в то место, про которое тебе... »

Откуда убийца узнал про их с Григорием разговор?

Ветка хлестанула Михаила по лицу. Он уже был дальше опушки, и скрещённые деревья спрятали от него дома. Ответвившись от дорожки, Михаил теперь держал путь всё дальше и дальше, туда, куда самый авантюрный путешественник вряд ли заберётся. Таких мест в этом лесу, мыслил Михаил, не так уж и много. Но одно должно быть сто процентов!

Голые ветки смотрели в небо. Михаил немного передохнул, слушая, как его четырёхкамерный аппарат неритмично стучит в груди. Рубашка под пальто пропотела и прилеплялась к телу, как магнит. Руки дрожали.

По прошествии получаса, Михаил узрел небольшую рытвину с листьями. Но слух уловил шипение водного потока, подсказавшего более лёгкий выход из положения; речушка пролегала у подножия крутого склона. Приклонившись к коре ближнего дерева, Михаил едва сдержался, чтобы не обессилить руки. Усталость сказывалась...

Оценив крутость склона, он из последних сил сделал шаг и одной ногой утвердился на прочном корне, вырвавшемся из-под земли. Второй ботинок, ребром ступни, ссыпал, с шорохом, песочную крошку к кромке воды. Уверившись, Михаил, шаг за шагом, медленно, смотря под ноги, достиг реки, с которой повеяло приятной прохладой. Легкая рябь покрыла реку шевелящимся панцирем. В том месте, где стоял Михаил, было достаточно глубоко.

Дубов, подойдя ближе, вытянул руки, подержал их несколько секунд. И разжал...

Всё случилось мигом: радужные брызги осыпали его, и Вика пошла ко дну. Обе руки стали как будто подвешенными за запястья, пальцы распрямились в два гребешка. Тело становилось всё невидимее и невидимее, и, когда оно уже покоилось на глубине, Михаила прорвало; он грузно шлёпнулся на берег, поместил голову между колен и дал себе вволю расплакаться. За всех: и за Марину, и за Романа, и за Артема с Викой...

И только сейчас Михаил до конца осмыслил, что всё, их больше нет!.. Безмятежное прошлое погружалось в пучину, как Виктория. Теперь он никогда в жизни не вспомнит этих людей без слёз. Конечно, первое время они будут стоять, друг рядом с другом, у Михаила в глазах и заставлять его просыпаться с криком, потому что к ним со спины близится огромная бесцветная фигура, замахнувшаяся топором; а за стёклами, вделанными в дверь, мелькает тень, и твоя нижняя челюсть клацает о верхние зубы. А из груди так и просится вой «Помогите! »... Холодный пот капает на подушку и совпадает с поворотом дверной ручки. На пороге стоит тот, кого ты больше всего не хочешь видеть в таком обличии. Тебе нечеловечески страшно, и сон как рукой снимает. На столике вертится и переливается разными оттенками телефон, на котором прыгает имя: «Марина», «Артём», Вика»!!!

Смерть! Смерть! Смерть!

... Обтёсанная речная галька, приподнятая шуршащей волной, ласково коснулась щеки Михаила. Затем она откатилась назад, и камешки, зацепившись за другие, более крупные, возлегли на песочную кашу...

... Из сереющего неба выразилось лицо («Нет, только не это! »)

женское, с восточным выражением.

Оно излучало обаяние, губы кривились в понимающую улыбку. Женщина была схожа с ангелом, низошедшим забрать его душу.

-Наконец-то я вас

НАШЛА-Ла-ла...

Голос растворился, как круг на водной глади...

... Затылок бережно поместили на ладонь. Веки разлиплись на долю секунды, и взору предстали верхушки деревьев с трепещущими листиками. События последних часов изображались какими-то отдалёнными, высящимися из-за горизонта; как бы не случившимися вовсе. Дремота помогла успокоиться, восстановить силы и моральный дух. Но теперь Михаилу сильно хотелось есть. По брюху словно катался валик, вдавливающий его в разных местах. В спину впивалось что-то острое, чуемое даже через пальто. Чем больше камень вжимался в кожу, тем Михаил жестче стеснял зубы. У самого подбородка двигалась неспокойная водичка, то пребывающая, то, хватанув с собой с десяток каменьев, убирающаяся восвояси.

Михаил поводил руками, затем – ногами. Его затёкшее существо ожило; небо над головой включило диск солнца, которое, ещё чуть-чуть, и попало бы на физика.

-Вы очнулись! - прогремел женский голос, вспугнувший птиц с веток. Их крылья зашлёпали, как босые ноги по луже, а тушки разлетелись в разных направлениях. Два чёрных ворона упорхнули вместе. Михаил, не на шутку перепугавшийся, с силой дал влево, перелёг на живот и почти взглядом хищника начал рыскать за девушкой.

«И с чего ты взял, что это Вика? »

-Здравствуйте, Михаил! - женская фигура, с пышным бюстом, покинула пенёк с естественной спинкой. Это было то самое лицо, разбудившее сейчас Михаила.

«Нет, не ангел! »- сокрушенно подумал он, ища место, чтобы затем опереться туда, - буквально каждая пядь земли была усеяна остроконечными камнями.

-Вы меня знаете? - вопросил Михаил, тщетно попытавшись стать на ноги. В голову ударила кровь, всё побелело, и он нелепо упал. Женщина подошла совсем близко, так, что был слышен аромат её духов; не утруждая себя, чтобы присесть, она наклонила голову. Кое-как извернувшись и встав на четвереньки, Михаил, в свою очередь, вознёс к ней глаза, и получилась замечательная картина: Михаил, странно осматривающий женщину, как провинившийся щенок, а она, наоборот, умиляет его, мол, всё хорошо, не беспокойся!