Посвящается. 3 страница

... Подозревая неладное, Михаил вмиг оказался у двери, которая вела в холл первого этажа, и, собираясь отпереть окошко, чтобы оглядеть хотя бы малую часть первого этажа, с недоумением встретил щель небольшого размера, зияющую между дверью и косяком. Нос сразу обратил внимание на резко появившийся, доселе незнакомый, запах. Михаил приоткрыл дверь...

... -Ничего себе! - воскликнул Михаил, в ужасе ухватившись за своё лицо и выпучив глаза. В коридоре, ведущем к лестнице наверх, в колоссальной бордовой луже распростёрлись два тела с застывшими на их лицах ужасом и страхом. Их стеклянно – белые глаза сверлили потолок, рты были разинуты. По тянущимся вдоль коридора стенам стекали тоненькие ручейки крови, берущие своё начало от алых брызг, покоившихся на углу, образованном на стыке потолка и стенки. Многим каплям ещё предстояло внести свой вклад в общее кровавое озеро.

Справа, у будки дежурного, сидел Алексей, под которым растекалась сестра первой лужи, но в меньшем объеме. Изо лба Алексея торчал окровавленный (лом? ), пригвоздивший его к стене. Белый язык свешивался до подбородка, губы были окаймлены тёмной рамкой застывшей там крови. Дырка, проткнутая (ломом? ), выпускала из себя струйки, бодро окрашивающие лицо Алексея в маску какого-нибудь индейца. Потухшие зрачки застыли на конце лома. Оставшееся в них навеки выражение выражало глубочайшее удивление.

-Господи... - не помня себя от ужаса и от невыносимого желания облегчить тяготы своего желудка куда-нибудь, прошептал Михаил и, зажимая правой ладонью себе нос, бросился к дверям, стараясь не оглядываться. Запах разлагающихся в коридоре тел заставлял ноги набирать обороты. Рука сильнее сжимала нос, чуть ли не до боли.

Лом, унёсший в мгновенье жизнь милиционера Алексея, почти целиком загородил проход, и Михаилу пришлось постараться протиснуть своё худое тело промеж бордового острия и перпендикулярной с ним стеной. На момент Михаилу показалось, что труп обратил на него свои серые, как железо, глазёнки... Топот подошв убыстрился, удар по двери распахнул её, и Михаил, как выпущенное ядро, вылетел на заметно потемневшую улицу, и по инерции его тело пробежало несколько метров и оказалось у «УАЗА», на котором привезли Михаила сюда ещё живой Алексей и его помощник, Сергеич...

... Переднее большое, как картина, стекло автомобиля изнутри было закрашено кровью, а из двери свешивалась мужская рука, мягкая и безвольная.

-Сергеич, - пробежала мысль у Михаила в голове, и он выбежал на середину шоссе, которое в такую помрачневшую погоду казалось ещё чернее, чем обычно.

Солнце, заходящее для того, чтобы завтра снова обрадовать всех, кроме Михаила, новым днём, обвело золотым цветом верхушки деревьев. Закрыв и снова открыв глаза, Михаил рассовал руки по карманам своей любимой куртки, пересёк дорогу и направился к библиотеке, расположившей своё здание в нескольких кварталах от печально известного теперь парка. В том, что завтра вся милиция будет его разыскивать как «преступника, убившего пятерых человек (не исключено, что и больше, - где тогда адвокат и следователь? ) и сбежавшего из КПЗ», сомневаться не приходилось. Но стоял вопрос: что делать?..

... У ворот в парк Михаил стопорился и заглянул в него. Отсюда было видно, что место преступления было усыпано цветами. Появились венки. Среди них были видны розы, ирисы, гвоздики. Переведя глаза поверх цветов, Михаил увидел, как над ними возвышалась чёрно-белая фотография улыбающейся Марины, выглядевшей на несколько лет моложе. Белый и высокий воротник её рубашки дотрагивался почти до ушей и закрывал собой прелестные щёки. В правом нижнем углу была прикреплена чёрная траурная ленточка. Растворяясь в тёмном фоне, рядом был воткнут в землю крест.

Михаил на секунду прикрыл глаза, и в образовавшейся на момент тьме промелькнул красненький ручеёк, приведший к разделанному телу бедной Марины.

-Господи, накажи того, кто это сотворил! Упокой душу усопшей, - Михаил понурил голову и с минуту помолчал, слушая, как бьётся и наливается его сердце кровью и ненавистью к убийце.

-Аминь, - произнёс он чуть позже, перекрестил ворота тремя сложенными пальцами и развернулся, чтобы обойти парк...

... Михаила начинало трясти. Голова стала пристанищем сильнейшей боли. Фасад его дома наполовину погрузился в кромешную тьму, и в окне, выходящем на восток, доигрывало свои последние минуты солнце. Хлопком закрыв за собой калитку, Михаил взбежал по ступенькам, откопал в кармане тёплый ключ от двери и, когда тот оказался в дырке, отпер её...

... Плюхнувшись на кресло, Михаил, утерев с лица пот, закрыл глаза. Боль резала голову, как пила, и поэтому погрузиться в сон не составило большого труда.

В своём кошмарном сне, Михаил раз за разом отодвигал собой тяжёлую дверь и видел перед собой лужи крови, в которых распростёрлись человеческие тела. Но их было уже не три – их было в разы больше. Трупы висели, пригвожденные к стене за голову. Рты их были раскрыты в безмолвном крике, руки, тянувшиеся вызволить изо лба небольшие куски железа, повисли вдоль безжизненных тел и иногда вздрагивали...

Иногда всё видоизменялось. Михаил открывал дверь и оказывался в парке. Он шёл на встречу к Марине. Но, когда ворота были отчётливо видны, из-за кустов вылезал Алексей с ломом во лбу и загробным голосом обещал:

-Отомсти убийце!!! Отомсти!!! - его руки вытягивались вперёд, кисти свешивались, и он протыкал своим кровавым ломом Михаилу голову...

... «Привет! В эфире – Галилео! .. »

Михаил, услыхав это, нехотя открыл тяжёлые веки и в мутном свете увидел яркий экран телевизора со стоящим у стойки Александром Пушным.

-Что за?.. - лениво подумал Михаил, нахмурил веки и спустился взглядом с экрана телевизора на правую руку. Она, оказалось, лежала на пульте, а указательный палец нашёл себе место на кнопке переключения каналов. Место, где лежало основание ладони, было усеяно множеством капелек пота.

-... А вот то, о чём мы расскажем вам сегодня! - весело объявлял диктор. Михаил, скорчив недовольную гримасу, ткнул пальцем на овальную кнопку со стёршейся надписью «Standby». Голос диктора оборвался на полуслове, экран окрасился в чёрный. Головная боль прошла, и Михаил вспомнил, что сон – лучшее лекарство.

Солнце стояло высоко над деревьями, позволяя им купаться в своих лучах. Михаил, поднявшись на мускулах рук с кресла, шатаясь, направился на улицу. Глаза сузились до щёлок, пальцы нервно колыхались...

Михаил завернул замок двери, упрятал руки в карманы и спустился на землю. Особой цели прогулки перед собой поставлено не было, но оставаться в душном помещении, да ещё пройденном вдоль и поперёк кислым ароматом пота, было в крайней степени неприятно. Голова зудела, как пчелиный улей. Несмотря на солнечный круг, раздвинувший вокруг себя облака, всё равно было прохладно и промозгло.

У самых ворот кто-то добрый положил газету, датированную сегодняшним числом. Из-за высокой влажности, она потеряла первоначальную упругость, и несколько капель, слетевших с ветвей дерева, насадили на неё несколько белых клякс, ставших причиной расплывчатости буквы «З» в слове «Взрыв».

-Взрыв? - Михаил дрожащей рукой поднял с земли «Крановский вестник» и внимательно вгляделся в заголовок: «Взрыв Крановского ОВД». Не выдавив из себя ни звука, Михаил поплыл глазами по газете и, покинув её пределы, увидел, как где-то далеко, над горизонтом поднимается серая струйка дыма. Как раз там и находится (находилось) ОВД... - подумал Михаил, возвращаясь к газете:

«Сегодня, ранним утром ** октября 20** года, произошёл взрыв здания ОВД деревни Краново. Взрыв унёс с собой жизни нескольких человек, включая известного в широких кругах следователя Григория Седельникова. Специалисты сошлись во мнении, что виной всему стала неисправность в электропроводке здания. Но окончательную причину, говорит начальник пожарной службы Иван Бородин, мы постараемся выяснить как можно быстрее».

И под этим текстом газетчики отправляли читателя на страницу четыре. Михаил, отсчитав нужный лист, раскрыл:

«Возвращаясь к событиям двухдневной давности, мы ещё раз выражаем своё соболезнование родным и близким убитой Марины Просевой. Сегодня, в восемь утра, состоятся её похороны на кладбище, у церкви»...

Сложив газету пополам и поместив её во внутренний карман пальто, Михаил сдвинулся с места, сверившись с часами. Семь сорок пять утра...

Все были облачены в траур. Из этой толпы Михаил никого не смог узнать. На похоронах этой девушки присутствовали почти все жители этого маленького посёлка. Даже местная администрация удостоила всех своим появлением.

Вся эта процессия толстой змеёй тянулась от самой арки-входа на территорию церкви. Они плакали, всхлипывали, кое-кто всё же свалился в обморок. Среди десятков надгробных плит, нагоняющих мрачность и нарицательно напоминающих «Жизнь когда-нибудь заканчивается», появилась свежая, с высеченными датами рождения и смерти Марины. Отсюда было не видно, но сразу после надгробья начиналась небольшая прямоугольная рытвина, а рядом – две кучи мокрой земли, собранной в кучу. Михаил сглотнул набежавшую слюну и подкрался ближе...

Ровно в восемь колокола небольшой церквушки загремели всеми своими звуками. Резкие и хлёсткие вначале, они улетучивались куда-то вдаль и там затихали. Сегодняшний звон показался Михаилу особенно мрачным и томным. Он посмотрел на процессию, которая начинала оживать.

Она неуклюже расступилась, пропуская вперёд четырёх мужчин с деревянным, покрытым до блеска лаком, гробом, где навсегда была упокоена Марина Просева. Они шагали как солдаты на параде – нога в ногу. Поверх гроба находилась его выпуклая крышка. Когда мужчины с трудом поставили его на землю, слева от ямы, и стали налаживать тросы, чтобы его спустить, из общей толпы выбежала женщина, которая, роняя с головы чёрную шёлковую повязку, рыдая, плача, бросилась к гробу, распластала по нему свои руки, положила голову и закричала во весь свой старушечий голос:

-НЕЕЕЕТ!!! Этого не может быть!!! Марина, вернись!!! Я тебя прошу!!!

Эта сцена пустила Михаилу слезу, и он вдруг вспомнил про записку, которую передал ему адвокат перед своей смертью. Утерев кулаком слезу, он пощупал карманы и нашёл её: смятую, превращённую в мусор, почти порванную.

Женщину ласково взяли под руки и повели, дёргавшуюся, обратно, успокаивать.

-Во что бы то не стало, я обязан найти и прикончить этого убийцу! - загорелся Михаил, развернулся и, освободив внутренний карман пальто, зашагал в библиотеку – искать ответы в книге «Маньяки столетия». За спиной уже были слышны звуки удары комьев грязи о поверхность гроба...

... Когда Монтэг сжёг брандмейстера Битти из огнемёта, рупора возвестили: «Библиотека закрывается. Просьба покинуть здание»...

Скоротав часик в каком-то дрянном кафе и отведав такой же дрянной еды, Михаил нехотя расплатился с престарелым официантом, оставил скудные чаевые – всю мелочь, накопившуюся у него за те два года, что он носит этот плащ, - и вышел, позвенев дверными колокольчиками. Невзирая на то, что Михаил съел довольно много (сказывался стресс и головная боль), он ласково погладил живот, чтобы тот прекращал урчать.

На дворе наступила и уже прочно обосновалась серая и невзрачная погода. Всё окружающее утонуло в бесцветной пелене, которую хотелось поскорее снять, скомкать и выбросить. Над крышами близлежащих домов наросли крупные серые тучи, свергающие вниз мелкие капли дождичка. Уличное радио, с большим и единственным зарешечённым глазом-динамиком, передавало «Рапсодию в голубых (или в «блюзовых», поправил Михаил) тонах» Гершвина. Особенность этой белой колонки была в том, что вся музыка, выливающаяся из неё, хрустела, как пластинка в патефоне, и создавала обстановку, чем-то напоминающую домашнюю.

В голове, по дороге в библиотеку, созрел план действия. Целесообразнее всего было бы дождаться вечера, чтобы наверняка отыскать книгу и без спешки пролистать её. В этой двухэтажной, белой постройке Михаил бывал раза два максимум, да и то в детстве. Помнил он только, что на втором этаже находился читальный зал.

Заведовала этим «книжным хранилищем» замечательная женщина, Виктория Олеговна Сухорукова, старая подруга дачного детства. После смерти отца, человека умного и творческого (несколько повестей, объединённых под общим названием «После дождя», поразили двенадцатилетнего Мишу), она стала хозяйкой библиотеки...

Михаил даже не заметил, как достиг здания, и уже стоял у больших стеклянных дверей. С того дня как он захлопнул эти двери в последний раз, прошло не меньше пятнадцати лет. И казалось, ничего не изменилось; ну, только заменили дверные стёкла. Повеяло ностальгией, и Михаил, вобрав в себя чистого воздуха, поспешил исчезнуть в библиотеке...

... Виктории сегодня не было в библиотеке – она приболела и лежала сейчас, поверженная простудой, у себя дома на кровати. В её любимом тёмно-коричневом кресле сейчас утопал муж – Артём.

-Привет, - сказал он, протягивая руку, и Михаил, широко улыбнувшись, потряс её. - С чего решил заскочить?

-Соскучился по прекрасному, - выдумал (или нет? ) Михаил. - Да и вспомнил недавно, что как-то читал здесь «451 по Фаренгейту», но так и не закончил.

-О, целиком и полностью поддерживаю ваш выбор, молодой человек...

... Со всех сторон тихо захлопнулись книги, задребезжали отъезжающие стулья, и все читающие, вздыхая, повставали, вошли в проход между рядами столов, зажимая томики в руках или заложив нужную страницу пальцем...

... Через полчаса (в двадцать ноль один) Артём, облачившийся в чёрную кожаную куртку, повернулся к дороге спиной, прошёлся по всем карман; отыскал в одном из них ключ и запер стеклянные «ворота». Упрятав его обратно, Артём, оглядев улицу на наличие машин, неспешным шагом вышёл на пустое шоссе и направился лечить свою жену – дом находился почти рядом. Его чёрные, как куртка и восходящая сейчас ночь, кроссовки стучали по асфальтовому покрытию, постепенно удаляясь и растворяясь во тьме сумерек.

Когда его шаги, лёгкие и непринуждённые, окончательно утихли, Михаил выплюнул на землю травинку тимофеевки, стебель которой старательно пережёвывал всё это время, воровато озираясь, трусцой перебежал дорогу, пропустив машину (Волгу? ), и стал под большим окном библиотеки...

... Сзади прогудела ещё одна машина с включёнными неоновыми фарами. Как только её задние красные огоньки завернули на соседнюю улицу, Михаил взялся обеими руками за низ рамы и потащил вверх...

... «Не понял... »

Словно оконный мастер, ищущий какую-то поломку в механике рамы, Михаил, недоумевая, стал возить её вверх-вниз. Ему не верилось, чтобы Артём мог запамятовать захлопнуть окно. Сейчас не было времени это выяснять, и Михаил, в последний раз оглядев местность, пролез в окно.

Наткнувшись на несколько предметов, с треском укатившихся по полу, Михаил, прижав ладони к холодному бетону стены, пополз вперёд, пытаясь нашарить выключатель. В комнате застоялся аромат крепкого кофе, теперь потихоньку уплывающий в распахнутое окно. Лёгкий ветерок извне трогал шею Михаила. Он догадывался, куда привел его портал окна, и проехавшая по выключателю рука, активировавшая свет в помещении, подтвердила догадку.

Он стоял у дальней стены кабинета Артёма, где несколько часов назад брал карточку для книги. Все раскиданные ранее по столу разноцветные бумаги и листки были сейчас собраны в папки и перевязаны тонкими верёвочками. На частоте «100. 1» стоял, динамиком к окну, радиоприёмник «Panasonic». Чёрный провод, змеившийся по столу и оканчивающийся вилкой, свисал с краю. То, обо что споткнулся Михаил (невесть откуда взявшиеся пластиковые бутылки разных производителей), оказалось везде: и под рабочим столом, и под шкафом, уставленным всякой ненужной ерундой, а одна бутылка умудрилась залезть горлышком под дно кресла. Проглотив странный и неуместный смешок, Михаил проследовал к выходу из кабинета, не погасив лампочку под потолком. Кофе безвозвратно улетучился на свежий воздух.

С томным звуком – «ТУММ! » - рубильник опустился с «Выкл. » на «Свет». Звук набирающего скорость самолёта, нарастающий гул во всех проводах здания, и вот всё пространство залито ровным и спокойным сиянием, и свет, ограниченный рамкой дверного проёма, не был уже заметен. Михаил непроизвольно прищурил веки и отнял руку от ручки рубильника. Выдохнув, он развернулся от стены к лестнице и начал подниматься наверх. Некая сила тайны, какого-то секрета ускоряла Михаила и тянула его к книжным полкам, к этой книге, о которой он ни разу в жизни не слышал...

... «Маленький принц», «Мои кулинарные изыски», «Мойка»...

Проводя мокрым от волнения пальцем по корешкам разносортных книг и успевая прочесть их названия (некоторые из которых на ум не ложились), Михаил никак не мог отыскать нужную. Сердце его, бившееся до этого медленно, начинало наращивать скорость. «Где же она? »- не уставал повторять Михаил, заглядывая уже в самую глубину полок. Там ряды пополнялись новыми М - ками.

И вот, в самом конце, Михаил напоролся на золотых «Маньяков столетия». Она была поставлена глубже всех, и по этому сразу стало видно, что такого рода литература мало кого интересовала. Её успел облепить тоненький панцирь пыли, и, когда трясущимися руками Михаил взял её за обложку, там отпечатались две его пятерни, а на ладони прилипла пыль... Разгадка была ужасно близко, и Михаилу теперь ничто не сможет помешать...

... «Автор – Ксения Покровская». Переворот титульного листа. «Маньяки столетия. Издание: Деловая литература; 2006 год». Римская цифра «Один». Под ней – имя и фамилия первого убийцы: «Арсений Штрепков».

-Никогда о таком не слыхивал, - проговорил тихо Михаил. Страница номер пять, текст...

... Потирая глаза, Михаил на секунду перестал пожирать строчки, облокотился на стол и поднял взгляд вверх, на крышу ближайшего стеллажа. В читальном зале кто-то был.

Когда Арсений кухонным ножом покромсал всю свою семью и выложил «своё произведение на всеобщее обозрение», так было описано в главе, где-то в глубине полок ударилось и зашуршало. Не отрываясь от повествования, в котором одинокий лейтенант Аматорин пустился в расследование, Михаил спустил вину на сквозняк, опрокинувший роман типа «Ариэль» или «Человек, потерявший своё лицо» на брусчатый пол. Продолжил чтение. Падение как будто кануло в бездну мыслей. Возобновилась прежняя тишина, словно закрыли дверь, разрываемая лишь едва слышным шелестом (или хрустом) страниц.

Дальше.

Римская «двойка».

Алексей Ботник.

Чёрно-белая фотография человека, смутно похожего на Гордона Фримена.

«... Убийца, положивший под самодельный арбалет весь посёлок Нагорный в 1925 году... »

Прочитав на одном дыхании до последней строки, Михаил не смог сдержать в себе вырвавшегося «Ах! », обозначавшего глубочайшее облегчение. Осмотрелся.

«Он поджидал своих жертв в тени деревьев».

-Господи, да такому автору хорроры писать. Не хуже, чем у Кинга бы получались, - поразился Михаил. Эти десять листов небольшого формата вцепились своими когтями в него и продержали в напряжении те пять минут чтения – бездыханного, с раскрытыми глазами, с зажатым между зубами языком. Мастерство описания, умело подобранные слова – всё каким-то образом создавало вокруг читателя атмосферу тех времён.

«Стрела, пронзив Геннадия, торчала из его головы... »

Один раз померещилось, что Алексей – где-то за спиной. Достаёт из колчана смертоносную иглу, заряжает ей арбалет. Нацеливает... Палец уже на курке...

Михаил не выдержал.

Повернулся.

Мелькнула чья-то тень. И тишина. Страх. Без сомнений: между стеллажей некто бродил, хотя его присутствие не ощущалось...

Привстав со стула, Михаил прогнулся чуть вперёд и вгляделся. Никого не было слышно. Как статуи, стояли полки. От них падали тени, налезая друг на друга. Люминесцентная прямоугольная лампа хрустела и иногда мигала.

Впервые за весь день, длившийся невероятно долго, глаза Михаила воротились от текста; они намеревались остановиться на неопределенном месте и «отсидеться». В кусочке ночи, вставленном в периметр окна, уже призрачно мерцали звёзды. И без часов было ясно, что пора закругляться.

«А до Шакала я так и не добрался! »- во время растянувшего рот зевка констатировал Михаил. Он вернулся на стул и вытер выступившие слёзы. На обратной стороне сомкнувшихся век предстал образ Марины, к которой сзади подходит не то Алексей, не то Арсений...

Отдохнув где-то с минуту, он по-новому принялся изучать книгу, а именно – главу «ХХI» - «Шакал». Сердце кольнуло, и в какой раз Михаил вспомнил зловещую ночь в парке...

«Топор. Казалось бы, заурядный инструмент для колки дров. Необходимый. Но когда пальцы Дениса Хромченко сомкнулись на его рукояти, дрова стали не нужны.

Первое убийство, 19 апреля 1995 года, было началом цепочки жесточайших преступлений второй половины двадцатого века. Елену Алексееву нашли на улице Б*** днём того дня. Руки, ноги, голова – всё было разбросано по асфальту. Неимоверное озеро крови с ошмётками кожи и чего-то ещё не имело берегов.

В этом деле фигурировала довольно известная фигура – спортсмен Максим Ростов. Незадолго до происшествия его заметили прогуливающимся с жертвой по тому самому шоссе. Через несколько часов Елены не стало. Конечно, заварили расследование, в ходе которого подтвердилась вина Максима. Выяснилось, что со своей жертвой он имел довольно близкие знакомства.

«Нет, вы что? Как я мог убить её? Я ведь собирался жениться на ней!!! »- эти слова плавно переросли в заголовки газет. Родственники Елены требовали дать Максиму пожизненный срок, родственники Максима нанимали лучших адвокатов (они могли себе это позволить), чтобы доказать невиновность своего клиента. Но даже они оказывались обезоруженными перед неопровержимыми фактами; видеосъёмка, как будто нечаянно брошенная в лужу крови, открывала дверь в самую ужасную тюрьму Российской Федерации.

Чудеснейшим образом эта кассета «VHS» являла следственной комиссии момент самого действа. Какой-то мужчина, похожий всем на подсудимого, идёт с топором. Камера – за ним, как оператор новостей. Перед смотрящим вырисовывается предубийственный момент: замах топором, блеск лезвия...

... Только один человек верил Максиму. Это был следователь Анатолий Бенедиктов. Просматривая снова и снова запись, он понимал, что там заснят не Максим, а кто-то другой. Периодически нажимая на паузу, он подносил к глазам фотографию с допроса и визуально сравнивал Максима с плёночным персонажем. И каждый раз убеждался, что всё это – чистой воды компромат. В жизни Максим не был таким тощим. На следственном эксперименте он замахивался не так сильно – крепление лезвия едва касалось правой лопатки. А что мы видим на плёнке? Рука уходит назад, разгибается в локте, и кажется, что топор сейчас вылетит, как летающая тарелочка.

Анатолий готовил отчёт, в котором собирался всё от... »

Далее страницы были вырваны... И начиналась глава ХХVI – «Эстонец»... После страницы 196 шла страница 223...

«Поразительно! - сказал Михаил, не понимая своей реакции (не то страх, не то удивление). Он почти ничего не видел своими затуманенными глазами. - До чего же схоже! Просто пересказанные события моих нескольких дней! Неужели Шакал вернулся? И за что он хочет меня... »

Рядом, скрипнув, захлопнулась дверь.

Тут нервы Михаила не выдержали, и он крикнул на всю библиотеку:

-КТО ЗДЕСЬ?

В ответ – звон оконного стекла и

-Догадайся-ка, кто я? Я тебе отомщу, Миша! Птица у него пролетала! Ничего не пролетало! ПОНЯЛ? Не пролетало!!!

Михаила затрясло, и кожа вздулась миллионами пупырышек. Угрожали через динамики, а сам голос как будто повысили; таким тоном разговаривают клоуны в детских программах.

Но сейчас это звучало ужасно дико и пробирало до костей. Дёрнувшись, рука Михаила подтолкнула книгу, и та, вертясь волчком, съехала на пол.

«Какая птица? »

Вскочив со стула и повалив его в проход, на спинку, с огромным грохотом, Михаил понёсся к лестнице, тяжёло дыша и надеясь застать говорившего. За рекордное время просеменил по ступенькам к кабинету и, резко зацепившись за арку прохода, остановился. Глаза стали лихорадочно бегать по всему пространству комнаты. Шкаф, стол с радио, окно, теперь не имевшее стекла...

... Посреди комнаты, в красно-белой простыне, лежал мёртвый человек, рядом с которым валялся окровавленный по самую рукоятку нож...

-Дорогая, я дома! - оповестил Артём ещё с порога. Виктория смотрела знаменитые «6 кадров». Рядом на тумбочке высился стакан с тёплой водой; параллелограммы пачек с таблетками были выстроены в ряд, как солдаты.

-Привет, - просипела больная сухим и раздражённым горлом. Из-под мышки торчал градусник, который пришло время вынимать. Фары промчавшейся машины были размыты стеклом. - Как работа?

Распахнув молнию куртки, сняв и повесив её, Артём взялся за обувь:

-Да как всегда. Хотя... Приходил твой старый знакомый, Михаил. Помнишь?

-О, 36 и 9... Да, конечно. А как же не помнить? Всё норовил за мной ухаживать в шесть-семь лет, - воспалённое лицо на момент осветилось радостью. В слезившихся глазах, как и на экране, мигали картинки. Рука поместила горячий градусник около стакана.

-А у тебя как здоровье? - позаботился Артём.

-Всё лучше и лучше. Сегодня температура спала. Глядишь, скоро на ноги встану, - присев на кровати, сообщила Вика, и с её живота съехала книга «Гордость и предубеждение» в красной обложке. Закладка показалась сбоку.

-Это хорошо, - просто сказал Артём. Шоу по телевизору закончилось, и побежали вверх титры под музыку синтезатора и драм-машины. - Пойду, поем.

-Ага, - откликнулась жена и снова легла. - Я там оладьей напекла.

Артём послал ей воздушный поцелуй в знак благодарности и бочком направился в кухню. А Вика начала пультом переключать каналы.

Артём не очень смотреть телевизор, тем более за едой, поэтому, как только нога ступила та территорию кухни, он первым делом подошёл к холодильнику, и после радио доброй женщиной-диктором объявило: «... дождь. Всегда есть что сказать! » Прозвучало это на фоне нескольких (пяти, сосчитал Артём) фортепьянных нот.

В глубокой жёлтой тарелке, ещё тёплые, были положены оладьи с хрустящей корочкой. На отдельном блюдечке багровело (как кровь? ) клубничное варенье. Чай следовало сделать самому.

Чайник с почти стёршейся фирмой вскипел быстро. Из носика заструился свистящий белый пар. Насладившись «Crying in the Rain» группы A-HA, Артём погасил плиту. Сняв раскалённую насадку, наполнил чашку; сел и под начавшуюся пятую симфонию Бетховена стал ужинать. По звукам из соседней комнаты он определил, что Вика нашла нужную программу: звук перестал обрываться.

Небо покрылось кучками звёздочек. Ночь вступала в свои права. Сколько подобных ночей Артём провёл здесь со своей женой, он не помнил. «Всё-таки хорошо, что мы сюда переехали! »- радовался он, когда они с женой сидели на крыльце, провожали солнце на другой конец света и наслаждались в лучах заката. Рука сама обнимала любимую за плечо и медленно клонила к своему плечу. Всё было распрекрасно. Как и сейчас...

Макнув кончик оладья в блюдце, библиотекарь понёс его ко рту. И замер. В непринуждённой позе.

Варенье капнуло на коленку и лениво поползло к полу.

Окрасив своей кровью всю жестяную раковину, там лежала ворона, разодранная на максимальное количество частей. Голова её застряла в водостоке, и из неё топырилось несколько тёмных косточек. Крылья были оторваны и выпотрошены рядом. Тело ещё не разлагалось, иначе бы Артём учуял его.

-Артём?

В кухне было зловеще тихо, и это насторожило Викторию.

«И радио замолкло»

Во вдавленное локтем углубление лёг пульт «Sanyo», и Вика, нащупав пол, покинула нагретую кровать. Тучи ордами скрывали небеса. Ноги почти волочились за телом, которое, казалось, прибавило в весе. Дыхание носом сделалось невозможным, и выручал рот, пересохший и требующий жидкости.

-Дорогой?

Началась реклама зубной пасты, и свет вспыхивал на экране и на кровати. Прочувствовав холод голого пола, Вика непроизвольно скорчила гримасу неприятности, и то, что глаза увидали у порога, заставило её оцепенеть от ужаса...

... Как бы не доверяя своим глазам, Михаил поднёс руку к лицу (нет, это было что-то, что очертаниями напоминало лицо) и увидел взгляд Артёма, заплывший чем-то жёлтым. Их зрачки сосредоточились в одной точке. Из белого, пропитавшегося кровавыми пятнами, покрывала вылезала рука с содранной кожей, свисавшей комьями вниз. Пол в этом месте был мазками подкрашен красным. Ног, казалось, не было вообще. Волосы на голове слиплись, а левый висок был продырявлен; и сквозь эту дырку Михаил мог наблюдать серовато-белый мозг... У него дыра в черепе! ..

... За эти несколько дней Михаил насмотрелся на этих трупов на всю свою оставшуюся жизнь: хватило бы одних милиционеров в ОВД. А тут ещё Артём... Что он-то плохого сделал? Почему убили Марину?

Почему страницы вырваны? ..

Это наводило (било без промаха) на мысль, что кто-то не хотел, чтобы Михаил знал продолжение... Но для чего? И кто?

Михаил повернул голову и посмотрел на разбитое окно, которое продолжало ссыпать кристаллики стекла в общую кучу. «Как кровь в ОВД», - неожиданно вспомнил Михаил кровавую лужу.