Сквозь толщу лет, сквозь времени броню

Сквозь толщу лет, сквозь времени броню

Майор честь лейтенанту отдаёт!

Мы не забудем ни блокаду, ни войну.

И вечен ты, и вечен весь твой взвод!

О чём молчат сосны.

Как приятно в начале осени в выходной день выбраться за город! Насобирать корзину грибов и вволю надышаться чистым, ясным, слегка морозным воздухом! Всего полчаса на электричке и мы с бабушкой и дедушкой приезжаем на станцию «Ладожское озеро». Солнечные блики играют на воде, уходит к горизонту чистая гладь озера. А сосны на берегу! Величавые исполины прекрасны! Прекрасны и торжественно молчаливы. Им есть, о чём рассказать, они многое помнят. И лишь береговой ветер, раскачивая тяжёлые стволы, заставляет их говорить. «Мы помним, а вы – помните?.. » Они встречают моего деда как своего хорошего и верного друга. Им есть, о чём помолчать. И есть, о чём вспомнить…

…и дед вспоминает…

…Отец умер тихо, во сне. Просто вечером лёг спать, а утром не проснулся. Соседи помогли вынести его, скованное ленинградским морозом, тело на улицу. Шатаясь от голода и усталости, Васенька вёз его на санках на Пискарёвское кладбище, к которому медленно брели такие же измождённые, но не сломленные люди, провожая в последний путь своих родных и близких. Там, простившись с отцом, Василий оставил записку, в которой значились данные покойного и домашний адрес – «проспект Бенуа дом 13 квартира 4».

К авианалётам и постоянным обстрелам ленинградские дети уже привыкли. Только звук сирены противовоздушной обороны города иногда заставлял дрожать маленькие тёплые сердца. До дома в тот вечер Василий так и не дошёл, обстрел застал его на Невском проспекте по дороге с завода. Пытаясь согреться в холодном бомбоубежище, расположенном в подвале Большого Гостиного двора, он силился думать о чём-нибудь хорошем, но это хорошее было где-то далеко, в другой, прошлой, ещё довоенной жизни. Настоящее было выморожено сорокоградусными морозами, обожжено войной и сопровождалось постоянным чувством голода.

- Сорок лет, - как один день…- дед снова о чём-то задумывается, а ветер колышит его седые волосы.

- Ты кто?! Что ты тут делаешь один?! – стараясь перекричать звук сирены, Вася тряс за плечо пацанёнка лет четырёх, одиноко стоящего посередине пустой улицы.

- Володька я, а мамка на заводе, - с баском ответил мальчуган. – На Воскова я живу. Только дома крысы, страшно там одному. –

- А ну-ка, пойдём отсюда, - Василий взял мальчишку за руку и быстро направился с ним к ближайшему бомбоубежищу. Там, передав пацана дежурному, он сообщил всё, что рассказал о себе паренёк: «Пахтушкин Владимир, улица Воскова дом 16 квартира 17».

Скрип сосен на секунду заставляет деда вернуться в реальность, а потом он снова вспоминает.

…Не прошло и минуты, как шедшая перед ними «полуторка», проломив лёд, быстро ушла под воду. Со всеми, кто был в ней. Подбежавшие к полынье люди пытались хоть чем-то помочь тонущим, но коварная холодная ладожская вода расчётливо и смертельно делала своё дело. На поверхности осталось только несколько плавающих детских игрушек, поддерживаемых маленькими струйками воздушных пузырьков, идущих с глубины. Огромный и холодный как лёд ком предательски застрял в горле. И в такой же обжигающий лёд превратились слёзы, бегущие от непреодолимой беспомощности, чувства собственного бессилия и невозможности уже что-либо исправить.

- Вот так, внучок, - дед гладит меня по голове и всматривается в горизонт, как будто видит там то, чего не вижу я.

- Голубчиков Василий Иванович, 1925-го года рождения, - прочитал представленное ему заявление начальник призывной комиссии, - на фронт просишься, - он строго посмотрел на Василия, - тебе же нет полных восемнадцати, хотя… кто там потом разбираться будет? – и печать о направлении на курсы школы командиров была поставлена.

Два месяца ускоренной учёбы, звание младшего лейтенанта и фронт.

- Принимайте взвод, товарищ младший лейтенант, - угрюмо козырнул Василию капитан СМЕРШа.

- А-а-а… где?.. Где взвод-то? – Вася оторопело взглянул на двух, стоящих рядом с капитаном, таких же молоденьких, как и он сам, пацанов.

- Это и есть твой взвод, - «смершевец» кивнул в сторону этих двоих. – Остальных по дороге сюда убило, оформи на них похоронки, - капитан протянул Василию пачку документов, - Это всё, что осталось от погибших. -

- «Господи, я и в глаза-то их не видел, до фронта не доехали» - подумал взводный. – Есть принять взвод! – юный командир отдал честь капитану и принял от него свой первый в жизни взвод, все тридцать человек. Принял всех, и мёртвых, и живых.

Сколько раз потом этот взвод пополнялся? Сколько человек прошло через него? Триста? Пятьсот? Тысяча? Тысяча человек – это уже полк. Целый полк во главе с младшим лейтенантом… Средняя продолжительность жизни солдата на фронте – сутки. За сутки на Ленинградском и Волховском фронтах гибли батальоны, полки, дивизии. Во время боя продолжительность существования одного взвода – несколько минут.

А взвод Василия Ивановича держался сутками. И сам командир взвода держался. Как будто чувствуя, что самый главный бой – ещё впереди.

Приказ о наступлении пришёл накануне вечером. Начало крупномасштабной войсковой операции планировалось на ранний утренний час. Скоро всё должно решиться. Здесь и сейчас. Василий Иванович постоянно смотрел на стрелки наручных часов, неумолимо приближавших момент истины.

- «Убьют, - не убьют?.. » - взводный старался отогнать от себя нехорошие мысли, снова и снова прокручивая в голове всё то, что им, - взводным командирам накануне говорил генерал, делая упор на важность и значимость действий именно их – командиров взводов, которым предстояло вести людей в атаку. Именно на их плечи, - восемнадцати – двадцатилетних парней выпала огромная задача, - не подвести, поднять солдат и вести их в бой, лично становясь примером мужества и бесстрашия.

А ещё Василий вспомнил того мальчишку на улице Воскова, детей, утонувших в ладожской полынье, своих, уже умерших родителей. И всех, кто прошёл через его взвод, - живых и мёртвых. За всех за них он был теперь лично ответственен. Что-то огромное и великое не позволяло подвести, испугаться, предать, отступить. И обтрескавшиеся от мороза губы тихо произнесли: «Господи, спаси и сохрани…»

Сигналом об окончании артподготовки и начале пехотного наступления были две яркие зелёные ракеты, выпущенные в чёрное морозное небо. Всё! Позади пути нет! Только вперёд!

Поднявшись из окопа, набрав полные лёгкие воздуха, Василий, сам удивившийся нахлынувшим на него лёгкости и спокойствию, громко отдал приказ, - Взво-о-од! За мной! В ата-а-а-ку-у-у! – и встав в полный рост, побежал вперёд, ведя за собой солдат, направляя их сам лично на этот путь, - кого к Победе, а кого – в Бессмертие. Они бежали вперёд, не смотря на бьющие по ним в упор немецкие пулемёты, - не сломленные люди не сломленного города! И Василию на какой-то момент показалось, что сама ленинградская земля помогает ему. И эти родные русские сосны тоже помогают, - принимая на себя вражеские пули, предназначенные для них, - верных сыновей своей земли русской!

…Осенний день быстро заканчивается. Пора возвращаться в город. Дед на прощание проводит рукой по сосновому стволу и что-то шепчет. И сосны понимают его, качаясь в ответ. Им есть, о чём вспомнить, и о чём помолчать.

…Это потом будет сообщение Левитана по радио. Это потом будет вечерний праздничный Ленинградский салют. Это потом будут награды и похоронки…

Дед снова оглядывается на Ладогу.

…А здесь и сейчас они идут в атаку. Идут в вечность, в бессмертие! Идут все, - мёртвые и живые!