Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья



Часть вторая 8 страница



 

- Может, и так. Чего бы тебе хотелось на день рожденья?

 

Неожиданно нахлынули эмоции. Когда в последний раз его спрашивали, чего бы он хотел, не говоря уже о том, чтобы что-то подарить?

 

Укладываясь в кровать, он ответил:

 

- Свободный вечер. Ужин. Хороший трах.

 

- Вполне реально, - заметил Ортега, легко проведя рукой по его боку собственническим жестом. И задумчиво спросил: - Сколько тебе лет?

 

- Я совершеннолетний, если ты об этом.

 

Уникальный, присущий Ортеге аромат лайма и лавра вкупе с мужским мускусом привычно уже вызывал похоть.

 

Ортега рассеянно его поглаживал и, несмотря на явное возбуждение – реакцию на близость Габриэля, - витал где-то в облаках. Это отчетливо виделось даже в тусклом лунном свете.

 

- Имей ты желание и возможность, что бы сделал?

 

- В смысле?

 

- Ну, если мог, что бы выбрал: автомобильные гонки… учебу…

 

Габриэль усмехнулся:

 

- Учебу? Я?

 

Ортега пожал мускулистым плечом:

 

- Собственный ресторан? Живопись?

 

Габриэль, уже готовый расхохотаться, подумав, произнес:

 

- Мне нравится то, чем я занимаюсь.

 

И это правда. Ему нравилось быть полицейским. Нравилась работа под прикрытием – нервотрепка, ощущение опасности. Нравилось думать, что он борется со злом на стороне хороших парней. Хотя и не мог рассказать об этом плохому парню.

 

- А как насчет тебя?

 

- Как и ты, я доволен своим выбором, - ответил Ортега холодно.

 

- Ты никогда не сожалел о жизнях, которые загубил? – Габриэль прикусил язык, но, судя по растерянному молчанию и поспешным словам, Ортегу поразил его вопрос.

 

- Мы делаем то, что должны, si?

 

- Точно. – Габриэль лежал, уставившись на игру теней на потолке, где, поскрипывая, вращал лопасти вентилятор.

 

Вдруг Ортега дернул Габриэля на себя и набросился на его рот с лютым голодом. Габриэль инстинктивно откликнулся, обнимая широкие плечи. Так хорошо, когда вот так удерживают, когда удерживаешь сам… Так хорошо делить дыхание, вкус. Постель.

 

Габриэль не много знал о поцелуях. Он редко целовался со случайными партнерами, считая это слишком личным, слишком эмоциональным. Но сейчас открылся, наслаждаясь сладким вторжением, исследованием бархатного языка.

 

Наконец Ортега отстранился и, окатив горячим дыханием, произнес:

 

- Пока ты спал, я наблюдал с балкона за светлячками. Их миллионы прилетают из окрестных джунглей. Они мерцают в ночи, как белые лепестки. Неоновые лепестки.

 

- Поэзия? - Несмотря ни на что, Габриэлю не удалось прибавить к интонации цинизма.

 

Темнота, тишина смели все барьеры, обнажая душу, подобно их телам.

 

- Может быть. Возможно, в таких вещах есть поэзия. – Ортега все еще о чем-то размышлял. – Это не жуткие зеленые испанские светлячки, а ослепительно белые, словно вспышка молнии. Очень красиво. Они петляют, петляют вокруг деревьев, пока у тебя голова не закружится. Прекрасные. Беспокойные. Завораживающие. - Он склонился над Габриэлем, провел большим пальцем по нижней губе. – Ты действуешь на меня так же, заставляешь желать большего, но я знаю… - В темноте невозможно было прочитать его взгляд.

 

Горло сжалось.

 

- Не надо! – Габриэль с ужасом осознал, что к глазам подступили слезы. Почему? Ведь ему все равно, что там несет Ортега или что чувствует. Проклятье. Он – враг. Гребаный враг.

 

Истеричный смех зарождался в груди. Ортега, разглагольствующий о светлячках, мать его!

 

- Как пожелаешь, gatito. – Тот снова нашел его губы нежным изысканным поцелуем. – Как всегда.

 

Габриэль смежил веки, чтобы отогнать глупые слезы.

 

Казалось, время остановилось под их медленными, томными движениями. У Габриэля не оставалось выбора, когда навалилось тяжелое тело, только подчиниться нежному соблазну. Язык двигался настойчиво, собственнически, углубляя поцелуй, перекрывая дыхание, смущая…

 

Утро было болезненным.

 

Из-за синяков и ссадин Габриэлю казалось, что он вообще всю ночь не спал. Хотя, не только из-за них.

 

Он открыл один глаз, морщась от яркого солнечного света и оглушительного пения птиц. Из открытого балкона доносились звуки с площади, а под ухом тихо посапывал Ортега.

 

Габриэль не привык просыпаться в компании сексуального партнера. Вернее, он не привык засыпать. Если бы вчера он не напился, если бы не вымотался, если бы его не пытались взорвать и отправить на тот свет, то сразу после секса свалил бы к себе в комнату. Было что-то… интимное в том, чтобы уснуть с незнакомцем. Особенно если этот незнакомец тебе враг.

 

Во сне лицо Ортеги смягчилось. Он казался намного моложе, Габриэль впервые задумался, сколько же ему лет. Вероятно, тридцать пять-сорок. Уже не мальчишка, но далеко не старик.

 

Габриэль вглядывался в лицо без единой морщинки. Короткие густые ресницы, как у быка, мягкий чувственный рот, заросший темной щетиной подбородок. Волевой. Очень волевой. Прямой породистый нос. Да, красивый, очень красивый мужчина. Габриэль что-то чувствовал, скользя взглядом по поджарому загорелому телу. Привязанность? Нежность? Он не мог подобрать определения.

 

Нет.

 

Ни за что, будь он проклят.

 

Он не мог позволить себе чувствовать ничего, кроме восхищения перед чемпионским умением Ортеги трахаться. Потому что все остальное вело к…смерти. И безумию.

 

Габриэль не мог себе этого позволить. Ортега пойдет ко дну вместе с другими отбросами. Конечно, у него блестящие манеры, он пел сладкие песни о светлячках, бережно обтирал Габриэля теплым влажным полотенцем, после того как трахнул среди ночи, целовал до одури почти с любовью…

 

Но это ничего не значило. Nada. Потому что они по разную сторону закона и Габриэль читал дело Ортеги. Он – чистое, концентрированное зло. Несмотря на поэтическое дерьмо со светлячками.

 

Ортега разомкнул веки, темный взгляд тревожно сфокусировался.

 

- Что случилось? – спросил он хриплым со сна голосом. Улыбнувшись, притронулся к хмурой складке на лбу Габриэля. – Что тебя беспокоит, gatito?

Габриэль закрыл глаза, наслаждаясь легким прикосновением.

 

- Ничего. Как бы рейс не пропустить.

 

- Это частный самолет, не надо спешить. – Он погладил Габриэля по щеке, задевая грубую щетину. Большой палец прошелся по нижней губе, очертил линию рта. – У нас есть время.

 

Габриэль отвернулся и сел:

 

- Мне нужно домой.

 

Ортега молчал несколько минут.

 

- Не думаю, что Ботелли с нетерпением ждет твоего возвращения, - выдал он наконец.

 

Габриэль оглянулся:

 

- Что?

 

- Похоже, дон Санчес убедил его… отказаться от твоих услуг.

 

Габриэль застыл. Он знал, что дон Санчес терпеть его не может, что хочет, чтобы он навсегда исчез. Но это было… другое.

 

- То есть, дон Санчес приказал тебе меня… убрать? – Он приложил немало сил, чтобы голос прозвучал спокойно.

 

- Нет, - тихо ответил Ортега. – Но посоветовал не вмешиваться, если кто-то попытается.

 

Габриэлю пришлось целую вечность собирать мысли воедино, пока понял, что говорит Ортега:

 

- …Это было бы оскорблением сеньора Ботелли. К тому же дон Санчес не желал, чтобы в инциденте как-либо пострадала сеньорита.

 

В инциденте. Типа взрыва самодельной бомбы в гостиничном номере? Мило. Неудивительно, что местные полицейские даже не почесались, чтобы допросить их прошлым вечером. Почти наверняка за покушением стоит Пиньеро и его банда, а не двое клоунов, охраняющих вход в отель.

 

Габриэль встал с кровати:

 

- Тогда чем раньше мы отсюда свалим, тем лучше, так ведь? – Он слепо двигался, обдумывая дальнейшие шаги. Нужно рассказать О’Брайену. Тот сразу его вытащит, но черт, это может сорвать операцию, а Габриэль так долго и упорно работал.

 

Но если дон Санчес хочет, его прибьют в любую минуту, и операция все равно сорвется. А какой смысл умирать ни за что?

 

Застегнув рваные брюки, он дернулся – на плечо опустилась тяжелая ладонь. И когда Ортега успел подойти?

 

- Что намерен делать? – спросил тот.

 

Потребовалась минута, чтобы осознать вопрос.

 

- Поговорю с Рикко.

 

- Ему на тебя плевать. – Ортега замялся. – Возможно, я мог бы тебе помочь.

 

- Как?

 

Тот отвел глаза:

 

- Переговорить кое-с кем. Тут все будет зависеть от...

 

- Чего?

 

- Пока не могу сказать. – Темные глаза пытливо вглядывались в лицо.

 

Габриэль покачал головой:

 

- Спасибо, но нет. Свои проблемы предпочитаю решать сам.

 

- Ничего ты не решишь, если, конечно, не сбежишь прямо сейчас.

 

- Не сбегу.

 

Ортега вздохнул:

 

- Этого я и боялся. Ты понимаешь, что у тебя нет выбора? Ботелли не заступится за тебя перед доном Хесусом.

 

- Да. Я понял.

 

Ортега открыл рот, но, видимо, хорошо подумав, решил промолчать. Еще раз вздохнул, словно весь мир на него обрушился.

 

Габриэль отошел, взял с тумбочки пистолет, убрал в кобуру. В номере повисла тишина.

 

Пока Ортега принимал душ, Габриэль стоял на балконе и пялился на площадь с фонтаном. Вода сверкала на солнце. Голуби забавно вышагивали по ярко освещенной тротуарной плитке. Дети играли, перекрикиваясь и громко смеясь.

 

Внезапно навалилась смертельная усталость. Каждая клеточка истерзанного тела вопила болью. Он весь был покрыт синяками и ссадинами. Результат взрыва и безумной ночи с Ортегой. Голова раскалывалась от недосыпа, перепоя и… мучительных переживаний.

 

Вернувшись в Сан-Франциско, нужно сразу связаться с капитаном. Однако О’Брайен выдернет его раньше, чем он сможет подать сигнал о начале операции. Должен же быть способ обойти проблему. Просто продержаться несколько дней, до первой поставки Пиньеро. Тогда пот, кровь и слезы Габриэля окупятся, империя Санчеса и Ботелли рухнет.

 

Если по приезде сидеть тихо и не отсвечивать, избегать Джину, как чуму, не попадаться на глаза дону Санчесу, возможно, получится дотянуть до финиша.

 

Хотелось – так хотелось – попробовать этот вариант. Габриэль работал на результат. У него получится.

 

А потом он подумал об Ортеге. Арестованном, в наручниках. Попытался представить его лицо, когда до него дойдет правда о Габриэле. Кишки скрутило узлом. Почему-то мысль, что самодовольный ублюдок узнает, что Габриэль играл роль, не приносила удовлетворения. Угнетала.

 

Лучше бы ему не видеть, как повяжут Ортегу и команду Санчеса. Он сделал свою часть работы. Осталось только доложить О’Брайену об итогах поездки, и пусть тот его отзывает. А грязную работу оставить для копов в форме.

 

Но устраниться еще хуже.

 

А если что-то пойдет не так? Частенько во время крупных операций случалось дерьмо. Если Ортега улизнет? Если его… убьют? Сердце на мгновенье остановилось.

 

А если не докладывать О’Брайену о последних новостях? Всего день-другой? Сорок восемь часов.

 

Вода в душе больше не шумела.

 

Из ванной показался Ортега в белом полотенце вокруг бедер. Габриэль подавил ухмылку. Забавно. Тело Ортеги тоже покрывали синяки и порезы. Габриэль наблюдал, как тот облачается в потрепанную одежду. Даже в лохмотьях Ортега выглядел достойно и элегантно.

 

Габриэль прикусил губу. Ортега спас ему жизнь прошлым вечером, и сам едва не погиб. Словно почувствовав его взгляд, тот поднял голову. Длинные темные пальцы застегивали пуговицы на рубашке.

 

- Что?

 

- Ничего.

 

Ортега минуту на него смотрел, а затем кивнул – то ли принимая слово на веру, то ли не заботясь о том, чтобы узнать истину.

 

Вот и всё.

 

В прежних номерах их встретили полицейские, изучающие обломки. Выяснилось, что самодельная бомба была прикреплена к двери комнаты Габриэля. Все бросали на него любопытные взгляды. Похоже, больше никто ничего им не скажет.

 

Приехали лишь мелкие сошки – ни Пиньеро, ни его прихлебатель Ферреньо так и не появились.

 

Номер Ортеги в основном не пострадал. Лишь стены немного закоптились и пропахли дымом. А в комнате Габриэля валялась сломанная мебель, куски опавшей штукатурки, разбросанные поврежденные вещи.

 

Кто-то желал ему смерти. И постарался, чтобы это произошло.

 

Ортега переговорил с полицейскими, затем офицер провел их в кабинет управляющего, где они ответили на вопросы под протокол.

 

Удовлетворенный их ответами – или отсутствием ответов – офицер сообщил, что проводит их на аэродром. Габриэль дождался в вестибюле, пока Ортега соберет свои вещи, и они покинули гостиницу под конвоем. До взлетно-посадочной полосы ехали в полном молчании.

 

Самолет ждал, поблескивая фюзеляжем на солнце. Пилот на краю поля курил сигарету.

 

Полицейский пожелал им доброго пути, вернулся в машину и умчался в полуденную жару.

 

В салоне Ортега открыл свой кейс, проверяя, пережил ли ноутбук ночное происшествие.

 

Габриэль устроился напротив и уставился в иллюминатор.

 

Двигатели загрохотали, самолет, разогнавшись, наконец-то поднялся в воздух.

 

Лачуги и аэродром под крылом становились все меньше, джунгли сжались до миниатюрных размеров, словно плесень, расползающаяся по всей планете.

 

Ортега с головой ушел в работу. Габриэль смотрел на него и чувствовал странную отчужденность, словно его отрезали от всего мира. Ему следовало радоваться, что Ортеге не до него. Но почему так хочется внимания от случайного сексуального партнера, после того как дело сделано?

 

В этом нет никакого смыcла. Он отлично выполнил свое задание – уже виден свет в конце туннеля. Новый канал открыт, первая поставка ожидается через пару дней. Дон Санчес будет счастлив. Рикко будет счастлив. Дерьмо, даже Джина наверняка будет счастлива – оставалось надеяться, что не до такой степени, чтобы его убили, прежде чем он успеет завершить операцию.

 

Габриэль глянул в иллюминатор. Крошечные горы исчезали за облачной грядой.

 

Все довольны. Все счастливы. Счастливы, счастливы, удивительно счастливы. Мать их.

 

Часть вторая

 

Глава 11

 

Уложив сумку и захлопнув багажник, Антонио Лоренцо смотрел, как миниатюрный красный спортивный автомобиль с Джованни Контадино под визг покрышек выезжает из ворот небольшого частного аэропорта.

 

Антонио покачал головой. Самолет на захолустной взлетно-посадочной полосе встречала Джина Ботелли. Плохой признак.

 

Он хорошо видел, в каком затруднительном положении оказался Контадино. А красотка Джина спешила подбросить дровишек в костер надвигающейся катастрофы.

 

Устроившись за рулем Порше, Антонио завел двигатель, но тут же заглушил, уловив вибрацию сотового. Глянул на дисплей, вышел из машины и отправился на поиски телефона-автомата. В последнее время найти таксофон становилось все труднее.

 

В конце концов тот нашелся в терминале аэропорта. Антонио набрал номер и стал ждать, когда после нескольких переключений на том конце возьмут трубку.

 

- Холл. – Холодный, чистый, словно зимний день, голос.

 

Перед глазами мелькнул его шеф в Бюро: бледная кожа, никогда не знавшая солнца, белоснежная, безвременно поседевшая шевелюра и синие, будто арктические воды, глаза. Заместитель директора Фред Холл. Полевые агенты прозвали его Снеговиком, и ходили слухи, что ему это нравится.

 

- Это я.

 

- Ты опоздал на сорок пять минут.

 

- Задержались в Мехико. Ничего важного. – Антонию рассеянно смотрел, как проносятся машины на дальней линии магистрали. Его мысли занимало усталое мрачное лицо Контадино, когда тот садился в спортивный автомобиль прекрасной и безжалостной сеньориты Ботелли. Контадино наверняка до смерти испугался, но у него весь полет хорошо получалось скрывать страх за дерзкой, циничной маской. Хотя, возможно, не такая уж это и маска.

 

Возможно, презрение и сарказм уже давно въелись в кожу молодого ублюдка.

 

- Уверен, что действительно ничего важного?

 

- Уверен.

 

- Докладывай по существу.

 

- Все прошло как по маслу. До конца дня предоставлю полный отчет. – Антонио не пытался скрыть удовлетворения в голосе. Роль Мигеля Ортеги, которую он играл уже несколько лет, порядком осточертела, но Антонио верил, что все жертвы того стоили. Теперь у него были доказательства. Грядет самая грандиозная победа в борьбе с наркотиками за последнее десятилетие. – Все подтвердилось. Карлос Пиньеро – новый поставщик Санчеса из Синалоа. Мы выиграли в жестокой конкуренции.

 

- Ты упустил свое призвание, Лоренцо, - едко заметил Холл. – У тебя прирожденный талант наркоторговца.

 

Антонио удержался от первого пришедшего на ум комментария. Они с Холлом не особо ладили. Антонио терпеть не мог, когда контролировали каждый его шаг, а Холл стремился управлять каждым агентом, как марионеткой. И с этим ничего не поделаешь. Ситуацию усугубляли откровенно гомофобные и расистские взгляды шефа.

 

- Первая поставка ожидается в течение сорока восьми часов, - ответил Антонио.

 

Похоже, он сумел впечатлить Холла.

 

- У тебя есть подробности?

 

- Пока нет. Но как только узнаю что-то конкретное, тут же доложу. – Антонио запнулся. – Холл, я хотел бы попросить о сделке для одного из наемников Ботелли. Судебный иммунитет и защита в обмен на показания об организации Ботелли.

 

- Речь о пареньке, чьё дело ты запрашивал? Контадино?

 

- Да. Он знает, что век молодого пушечного мяса недолог, и, думаю, согласится… сотрудничать.

 

Антонио понятия не имел, так ли это на самом деле. Контадино весь состоял из противоречий. Агрессивный, высокомерный, грубый снаружи, на поверку оказался вовсе не жесток и не порочен. Вспомнился странный вопрос, который тот задал ночью. Ты никогда не сожалел о жизнях, которые загубил? Иногда Контадино выглядел на удивление цельным, чистым. Особенно в тот вечер, когда без размышлений, рискуя жизнью бросился на защиту Джины Ботелли и ее глупых, но безвинных подружек.

 

Антонио и сам не понимал пока, почему так хочет оградить его от пут правосудия. У них в любом случае нет общего будущего.

 

Поразительно, но Холл скрипуче рассмеялся:

 

- По-твоему, он согласится сотрудничать? У меня для тебя новость, Лоренцо. Контадино – коп.

 

Антонио чуть не выронил трубку:

 

- Что?

 

- Ага. – В голосе Холла проскользнуло ледяное удовлетворение. – Полицейский департамент Сан-Франциско. – Очевидно, Холла позабавило, что Контадино - простой коп под прикрытием - сумел обвести вокруг пальца искушенного федерального агента. – Габриэль Сандалини, отдел по борьбе с наркотиками.

 

- Это точно? Контадино – внедренный коп? – Антонио едва не расхохотался.

 

- Точно. Наш информатор из полицейского департамента сегодня подтвердил. Сандалини внедрили в организацию Ботелли восемнадцать месяцев назад.

 

- Madre dios.

 

- Знаю. Он – проблема.

 

Проблема. Холл рассматривал его как возможную помеху в предстоящей операции ФБР и именно в таком ключе воспринял восклицание Антонио. Но на самом деле Антонио зажало между досадой и облегчением. С одной стороны, все, что он знал о Конта… Сандалини, оказалось ложью. С другой – слава богу, его не угораздило влюбиться в молодого злодея.

 

Антонио застыл, услышав эхо своих мыслей. Влюбиться?

 

Нет, конечно же нет. Несомненно, то, что он чувствовал – а отрицать, что он чувствовал нечто мощное, было бы… но сейчас об этом лучше не думать.

 

- Эта проблема решаема, - сообщил он Холлу. – Руководство обязано его вытащить прямо сейчас. Санчес приказал его устранить. В Синалоа на Конта… Сандалини покушались. Джина Ботелли слишком откровенно оказывает ему знаки внимания, а Санчес не терпит конкуренции.

 

- Проще сказать, чем сделать. Мы послали запрос на отстранение от операции полицейских, но такие дела в один момент не делаются. На решение могут уйти сутки, если не более.

 

- Тогда свяжитесь с его непосредственным начальством – пусть его выдергивают. Для парня грядут непростые времена.

 

- Тут я бессилен.

 

- Что значит бессилен?

 

- Мы сумели найти информатора в полицейском департаменте. Думаешь, Рикко Ботелли на такое не способен? Ты считаешь, что дон Санчес хочет убрать Сандалини из-за своей бабы, но, возможно, это вовсе не так. Возможно, он что-то пронюхал про полицейские дела.

 

- Я точно знаю. Дон Хесус мне доверяет.

 

- Мы не можем рисковать. Мы слишком долго и упорно работали. Кому как не тебе знать, что поставлено на карту. Если мы напрямую выйдем на полицейский департамент и прикажем отозвать оперативника, наш интерес в этой операции станет очевиден.

 

- Повторяю – Санчес его убьет. Не раньше, так позже. – Антонио подумал о Джине, встречающей Конта… Сандалини в аэропорту. Глупая сука. Она же его очевидно подставляет. Многие вещи вдруг открылись с новой стороны. Антонио проклял себя за близорукость.

 

- Сандалини знает, что Санчес его приговорил? Ты его предупредил?

 

- Si.

 

- Окей, - подытожил Холл спокойно. – На этом наша ответственность заканчивается. Теперь выбираться - его забота. Ты его предупредил, он обязан доложить своему капитану. Всё. Остаётся надеяться, что внезапное исчезновение Сандалини не пустит по ветру договор Санчеса и Ботелли.

 

Это грозило опасностью и самому Антонио, но почему-то перед глазами стояло упрямое лицо Сандалини, который говорит, что не собирается бежать.

 

- Мне кажется, Сандалини не сообщит своему руководству о грозящей опасности. Он… молод и горяч.

 

- Я читал его досье, - ответил Холл сухо. – Настырный, упрямый. Имел конфликты с начальством. Рисковый малый. Адреналиновый наркоман.

 

Великолепно. Не то чтобы Антонио этого не знал, просто надеялся, что сложившийся в его глазах образ – лишь часть прикрытия, но нет. Достаточно вспомнить его в клубе «Мадроне». Такого безрассудного, немного дикого. Красивого. Антонио на мгновение закрыл глаза, вспоминая экзотическое лицо с тонкими чертами, широкими карими глазами. Твердый подбородок контрастировал с мягким чувственным ртом.

 

- Мы должны его вытащить, - сказал он тихо.

 

- Ты сделал все, что мог, - отрезал Холл. – Пойдешь дальше – скомпрометируешь и себя, и предстоящую операцию. Ты сам сказал, что переброска пробной партии состоится в ближайшие день-два.

 

- Он может не протянуть эти день-два. Даже ближайшие часы.

 

Антонио видел искры в глазах Джины, когда она смотрела на Джио Контадино. И не могла держать свои шаловливые ручки при себе.

 

- Очень жаль, но ты знаешь, что на другой чаше весов. Что поставлено на карту.

 

- Господи, Холл! Он коп. Ты собираешься стоять и смотреть, как убивают полицейского?

 

Ответ окатил арктическим холодом:

 

- Именно, Лоренцо. Сандалини – коп. Он знает, с какими рисками связана его работа. Как и ты. Как все мы. И если тебя это утешит – он хорош в своем деле. У него хватило ума и духу, чтобы внедриться в фамилию Ботелли и продержаться там почти два года. Так что еще пару дней как-нибудь протянет.

 

В словах босса присутствовала логика. Но Холл не видел маниакального блеска в глаза Санчеса, когда тот чувствовал себя оскорбленным. А интерес его своенравной нареченной к молодому красивому cugine воспринимался серьезным оскорблением.

 

Когда Антонио ничего не ответил, Холл продолжил:

 

- Я не хочу видеть честного полицейского на линии огня, но речь о серьезном деле. Мы шли к его завершению пять лет. Ты долго жил жизнью Мигеля Ортеги, приносил жертвы и, чтобы себя не выдать, совершал такие поступки, о которых я не желаю слышать. Если операция сорвется, все твои усилия сольются в унитаз. Если ты прав, и Сандалини, несмотря на риск, захочет остаться в игре, то он тоже понимает, что стоит на кону. Верно?

 

Остаться в игре. ФБР против плохих парней. Но Сандалини… да, Антонио слишком хорошо знал, через что тот прошел в организации Ботелли, и понимал, почему молодой офицер решил подставить свое горло, чтобы на несколько дней остаться в банде.

 

- Верно? – поднажал Холл.

 

Тайная жизнь на краю, под прикрытием, за гранью общественной морали привила Антонио определенный образ мышления, как правило, не присущий оперативникам. Он мог принять решение Холла, а мог и проигнорировать. И сейчас находился во внутреннем раздрае. Он сам мог порушить все планы. Мог вытащить Сандалини и отправить к чертям намеченную операцию.

 

Но Антонио Лоренцо не из тех, кто действует под влиянием минутного порыва или импульса. Не из тех, кто идет на конфронтацию с руководством. Он всегда молча взвешивает все за и против и только потом принимает решение.

 

Холл не особо разбирался в разработке тайных операций, но считался хорошим координатором, отчасти потому что не воспринимал своих оперативников живыми людьми: он видел их как фигуры на доске и управлялся соответствующим образом. Холл, конечно, сволочь, но сволочь очень эффективная, профессиональная. Он обычно всегда выигрывал.

 

И самое худшее – Антонио понимал, что жизнь Сандалини не столь ценна на фоне всех остальных жизней, которые будут спасены, если дон Хесус и сеньор Ботелли уйдут из бизнеса и лишатся свободы. К сожалению, Сандалини – как и любой хороший полицейский – наверняка это тоже понимал.

 

- Верно? – повторил Холл.

 

- Верно, - выдавил Антонио. – Незачем повторять по сто раз.

 

Удивительно, но, похоже, Холла это задело.

 

- Вот и договорились.

 

Между ними повисла мертвенная тишина.

 

- Да, - наконец согласился Антонио. – Жди мой полный отчет через несколько часов. – И в сердцах швырнул трубку.

 

Когда он садился в машину и заводил двигатель, душа полыхала незнакомым доселе гневом.

 

Полицейский.

Ну надо же.

 

Он уловил в зеркале заднего вида свою хмурую физиономию. Губы дернулись в неохотной улыбке.

Антонио вырулил на магистраль и надавил на акселератор, наслаждаясь послушным откликом Порше. Нужно заглянуть в полицейское досье. Хотелось поближе познакомиться с Габриэлем Сандалини. И когда все закончится… ну, будет занятно огорошить офицера Сандалини правдой о Мигеле Ортеге. Конечно, если оба выживут в ближайшие сорок восемь часов.

* * *

- Сколько нам еще ждать, Рикко? Они опаздывают! – Микеланджело Рицци поправил галстук, саркастический голос необычно пискляво прозвучал в обширном гулком пакгаузе.

 

- Пока не приедут, - огрызнулся Ботелли, хотя его слова тоже утонули в мрачном пыльном пространстве, пропахнувшим машинным маслом и крысиным пометом.

 

На противоположной стене висели три длинных, очень широких жестяных раковины, справа - на удивление чистая ванная, слева – ряды металлических шкафчиков. Из высокого смесителя необычайно громко для большого зала стекала струйка воды.

 

Ботелли огляделся – потный, как боров, в своем дорогущем сшитом на заказ костюме, дизайнерских ботинках, покрытых пылью.

 

Антонио скривил губы, отмечая взглядом местоположение каждого человека из команды Ботелли. Мерзавец Рицци стоял рядом со своим боссом в непосредственной близости от лимузина. Телохранитель Бруно – на три часа от Ботелли. Он следил за Ортегой и его людьми угрюмым туповатым взглядом. Контадино – нет, Сандалини – как обычно дергался и суетливо вышагивал по всему периметру, вглядываясь в бетонные уступы над головой. Парочка мелких сошек охраняла огромные ворота.

 

Антонио не надо было присматриваться, чтобы следить за Сандалини. Он тут же увидел его, когда приехал со своими людьми. И сейчас чувствовал на себе внимательный взгляд тайного полицейского, хотя даже не поворачивался в его сторону.

 

Антонио не зря беспокоился, глядя, как тогда еще Контадино с аэродрома увозит красная гоночная машина. Сейчас его скулу украшала огромная гематома, и, не смотря на легкий шаг, Антонио видел, что ему больно двигаться. Кто-то обработал его после возвращения из Мексики. Раздраженные взгляды, которые бросал Ботелли на своего подчинённого, не давали повода усомниться, кто.

 

Хорошо, Антонио обязательно выслушает его историю сегодня вечером. После того как операция завершиться, как их с Сандалини допросят, он планировал закатить грандиозную пьянку, а затем не выпускать его из кровати целую неделю. Помимо работы, он думал только об этом.

 

Рицци едко улыбнулся Антонио, получив в ответ такую же любезность, и повернулся к Ботелли:

 

- Десять минут второго. Сколько неуважения ты готов проглотить, Рикко?

 

Антонио вопрошающе посмотрел на одного из самых крупных криминальный авторитетов Западного побережья, Ботелли вспыхнул:

 

- Послушай, никто не желает проявить неуважения. Их могли задержать тысячи причин. - Он стрельнул глазами на Рицци.

 

- Совершенно верно, - серьезно произнес Антонио. На самом деле Рицци бесился из-за того, что дон Санчес вместо себя отправил на встречу Мигеля Ортегу. Сначала настоял, чтобы Ботелли явился на первую важную сделку лично, а сам не приехал. Сослался на внезапные неотложные дела, но все понимали, почему тот не соизволил появиться. Дон Хесус презирал Ботелли, считал его слабаком, ничтожеством – и как профессионала, и как человека. Такая фамильярность только подчеркивала его пренебрежение.

 

Антонио беспокоило, что Санчес решил не присутствовать при передаче первой партии, но тем не менее, ФБР располагало достаточными доказательствами для его ареста. Сейчас оперативники уже окружили его особняк, чтобы он не вырвался из сетей правоохранителей.

 

Ботелли ткнул пальцем в Рицци:

 

- Дон Хесус – человек слова. Его поставщик скоро будет здесь.

 

Тот отвернулся, сцепив зубы.

 

Антонио сделал вид, что в очередной раз проверяет позиции своих людей, чтобы тайком глянуть на Сандалини. Что-то голодное шевельнулось в груди, когда, когда он увидел, как тонкая гибкая фигура с кошачьей грацией приближается к группе мужчин у автомобиля. Чувствовалось напряженность и волнение, казалось, Сандалини окружало искрящееся электромагнитное поле. И Антонио знал, почему.

 

Хотя сам оставался на удивление спокойным. Сосредоточенным и немного отстранённым. Как обычно перед боем, словно один из тореадоров, истории о которых в детстве рассказывал отец.

 

Встретившись с Сандалини взглядом, Антонио заметил вспышку. Между их телами всегда чувствовалось притяжение, но сейчас все было по-другому. Медовые глаза затянула темнота. Сожаление. Вина. Сердце сжалось. Сандалини считал, что предает Мигеля Ортегу вместе с остальными гнильем, и сожалел об этом.

 

Антонио улыбнулся, и тот покраснел. Отвел глаза, отошел к стене и прислонился бедром к верстаку. Очевидно, всеми силами стараясь абстрагироваться, но краска все так же заливала лицо и резко играли желваки. Рука нервно постукивала по деревянной скамье.

 

Другие не обращали на него внимания. Сейчас каждого объяло натянутое, тревожное ожидание.

 

Антонио понимал состояние Сандалини, потому что сам находился в таком же положении. Сегодняшняя встреча Ботелли, Санчеса и их мексиканских подельников – подельников, с которыми по иронии судьбы именно Ортега и Контадино помогли наладить контакт – закончится длительными сроками заключения для всех участников. Первая встреча главарей американо-мексиканской мафии и их поставщиков станет последней. Как только произойдет расчет за товар, федералы повяжут обеих шишек – Санчеса и Ботелли – и их крыс.

 

Сегодня утром полицейский департамент Сан-Франциско официально отстранили от операции, но Сандалини об этом не знал. Он наверняка ждёт, что на сцене появятся его сослуживцы. Антонио собирался за ним присмотреть – не всех агентов Бюро проинформировали, что в команде Ботелли работает внедренный коп.

 

Антонио отчетливо представлял, что чувствует Сандалини в конце долгой, трудной, одинокой дороги. Близкую свободу и триумф. И разочарование. У него нет опыта в этой спешке и стремительном падении. Антонио поможет выйти из роли и вернуться к себе настоящему именно так, как тот любил: алкоголь, секс, разговоры. Хорошо бы поговорить с ним честно и открыто.

 

- Я не понимаю, что мы тут делаем, - продолжил свою волынку Рицци. – Какая нам разница, где Санчес берет своё дерьмо? До тех пор, пока он его получает, а мы знаем, что получает, потому что помогали заключать сделку.

 

Антонио невольно улыбнулся, когда Сандалини подспудно скользнул по нему взглядом. Ему нравилось, когда медовые глаза загорались именно так - тайным, ехидным смехом.

 

- Basta! - рявкнул Ботелли. – Если дон Хесус хочет, чтобы мы встретились с его новыми поставщиками, мы встретимся, если хочет…

 

Автомобильный сигнал прорезал ночной воздух, у въезда в пакгауз низко замурлыкал двигатель. Один из охранников Ботелли подбежал к электронной панели и, нажав на кнопку, открыл ворота.

 

Длинный низкий темно-синий седан с тонированными стеклами проскользнул на склад и остановился прямо у въезда. Водитель умело вырулил, заблокировав отход; закрывающаяся дверь проехала всего в паре дюймов от заднего бампера.

 

Ортега оглянулся, уловив, как Габриэль незаметно проверил, расстегнула ли кобура.

 

Из распахнутых дверей машины показались четверо уродливых качков – телохранители. Ини, Мини, Мани и Куджо. С древнеиндейскими чертами лица, но упакованные вполне современно: джинсы, футболки… короткоствольные автоматы.

 

Окинув взглядом народ на складе, самый большой, приземистый и татуированный отошел от машины, выпуская еще одного человека.

 

Высокий худой мексиканец, аскетичным бородатым лицом напоминающий дона Кихота из книжной гравюры, держал кейс, полный грез или идеалов. Надменной покачивающейся походкой он приблизился к Ботелли и Антонио.

 

Антонио не столько увидел, сколько почувствовал движение – Сандалили напрягся и подобрался. Если верить его досье, он хорошо разбирался в своей работе.

 

Все остальные молчаливо и опасливо ждали.

 

Один из приспешников мексиканца – Мини – приземистый малый с рябым лицом - что-то зашептал на ухо Мани – коренастому татуированному уроду. Тот снова внимательно обшарил всех маленькими глазками и прошептал что-то в ответ.

 

Рябое лицо Мини показалось смутно знакомым. И это в данном контексте тревожило. Оба мексиканца таращились на Сандалини. Краем глаза Антонио заметил, что тот по-прежнему стоял, натянутый как струна.

 

Нехорошо… На самом деле – очень плохо.

 

Сандалини раскрыли. Антонио это понял. И Сандалини тоже. Взгляд оставался твердым, но когда кадык нервно дернулся, Антонио потрясло ожесточенное желание защитить, выгородить.

 

Татуированный Мани подошел к «дону Кихоту», все так же пялясь на Сандалини. Тот спокойно отвел глаза, изображая безразличие к столь навязчивому вниманию, однако переступил с ноги на ногу, и эта малость его выдала.

 

Остановившись в нескольких шагах от Ботелли, мексиканцы выстроились в одну шеренгу с бородатым типом посредине и вооруженными головорезами с флангов.

 

Обе стороны тщательно изучали друг друга.

 

Первым не выдержал Ботелли – над верхней губой выступили бисеринки пота:

 

- Я Рикко Ботелли. Дон Санчес извиняется, что не смог лично присутствовать на нашей встрече, вместе с заверениями в уважении он прислал своего помощника – сеньора Мигеля Ортегу. – Шагнул навстречу, но руки не подал, а просто выставил перед собой пустые ладони, как бы показывая, что не желает отходить от своих людей. Антонио коротко кивнул.

 

«Дон Кихот» никак не отреагировал. Даже не моргнул.

 

Ботелли ненавязчиво указал на своих людей в стратегических точках с пушками наготове, не отрывая взгляда от гостей:

 

- Дон Санчес почтил фамилию Ботелли своим доверием и партнерством. Наша организация контролирует самую широкую сеть распространения на Западном побережье. У нас лучшие люди, прикрытие в полиции и чистый кэш.

 

Мексиканец все еще молчал.

 

- Чтобы продемонстрировать добрую волю, я приехал лично со своим первым помощником. – Он хлопнул на полечу Рицци, затем посмотрел на Бруно и мотнул головой в сторону своего лимузина.

 

Бруно достал из машины мягкий кожаный кейс, безмолвно передал Ботелли и занял свое обычное место у него за спиной.

 

Натужно хохотнув, Ботелли продолжил:

 

- Перейдем к делу, джентльмены, закончим побыстрее и перейдем к более приятным занятиям. – Он положил кейс на стол, открыл, демонстрируя пачки тысячедолларовых банкнот: два миллиона долларов, согласно предварительной договоренности за первые пятьдесят килограммов. – Самый чистый кэш, который можно отыскать.

 

Все зависит от того, что понимать под эпитетом «чистый», - подумал Антонио.

 

Мексиканцы стояли как статуи, следя одними глазами.

 

- Жизнью клянетесь, сеньор Ботелли? – Слова «дона Кихота» резко разорвали тишину.

 

Ботелли ощетинился, но потом, казалось, расслабился, изучая аристократические черты своего визави. Холодные глаза, затянутые тонкой пенкой надвигающейся катаракты, белесо, сверхъестественно сияли в люминесцентном освещением.

 

- С кем я разговариваю? – прямо спросил Ботелли. – Мне не нравится общаться, не зная имени собеседника.

 

- Я Виктор. Просто… Виктор.

 

Ботелли моргнул, кивнул.

 

- Клянусь, просто Виктор. Именем Ботелли. – Он не дрогнув взглянул в лицо мексиканцу, хотя по лбу и вискам струйками стекал пот.

 

- Пауло. – Виктор кивнул татуированному громиле, который, похоже, раскрыл Сандалини. Тот подошел, забрал кейс с деньгами и передал его человеку из команды Виктора. Приняв другой чемоданчик от своего босса, Пауло щелкнул замками и открыл его перед Ботелли, торжественно демонстрируя два прозрачных пластиковых пакета с белым порошком, словно драгоценности британской короны.

 

- Образец самого качественного продукта. Неразбавленный, в четыре раза чище, чем вам поставлял прежний партнер. Берите, проверяйте. Сами смотрите.

 

Ботелли повернулся к Сандалини:

 

- Ты помогал заключать эту сделку, Контадино. Так что бери.

 

Тот кивнул и прошел около пяти метров, разделяющих две группы. Хладнокровно встретил каменный взгляд Пауло.

 

Пауло повернулся и гортанно по-испански спросил рябого, стоящего у машины:

 

- Это он?

 

- Si.

 

- Мой друг узнал тебя, гринго, - сказал тот Сандалини.

 

- Приступайте! – тихо произнес Антонио в спрятанный под манжетой микрофон. Пусть сделка еще не оформлена, но в любом случае сейчас все полетит к чертям. У них есть все, что нужно. А даже если не…

 

Сандалини включил очарование дрянного мальчишки, которого выгоняют с урока:

 

- Вот уж не думаю. Я бы ни за что не забыл такую красоту.

 

Достав пакеты из кейса, ответил Виктору медленным оценивающим взглядом. Открытым, беспечным. Развернулся и отправился к невидимой линии, разделяющей две группировки. Но на полпути его остановил обвиняющий окрик Пауло:

 

- А я думаю, что мой друг тебя знает. – Бескомпромиссный настойчивый голос взвился, отражаясь от бетонных стен. – И скорее всего, он прав. Ты – легавый.

 

Казалось, щелкнул переключатель. Все замерли.

 

- Я понятия не имею, что за хрень ты несешь! – огрызнулся Сандалини.

 

Он взял не совсем верный тон. Дрогнув. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно. Хотя Антонио сказал бы, что все равно уже поздно. Он прочитал это в лицах мексиканцев. Они знали. Никаких сомнений – Сандалини раскрыли.

 

- Стрип-клуб. Три года назад. Ты участвовал в облаве на Мэнно. Я тогда на него работал.

 

- Ты меня с кем-то спутал.

 

Рябой осклабился:

 

- И ты был в клубе «Мадроне» тем вечером, когда мы позаботились о Бенни Барбоса.

 

«Вот оно, - с сожалением подумал Антонио, потянувшись к кобуре. – Отсутствие должного опыта». За одну секунду, прежде чем Сандалини взял себя в руки, его лицо рассказало все - шок, гнев… страх, - красноречиво подтверждая обвинения.

 

Пауло вытащил пистолет и обратился к своему боссу, не отворачиваясь от Сандалини:

 

- Он легавый, padrone. Я уверен.

 

Увидев, что Антонио достал пистолет, люди Санчеса и Ботелли тоже выхватили оружие. Сандалини замер с двумя пакетами героина в руках между нацеленных на него стволов. Антонио не смог прочитать его эмоции, встретившись с ним взглядом.

 

- Это правда? – заорал Ботелли, срывая голос. – Это правда, мерзавец? Проклятый мелкий скунс! Ты коп? Я тебя собственными руками удавлю!

 

Сандалини молчал, не отрывая взора от Антонио.

 

- Ложись, - спокойно приказал Антонио.

 

Светло-карие глаза Сандалини расширились.

 

- ФБР! Никому не двигаться!

 

Складские двери распахнулись, и в помещение ворвались вооруженные люди в синей униформе и бронежилетах. Голос через мегафон вещал:

 

- Бросайте оружие. Работает ФБР. Вы окружены.

 

Возможно, если бы головорезы не достали оружие, приготовившись к стычке, события развернулись бы по другому сценарию. Возможно, сыграл бы эффект неожиданности. Но вместо того чтобы подчиниться приказам федералов, люди Ботелли, Санчеса и Виктора открыли огонь.

 

В пыльном воздухе засвистели пули, рикошетя от металлических и бетонных стен. Рицци не выдержал и рванул к заднему выходу, один из приспешников Виктора рефлекторно пустил ему пулю в спину. Тут же команда Санчеса, наплевав на агентов, обратила стволы против мексиканцев.

 

Рикко Ботелли, потерявшись в собственном гневе, все еще орал на Сандалини:

 

- Думал, что Ботелли можно одурачить? Ты два года брал мои деньги, ел мой хлеб, облизывался на мою… - И направил на него пистолет.

 

Сандалини бросил пухлый пакет с наркотиком в голову Ботелли, потянулся к наплечной кобуре…

 

Летящий мешок пробила пуля, выпущенная Бруно, и он взорвался, окатив Сандалини белым облаком. Вторя пуля задела плечо. Колени подогнулись. Еще один выстрел со стороны людей Виктора пропахал спину.

 

Не обращая внимания на свинцовый дождь, Антонио спокойно, почти равнодушно прицелился и выстрелил Бруно промеж глаз. Тот начал падать, автоматически пальнув в своего босса. Ботелли закричал – из груди брызнула кровь – и тоже осел на пол.

 

Антонио размеренно продвигался к распластавшемуся Габриэлю, нажимая на курок с каждым шагом. Присел, перевернул на спину.

 

Лицо Сандалини покрывал мелкий белый порошок, запекшийся на губах, ноздрях, веках. Это выглядело комично и… жутко.

 

Ресницы дрогнули, ошеломлённые глаза распахнулись. Он посмотрел на Антонио. Губы, покрытые порошком, зашевелились, но из горла не вырывалось ни звука. Видел ли он вообще Антонио? Кровь заливала плечо и грудь, смешиваясь с белой словно снег пудрой.

 

- Я же сказал тебе пригнуться, - пробормотал Антонио. - Почему не послушал? Почему хотя бы не надел бронежилет? Дурачок! Почему…

 

Схватка стихла – оставшиеся в живых побросали оружие и подняли руки, вокруг сновали агенты ФБР.

 

- Медика сюда! Pronto! – крикнул Антонио, осторожно стряхивая героин с лица Сандалини. На бледной скуле резко выделялся синяк. – Держись! – твердил он, глядя в огромные глаза с пугающе расширенными зрачками. На белом лице резко выделялась алая полоска губ. - Madre mios, только не сейчас. Черт. Мне нужно помощь! – снова закричал Антонио, когда дыхание Сандалини обернулось хрипом. Тело застыло, натянулось, а потом начало биться в припадке.

 

- Лоренцо, ты сошел с ума? Окончательно чокнулся? – Подбежал Холл. – Возомнил себя пуленепробиваемым? С каких это пор… - Он замолк, когда Антонио закинул руку Габриэля себе на плечо и потащил его к раковинам на дальней стене.

 

- Лоренцо, что ты творишь? Это Сандалини? Он жив?

 

Антонио его не слышал, сосредоточившись на безвольном теле, которое волок по полу, залитому кровью. Сквозь лающие приказы, которые отдавали его коллеги захваченным бандитам, до него доходили лишь отчаянные звуки затрудненного дыхания, кровь, пропитывающая рубашку и конвульсии. Все что он мог делать – только сжимать Габриэля, умоляя:

 

- Не умирай. Держись, gatito.

 

Запах крови смешался с пылью, пороховыми газами и этой дрянью – героином. Антонио старался задерживать дыхание, чтобы не наглотаться смертоносного неразбавленного наркотика.

 

Добравшись до стены, он опустил обмякшее тело в длинный бак с промышленным стоком и открутил до упора вентили, рассеянно повторяя нежные умоляющие слова, убеждая Габриэля держаться, остаться с ним, бороться.

 

Кран плюнул ржавой водой, задрожал, а затем хлынул чистый поток. Лоренцо подставил лицо бессознательного Габриэля под текущую воду, смывая ядовитый порошок. Голова судорожно откинулась… Такой вялый… Антонио боялся, что он уже мертв.

 

Только что Антонио Лоренцо раскрыл себя ради… ничего. Оставшиеся в живых люди Ботелли, Санчеса и мексиканской мафии стали свидетелями провала пяти лет кропотливой работы под прикрытием. «Мигель Ортега» отчаянно старался спасти жизнь внедренного полицейского, который всех их предал.

 

Весь его труд, его жертвы исчезали, сливаясь с белесой, кровавой водой в сток старого ржавого бака.

 

И это не имело значения.

 

Ничто не имело значения, лишь борющийся в его тисках за жизнь Габриэль, которого снова начал бить припадок. До хруста костей, до слез из глаз, до потери дыхания. Антонио удерживал голову Габриэля от ударов о края и стены бака. Раздался жуткий хрип. Казалось, все кончено. Сандалини обмяк… Безжизненно?

 

Приложив ухо к груди, Антонио ужаснулся, не услышав сердцебиения. Паника и страх – столь редкие эмоции – затопили душу. Он дернул наверх и вытащил Габриэля из бака с силой, которую от себя не ожидал, положил на бетонный пол, разорвал окровавленную, изрешеченную пулями рубашку и начал делать непрямой массаж сердца, ревом требуя медика.

оставить свою " спасибу"

 

Глава 12

 

Двадцать один день.

 

Без малого двадцать один день Антонио Лоренцо терпеливо дежурил у больничной койки Габриэля Сандалини.

 

Не считая нескончаемого кошмара, когда Антонио боролся за его жизнь на складе Сан-Франциско. Потом сослуживцы рассказали, что он делал реанимацию восемь минут, но Антонио казалось, что прошло десятилетие, прежде чем наконец-то приехали парамедики.

 

Он до сих пор не мог вспоминать об этом без тошноты, сжимающей желудок. И несмотря на все трудности, Габриэль будет жить. Но в каком состоянии? Это оставалось под вопросом.

 

Буквально неделю назад один из врачей сказал, что у Габриэля наверняка сильная воля к жизни, коль он выдержал все выпавшие ему страдания.

 

Его оперировали десять часов, доставая пули, восстанавливая поврежденные ткани и кости. Пневмоторакс постепенно отступил, и трубку из груди в конце концов вынули. Четырнадцать дней спустя его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, хотя Антонио не отходил от него еще тревожные двадцать четыре часа. Отсутствие медицинских аппаратов создавало иллюзию, будто Габриэль поправляется, но Антонио не обольщался.

 

Ситуация оставалась мрачной. Двадцать один день после ранения Габриэль находился в коме. Но огнестрелы – самая меньшая из проблем. Потребовалось несколько недель, чтобы кровь и дыхательная система очистились от героина и другой дряни, которую к нему подсыпали.

 

Антонио сдвинулся на жестком пластиковом кресле, изучая человека, так долго лежащего на больничной койке. Неестественная неподвижность угнетала. Габриэль всегда был беспокойным, активным. Сгусток физической и эмоциональной энергии.

 

Длинные черные ресницы смотрелись трогательно на фоне бледного молодого экзотического лица, скрывая глаза редкого, почти янтарного цвета. Глядя на рот, который часто сыпал ругательствами, Антонио грустно улыбнулся. Мягкие губы блестели - он обтер их ледяными кубиками минутой ранее.

 

Может, просто задуем свечку, споем «с днем рожденья» и назовем это нашей счастливой ночью?

 

Юный поганец.

 

Казалось, Антонио сейчас знал Габриэля как свои пять пальцев. Он несколько раз прочитал его досье – и то, что было написано, и то, что скрывалось между строк. Переговорил с капитаном О'Брайеном, несколькими сослуживцами. Ему понравилось то, что он услышал. Габриэль Сандалини ловкий и крутой малый. Выходец из самых низов, он упрямо сопротивлялся искушениям улицы, упорно трудился и стал полицейским. Хорошим полицейским. Никто не мог этого оспорить. Даже начальство, с которым тот конфликтовал, соглашалось, что он – целостный, смелый, перспективный сотрудник.

 

Габриэль весь отдавался работе, и выяснилось, что работа – это единственное, что у него есть. Ни друзей, ни семьи. История о сбежавшем отце и отчиме-придурке оказалась подлинной, Антонио тронуло, что тогда в Мексике Габриэль поведал ему правду, хотя мог бы скормить легенду Джио Контадино. Может, это своего рода знак? Может, Габриэль что-то чувствовал к Мигелю Ортеге, может, хоть чуть-чуть доверял? Оставалось только надеяться.

 

Мир Антонио сжался до этого пластикового кресла, до палаты, до больницы. Он спал на кушетке, которую реквизировал из комнаты отдыха персонала, ел в больничной столовой. Литрами пил холодный горький кофе и часами не сводил глаз с неподвижной фигуры в зеленом больничном одеянии в стерильной палате суетного отделения интенсивной терапии.

 

Он сам так решил, хотя, сказать по правде, его больше нигде не ждали. Его легенда раскрыта и – по мнению руководства – за хрен собачий. Хорошая новость по завершению операции «Текила санрайз»: сеть распространения Рикки Ботелли разрушена, не в последнюю очередь потому, что тот погиб в перестрелке на складе. Плохая новость: Хесус Санчес все еще оставался в бизнесе, практически не понеся потерь, несмотря на пять лет усилий Мигеля Ортеги. Дона Хесуса не успели взять – видимо, кто-то предупредил заранее, - и он умудрился улизнуть в Мексику, прихватив с собой Джину Ботелли.

 

Но это еще не всё. По улицам быстро распространились слухи, что на Габриэля Сандалини объявили контракт.

 

Это казалось злой шуткой. Если дон Санчес и должен кому-то отомстить, то только Антонио Лоренцо, который втесался в его картель, а потом предал. Ведь за год работы первым помощником тот накопал достаточно информации, чтобы максимально усложнить ему жизнь – и бизнес – в ближайшей перспективе.

 

Но нет – заказали только Габриэля, который едва цеплялся за жизнь и ни для кого не представлял угрозы. Недостаточно того, что он стал слепым калекой с поврежденным мозгом – кто-то хотел его смерти. Капитан О'Брайен предполагал, что это открытый вызов и предупреждение для всех полицейских из отдела по борьбе с наркотиками.

 

Но прежде чем добраться до Габриэля, убийце придется пройти мимо Антонио. Он редко отлучался от больничной койки: только чтобы переговорить с начальством и заскочить домой - помыться и переодеться.

 

День за днем он сидел в палате Габриэля, проверяя каждого человека, прошедшего через пост охраны у двери: врача, медсестру, санитара. Он узнал поименно всех сотрудников, начиная с сестры-хозяйки, заканчивая главным пульмонологом и торакальным хирургом.

 

- Габриэль, - мягко позвал Антонио.

 

Ничего, даже ресницы не дрогнули в ответ, но медсестры рекомендовали разговаривать с пациентом, чтобы поддерживать хотя бы иллюзорную связь.

 

Едкие слова и проникновенный взгляд, изящный костяк и нрав уличного бойца: так много противоречий.

 

- Ты собираешься проспать всю оставшуюся жизнь, Габриэль?

 

Габриэль. От одного только имени сердце сжималось в груди. Словно тезка-архангел, Габриэль двадцать один день уповал на милосердие, ожидая вестника смерти, который вернет или отнимет у него жизнь. Божий герой – вот что означало это имя, и этот дерзкий, острый на язык, безрассудный молодой человек был героем, независимо от того, что о нем думали придурки из ФБР.

 

Антонио нежно провел пальцами по тонкой неподвижной ладони.

 

- Есть изменения?

 

Ему с трудом удалось не вздрогнуть, услышав вопрос. На пороге стоял капитан Дэвид О'Брайен, изучая неподвижное лицо. Он выглядел усталым и обеспокоенным.

 

- Нет, - признал Антонио. Быстро одернул руку, ухватившись за боковые прутья кровати.

 

О'Брайен вздохнул:

 

- Я решил заскочить на минутку, проведать, как он.

 

Не сводя глаз с застывшего лица Габриэля, Антонио ответил:

 

- Ищет путь назад.

 

- Надеюсь, вы правы. А что говорят врачи? У них никаких идей?

 

Ни одной, которая устроила бы Антонио.

 

- Его тело поправляется, но они не уверены насчет мозга, - тихо ответил он. – Последняя МРТ не показала повреждений, которые ожидались от героина и припадков, но… - Антонио пожал плечами и снова уставился на кровать. Габриэль напоминал падшего ангела с черными шелковистыми волосами и бледным изможденным лицом. – Никаких сомнений, что смесь героина и хлорохина привела к необратимым изменениям. Только время покажет, к каким.

 

- Какого черта они разбавили наркотик лекарством от малярии?

 

- Похоже, кто-то из конкурентов дона Санчеса нагадил ему в шапку на этапе поставки. В лаборатории считают, что уровень примеси хлорхинина убил бы любого даже после того, как порошок разбавили перед продажей. Этот хлам погубил бы репутацию Ботелли на улицах.

 

- Господи, чертовски жаль. - О'Брайен постоянно твердил это, входя в палату. Антонио пришлось проглотить раздражение:

 

- Он молод, силен. У него есть воля, он будет жить.

 

- После этого он вряд ли будет силен. Даже если… ну... Легкое повреждено, а глаза…

 

- Он приспособится.

 

О'Брайен бросил на него насмешливый взгляд:

 

- Вы не знаете Габриэля. Он не большой мастер приспосабливаться. Его стиль – переть напролом.

 

Святая правда. Но теперь у него нет выбора.

 

После минутного молчания О'Брайен добавил:

 

- Он слишком молод для всего этого. Я видел заключение по тестированию сетчатки глаз. Досрочный выход на пенсию. Инвалидность. Преждевременно закончившийся путь. Чертовски жаль.

 

В груди вспыхнул гнев – или это страх?

 

- Кроме службы в полиции есть другие занятия. – Уловив острый взгляд О'Брайена, Антонио понизил голос. – Он просто еще не знает.

 

Капитан наверняка не хотел его задеть бездумными словами. К сожалению, вполне оправданными словами. Тот не кривил душой.

 

Антонио, неделями сидевший у больничной койки, убедился, что вся жизнь Габриэля сосредоточилась на работе копа.

 

Задумчиво на него посмотрев, капитан сказал:

 

- Вы ничего ему не должны. Я читал отчет, сидел на слушаньях. Получил официальный документ, неофициальные объяснения. Вы не виноваты.

 

Его тон подразумевал, что виноват кто-то другой, и для Антонио это не было секретом. О'Брайен подал рапорт с жалобой на действия ФБР и, в частности, на заместителя директора Холла. Но все знали, что хода бумагам не дадут. Даже если и назначат козла отпущения в этом фиаско, то отнюдь не Холла.

 

Антонио не ответил. Проклятье, он читал отчеты – даже некоторые из них писал, - давал показания на слушаньях. По логике вещей он понимал, что не виноват, но все равно вина грызла. Невыносимо думать, что он не смог защитить Габриэля. Проклятое чувство беспомощности. И поражения.

 

О'Брайен вздохнул. Руки в карманах рассеянно потряхивали монетки, музыкальное позвякивание соединялось с приглушенными звуками больницы. Антонио уловил любопытный взгляд.

 

- Черт, уверен, вы ему настоящий друг. Надеюсь, он оценит это, когда… если…

 

- Когда, - уверенно перебил его Антонио.

 

В усталых голубых глазах О'Брайена читалось понимание.

 

- Ему действительно понадобится друг, - он почти улыбнулся.

 

- У него будет все необходимое, - спокойно заверил Антонио.

 

О'Брайен подмигнул, хотя неизвестно, понял или нет смысл его слов.

 

* * *

От размышлений Антонио отвлекло движение. Он наклонился, скользнул рукой через металлические прутья бокового бортика кровати. Безвольная ладонь Габриэля покоилась на девственно-чистом покрывале. Антонио выругался – он точно заметил мелкие подергивания.

 

Осторожно проследил кончиком пальцев тонкий мизинец. Точно. Дернулся.

 

Антонио легко, едва касаясь, поглаживал ладонь Габриэля. Пальцы дрогнули, сжались. Дыхание от волнения перехватило. Было что-то по-детски доверчивое в том, как ладонь сжимала его палец.

 

- Вот так, Габриэль, давай. Давай, gatito, просыпайся.

 

Антонио поднялся, перегнулся через бортик кровати. Тихонько откинул шелковистую темную прядь со лба Габриэля. Провел костяшками по меловой, гладкой коже, обтягивающей высокую скулу – он брил Габриэля каждый день. И почувствовал крошечное мышечное сокращение.

 

Антонио крепче сжал пальцы, убрал руку от лица и продолжил все тем же подразнивающим, убеждающим тоном:

 

- Gatito, ты где? Время просыпаться. Хочу услышать, как ты богохульствуешь и проклинаешь меня сладким голосом.

 

Длинные чернильные ресницы дрогнули. Из-под век выкатились две слезы.

 

Антонио наклонился ниже:

 

- Габриэль? Ты меня слышишь?

 

Опустил бортик, осторожно присел на край кровати. Снова взял за руку, потер. Такие тонкие пальцы, хрупкие, словно птичьи косточки.

 

- Да-да. Ты ведь возвращаешься, si?

 

Погладил по щеке. Инстинктивно Габриэль потянулся лицом, подставляясь под ласку, как иголка к магниту.

 

Антонио наклонился, чтобы еще раз погладить бесцветную щеку. Смахнул слезы, медленно сползающие из глаз Габриэля.

 

- Ты в порядке, mi gatito parvulo. Тебя спасли. Теперь ты в безопасности. Это сбивает с толку, si? Но в ближайшее время все обретет смысл.

 

Габриэль моргнул, губы приоткрылись, по ним мазнул кончик языка, безуспешно пытаясь смочить.

 

Антонио ждал каких-либо признаков, что Габриэль остался собой, что его интеллект и личность пережили страшную травму. Глухие звуки больницы за стеклом исчезли, все внимание сосредоточилось на человеке в постели.

 

Кадык дернулся – Габриэль с трудом сглотнул и снова облизал губы. Глаза Антонио отслеживали каждое движение, он повысил тон, надеясь, что сможет выдернуть Габриэля в сознательный мир.

 

- Где… - Габриэль кашлянул и опять облизал губы. – Где я? – Голос звучал слабо и хрипло после долгого молчания.

 

- Главная больница. Отделение интенсивной терапии, - мягко ответил Антонио. - Ты здесь уже три недели.

 

Черные зрачки Габриэля расширились, почти полностью перекрыв радужку – зрительные нервы, которые уже не функционировали, старались уловить свет. Расфокусированный, неподвижный взгляд – все ожидаемо, но как же больно на это смотреть! Антонио продолжил, стараясь не выказать боли:

 

- Ты был в коме.

 

Повернувшись на голос, Габриэль нахмурился, попробовал проморгаться, выдернул руку из хватки Антонио, чтобы потереть глаза.

 

- Ты кто?

 

Антонио потянулся к тревожной кнопке для вызова медсестры. Схватил Габриэля за запястье, отводя ладонь от его лица:

 

- Ты знаешь меня, gatito.

 

Габриэль отрывисто вдохнул:

 

- Ортега?

 

- Si. Но Мигель Ортега не настоящее имя. Как и Джованни Контадино.

 

- О чем ты говоришь? – Голос Габриэля дрогнул. – Не понимаю.

 

- Подожди минутку. – От жалкого облегчения, что Габриэль просто растерян, перехватило горло.

 

- Что ты здесь делаешь? – Габриэль пошевелил пальцами, но у него не особо получилось. – Что произошло?

 

- Я агент ФБР, отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Работал под прикрытием в картеле Санчеса. Меня зовут Антонио Лоренцо.

 

Габриэль старался сосредоточиться. Антонио немного расслабился, когда увидел через стекло, что в палату спешит медсестра.

 

- Окей. – Голос Габриэля заметно дрожал. – Значит, ты – агент ФБР - сидишь у моей койки в палате интенсивной терапии, держишь меня за руку в темноте потому что… почему?

 

Антонио уловил в его голосе, движениях панику – видимо, Габриэля объяло подозрение.

 

- Потому что хочу быть рядом с тобой. Потому что забочусь о тебе, - ответил он твердо.

 

Пульс Габриэля припустил – монитор на стене настойчиво, раздражающе запищал.

 

Габриэль затаил дыхание:

 

- Что за хрень ты несешь? Я не… Почему так темно?

 

Антонио часто представлял себе эту сцену.

 

- Не темно, gatito. Сейчас полдень.

 

Напряженный всхлип ударил в грудь. Антонио пытался найти слова утешения, хотел обнять, прижать к себе, но боялся задеть Габриэля еще больше. Когда к кровати подошла медсестра, тот начал кричать…

 

* * *

Габриэль был спокоен - седативное средство все еще действовало. Он тихо лежал, свернувшись калачиком на боку, уткнувшись в согнутый локоть и прижав колени к груди. Фиксаторы сняли после того, как вкололи успокоительное, но на запястьях остались красные полоски. Эти следы раздражали Антонио, хотя он понимал, что медперсонал лишь старался защитить Габриэля от собственной истерики.

 

Когда он попытался вмешаться, медсестра с санитарами чуть не вышвырнули его из палаты. Но неожиданно Габриэль отреагировал на его захват. Антонио крепко держал его за руки и тихо, успокаивающе бормотал по-испански ласковые слова, пока вводили препарат. А потом настоял, чтобы пенистые мягкие фиксаторы расстегнули.

 

Успокоившись, Габриэль отстранился от Антонио и то ли погрузился в дрёму, то ли уплыл на волнах памяти. Он долго молчал, но наконец произнес:

 

- Как, ты сказал, тебя зовут?

 

- Лоренцо. Антонио Лоренцо.

 

- И ты агент ФБР?

 

- Да.

 

Похоже, Габриэль несколько минут переваривал информацию.

 

- Так что произошло?

 

- Ты помнишь склад?

 

Габриэль молчал, видимо, вспоминая.

 

- Я помню… - Он захлебнулся; наверняка последнее видение для него – сцена из кошмара.

 

- Не важно. Ботелли погиб в перестрелке. Микеланджело Рицци тоже мертв.

 

- Санчес?

 

- Сбежал, - неохотно признал Антонио. – Похоже, его предупредили, он успел улизнуть - улетел на частном самолете. Вместе с Джиной.

 

- Она поехала по доброй воле?

 

- Нет оснований думать иначе, - осторожно произнес Антонио.

 

- Она его ненавидела!

 

Антонио понимал, что злится Габриэль не только из-за этого.

 

- Наши люди в Мексике сообщили, что они поженились на следующий день после прибытия.

 

Габриэль покачал головой:

 

- Она терпеть его не могла. И не вышла бы за него добровольно.

 

Его настойчивость казалась странной, но, вероятно, Габриэлю проще было сосредоточиться на бедственном положении Джины, чем на своем собственном.

 

Антонио сменил тему:

 

- Что случилось после твоего возвращения из Мексики?

 

- В смысле?

 

- В тот вечер на складе я заметил синяк у тебя на лице. – Он отвлекающе коснулся пальцами бледной скулы. Мелкая дрожь прошила тело Габриэля. – Ты двигался так, словно тебе больно.

 

Габриэль долго молчал, даже показалось, будто задремал.

 

- Ботелли. Когда мы вернулись из аэропорта, он увидел, как она меня обнимает. Она не хотела Санчеса. Плакала…

 

- И? – мягко подтолкнул Антонио.

 

- Ботелли схватил ее… У него было такое лицо… - Габриэль задохнулся. – Черт.

 

- Не спеши. – Антонио хотел, чтобы Габриэль продолжал говорить. Разговоры – это хорошо. Они помогали поддерживать связь здесь и сейчас.

 

- Думал, он нас обоих прибьет. Она цеплялась за меня, рыдала, пыталась поцеловать. Я оттолкнул, но осторожно, чтобы не навредить, не обидеть. Ботелли схватил ее, вышвырнул из комнаты. Ну и отвесил мне…

 

Антонио снова осторожно коснулся его щеки. Габриэль нетерпеливо вытер глаза, словно слезы мешали взгляду.

 

- Ну, ввалил мне слегка. – Пожал плечами. – Бывало и хуже.

 

И не так давно.

 

В комнате опять повисла апатичная тишина.

 

Антонио не зал, что лучше – позволить ему отдохнуть или продолжить тормошить. В конце концов, Габриэлю предстояло дать официальные показания, но сейчас он находился не в том состоянии.

 

Антонио смотрел на него, завернутого в кокон из грубых одеял и плоских подушек. Как тонкие пальцы осторожно ощупывают провода, тянущиеся к монитору от его груди, капельницу, трубку, подводящую кислород к ноздрям.

 

Через некоторое время Габриэль перевернулся на спину, уставился невидящим взглядом в потолок и коротко бросил:

 

- Ты еще тут?

 

- Да.

 

- Почему?

 

А вот это вопрос. И ответ на него Габриэль Сандалини явно еще не готов услышать. Антонио и сам до сих пор от него отмахивался. Ему почти сорок, он всю сознательную жизнь комфортно прожил холостяком. Галантный, искушенный любовник, он принимал и отдавал удовольствие со всем возможным мастерством и без каких-либо обязательств. Но с того момента, когда наглый молодой мерзавец с горящими глазами и неожиданно сладкой ангельской улыбкой поймал его взгляд – и сердце, - все изменилось.

 

Он спросил безразлично:

 

- Не хочешь, чтобы я тут сидел?

 

- Да мне плевать, как ты дурью маешься.

 

От фальшивой бравады защемило сердце.

 

- Тогда я, пожалуй, останусь.

 

Показалось, или Габриэль действительно немного расслабился?

 

Оба молчали; лишь ритмичные звуки работающей аппаратуры слегка заглушали объявления из больничного громкоговорителя.

 

- Почему у меня болит сбоку? – Габриэль прикоснулся к правой стороны груди.

 

- Пулевое ранение. Легкое повреждено. Трубку вынули примерно через неделю после операции. – Антонио не упомянул, что теперь с легким будут хронические проблемы.

 

- А здесь? – Габриэль притронулся к середине груди. И тут же поморщился – от движения капельница дернулась, потянув за пластырь, который фиксировал иглу в вене.

 

- Непрямой массаж сердца, - неохотно пояснил Антонио. – Извини. Я никогда раньше не делал реанимацию реальному человеку. Наверное, приложил излишние усилия, стараясь тебя оживить.

 

- Ты? – Лицо Габриэля сморщилось, пальцы заскользили по простыне, пытаясь найти, за что ухватиться. Вцепились в складку одеяла. – Не рассчитал свои силы, гребаный конкистадор?

 

В обычной попытке подколоть проскользнуло что-то странное.

 

- Я не сломал ни одного ребра. Медики сказали, что хорошо действовал, учитывая обстоятельства.

 

- Обстоятельства… у меня сердце остановилось? – Габриэль сминал и крутил тонкое одеяло.

 

- Si, - признал Антонио.

 

Повернувшись к нему, Габриэль долго молчал, а затем прохрипел:

 

- Тебе следовало позволить мне умереть.

 

- Не говори так! – Несмотря на решение оставаться терпеливым и спокойным, Антонио не смог сдержать волну гнева. Неужели этот дурачок не догадывается? Неужели не понимает? – Никогда такого не говори!

 

- Иначе что? – усмехнулся Габриэль. – Я тебе разонравлюсь? Мы не будем приятелями? Трахающимися приятелями? Тогда у меня для тебя новость – мы и сейчас никакие не приятели. И если ты считаешь себя виноватым…

 

- Я не считаю себя виноватым, - солгал Антонио. – Я не мог предотвратить то, что случилось на складе. Тебя раскрыли, из-за этого все и произошло. Ты знал, чем рискуешь, я тоже.

 

- Да пошел ты! – Габриэль рывком сел: волосы растрепаны, лицо горит. – Мне не нужно было подставляться под пули и слепнуть!

 

Он попытался отползти к противоположному краю койки, натягивая провода и трубки. Антонио в мгновение ока обогнул кровать. Габриэль только заскользил пятками по матрасу, как Антонио схватил его и уложил на место.

 

- Пусти меня, сукин сын! – Габриэль извивался и бился, но Антонио без усилий его сжал, плотно обхватил руками изможденную фигуру и прижал к груди, игнорируя ярость. – Убери от меня лапы, гад! Ублюдок, я не хочу тебя. Ты мне не нужен. Пусти!

 

Антонио не слушал злые слова, полные ненависти, вдохновлённые болью и ужасом. Уткнулся в шелковистые волосы, пропахнувшие потом, антисептиком, страхом и много раз перестиранным хлопком.

 

- Ш-ш-ш, - прошептал он.

 

- Я тебя ненавижу, - пробормотал Габриэль.

 

Я тебя люблю.

 

- Ну и что? Как и обычно. Ничего не изменилось, все по-прежнему.

 

Не самая умная в сложившихся обстоятельствах фраза вырвалась неосознанно. Габриэль снова вскинулся, на этот раз, казалось, он приложил все силы, чтобы попытаться… сбежать?

 

- Ничего не изменилось? Zurramato! Гребаный вонючий ублюдок! Видел бы тебя, убил бы. Высокомерный, эгоистичный членосос. – Он откинул голову, врезав Антонио затылком в челюсть.

 

Господи, как же больно!

 

Габриэль заткнулся – он еще не исследовал эту сторону кровати. Антонио не обращал внимания на боль, плотно зажав голову Габриэля между плечом и подбородком.

 

- Всё, всё. Хватит, - произнес он строго. – Мы выяснили, что ты меня ненавидишь и не хочешь, чтобы я здесь оставался. Но я не уйду, так что тебе придется как-то терпеть.

 

В палату заглянула встревоженная медсестра, молчаливо, одними губами задавая вопрос. Антонио ободряюще ей кивнул, и она закрыла дверь.

 

- Чтоб меня! – чуть слышно прошептал Габриэль. Он обмяк в руках Антонио – испуганный, измученный, растерянный. Наверняка он не понимал, к чему пришел. Независимая самостоятельная жизнь взорвалась и исчезла, как пыль белого порошка на ветру.

 

Откинувшись на спинку кровати, Антонио сменил жесткий захват на ласковые объятья:

 

- Давай попозже. Подождем, когда поправишься. Сейчас неудобно - медсестры смотрят.

 

После недоуменного молчания Габриэль рассмеялся отрывистым злым смехом, однако его тело расслабилось:

 

- Задница.

 

- Si. - Антонио поцеловал горячий потный висок. Он видел, как Габриэль пытается сдержать слезы.

 

- Отпусти, gatito. Погорюй и двигайся дальше. Жизнь не закончена. Когда слезы омоют прошлое, мы обсудим будущее.

 

Габриэль задрожал. Тихий всхлип вырвался из горла, второй, третий.

 

- Вот так, малыш, - шептал Антонио в темные волосы. – Отпусти. Ты со мной, в безопасности. Храбрецы могут плакать в такой ситуации.

 

Он удерживал, баюкая Габриэля, пока тот рыдал. Пока дневной свет медленно угасал, уступая место вечерней мгле.

 

Глава 13

 

Габриэль провел беспокойную ночь – его организм на удивление быстро избавился от успокоительного. Антонио побоялся оставить его даже на час, поэтому провел всю ночь в жестком пластиковом кресле, отвлекая тихим разговором всякий раз, когда Габриэль, вздрагивая, просыпался после короткого тревожного забытья. Антонио позволял себе вздремнуть, только когда глаза Габриэля закрывались и дыхание выравнивалось.

 

Утро встретило повседневной больничной суетой. Габриэль дергался, напрягаясь от резких звуков, и пытался сорвать зло на Антонио, хотя сложно было ожидать чего-то другого.

 

- Ты здесь что, поселился? – раздраженно бросил Габриэль.

 

- Нет, - спокойно ответил Антонио. – На самом деле я тут еще посижу минуту-другую, чтобы убедиться, что ты в порядке, и пойду по делам.

 

Габриэль с трудом сглотнул и равнодушно произнес:

 

- Я тебя не задерживаю.

 

Антонио поднялся, заметив, как тот съёжился, когда ножки кресла шаркнули по линолеуму; склонился над кроватью, провел пальцами по колючему от щетины лицу Габриэля:

 

- Я скоро вернусь и помогу тебе побриться.

 

Застывшие зрачки уставились ему в лицо, красивые губы поджались:

 

- Не торопись, - сказал он сухо.

 

Если бы Габриэль не ослеп, все было бы по-другому. Антонио заткнул бы его рот жестким поцелуем, наказывая и дразня. Но теперь… ему казалось, что не надо подавлять, пересекать тонкую грань между утешением и принуждением. Антонио боялся, что действует неуклюже, но знал, что нельзя давать Габриэлю почувствовать, будто иного выбора нет и что его вынуждают принять то, к чему он еще не готов. Чего он не желает.

 

Да, это стоило обдумать.

 

- Веди себя прилично, Сандалини, - живо отозвался Антонио, неохотно покидая палату. Закрыв дверь, замер, глянул в окно: Габриэль сидел, откинувшись на подушки и уставившись в потолок. Прочитав горькую безысходность на его лице, Антонио с трудом заставил себя выйти из отделения.

 

Позвонив капитану О’Брайену и сообщив, что Габриэль очнулся, Антонио поехал к себе домой. Помылся, проглотил первый настоящий горячий завтрак за несколько недель, быстро перебрал почти совершенно нежелательную почту. Упаковал смену одежды для больницы и сел за написание короткого ежемесячного письма семье.

 

Закончив и не найдя больше никаких оправданий для отсрочки, неохотно набрал рабочий номер заместителя директора Холла.

 

Тот предсказуемо поинтересовался, сможет ли Габриэль предоставить информацию, которая поспособствует в поисках Санчеса и Джины Ботелли. Для него ничего не значило, что Габриэль физически и эмоционально истощен и того гляди развалится.

 

- Когда его можно будет допросить? – резко спросил Холл, услышав, что бессмысленно бороться с врачами, категорически запретившими тревожить пациента.

 

- В ближайшее время – точно нет. Но я рядом с ним постоянно, поэтому как только - так сразу.

 

- И еще, - заметил Холл. – Допросишь Сандалини и немедленно отправишься в Нью-Джерси. Там запутанное дело по обороту наркотиков, требуется твой… профессиональный опыт.

 

Акцент на «профессиональном опыте» разозлил Антонио, но он сумел ответить спокойно:

 

- Еще одна операция под прикрытием?

 

В трубке раздался холодный сухой смех, похожий на удар рассыпавшейся сосульки о тротуар:

 

- Думаю, твоя тайная жизнь закончилась, не так ли? Твое лицо промелькнуло по всем новостным каналам после провала операции «Текила санрайз».

 

На самом деле Антонио засветился по телевизору дважды. Когда с несчастным видом выходил из больницы и на входе в здание суда, где давал показания перед большим жюри. Вряд ли эти изображения его уличали, но Холл говорил правду, хоть и был первостатейной сволочью. Прикрытие Антонио скомпрометировано, ему уже не работать тайным агентом на Западном побережье в обозримом будущем.

 

Но Нью-Джерси? Другой край страны. Перед глазами мелькнуло безмолвное отчаяние на лице Габриэля. Антонио не мог оставить его в таком состоянии.

 

- Я вынужден отказаться.

 

- Я не ослышался? – Хотя лед в голосе шефа явно означал, что расслышал тот все правильно.

 

- Я не хочу переводиться в другое региональное отделение. Не хочу приступать к работе на новом месте прямо сейчас, - пояснил Антонио.

 

- Не припомню, чтобы интересовался твоим мнением. Тебя переводят. Ты больше не нужен на Западном побережье. – Это звучало как монументальная чушь, и оба это знали. Антонио – опытный и уважаемый оперативник. И сейчас расплачивался за то, что поставил жизнь какого-то полицейского выше нужд ФБР. Холл мстил за это фиаско.

 

- Санчес заказал Сандалини.

 

- Знаю, - произнес Холл. – И это проблема полицейского департамента, а не наша. Сандалини – их человек. Ну а ты наверняка уже готов выполнять приказы и делать свою работу.

 

Антонио открыл рот, чтобы обстоятельно и спокойно поведать, что Холл может сделать со своей работой, но передумал. Если он сейчас уволится, то из Бюро пришлют другого агента, чтобы допросить Габриэля, а тот наверняка не станет церемониться, к тому же у Антонио не останется оснований для постоянного дежурства в палате, и юный дурачок может потребовать, чтобы его выгнали из больницы взашей.

 

Так что Антонио обуздал гнев и спокойно ответил:

 

- Хорошо. Когда я закончу с Сандалини, сразу закажу билеты.

 

- Вот и договорились, - подытожил Холл и отключился.

 

Антонио задумчиво посмотрел на трубку.

 

Подхватив сумку, он вышел из дома.

 

Больничную стоянку заполняли полицейские автомобили. Сердце бешено заколотилось. Захлопнув дверь Порше и сверкнув служебной бляхой, он прошел через полицейское оцепление. В вестибюле ему махнул рукой О’Брайен.

 

- Что случилось? – прохрипел Антонио – от страха пересохло во рту.

 

- На Сандалини покушались, - мрачно ответил О’Брайен.

 

Антонио сжал его руку:

 

- С ним все в порядке?

 

- Да, он даже не подозревает о произошедшем – спал все время. Стрелок добрался только до второго этажа.

 

- Где он?

 

- Ушел.

 

Антонио чертыхнулся:

 

- Личность установили?

 

- Да. Рамон Олмо. Его опознали, как только он проник в здание. Предположительно, он решил, что Сандалини на тот момент не охраняли. Может, думал, что охранник – именно вы. Или это просто совпадение.

 

- Не верю я в совпадения.

 

- Я тоже, - согласился капитан. – Габриэль еще не может передвигаться самостоятельно?

 

«Нет», - мгновенно подумал Антонио.

 

- У меня приказ дождаться, когда он будет в состоянии ответить на вопросы, снять показания, а затем отправляться на восток.

 

- Черт, - растерялся О’Брайен. – А вы…

 

Антонио покачал головой:

 

- Нет. Я, конечно, подыграю начальству, пока Габриэль поправляется, но не оставлю его, даже если он на самом деле захочет меня прогнать.

 

О’Брайен моргнул:

 

- Э-э-э… Надеюсь, он оценит все, что вы для него делаете. Речь ведь о том, что вы решили пожертвовать своей карьерой, пустив годы усердной службы псу под хвост.

 

- В какой-то мере – да. Но я поступаю так не для удобства Габриэля. Это то, что я должен сделать. – Антонио кивнул О’Брайену, на лице которого отображалось сомнение, и поспешил к лифтам.

 

Увидев его, полицейский в форме, дежуривший у двери палаты, скривился и доложил:

 

- Он проснулся. Лучше бы тебе надеть бронежилет.

 

Антонио выгнул брови.

 

- Он все утро как бесноватый. Довел до слез сестру – швырнул на пол поднос с завтраком.

 

- Наверное, он заказывал курицу. Я бы на его месте так же отреагировал.

 

Коп фыркнул, и Антонио вошел в палату.

 

Тяжело дыша, бледный Габриэль, поддерживаемый медсестрой, ковылял к кровати.

 

- Койка на двенадцать часов, тумбочка – на час.

 

Габриэль протянул руки, ощупывая пространство. Такая беспомощность ударила Антонио в грудь.

 

- Вот так, - подбодрила медсестра. – У вас хорошо получается.

 

Когда он улегся, медсестра засуетилась, подсоединяя провода с трубками и проверяя показатели на мониторе. Габриэль откинулся на подушки – лицо блестело от пота.

 

- Агент Лоренцо вернулся, - сообщила медсестра.

 

- Гребаный хрен с горы, - пробормотал Габриэль, но измученному голосу не доставало яда.

 

Медсестра встретилась взглядом с Антонио. Габриэль не слышал о покушении - был слишком занят, заново учась ходить. И ему точно не надо знать, что кто-то хотел его убить.

 

- Слышал, ты терроризируешь медперсонал, - сказал Антонио.

 

Габриэль поморщился:

 

- Они обращались со мной как с младенцем. Или дебилом.

 

- Ага, и ты швырнул еду на пол, чтобы доказать, что взрослый и умный. Интересная стратегия, Сандалини.

 

- Отвали, - устало отозвался Габриэль.

 

Антонио наклонил голову, изучая его лицо:

 

- Хочешь поговорить?

 

- Нет.

 

Антонио любезно замолчал, и через несколько минут Габриэль рыкнул:

 

- Ты на меня пялишься?

 

Антонио слышал в его голосе зарождающуюся истерику.

 

- Смотрю в окно на отделение интенсивной терапии. Интересно.

 

- Рад, что бедняги типа меня обеспечивают тебе, задница, реалити-шоу.

 

Антонио вздохнул.

 

- Не надо, - натянуто произнес Габриэль.

 

- Не надо что?

 

Он подавил глубокий вздох, имитируя Антонио.

 

- Не надо тут разыгрывать вселенскую скорбь. Ты, благородный дон, так меня, несчастного, жалеешь и не говоришь, что думаешь на самом деле.

 

- На самом деле я думаю, что ты ведешь себя как говнюк.

 

Габриэль повернулся в его сторону и уставился невидящим взглядом мимо Антонио. Еще одна демонстрация нынешней уязвимости отозвалась болью в душе.

 

- Мы все приложили массу усилий, чтобы ты выжил. Прояви хоть немного благодарности.

 

- Благодарности? – выплюнул Габриэль. – Ты считаешь, что я должен благодарить за…

 

- За то, что остался в живых? - подсказал Антонио. – Да, считаю. Жаль, что ты теперь не видишь. Но быть слепым лучше, чем погибнуть, не дотянув до тридцати. Скоро ты станешь сильнее и поймешь, что я прав.

 

- Господи! – Габриэль казался по-настоящему ошарашенным. – Ты ни в чем не сомневаешься. Тебе не приходило в голову, что ты можешь хоть чуточку ошибаться?

 

- В этом я точно не ошибаюсь, - категорично заявил Антонио. – И когда ты поправишься, сам увидишь…

 

- Нет, не увижу, - перебил Габриэль. – Это точка. Я никогда больше ничего не увижу. Я… - Он резко замолчал, пытаясь успокоиться.

 

Антонию накрыл его побелевшую ладонь рукой и изумленно ощутил, как тонкие пальцы переплетаются с его собственными. Удивительная, отчаянная хватка.

 

- Все образуется. Все будет хорошо, - прошептал Антонио.

 

- Нет. Для меня уже никогда не будет хорошо. – Однако тонкие пальцы все так же сжимали его руку.

* * *

- Расскажи еще раз, что произошло, - попросил Габриэль. Он по-прежнему с трудом засыпал, несмотря на регулярные инъекции снотворного. Отказался от телевизора, музыки, не хотел, чтобы Антонио ему читал. Он и на вопросы отвечал через раз, но сейчас вдруг нарушил задумчивую тишину. - Ну, после того, как я… вырубился. Операция закончилась успешно?

 

Антонио скривился - не хотелось удовлетворять столь нездоровый интерес.

 

- Si. Почти сразу же. – Он не желал рассказывать, что пережил за недели, пока Габриэль угасал в коме, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, завернутый в термоодеяло, с трубками, торчащими из груди, тревожным писком мониторов, когда измученное тело почти каждый день корчилось в припадках. Не желал рассказывать, сколько раз его сердце отказывало, и он оказывался на грани смерти.

 

- У меня еще будут судороги?

 

- Не знаю. С момента последних прошло две недели.

 

Габриэль поджал губы:

 

- Что еще?

 

- Эти вопросы к твоему врачу, - неохотно ответил Антонио, глядя на белые костяшки, сжимающие бортик кровати.

 

- Что еще? – настойчиво повторил Габриэль.

 

- Легкое несколько дней оставалось свернутым. Доктор говорит, что такое может запросто повториться. Больше никаких сигарет.

 

И никаких экстремальных нагрузок. Но как сказать такое Габриэлю?

 

- Чушь собачья, - фыркнул тот. – Врачи всегда так говорят. Я не собираюсь быть инвалидом, даже если…

 

- Ослеп, - спокойно закончил за него Антонио. – Тебе следует признать, что твоя жизнь изменилась. Есть условия, которые придется выполнять, независимо от желания.

 

- Ага, бегу и падаю, - раздраженно бросил Габриэль. – Я даже не слышал другого мнения. Я не верю… - Он сглотнул, но тут же продолжил: - Я не собираюсь верить тебе на слово.

 

Очевидно, за ребяческим хамством скрывались страх, гнев и разочарование.

 

- Почему ты на меня злишься? Зачем мне тебе лгать? Ты спросил, я ответил. Врачи объяснят более доходчиво. Хочешь второе мнение, третье, четвертое – я тебе устрою.

 

Габриэль глубоко и взволнованно дышал, пока Антонио говорил. Очевидно, он боролся, чтобы себя обуздать. Побелевшие пальцы, вцепившиеся в бортик кровати, постепенно расслабились.

 

- Ты устроишь? – наконец спросил он. – Почему ты должен что-то… устраивать?

 

- Ты знаешь, почему, - ровно ответил Антонио.

 

- Считаешь, что виноват передо мной?

 

- Нет.

 

Губы Габриэля злобно изогнулись.

 

- Не ври, я слышу это в твоем голосе. И еще ты меня жалеешь.

 

- Ты говоришь о вине и жалости, я говорю совсем о другом.

 

Улыбка покинула бескровные губы. Габриэль повернул голову, шелковистые волосы скрыли профиль:

 

- Ты путаешь секс и что-то там другое, hombre, - бросил он грубо.

 

- Я достаточно пожил, чтобы понимать разницу.

 

- А я, значит, нет?

 

От пустого взгляда огромных темных глаз похолодело в груди.

 

- Почему же. Ты тоже наверняка знаешь разницу, - признал Антонио.

 

- Ты думаешь, если мы пару раз перепихнулись, то… - Сарказм в голосе никак не сочетался с беспомощным выражением лица.

 

- Ну, не знаю. Возможно, у нас получится подружиться. А может, и что-то большее. Со временем.

 

- Я даже не привык к тому, что мы по одну сторону закона, а ты лепечешь о дружбе.

 

- Что-то я не вижу тут толпы твоих настоящих друзей, спешащих поддержать.

 

Тишина.

 

Молчание затягивалось. Антонио даже подумал, не перегнул ли палку. Открыл рот, чтобы смягчить комментарий или даже взять слова назад. Он хорошо знал, насколько одинок Габриэль в этом мире.

 

- Зачем у палаты дежурит полицейский? – резко спросил тот.

 

А теперь Антонио ощутил, что его застали врасплох. Он недооценил подозрительность Габриэля – тот быстро сложил два и два, даже не видя постового воочию. Но правда запросто может испугать человека, который теперь не увидит врага, пришедшего по его душу.

 

- Есть вероятность, что Санчес предпримет ответные ходы за рухнувшие планы по расширению бизнеса на Западном побережье, - осторожно ответил Антонио.

 

Габриэль воспринял его слова спокойно, хотя и моргнул пару раз, вглядываясь в черноту, что его окружала.

 

- В смысле, захочет отомстить?

 

- Возможно.

 

- Мне?

 

- Вероятно, нам обоим.

 

Габриэль кивнул, нервно комкая видавшее виды одеяло.

 

- Я говорил с капитаном О’Брайеном, - добавил Антонио. – Как только врачи позволят, мы с тобой на некоторое время уедем.

 

- Уедем?

 

- В тихое место, где ты спокойно восстановишь силы.

 

- Под охраной?

 

Да, несмотря на литры препаратов, что в него вливали, Габриэль соображал достаточно ясно.

 

- Я так сказал? Тебе просто нужно время, чтобы поправиться и… приспособиться.

 

- К тому, что я ослеп, – с горечью уточнил тот.

 

- Да, к тому, что ослеп, - согласил Антонио.

 

Кадык на тонком горле дернулся.

 

- А если я не захочу с тобой ехать?

 

- Если у тебя есть свои соображения и предложения по реабилитации, мы их учтем. – Антонио прилагал титанические усилия, чтобы голос звучал бесстрастно. Габриэль легко может распознать его блеф, и тогда придется рассказать ему правду, порушив и без того едва наметившееся доверие.

 

Габриэль долго молчал. Затем неожиданно широко зевнул, демонстрируя ряд белых зубов и розовые миндалины. Снова моргнул – но сейчас, скорее, устало.

 

- Полагаю, они не имеют значения.

 

- Ты мне льстишь, - серьезно сказал Антонио. Габриэль сонно усмехнулся, осторожно перевернулся, вздрогнув, когда натянулась трубка капельницы.

 

- Эй, ты ведь не собираешься выстраивать отношения на лжи?

 

Сердце Антонио ухнуло, он постарался ответить безмятежно:

 

- А мы выстраиваем отношения?

 

- Не знаю. Может быть. – Габриэль утомленно смежил веки. – Дружба – это хорошо. Ты останешься на ночь?

 

- Да.

 

Габриэль слабо улыбнулся, шаря по одеялу рукой, Антонио просунул через прутья бортика ладонь и крепко ее сжал.

 

- Спокойной ночи, gatito, - сказал он мягко.

 

- Сладких снов.

 

Антонио мрачно усмехнулся. Его сны и мечты на самом деле были сладкими, но, к сожалению, это единственное что у него оставалось.

 

Глава 14

 

- Три шага до ступеньки переднего крыльца. Затем шесть футов до входной двери.

 

Тонкие пальцы впились в бицепс - Габриель, сжав руку Антонио, поднялся на три ступеньки пляжного домика. Походка была шаткой и осторожной, но он смог пройти крыльцо без приключений. Несомненный успех по сравнению с тем, как он спотыкался на больничной стоянке, едва не свалившись плашмя. Помогли лишь быстрые рефлексы и сильные руки Антонио. Это поколебало и без того зыбкую уверенность.

 

- Si. Все правильно. Bueno, Сандалини.

 

Габриэль бросил на него быстрый слепой взгляд. Антонио удрученно улыбнулся.

 

Габриэлю сейчас без него не обойтись; как и любого, его возмущала зависимость. Можно только представить, каково это для такого человека, как Габриэль. Человека, который выбрал работу служить и защищать, а стал беспомощным и нуждался в ком-то, кто позаботился бы о нем самом.

 

Антонио оказался в сложной ситуации - его удивило, насколько быстро и охотно он взял на себя обязанности сиделки и охранника. Он сроду не отличался особым терпением и избегал прилипчивых любовников, но воля и разум Габриэля изумляли. Они не успели заложить фундамент настоящих крепких отношений, а пара перепихов – пусть ярких и запоминающихся - вряд ли могли служить основой для будущего совместного счастья.

 

Тем не менее, Антонио пугала столь глубокая и бесповоротная влюбленность – первая в жизни. И, черт возьми, абсолютно безответная.

 

Руку стиснули ледяные пальцы, Антонио накрыл их ладонью, когда Габриэля слегка повело в сторону – его, очевидно, вымотала долгая поездка от больницы к частному уединенному коттеджу на побережье.

 

- Шесть футов вперед, - бодро подсказал Антонио, стараясь не демонстрировать, как его тронуло редкое обращение за поддержкой.

 

- Шесть футов, - проворчал Габриэль. – Здорово. Как будто я знаю, как эти шесть футов выглядят. – Он отошел от Антонио, шаркая ногами и выставив вперед руку в поисках ориентира. Антонио наблюдал, как ястреб, готовый подхватить в любую секунду, если тот запнется, и стараясь сохранить ровный тон – Габриэль ненавидел сочувствие.

 

Один шаг, другой. Небольшое скольжение, и Габриэль замер.

 

- У тебя девятый размер обуви. Один твой шаг чуть меньше фута, вот и подсчитывай. Или по-первости пару раз навернешься с крыльца.

 

- То есть, ты выпустишь меня отсюда одного? – фыркнул Габриэль.

 

- Ты не заключенный, – быстро отозвался Антонио.

 

- Неужели?

 

Слепой или нет, парень оставался заправским юным говнюком.

 

Его продержали в больнице еще две недели, а потом персонал с облегчением передал пациента Антонио, предложив в качестве альтернативы реабилитационный центр для слепых. Габриэль отверг «богадельню» так же категорически, как сопротивлялся опеке Антонио. Однако как бы яростно он не боролся, не было ни семьи, ни родителей, ни партнера, ни любимого человека, кто бы за ним присмотрел и согласился ухаживать. У него не было даже дома – лишь жалкая комнатушка, что он снимал как Джованни Контадино. Когда правда ударила наотмашь, Габриэль стал еще более злым и мрачным. С большим трудом Антонио отдал решение на откуп самому Габриэлю или, по крайней мере, делал вид. На самом деле он активно разрабатывал план по уходу и защите.

 

Рассмотрел множество вариантов и остановился на этом доме на берегу - тихом, уединённом и расположенном неподалеку от приличной клиники. Привел в порядок свои дела и начал постепенно исчезать. Закрыл банковские счета, перевел деньги на анонимные депозиты, сдал вещи на хранение. С помощью О’Брайена сделал то же самое для Габриэля. Через несколько дней никто не отыщет его следов в Сан-Франциско. Не осталось никаких доказательств его существования. Спустя два дня он вернулся в больницу и нашел Габриэля странно притихшим и подавленным.

 

- Ты прилично себя вел, амиго? – поинтересовался Антонио, подтягивая кресло и готовясь к новой схватке. Вместо этого Габриэль уставился в его сторону широко распахнутыми темными глазами на искаженном лице.

 

- Да.

 

- За тобой тут хорошо присматривали? Лечили?

 

Габриэль пожал плечами.

 

Антонио растерялся. Габриэль мирно лежал, спокойно отвечал на вопросы, но в основном молчал, казалось, полностью погруженный в свои мысли. Антонио беспокоила эта необычная, почти вежливая отстраненность. Когда Габриэль заснул, он все еще искал ответы. Медсестра поведала с глазу на глаз, что в его отсутствие Габриэль почти не ел и не спал. Несколько раз задремав, просыпался обеспокоенный, тревожный и дважды спрашивал об Антонио. Антонио почувствовал недостойные проблески счастья – пусть и за неимением альтернативы, но все же Габриэль полагался на его доброе отношение.

 

Вернувшись в одиночную палату, куда того перевели из отделения интенсивной терапии на прошлой неделе, Антонио терпеливо ждал его пробуждения.

 

Открыв глаза, Габриэль повернул голову и сосредоточенно прислушался.

 

- Так ты решил, Сандалини, куда отправишься из больницы? – небрежно спросил Антонио и увидел облегчение, мелькнувшее на бледном лице.

 

- Да. – Габриэль сглотнул. – Твое предложение еще в силе?

 

- Конечно, я уже все устроил.

 

- Ну, если уже всё готово… – Габриэль дернул плечом, едва заметно расслабившись.

 

А потом целый час, по обыкновению, изматывал Антонио своими капризами и неподражаемым хамством.

 

И вот сейчас он стоял в паре футов, склонив голову и прислушиваясь. Темные очки скрывали большую часть лица, коварная раздражающая улыбка изогнула пухлые губы. Очевидно, он снова наслаждался, что сумел пробраться Антонио под кожу.

 

- Точно не заключенный? Потому что, по моим ощущениям, это именно так, амиго.

 

- Я тебя не похищал, хотя, похоже, тебе нравится так думать.

 

- Похищение? Да ты извращенец! – зло хохотнул Габриэль. Но Антонио без труда заметил его сбившееся дыхание. Естественно, ему легче издеваться, чем бороться с ужасом, что придется пройти шесть футов через незнакомое пространство.

 

Антонио подошёл к двери, повернул ключ, распахнул дверь. Протянул руку назад и согласился:

 

- Ага, извращенец. Дикий, сумасшедший парень. Проходи, знакомься с нашей холостяцкой берлогой.

 

Габриэль, хмыкнув, шагнул. Антонио взял его за руку, увлекая вперед:

 

- …Пять, шесть. Шесть шагов.

 

- Шесть шагов, – повторил Габриэль.

 

Антонио чувствовал, как Габриэль подрагивает, уставший, вымотанный долгой ездой и не привыкший передвигаться наощупь.

 

- Это путь из прихожей к холлу, - объяснил Антонио, прикрывая дверь.

 

- Чувствую запах океана, - перебил его Габриэль. Отпустил руку Антонио, ощупывая диваны и стулья в центре большой комнаты и выискивая путь к широким окнам. Прижал ладонь к стеклу.

 

- Теплое. Который час?

 

Антонио глянул на часы:

 

- Полтретьего.

 

- Я слышу прибой.

 

- Мы близко к воде.

 

- И чаек.

 

- Si. – Он подошел к Габриэлю, положил руки на щуплые плечи, осторожно, чтобы не потревожить затягивающие раны, сжал:

 

- Тебе нужно отдохнуть.

 

Удивительно, но Габриэль откинулся на его грудь и накрыл его ладони своими, впервые за долгое время выказав намек, в котором можно было уловить хоть какой-то сексуальный подтекст.

 

- Ты тихо двигаешься, - заметил Габриэль. – Не слышно.

 

Антонио дерзко прижался губами к его виску:

 

- Постараюсь шуметь сильнее.

 

- Мне нравится тишина, - серьезно ответил Габриэль. – Проще понять, что происходит…

 

- Когда привыкнешь, станет полегче… - Голос Антонио сорвался.

 

Габриэль не ответил.

 

- Ты буквально с ног валишься, gatito. – Отчаянно хотелось отвести Габриэля в постель и утешить, приласкать. Но тот всегда предпочитал секс со случайным, анонимным партнером, а этого Антонио теперь не мог предложить. Не мог продолжить простой трах. Только любовь, которую Габриэль не готов принять.

 

Поэтому, когда Габриэль подставил губы, Антонио прижался коротким целомудренным поцелуем, почувствовав кофе, мяту и слабый металлический привкус, видимо, от недавно принятых лекарств.

 

Габриэль глубоко и удивленно вздохнул:

 

- У тебя цветной вкус.

 

- Какой? – с любопытством спросил Антонио, убирая длинную прядь за ухо Габриэля.

 

- Не знаю, раньше такого не видел. Что-то между золотым и коричневым. – Голос звучал слабо, и, по-видимому, на ногах Габриэль стоял только благодаря поддержке Антонио. – Я устал.

 

- Пошли. – Антонио повел его через длинный светлый зал. Ознакомительный тур по дому подождет.

 

Габриэль двигался словно во сне. Антонио провел его мимо широких окон, выходящих на берег с белым песком и синий океан. Просторные опрятные комнаты с полированными дубовыми полами и высокими потолками с балками, скудно обставленные хорошей мебелью в деревенском пляжном стиле, выдавали хозяина-мужчину. В воздухе витал свежий чистый запах морской соли.

 

- Как ты нашел это место? – Миновав открытый дверной проем, Габриэль брел вдоль стены, ощупывая ладонью пористую белую штукатурку.

 

- Это дом друга.

 

Габриэль словно очнулся, остановился, поворачивая голову из стороны в сторону и прислушиваясь:

 

- Мы не одни, здесь еще кто-то живет?

 

Антонио мгновенно успокоил:

 

- Нет, только мы. Больше никого. Коттедж принадлежит отцу моей невестки. Тот сейчас живет в своём доме в Колорадо. Я оформил аренду.

 

- Здорово.

 

- Шерил – жена моего старшего брата Армандо. Они любезно предложили этот летний дом в наше полное распоряжение.

 

- В Мексике ты, вроде, говорил, что почти не поддерживаешь связь с семьей.

 

- Мне хотелось бы видеться с ними чаще. – Антонио работал под прикрытием, конечно же, он тогда лгал. Это Габриэль в большей степени открыл о себе правду, потому что легенда Джованни Контадино не слишком отличалась от его настоящей жизни. Или потому что… доверял? Хотя о каком доверии тогда можно говорить? Притяжение? Да. Похоть? Да. Даже… забота. Во всяком случае, со стороны Антонио.

 

Габриэль нахмурился под темными очками. Антонио подтолкнул его к главной спальне - большой комнате с отдельной ванной и внутренним двориком за двустворчатым французским окном. Здесь Габриэлю будет удобно.

 

- Все остальное обследуем позже. Это спальня. Ванная…

 

- Где кровать?

 

- Справа от тебя. – Антонио подвел его к широкой кровати, опустился на колени, чтобы разуть Габриэля, когда тот присел на матрас.

 

- Так ты богат? – быстро спросил Габриэль.

 

- Моя семья не нуждается, - осторожно пояснил Антонио. – Я живу на жалование агента ФБР.

 

- Нет у тебя никакого жалования. Ты уволился из Бюро.

 

Антонио подал рапорт незадолго до того, как забрать Габриэля из больницы, и заместитель директора Холл наверняка все еще рвет и мечет. Видимо, Габриэлю кто-то уже доложил.

 

- Так что, служба в ФБР была для тебя чем-то вроде хобби? – резко бросил тот.

 

- Нет, конечно.

 

- Что ты скрываешь?

 

- Тебя лучше отдохнуть. Поговорим, когда выспишься.

 

Габриэль ощетинился:

 

- Почему мы здесь? Почему в пляжном доме у черта на рогах?

 

- Потому здесь есть все, что нужно, чтобы ты смог восстановить силы: свежий воздух, теплое солнце, песочный пляж на мили для прогулок.

 

- Это все, что мне требуется?

 

- Нужно подлечить твои легкие после ранения, для этого требуется подходящий климат. Ложись. – Антонио поднялся, снял с Габриэля темные очки и положил на прикроватную тумбочку. – Кровать большая. Тут трое поместятся.

 

Габриэль откинулся на постель, поправил подушку. Антонио прикрыл тонкую фигуру одеялом.

 

- Решил подоткнуть мне одеяло? Что дальше? Поцелуешь на ночь?

 

Антонио и сам не ожидал, что быстро наклонится, запечатав изогнувшиеся в сардонической ухмылке губы жестким поцелуем.

 

- Открою секрет.

 

Габриэль слепо посмотрел мимо:

 

- Какой?

 

- На самом деле я выбрал этот дом, потому что на задней террасе есть джакузи. Полностью скрытая от посторонних глаз.

 

Габриэль моргнул, неохотно устало улыбнулся, перевернулся на бок и закрыл глаза.

 

* * *

Заказав продукты в местной бакалее, Антонио вернулся в спальню. Он уже хорошо предчувствовал, сколько Габриэль проспит – на самом деле, слишком мало. И это мягко сказано.

 

На мгновение Антонио замер на пороге, отметив, как у спящего Габриэля дернулись пальцы и голова беспокойно заметалась по подушке. Еще один кошмар. Антонио оттолкнулся от косяка, приблизился, сел на край кровати.

 

- Что? – Габриэль вскинулся, протянул руку, пытаясь нащупать бортик больничной койки.

 

- Я здесь. – Антонио поймал ищущую ладонь. Габриэль тут же вцепился в его руку и замер на несколько секунд, тяжело дыша.

 

- К черту, - наконец прохрипел он. – Ненавижу просыпаться как испуганный младенец. – Несмотря на гнев в голосе, он все еще крепко держался за Антонио.

 

- Но с каждым разом становится лучше, так ведь?

 

- Я больше не просыпаюсь с воплями, если ты об этом, - с горечью бросил он.

 

- Прояви терпение к себе, gatito.

 

- Дурацкое прозвище. – Губы изогнулись в язвительной усмешке. Тонкие ноздри шевелились, принюхиваясь.

 

Антонио задумался – чем же он пахнет? На мгновение смежил веки, пытаясь оказаться в шкуре Габриэля.

 

Окружающая обстановка очень сильно отличалась от больницы – единственного места, которое узнал Габриэль, после того как ослеп. Ни скрипа резиновых подошв по жесткому линолеуму, ни грохота каталок и объявлений по громкоговорителю. Другие запахи. Из кухни через коридор пробивался аромат приготовленной еды, из приоткрытого окна – прохладный соленый морской воздух с нотками древесины от панелей и балок. Бриз.

 

- Одно хорошо, - продолжил Габриэль, и Антонио открыл глаза. – По крайней мере, не придется беспокоиться, что прилюдно задену корзину для мусора или уроню стул, пытаясь двигаться самостоятельно.

 

Да, от такого он застрахован. Подальше от любопытных посторонних глаз. Подальше от жалости окружающих. Подальше от мести Санчеса.

 

Габриэль дернул руку, и Антонио неохотно отпустил.

 

- Сколько времени?

 

- За полночь.

 

- Ни хрена себе.

 

- Ты нуждался в отдыхе.

 

На лице промелькнуло раздражение – Габриэль ненавидел, когда ему напоминали о его болезни.

 

- Ты все время сидел и пялился?

 

- Конечно нет, - быстро ответил Антонио, хотя на самом деле не отказался бы. – У меня дел полно.

 

Помолчав, Габриэль предположил:

 

- Но ты не хотел, чтобы я проснулся один в незнакомой комнате.

 

Его догадливость поразила Антонио, ведь в последнее время тот постоянно был погружен в себя – и небезосновательно, - однако отметил его желание смягчить пробуждение, значит, Габриэль стал замечать, что творится вокруг.

 

- Да, ты прав. И в том, что мне нравится смотреть на тебя спящего.

 

- Можно подумать, тебе этого достаточно. – Габриэль сел. – Господи, кровать широкая, как палуба. – Он нетерпеливо искал край.

 

- Сюда, левее. – Антонио поднялся с матраса, Габриэль подобрался и неуверенно встал.

 

- Где сортир?

 

- Там. – Антонио постучал ему по тыльной стороне ладони. Габриэль быстро схватил его за предплечье.

 

Зная, что Габриэль отсчитывает шаги, Антонио медленно вел его к ванной и сам считал. Девять шагов, и ковролин под стопами сменился холодным гранитом.

 

Еще четыре шага – и туалет. Габриэль расставил ноги, обхватив коленями унитаз, как учили в больнице. Расстегнул ширинку, вздохнул с облегчением, когда звук, с которым моча ударилась о поверхность воды, подсказал, что он попал в цель. Оглянулся через плечо:

 

- Ты пялишься на меня, извращенец?

 

- Просто хотел убедиться, что ты не наделаешь на пол, - ответил Антонио с большим достоинством.

 

Рассмеявшись, Габриэль закончил и застегнулся.

 

- Справа, - подсказал Антонио.

 

Они много раз проходили через такую рутину в больнице, и Габриэль догадался, что справа раковина. Шаг в сторону, несколько секунд на то, чтобы нащупать вентили. Он вымыл руки и, плеснув холодной воды в лицо, прогнал остатки сна. Еще секунда, чтобы найти большое махровое полотенце, висевшее справа на штанге.

 

- Отлично. Душевая кабина слева от унитаза. – Антонио снова постучал ему по ладони, и Габриэль снова вцепился ему в руку. – Позади тебя – стиральная машинка. Не забывай пользоваться, – добавил он деланно суровым тоном. – Еду я приготовлю, но со своим грязным бельем возись сам.

 

- Здорово. Я тут заперт с Феликсом Ангером.

 

Антонио понятия не имел, кто этот Феликс Ангер, но наверняка Габриэль ему не комплимент отвесил. На самом деле, удостойся он когда-нибудь настоящей похвалы от Габриэля, тут же от потрясения в обморок грохнется.

 

- Пошли. – Он повел Габриэля обратно в спальню. – Ты наверняка проголодался.

 

Хотя, вообще-то, Габриэль никогда не хотел есть.

 

- Да ну, слишком поздно для готовки.

 

Протест прозвучал неубедительно, поэтому Антонио его проигнорировал. Сейчас их жизнь не подчинялась ни расписаниям, ни графикам.

 

- Все уже готово, нужно просто разогреть. Vamos!

 

И тут к досаде Габриэля его желудок разразился громким урчанием.

 

- Заткнись, - крикнул Габриэль животу, что говорило о вернувшемся чувстве юмора. Хороший знак.

 

- Обидно, что утроба умнее тебя, si?

 

Габриэль поджал губы в кислой улыбке, но не клюнул на приманку. Антонио повел его на кухню, снова стараясь идти помедленнее, чтобы он спокойно мог отсчитать шаги. Габриэлю отчаянно хотелось снова стать независимым и самодостаточным, Антонио желал ему того же, но его одновременно задевала мысль, что тот стремится освободиться от его опеки.

 

Антонио остановился у стола, положил ладонь Габриэля на спинку стула:

 

- Стул стоит в начале длинного стола.

 

Габриэль, кивнул, ощупал сиденье, неловко опустился, словно подозревая, что стул вот-вот из-под него выскользнет.

 

Антонио подошёл к плите, опять прислушиваясь к ощущениям, чтобы понять, что сейчас испытывает Габриэль. Слева подул прохладный ночной бриз, неся запах океана и пряный аромат тако. Лизнул босые ноги, шею над воротом рубашки-поло. Антонио глянул на Габриэля: раскрасневшиеся щеки, взъерошенные волосы. Слегка помятые после сна футболка и джинсы Красивое зрелище. Габриэль вздрогнул. От ветра волоски на руках стали дыбом и покрылись пупырышками.

 

Антонио тут же подошел к окну и захлопнул фрамугу.

 

Габриэль повернул голову:

 

- Что ты делаешь? Мне нравится свежий воздух.

 

- Слишком холодно.

 

- Я сказал, мне нравится свежий воздух, - натужно повторил Габриэль.

 

- А я сказал, что для тебя слишком холодно. Если желаешь подхватить пневмонию…

 

- Черт побери! – Габриэль вскочил, повалив стул на пол. – Прекрати относиться ко мне, будто я гребаный инвалид или младенец!

 

- Послушай, ты еще… - Антонио замолчал, заметив, как гостиную осветили фары – к дому подъезжал автомобиль.

 

Он быстро настиг Габриэля, который сердито спотыкаясь, ковылял по коридору обратно к спальне. Удивительно, но тот отмахнулся, заехав ему кулаком в висок. Антонио моргнул, отстранился, схватил и быстро толкнул Габриэля в пространство между холодильником и гранитной стойкой.

 

- Стой тут и не высовывайся!

 

Вместо этого Габриэль опять отмахнулся, сбивая со стойки посуду с едой, попытался ударить. Антонио увернулся, перехватил запястье и отвесил ему пощечину. Не очень тяжелую, ладонь почти остановилась, достигнув щеки, но Габриэль тут же замер, вытаращив глаза и приоткрыв в шоке рот.

 

- Не высовывайся. И слушай, - быстро выдал Антонио. – Какая-то машина на подъезде. Стой здесь и не шевелись. Я сейчас вернусь. – Он передернул затвор глока, который до этого лежал на кухонном столе.

 

Гость в полвторого ночи вряд ли несет хорошие новости. Антонио обдумывал следующие действия по дороге к холлу, когда в дверь постучали.

 

- Кто там?

 

- Доставка пиццы.

 

Доставка пиццы. Старая как мир уловка.

 

Антонио включил свет на крыльце, но ничего не ответил.

 

- Э-э-э… большая со всем подряд. – Голос сорвался, выдавая… возможно, страх?

 

Антонио метнулся к окну, выходящему к подъезду. Быстро глянул. Действительно, у ворот стоял фольксваген со смешным пластиковым куском гигантский пиццы на крыше. Желтый свет фонаря осветил водителя – худого долговязого прыщавого парня с большой квадратной коробкой, упакованной в черный термопакет. Больше, вроде, никого. Парень глубоко вздохнул и посмотрел на небо, словно молясь о божественном вмешательстве.

 

- Эй! – Не похоже, что тот ждал, что на него сейчас набросятся.

 

Антонио приоткрыл дверь:

 

- Вы ошиблись адресом.

 

Парень моргнул, близоруко глядя из-за очков.

 

- Это Оазис-лайн, восемьдесят три?

 

- Восемьдесят восемь. Вы пропустили нужный дом.

 

- Дерьмо… То есть, спасибо. Извините, если разбудил. Тут на половине домов нет адресов. А на другой половине хрен разглядишь в темноте.

 

- Ясно. Поспешите, а то пицца остынет.

 

- Да, придется отдуваться. Дерьмо…

 

Антонио щелкнул замком и проследил через окно, как парень вернулся к машине. В ночной тишине хлопнула дверь, заработал двигатель. Фольксваген развернулся по широкой неустойчивой дуге, чуть не снеся почтовый ящик на зеленой лужайке у подъезда. Красные сигнальные фонари исчезли на дороге.

 

Антонио закрыл жалюзи, что должен был сделать раньше. Методично прошелся по комнатам, проверил замки и сигнализацию на всех дверях и окнах и вернулся на кухню.

 

Вопреки его наставлениям, Габриэль вышел из укрытия и сейчас сидел за столом. Повернулся на звук шагов Антонио – на бледном костистом лице горел след от пощечины.

 

- Прости, что ударил, - извинился Антонио, беря стул и присаживаясь рядом. Протянулся к его ладони. – На объяснения времени не оставалось.

 

Габриэль отдернул руку и холодно спросил:

 

- Не хочешь рассказать, что за хрень происходит?

 

Антонио постарался, чтобы голос звучал спокойно:

 

- Просто перенервничал. От старых привычек просто так не избавиться. К тому же мы здесь довольно… изолированы.

 

- Я слышал, как ты снял пистолет с предохранителя. Кто опасный может забрести в пляжный домик, мать твою?

 

- Привычка. Кому как не тебе знать.

 

- Не надо нести хрень. Что происходит? - Когда Антонио не ответил, добавил: - Утром позвоню О’Брайену. Я возвращаюсь в город.

 

- Нет, - отрезал Антонио.

 

Габриэль нахмурился:

 

- Почему?

 

- Это… неразумно.

 

- Ты солгал мне в больнице, так ведь?

 

- Я не лгал.

 

- Неужели? Но ты уверен, что это не какая-то там гипотетическая угроза для нас обоих. Тебе известно что-то конкретное. И это касается именно меня.

 

- Вероятно, тебя кто-то ищет, - неохотно признался Антонио.

 

Габриэль замолчал, видимо, обдумывая его слова.

 

- Кто? Ботелли мертв, Рицци мертв. Скарборо наверняка готов целовать мне зад за то, что я расчистил ему дорогу. – Уравновешенный тон несколько успокоил Антонио.

 

- Ходили слухи, что тебя заказал Санчес.

 

- Меня… Санчес? – ошеломленно повторил Габриэль. – Объявил контракт?

 

Антонио накрыл его руку, нервно крутящую тарелку, и на этот раз Габриэль не стряхнул его ладонь. Какая ледяная кожа.

 

- Не беспокойся. С тобой ничего не случится, обещаю. Здесь мы в безопасности.

 

- Правда? Минуту назад ты чуть не снес башку разносчику пиццы. По-моему, ты считаешь, что есть повод для беспокойства.

 

Как ни пытался, Антонио не мог придумать подходящего оправдания.

 

- Я просто еще не привык реагировать как гражданский, вот и все.

 

- Когда ты собирался мне рассказать? – спросил Габриэль после минутного молчания. – Сколько ты планируешь прятаться здесь со мной?

 

Вечность. До тех пор, пока не прогонишь.

 

- Бюро добивается экстрадиции Санчеса. Через пару месяцев угроза исчезнет.

 

- Сукин сын! – Габриэль ринулся вперед и что есть силы засветил кулаком Антонио в челюсть. Голова откинулась, Антонио отпустил руку Габриэля, чуть не завалившись со стула на спину. – Кем ты, ублюдок, себя возомнил? – Габриэль кричал, его лицо покраснело от ярости. – Кто, мать твою, дал тебе гребаное право все решать, даже не посоветовавшись со мной? Ничего мне не рассказав.

 

Антонио не подозревал в нем такой прыти, но, видимо, злость придала Габриэлю сил. Поборов головокружение, Антонио схватил его и притянул к себе, стараясь действовать осторожно, но решительно, удерживая его руки, пока тот вырывался.

 

- Послушай, - крикнул Антонио. – Ты впустую себя выматываешь. Хочешь на меня сердиться – пожалуйста. Но моя единственная цель – твоя безопасность.

 

- Будь ты проклят!

 

- Это все, что меня заботит с тех пор, как… да практически с первой встречи, а вернее, с покушения в Мексике.

 

- Пусти! – Габриэль так яростно отбивался, что пришлось его отпустить, чтобы сам себе не навредил.

 

Он упал на колени и пополз на четвереньках к коридору.

 

- Gatito… – Антонио подскочил к Габриэлю, стараясь держаться подальше от его кулаков. – Ну хоть позволь тебе помочь.

 

- Ты уже достаточно помог. – Габриэль дополз до стены, поднялся, помогая себе руками. Его сотрясал гнев и, несмотря на беспомощность, на лице отражалось странное… достоинство. Антонио хотелось его обнять, успокоить, пообещать, что все будет хорошо, что он его защитит, что жизнь положит, чтобы избавить от скорби. Но очевидно, это было последнее, что Габриэль хотел от него сейчас услышать.

 

- Я иду к себе в комнату. – Тот ткнул пальцем Антонио в лицо, и, несмотря на расстройство и переполнявшие эмоции, он отметил, что Габриэль все лучше ориентируется на звук. – А ты свали на хрен.

 

- По крайней мере, позволь…

 

- Какая буква в слове «свали» тебе не понятна, Лоренцо? Я не хочу твоей помощи. Не хочу, чтобы ты отирался возле меня. Этой чертовой ночью я управлюсь сам.

 

Повернувшись, он чуть не вписался в стену. Антонио громко втянул воздух, но промолчал. Протянув руку, Габриель пошел по коридору, добрался до спальни, нащупал и громко захлопнул за собой дверь.

 

* * *

Антонио разбудил рев сигнализации. Вскочив, он потянулся за пистолетом на прикроватной тумбочке, окончательно стряхивая туман беспокойного сна. Удивительно, но комнату освещало яркое солнце, а через окно виднелись волны прибоя – уже прилив.

 

Сколько он проспал?

 

Антонио мчался по коридору к спальне Габриэля. Приемник радионяни, стоящий рядом с кроватью, молчал, не давая никаких намеков, что Габриэль в опасности или даже проснулся…

 

Антонио вбежал в открытую спальню, приготовившись к… чему угодно. Но только не к тому, что увидит Габриэля на террасе внутреннего дворика. Через открытое французское окно в комнату доносились звуки и запахи океана. Габриэль в одних плавках растянулся в деревянном шезлонге, подставив лицо в темных очках солнечным лучам. Он выглядел уставшим, но спокойным.

 

Сердце Антонио, которое до этого колотилось как бешеное, пропустило удар. Он осознал, что трясется от адреналина, вплеснувшегося в кровь тревогой и страхом. Колени ослабли от облегчения – Антонио не заметил никакой опасности.

 

Габриэль повернулся в его сторону и, стараясь перекрыть завывания сирены, прокричал:

 

- Может, выключишь эту хрень, Лоренцо?

 

Антонио вернулся в дом и отключил сигнализацию. Он долго не мог заснуть ночью – лежал в постели, прислушиваясь к радионяне, которая передавала тревожные звуки – Габриэль метался по комнате.

 

Злые слова задели за живое, ранили душу. Антонио не привык пересматривать свои действия, но вчера пожалел о казалось бы разумном поведении. Действительно ли он исходил из лучших побуждений, утаивая от Габриэля правду? Принимая решения, даже не посоветовавшись? Действительно хотел защитить или просто эгоистично попытался привязать к себе?

 

И так и не пришел к однозначному ответу. Единственный вывод, который напрашивался – он уничтожил даже малый шанс на отношения с Габриэлем из-за своего высокомерия и своеволия. Прислушиваясь к беспокойным шагам, Антонио ощущал все возрастающее отвращение к самому себе. Габриэль не ребенок и не идиот. Тем не менее, все указывало на то, что Антонио относится к нему именно так в своем желании защищать и пестовать.

 

Он прошел к себе в комнату, положил пистолет, натянул джинсы и направился в патио. Когда переступил через порог, Габриэль повернул голову – он действительно быстро приспосабливался к своей слепоте.

 

Антонио занял соседний лежак, уперевшись локтями в колени.

 

- Ты не упоминал о системе безопасности.

 

- Э-э-э… Нет. Но собирался. Сегодня.

 

- Да, нам нужно поговорить, - решительно произнес Габриэль.

 

Наверняка он хотел сообщить, что уедет в город, пойдет в реабилитационный центр для слепых, а не останется с тем, кто относится к нему точно к беспомощному и слабоумному. Антонио не знал, как его отговорить. Ни одного аргумента не приходило на ум. Все ошибки он допустил из-за любви к Габриэлю. Любви, которой раньше не знал, которая выбивала из-под ног почву, заставляла так глупо оступаться. Но если Антонио в этом признается, сделает еще хуже - Габриэль, очевидно, не разделял его чувств. И это не радовало.

 

Предстоящее выяснение отношений пугало до чертиков, поэтому Антонио начал с нейтральной темы:

 

- Ты ведь не пробовал самостоятельно плавать, амиго?

 

- Нет, - сухо ответил Габриэль. – Что бы ты обо мне ни думал, я не конченый псих.

 

Антонио сжал челюсти, удерживая первые пришедшие на ум слова. Габриэль единственный мог за пару минут довести его до зубовного скрежета.

 

- Я не думаю, что ты конченый псих. Просто иногда бываешь… безрассудным. В тот вечер, когда мы повстречались…

 

- Я не собираюсь обсуждать нашу первую встречу, - отрезал Габриэль.

 

- Ладно, что тогда?

 

Казалось, Габриэль с трудом подбирал слова:

 

- Хорошо, допустим, кое в чем ты прав. Может, я… был чуточку безрассуден. Адреналиновый наркоман, - добавил он с горечью.

 

Допустим? Может? Но Антонио удержался от замечания.

 

Пока Габриэль молчал, Антонио немного успокоился, на сердце потеплело. Если бы Габриэль хотел уйти, он бы так и сказал. Но вместо этого тщательно обдумывал каждую фразу. Вдруг между ними еще не все кончено?

 

- Для меня все изменилось. – Подбородок Габриэля задрожал, но ему далось взять себя в руки. – Я больше не собираюсь глупо рисковать. Мне страшно. Все время. Я не вижу, что творится вокруг. Не знаю.

 

Горло Антонио перехватило, он не мог выдавить ни слова.

 

Габриэль тяжело, рвано вздохнул:

 

- Ты – единственное, что у меня осталось. Я могу полагаться только на тебя. – Голос сорвался. Он смахнул покатившиеся по щекам слезы и резко спросил: – Так ведь? Ты как… спасательный круг, как мост между мной прежним и нынешним. – Снова нетерпеливо потер лицо. – Мне нужно тебе доверять, Лоренцо. Но как это сделать, если ты мне врешь или утаиваешь важные вещи, будто считаешь, что я недостаточно сильный, не достаточно… человек?

 

- Нет! – Секунда, и Антонио стоял на коленях рядом с Габриэлем, сжимая его холодные узловатые пальцы. – Ты просто долго болел. Только и всего. Ты сможешь справиться с чем угодно. Я никогда не…

 

- Но ты поступил именно так, - перебил его Габриэль.

 

- Да, но такого больше не повторится, клянусь! – Антонио с удивлением услышал эхо собственных слов. Он умолял? Он, гордый, истинный сын Испании? Да, он умолял и не стыдился, потому что никто и ничто на земле не заберет у него Габриэля Сандалини. Даже сам Габриэль Сандалини.

 

Только смерть.

 

Возможно, Габриэль прочитал его сумбурные мысли, потому что холодно добавил:

 

- Хрена лысого это не повторится, гребаный конкистадор. Твоя чертова натура мне хорошо известна. Но я тебя предупреждаю… - Он громко сглотнул. – Если хочешь, чтобы между нами… что-то было…

 

- Между нами? – изумленно повторил Антонио, прежде чем успел прикусить язык. Его переполняла надежда. Хотелось увидеть лицо Габриэля без ужасных темных очков.

 

Габриэль коротко кивнул:

 

- Мы должны держаться на равных, Лоренцо. Все время.

 

- Очень хорошо, - согласился Антонио. – На равных.

 

Стоило попробовать. Габриэль еще оставался слабым и даже, скорее всего, этого не осознавал, но Антонио больше не оскорбит его, относясь как к неразумному ребенку. Станет обсуждать все, что... сможет. Не заставит страдать от неуверенности и беспокойства, но все равно будет соблюдать осторожность, обговаривая риски и способы защиты. Только это имело смысл.

 

- Габриэль, меня зовут Антонио, - прохрипел он.

 

Габриэль неожиданно любезно улыбнулся:

 

- Знаю. Красивое имя.

 

Глава 15

 

- Мне бы пистолет.

 

- Это шутка такая?

 

- Черта с два. – Габриэль перевернулся и вскочил на ноги.

 

Антонио пристально наблюдал, как тот поймал равновесие и занял оборонительную позицию. Наклонил голову, прислушиваясь, пытаясь отследить его шаги по мату, на котором они боролись.

 

Антонио по праву гордился своей спортивной подготовкой, знал, как двигаться тихо и быстро, но Габриэль с каждый днем лучше ориентировался в пространстве, его слух становился острее. Судя по подёргивающейся жилке на виске все еще слишком худого лица, он улавливал, как шипит воздух в пузырьках поролона под перемещающимися стопами Антонио.

 

Потребовалось много недель, чтобы Габриэль достиг такого состояния. Шишек и синяков - вообще не счесть, хотя Антонио казалось, что он чувствует боль и страдания Габриэля даже больше самого Габриэля.

 

Но тот словно не обращал внимания на падения и ноющие мышцы, сконцентрировавшись на том, чтобы вернуть силу и самостоятельность. Иногда свирепое прямодушие пугало, но Антонио желал Габриэлю лучшего, а его стремление к независимости, очевидно, и было этим лучшим.

 

Так что, вернуть ему пистолет? На самом деле?

 

- Слепым, как правило, не дают разрешения на ношение оружия.

 

- Я не о подаче заявления властям.

 

- Ага, вот он, бывший коп, - поддразнил Антонио, не зная, что ответить. Если Габриэль вобьет что-нибудь себе в голову, спорить бесполезно. – Тогда что ты имел в виду?

 

Он кружил вокруг Габриэля, а тот инстинктивно поворачивался следом. Руки расслаблены, внимание сосредоточенно. Габриэль поднял голову, чтобы ухватить звуки дыхания и движений Антонио, готовый к новой атаке. Да, он становился лучше. Во всем.

 

Антонио следовало дать ему подсказку для ориентира: мимолетное прикосновение, легкое, словно случайное покашливание. Обычно он так делал, когда Габриэль уставал или находился в неизведанном месте. Тот тут же успокаивался и меньше зажимался среди незнакомых людей. Антонио учился жить с его слепотой так же, как и Габриэль.

 

Замечая, как исчезают признаки тревоги на его лице, когда он угадывал его присутствие, Антонио чувствовал, как теплеет на сердце. И хотя Габриэль с каждым днем приобретал все больше самостоятельности и уверенности, Антонио нравилось ощущать свою необходимость. Он испытывал удовольствие, зная, что рядом с ним тот чувствует себя в безопасности. Давало о себе знать традиционное воспитание выходца из Старого света. Габриэль был мужчиной, но мужчиной, которого Антонио поклялся беречь и защищать. И независимо от того, с каким желанием – или нежеланием – Габриэль решил возобновить их отношения, Антонио отчаянно стремился завоевать его сердце с того самого момента, когда узнал, что они по одну сторону закона.

 

А может… даже раньше.

 

Теперь, madre dios, Габриэль практически готов принять все, что Антонио мечтал ему предложить. Безрассудная передача контроля в первый вечер в клубе «Мадроне» наконец-то-то стала краеугольным камнем истинной, желанной близости. Настоящей любви.

 

- Ты только что четыре раза размазал мою задницу по мату, и что-то мне подсказывает, и пятый раунд ты не позволишь мне выиграть. В драке у меня мало шансов. Значит, я должен убить мудаков, которые придут по мою душу, раньше, чем они окажутся на расстоянии вытянутой руки.

 

- Никто к тебе не приблизится на расстояние вытянутой руки, - твердо парировал Антонио. Тот, кто придет за Габриэлем, придет за смертью. Конец истории.

 

- Ага-ага, - фыркнул тот. – Сначала им придется пройти через тебя. А если пройдут? Не хотелось бы выглядеть грубым, hombre, но если они пришпилят твою шкуру к двери, что будет со мной?

 

Точно, не хотел выглядеть грубым. В этом весь Габриэль. Хотя не сказать, что Антонио никогда не задавался подобным вопросом.

 

- Так чего ты добиваешься?

 

- Научи меня стрелять заново.

 

Антонио ринулся вперед и тут же отпрянул, но Габриэль не повелся на ложный выпад.

 

- О как!

 

- Нет, не так, - хмуро отозвался Габриэль. – Знаю, будет нелегко. Но ты сам говорил, что у меня уже чертовски точно получается оценивать движение и расстояние.

 

- Правда, - согласился Антонио. – Но ты знаешь, что стрельба по движущейся цели – непростое дело даже в обычных обстоятельствах. Даже если я верю, что ты снова освоишь обращение с оружием, не думаю, что это мудрая идея.

 

Лицо Габриэля перекосило от гнева.

 

- Неужели?

 

- Именно. Ты сам хотел, чтобы я был с тобой честен. Так что думаю – это глупость.

 

Габриэль бросился на него. Вполне ожидаемо. В гневе он все еще действовал безрассудно, несмотря на железное убеждение, что стал образцом разумного поведения.

 

Тела столкнулись, Антонио поморщился, когда в него во всю длину впечатались тонкие кости и уже поджившие мышцы. Схватил Габриэля за талию, приподнял. Воздух с шипением вырвался из груди, когда в нее врезалось колено, прежде чем он успел уронить и прижать своими двумястами фунтами Габриэля к мату.

 

- Черт! – судорожно вздохнул тот и прохрипел: - Все, все! Грудь болит!

 

Антонио мгновенно отпрянул, склонился. Габриэль подтянул ногу и ударил по икре. Жестко. Антонио стал заваливаться вперед, но Габриэль успел из-под него выкатиться и засадить пяткой в живот, отправив дальше в полет. Антонио с проклятьем упал на мат, слишком удивленный, чтобы реагировать немедленно.

 

Мгновение, и Габриэль уже оседлал его, угрожающе зажав горло предплечьем.

 

- Выкуси!

 

- Мошенник, - выдавил Антонио.

 

Ощущение прижимающего тонкого тела на самом деле отвлекало. И Антонио вовсе не имел желания его сбрасывать. Однако хмыкнул, скользнул рукой по талии и перевернул их обоих, припечатав Габриэля спиной.

 

Дыхание вырвалось из груди со страдальческим свистом, на побледневшем лице отразилась мука. Поврежденное легкое болело и от холодного воздуха, и от слишком сухого. И тогда, когда на него наваливались двести фунтов.

 

Антонио приподнялся:

 

- По твою душу тоже мошенники придут.

 

- Именно поэтому мне нужен пистолет.

 

Габриэль закрыл глаза, осторожно вдохнул.

 

Такой молодой, такой уязвимый.

 

Антонио не удержался и провел пальцем по темной шелковистой брови, которая вопросительно изогнулась под его прикосновением.

 

- Ты в порядке?

 

Габриэль улыбнулся:

 

- Да.

 

Похоже, правда – Антонио чувствовал пахом, как шевельнулся его член. Громко сглотнул, отчаянно стараясь, несмотря на нахлынувшую эрекцию, оставаться сдержанным.

 

Это было нелегко. Габриэль постоянно нуждался в помощи: когда купался, принимал душ, плавал в океане. Они много времени проводили полуголыми, катастрофически испытывая волю Антонио. Но он терпел в настоящем, не собираясь рисковать будущим.

 

- Никто не пахнет так, как ты, - пробормотал Габриэль, не открывая глаз.

 

- Мы же тренировались. – Антонио украдкой обнюхал подмышки. – Естественно, от меня… пахнет.

 

Габриэль весело хмыкнул, открыл глаза.

 

От пустого расфокусированного взгляда больших невинных глаз у Антонио екнуло в груди.

 

- Я не говорю, что от тебя воняет. Просто могу распознать тебя по запаху. Лайм… ром… лавр… мыло. И что-то мускусное. – Он смежил веки. – Кажется, именно так ты пахнешь.

 

И Антонио не смог себя побороть – поцеловал. Просто короткое прикосновение губ к веку. Габриэль вздрогнул, но сразу затих. Губы Антонио переметнулись к другому глазу, переносице. Он старался, чтобы все выглядело безобидно и целомудренно. В прежней жизни Габриэлю нравилось, когда его подчиняли, нравилось перекладывать инициативу на партнера, но теперь он всеми силами старался вернуть самостоятельность и независимость. Но ведь сейчас Антонио отчетливо ощущал его возбуждение. Кажется, пока с ним все в порядке.

 

В очень-очень большом порядке. Тонкие пальцы скользнули по спине Антонио, сжали шевелюру.

 

Оба замерли. Рот ныл от желания прильнуть к пухлым губам, но Антонио боялся сделать неверный шаг. Боялся все испортить. Не смел вымолвить ни слова.

 

Габриэль начал исследовать его руками: очертил надбровные дуги, провел пальцами вниз по скулам, по длинному гребню носа. Улыбнулся:

 

- Я помню, как раздуваются твои ноздри, когда ты злишься.

 

Антонио не двигался, едва дыша под нежными, любопытными прикосновениями.

 

- Никто не мог разозлить меня так, как ты, - прошептал он. Но тут же замолчал, когда кончики пальцев лаской от носа перешли на губы.

 

Антонио внимательно вглядывался в лицо Габриэля. Волосы колыхнулись от дыхания, Габриэль приоткрыл рот. Когда пальцы очертили линию губ, Антонио, поддавшись искушению, их поцеловал. Пальцы остановились, нажав на нижнюю губу.

 

- Скажи что-нибудь, - попросил Габриэль.

 

- Что?

 

- Что угодно. Я чувствую… твои губы влажные, а голос вибрирует на коже. Я чувствую, как он проходит через грудь и устремляется прямо… к члену.

 

- Madre mios, - пробормотал Антонио. – Ну и выражения.

 

- Скажи еще что-нибудь.

 

- Я хочу тебя поцеловать, - произнес Антонио, прижимаясь к теплой ладони. – Хочу трахнуть.

 

Габриэль улыбнулся:

 

- Продолжай.

 

- Никогда не устану тебя целовать. Ты на вкус как солнечный свет и мед.

 

- Господи, ну и дерьмо ты несешь, Антонио. Продолжай.

 

- Ты словно полуангел-полудемон. Красивый снаружи. Страстный, яростный, необузданный внутри. Ты воспламенил мое сердце. С самой первой встречи. Часто посещал мои мечты. И когда умирал у меня на руках, мне казалось, моя душа умирает вместе с тобой.

 

Габриэль поежился:

 

- Дальше. Расскажи, как хочешь меня трахнуть.

 

Антонио чувствовал твердый член Габриэля под тонкими шортами, которые намокли от выделяющейся смазки. Чувствовал его жажду и готов был умолять, чтобы ему позволили утолить эту жажду.

 

- Хочу взять твой член в рот и отсосать, впитать в себя твой вкус и удовольствие.

 

- А если я не хочу тебя, Антонио? – спросил Габриэль, затаив дыхание. – Если скажу тебе «нет»?

 

Антонио колебался. Стоит ляпнуть что-то неверное, и фатальная ошибка сотрет недели, которые ушли на укрепление доверия.

 

- Я не стану… - прошептал он, но замолк, уловив на лице Габриэля отблеск разочарования. – Я не стану тебя слушать, - продолжил он твердо. – Не позволю сказать мне «нет». Ты сейчас принадлежишь мне. Ты мой, gatito.

 

- Ну так докажи.

* * *

Они добрались до спальни, сбрасывая по дороге одежду. Голые, гибкие, загоревшие за несколько недель, пока купались, гуляли и валялись на пляже.

 

Габриэль растянулся на широкой кровати в ожидании, обратив лицо к Антонио. Антонио навис над ним, убеждая себя не спешить. Для Габриэля все изменилось, и он сам не знал, до какой степени – сейчас он действительно стал беспомощен. Реально зависим от милости Антонио.

 

Антонио медленно забрался на кровать, сел, прижавшись бедром к боку Габриэля.

 

- Ты такой красивый. – Наклонился, прошелся дорожкой поцелуев от горла к солнечному сплетению. Провел ладонью по худой гладкой груди, подразнивая большим пальцем набухшие соски. Спустился по темной волосатой дорожке от живота к паху.

 

- Даже теперь? – В голосе Габриэля слышалась странная неуверенность. – Со шрамами. И с такими глазами?

 

- Очень красивый. Сухощавый. Сильный. У тебя лицо ангела, – заверил Антонио. Когда Габриэль фыркнул, добавил: - Очевидно, злого ангела.

 

Обхватил ладонью мошонку, Габриэль расслабился и шире раздвинул ноги, чтобы облегчить доступ. Антонио наклонился, поцеловал головку, медленно слизав с темной щели каплю предэякулята.

 

Габриэль дернулся и застыл, из горла вырвался короткий рык похоти.

 

- Красивый и вкусный. – Антонио всосал член, прошелся бархатным языком вокруг гладкого кончика, подразнивая уздечку. Он чувствовал, что Габриэль очень возбужден и вот-вот кончит. Месяцы, ушедшие на исцеление, послужили хорошей основой для доверия в сложных отношениях, но оказались адом для либидо.

 

Узкие бедра вывернулись.

 

- Черт! Господи, твой рот! Срань господня!

 

Габриэль вцепился Антонио в волосы, выгнул спину, двигаясь в отчаянном танце похоти.

 

Антонио обрабатывал пенис, сосал, покачивая головой, подразнивал, гладил, толкая Габриэля к скорой разрядке. Сглотнул, прижал язык к набухшей венке, наслаждаясь тем, как наливается член во рту. Впился пальцами в подергивающиеся бедра, прижал к постели, задавая свой собственный ритм, заставляя принять лишь то, что желает дать сам.

 

Габриэль конвульсивно сжал его шевелюру и жалобно мяукнул от отчаянной потребности принимать и контролировать. От хриплых молящий звуков Антонио загорелся еще сильнее.

 

Да, он на правильном пути! Он даст Габриэлю все, что нужно, и даже более.

 

Антонио оттянул мошонку, взвешивая, массируя яички, и засосал чуть сильнее и быстрее. Беспокойные руки отпустили волосы и вцепились в простыню.

 

Тонкое тело задрожало, выкрутилось на волне оргазма.

 

- Черт, черт, черт! Не могу больше, слишком давно… Антонио!

 

Сладостно-горький вкус семени смешался с соленым потом и мускусным запахом кожи Габриэля. Обхватив его бедра, Антонио насадился ртом до самого корня и удерживал на месте, прижавшись лицом к паху, сжимая губами основание члена. А потом глотал и глотал, медленно выдаивая даже после того, как тугая струя перестала бить в глотку.

 

Наконец он почувствовал, как по спине шарят ладони. Сглотнул еще пару раз и отпрянул, внимательно наблюдая за ослабевшими беспокойными пальцами и рваным поверхностным дыханием. Габриэль тут же встрепенулся и, найдя его рукой, притянул к себе. Антонио охотно прижался к нему, поцеловав в потный лоб.

 

- Хочу убедиться, что ты сможешь лежать так достаточно долго, чтобы мы успели сделать все правильно. Восстанавливай дыхание, gatito. Я хочу, чтобы ты полностью расслабился.

 

Расфокусированный взгляд безучастно скользнул мимо подбородка. Великолепную карюю радужку почти полностью перекрывали черные расширенные зрачки, но Антонио до сих пор считал глаза Габриэля прекрасными, так же, как и тело, покрытое шрамами. Возможно, даже более красивым, чем раньше – они показывали, что его любовник выстрадал, и остался жив.

 

- Ты куда? – Коротко обрезанные ногти впились в плечо. Антонио потер его ладонь и осторожно разжал пальцы, укладывая руку на простыню.

 

- Сейчас вернусь. Я очень долго это планировал. – Он на мгновение задержался, упиваясь зрелищем: тонкое тело, покрытое отметинами, пульсировало потребностью и страстью – возбуждение подбиралось обратно. – Не шевелись.

 

Его возвращение Габриэль приветствовал сонной улыбкой.

 

- Что тебя развеселило, gatito?

 

Матрас прогнулся под его тяжестью, когда Антонио растянулся рядом.

 

- Подумал о твоем стволе. – Шаловливая рука пробралась по животу к паху и дразняще потерла головку жесткого члена. Антонио на мгновение закрыл глаза, желая большего, чем случайное прикосновение. – Это дуб? Испанский дуб?

 

- Так мы в игривом настроении, si? – Антонио накрыл ладонь Габриэля своей и несколько раз подтолкнул.

 

- Ага. Поиграй со мной. Как раньше. – Пройдясь вверх ладонью по груди и горлу, Габриэль схватил его за волосы и притянул для поцелуя. Антонио на несколько секунд позволил ему управлять, прежде чем перехватил инициативу. Габриэль покорился со вздохом удовольствия.

 

Дикий и мятежный в жизни, сладкий и смиренный в постели. Ну, иногда. Антонио подумал о той ночи в Мексике, когда игра Espera не задалась. Столько противоречий в натуре Габриэля Сандалини. Он надеялся узнать о каждом.

 

Антонио навалился, прижимая Габриэля к матрасу, укрывая своим теплом и телом. Обхватил худощавое бедро, Габриэль тут же накрыл его руку, словно желая усилить хватку, задрожал в напряженном ожидании. Антонио сжал его подбородок и набросился на просящий, задыхающийся рот, наслаждаясь слабыми покорным звуками, вырывающимися из горла. Которые возбуждали обоих.

 

Сладкий влажный рот открылся шире, Антонио почувствовал, как поцелуй из просящего превращается в страстный и ненасытный. И посылает жар ко всем нервным окончаниям, словно пламя, которое следует за дорожкой разлитого горючего, сжигая воздух в пространстве вокруг. Сердце сжалось, дыхание перехватило. Он жаждал большего, нуждался в большем, как всегда с этим молодым мужчиной.

 

Габриэль потянулся и переплелся с ним пальцами:

 

- Такие большие, - пробормотал он. – Такие сильные.

 

Антонио знал, что ему нравятся его руки. И сейчас разговаривал ими с Габриэлем на языке жестов: мягкими прикосновениями, длинными штрихами, подразнивающим трением.

 

Раздвинув Габриэлю ноги, Антонио потер горячим бедром мошонку, прижался коленом к чувствительному местечку ниже. Габриэль стонал, извиваясь, пытаясь раскинуться еще шире.

 

Ладонь медленно оглаживала атласную кожу на талии, ребрах, груди исследующими, массирующими мазками. То нежными, то настойчивыми. Габриэль поёжился, когда давление стало слишком легким и долгим, желая силы, требуя хватки любовника.

 

Антонио снова его поцеловал, соединяя губы, притягивая Габриэля с яростной силой. Против груди молотом забилось восторженное сердце. Антонио мгновенно приподнялся, освобождая от своего веса, и Габриэль растерянно, встревоженно хмыкнул. Его член толкнулся вверх, пульсируя, истекая смазкой, явно требуя освобождения. Захватывающее, желанное зрелище.

 

Антонио улыбнулся:

 

- Ну а теперь, когда я привлек твое внимание… - Он отпрянул под жалобный стон пружин матраса.

 

- Опять? Вернись, ублюдок! – выругался Габриэль.

 

- Uno momento. Espera, gatito.

 

Габриэль застонал:

 

- Что, опять идиотская игра? Скажи, пожалуйста, что мы не станем снова играть в эту дурацкую гребаную…

 

Он все еще сыпал проклятьями, когда Антонио закончил подготовку и вернулся в кровать. Габриэль тут же обхватил его член горячим кулаком. Антонио вздохнул, но все же разогнул тонкие пальцы, не причинив боли. Оседлал Габриэля – в ложбинку между ягодицами тут же уперся возбужденный член. Антонио плотно сжал половинки.

 

- Помешанный на контроле мудак. - Габриэль внезапно осекся. – Что ты делаешь?

 

- Ты мне скажи, - поддразнил Антонио.

 

- Я не в настроении играть и отказываюсь пить ради секса. По крайней мере… сейчас. – Габриэль замолчал, сосредоточившись на том, как Антонио преднамеренно медленно сжимает член, водя по нему своим секретным оружием. Он по собственному опыту знал, что сейчас чувствует Габриэль – каждый ход вверх заканчивался у венчика головки, и казалось, пенис обрабатывают тысячи тупых иголок.

 

У Габриэля перехватило дыхание:

 

- Срань господня! Сделай так еще.

 

- Скажи, что чувствуешь.

 

- Что чувствую? Я чувствую себя… странно. – Он снова ахнул, выгнувшись в колючих тисках Антонио.

 

- Нет, я спрашиваю, что, по-твоему, я сейчас делаю?

 

Габриэль нервно рассмеялся:

 

- Кажется, у тебя в заднице кактус.

 

Это едва не сломало кайф, но Антонио удалось собраться и даже сохранить достоинство.

 

- Дитя улицы. Думай. И слушай. – Он смял в пригоршне мягкую сетку рядом с ухом Габриэля, пошуршал.

 

Габриэль слегка дернулся – его слух теперь стал намного острее – а затем расслабился. Покачал головой:

 

- Не знаю.

 

- Вспомни нашу ночь в Мексике, gatito.

 

Габриэль хмыкнул:

 

- Господи, Мексика! Ты хоть знаешь, как я тогда набрался? Не говоря о контузии. Не говоря о… - Он замолчал, и Антонио знал, почему. Неприятно вспоминать, что они планировали предать друг друга. – Я не записывал все, что мы делали. Просто… делал.

 

Антонио легко провел сеткой по приоткрытым губам Габриэля.

 

- Что за хрень?

 

- Неправильно. Опиши, что это.

 

Габриэль послушно ответил:

 

- Кажется, это какая-то ткань. Плотная. – И неожиданно впился зубами, которые прошли сквозь ячейки. Антонио дернул, и Габриэль выплюнул сетку.

 

- Знаешь, ты точно сумасшедший, - вздохнул Антонио.

 

Но Габриэль перебил:

 

- Пустые рюмки. Пульке. Лайм. Это сетка, в которой продают лаймы!

 

- Si.

 

Габриэль расхохотался:

 

- И после этого я сумасшедший? Ты дрочил мне мешком из-под фруктов!

 

- Но ведь здорово, признай.

 

- Да, здорово, - лаконично отозвался Габриэль, сверкнув глазами. – Но будет еще лучше, если ты меня просто трахнешь.

 

- Как пожелаешь, gatito.

 

Он занес ногу над Габриэлем, но остановился, когда тот немного горько произнес:

 

- Всегда, как я пожелаю. Ты сотворил убедительного мерзавца, Лоренцо. Я думал, ты на самом деле враг.

 

- И я, и ты. Но мне это не помешало в тебя влюбиться.

 

- Влюбиться? – медленно повторил Габриэль, словно никогда не знал этого слова. – Как, черт побери, такой как ты может влюбиться в такого как я?

 

- А почему, черт побери, такой как я не может влюбиться в такого как ты? – просто сказал Антонио. – Ты умный, красивый, хотя с чувством юмора у тебя не слава богу. А уж манеры… ай-ай-ай!

 

Габриэль попытался его ударить, но Антонио перехватил и поцеловал кулак.

 

* * *

- Что ты делаешь? Щекотно же.

 

- Как именно щекотно?

 

- А то ты не знаешь! – нетерпеливо фыркнул Габриэль.

 

- Нет. Расскажи. На что похоже? – пробормотал Антонио, наблюдая, как под его усердной опекой подергивается гладкая загорелая кожа.

 

- Черт побери, Антонио! Можем мы хоть раз трахнуться без вот этих твоих плясок?

 

Антонио уклонился от пущенной в него подушки.

 

- Терпение, - усмехнулся он в ответ на возмущенное рычание. – Опиши, что чувствуешь, - и добавил с неожиданным вдохновением: - Это меня заводит.

 

Габриэль удивленно повернул голову:

 

- Шутишь?

 

- Нет, не шучу. Эти… э-э-э пляски меня разогревают.

 

- Как ты сказал? Э-э-э… разогревают? – рассмеялся Габриэль, передразнивая.

 

- Я сказал не так, - ответил Антонио слегка обидевшись. – Просто…

 

- Знаю, знаю. – Габриэль обнял его за шею и, притянув, быстро поцеловал, куда попал – в скулу. Откинулся на подушку и вздохнул: - Ладно. Значит, как щекотно… Это что-то легкое и тонкое. И совсем не разогревающее. О! Боже! Мой! Антонио! Может, перо?

 

- Ты настоящий засранец, - констатировал Антонио и потянулся к следующей вещи, наблюдая, как самодовольная улыбка сползает с лица Габриэля. – А теперь?

 

Габриэль вздрогнул – Антонио обвел кусочком льда загорелую, покрытую шрамами грудь, скользнул по животу, обогнул пупок, прошелся вдоль паховой складки.

 

- Это лед, ублюдок!

 

- Ну конечно, это лед, но что ты чувствуешь?

 

Габриэль замялся, словно опасаясь, что Антонио начнет над ним потешаться, хотя это было совсем не в его характере – он не из тех, кто издевается и надсмехается. Антонио отчаянно хотелось, чтобы Габриэль ослабил эмоциональную защиту больше, чем на несколько секунд.

 

- Как будто крошечные острые серебряные шарики прыгают по коже. Приятно. Ощущение держится даже после того, как ты убрал лед.

 

- Хорошо. А теперь?

 

Шок от прикосновения льда к соскам чуть не отправил Габриэля под потолок.

 

- Господи!

 

Антонио зачарованно наблюдал, как сжались коричневые соски и по всей груди выступили пупырышки.

 

- Предупреждать надо, мать твою!

 

- Следи за языком, - злодейски хохотнул Антонио и отвернулся. – Сейчас немного подсластим.

 

На пах Габриэля закапала густая сладкая жидкость.

 

У Габриэля отвисла челюсть:

 

- Ты налил мне на член кленовый сироп?

 

- А разве пахнет кленовым сиропом?

 

- Пахнет… - Габриэль раздул ноздри. – Ты извращенец, медвежонок Пух. Мне всю неделю придется голышом ходить.

 

Случайное воспоминание из детства Габриэля растопило Антонио сердце. Не слишком счастливое детство. Габриэль рос болезненным ребенком, любил, даже обожал мать, ненавидел скотину-отчима. Неудивительно, что воздвиг вокруг себя эмоциональные барьеры и не мог быстро их опустить.

 

- Я тебя почищу. Так что чувствуешь? – прохрипел Антонио.

 

- Как будто на коже тает солнце и течет золотой речкой. – И добавил уже более прозаично: - Ты оставил банку на солнце, да? Вообще-то, немного похоже на сопли…

 

Он замолк, когда Антонио схватил его за узкие бедра, удерживая. Наклонился и прошелся языком по липкому сладкому члену, вылизал пах.

 

- Вкусный, - пробормотал он. – О да, ты лакомый кусочек, Габриэль Сандалини. – Зарылся лицом в медовые душистые волосы, не переставая вылизывать плоть широким шершавым языком и наблюдая, как наливается пенис.

 

Габриэль дрожал от удовольствия и возбуждения, но потом… потом все изменилось. Дыхание сбилось, из груди вырвалось рыдание.

 

Ошеломленный Антонио склонился над ним, прижал ладонь к щеке, глядя на дорожки слез.

 

- Что? Что? - От страха не хватало воздуха. – Я сделал тебе больно? Ну конечно… Разозлил? Обидел?

 

Габриэль покачал головой и постарался вывернуться. Но Антонио не отпустил.

 

- Скажи, что я сделал?

 

На темных глазах блестели слезы.

 

- Я просто…

 

- Что? Madre mios. Что?

 

- Сколько времени пройдет, прежде чем я забуду, как ты выглядишь?

 

Слова парализовали Антонио.

 

- Я уже забываю. Многие вещи перепутались в памяти. Я практически не знал тебя до того, как все случилось. И уже не получится… - Габриэль проглотил слезы.

 

У Антонио перехватило горло.

 

- Gatito, ш-ш-ш… mi amante. Тихо… тихо. Все будет хорошо. – Он попытался обнять Габриэля, но тот оттолкнул.

 

- Нет, не будет. Не пори чушь. Не жалей меня.

 

- Прости, - смиренно сказал Антонио. – Что тут скажешь? Я здесь, никуда не денусь. Я сделал бы для тебя что угодно… - Он замолчал, когда Габриэль закрыл его рот поцелуем. Не столько жестким, сколько отчаянным.

 

Мокрые ресницы, мокрый нос, влажные губы.

 

Габриэль отстранился и произнес:

 

- Тогда сделай вот что, Антонио. К черту игры и разговоры. Избавь меня от всяких мыслей. – Он снова приподнялся, чтобы поцеловать – требовательно, жадно. Но Антонио тут же перехватил контроль, усмиряя своей силой и опытом, и отчаянный поцелуй превратился в томительный и сладкий.

 

- У тебя вкус меда, - отстранившись, прошептал Габриэль.

 

- А у тебя вкус жизни. Ты все для меня.

 

Габриэль покачал головой:

 

- Не говори так. Я не хочу, чтоб твое счастье зависело от меня. Человек не должен значить для кого-то так много.

 

- Это и есть любовь, Габриэль. Вот что значит любить.

 

Подбородок Габриэля затрясся от волнения, но в этот раз он сумел себя обуздать и снова быстро прижался к Антонио поцелуем. И Антонио встретил эту жажду с потребностью и нетерпением, прикусывая мягкие губы, пока они не открылись, не впустили горячий язык. Поцеловал глубоко, страстно, оторвался, прошелся короткими, почти целомудренными прикосновениями по уголкам рта, подразнивая чувствительную кожу. Мелкими штрихами очертил линию челюсти, перешел к носу, прижался с любовь к закрытым векам.

 

- Можно тебя потрогать?

 

Антонио удивленно отстранился:

 

- Конечно.

 

- Я хочу… хочу тебя запомнить. – Похоже, Габриэль старался, чтобы голос звучал твердо, но вот пальцы… пальцы дрожали, поглаживая Антонио.

 

- Ты уже тронул мою душу. Лицо – мелочь по сравнению с этим.

 

Габриэль ничего не ответил, лишь страдальчески вздохнул, когда губы Антонио двигались под его пальцами. Тонкими, гораздо тоньше, чем у Антонио, хотя сам Габриэль был жилистым и неожиданно сильным. Такие легкие прикосновения – по губам, краю зубов. Антонио сделал вид, что кусает – слабая улыбка мелькнула на задумчивом лице. Пальцы скользнули дальше: по твердой линии подбородка, по ушным раковинам, перешли на скулы, глаза, брови, лоб.

 

- Красивый ублюдок, так ведь? – произнес наконец Габриэль, откинувшись назад.

 

- Si, - самодовольно согласился Антонио.

 

- Хотелось бы мне… - Голос звучал уже не так растерянно.

 

Антонио поцеловал его. Габриэль охотно ответил, и слова стали не нужны.

 

Антонио оторвался от потрясающего вкуса и запаха кожи на несколько секунд, чтобы подготовить, нанести на себя и любовника достаточно смазки, перед тем как глубоко погрузиться в гибкое, распростертое перед ним на белых простынях загорелое тело.

 

- Да… Черт… Наконец-то… Да! - закричал Габриэль.

 

В ответ на властное, яростное проникновение пальцев тот жалобно заворчал, заерзал. Антонио схватил узкие подёргивающиеся бедра и дал Габриэлю то, чего он так жаждал, понимая, что пустота внутри в большей степени не просто физическая.

 

Широко раздвинул ягодицы и размашисто проник внутрь, вырывая из горла Габриэля стон. Антонио вторил ему, погружаясь в узкий жар, поглаживая член Габриэля в такт с собственными движениями. Словно пробиваясь сквозь защитные барьеры его души.

 

На обоих тонкой пленкой блестел пот. Ладони Габриэля слепо зашарили по белью, Антонио прижал, принуждая замереть, остановиться и просто получать удовольствие. Габриэль протестующе вскинулся и тут же затих, осознав, что побежден, повержен. Приподнял задницу, принимая глубокие, резкие толчки, пытаясь взять больше. Антонио дрожал в пылающем сцеплении мышц и нервов, каждым движением задевая набухшую простату, испытывая головокружительный восторг от ощущения скольжения толстого члена внутри растягивающегося тугого прохода, от того, как пульсирует каждый сосуд, каждая венка.

 

В паху пылал огонь; электрическим гулом медленно разрастался блаженный экстаз. Перед закрытыми глазами сверкнули яркие искры, мышцы груди и живота натянулись.

 

Габриэль снова выдал протяжный мяукающий звук. Этот дикий стон, подтверждающий, что gatito сходит с ума от удовольствия, отпустил, воспламенил Антонио. Нарастающий рев оргазма пополз по позвоночнику, хлынул в кровь, омыв и заставив завибрировать каждую клеточку.

 

Антонио выгнулся, напрягся, глубоко погружаясь в расслабленное тело, отстраненно осознал, что Габриэль уже кончил, и в голове взорвался фейерверк звёздными всполохами желтого и белого света – созвучными с пульсом, бьющимся и выбрасывающим наружу удовольствие.

 

Антонио рухнул, замер, ничего не видя и не соображая. Оргазм вышел настолько сильным, взрывным, что еще несколько минут перед глазами стояла темнота – что-то вроде бархатного пустого небытия.

 

Наверное, такое теперь всегда видит Габриэль.

 

Антонио нашел его рот. Сладкий. Соленый. Что это? Слезы? Антонио заставил себя открыть глаза – лицо Габриэля было слишком близко, он не мог разглядеть черты, но запаха и вкуса казалось достаточно.

 

Губы Габриэля зашевелились, Антонио прислушался. Сердце дрогнуло и замерло, когда до него донеслись слова – возможно, более желанные и ценные, потому что звучали на его родном языке.

 

- Te amo, te amo demasiado…

 

Глава 16

 

- Ты сегодня какой-то тихий.

 

Габриэль, завернувшийся в тёплое шерстяное одеяло поверх свитера и джинсов, поднял голову:

 

- Размышляю.

 

Они сидели на открытом пирсе красного дерева, выходящем в океан. Ночи, пропитанные соленым морским воздухом, с приближением осени становились все холоднее и непривычно темнее. Ни луны, ни звезд в тяжелом небе. Волны бились в бесконечном черном блеске пены и воды. Где-то далеко в открытом море назревал шторм.

 

- О чем? – Антонио поднял чашку, глядя на потягивающего теплый кофе Габриэля, вернее, на его темную тень.

 

- О Джине.

 

- Уверен, с ней все в порядке, - успокоил его Антонио. – Она из тех, кто всегда приземляется на четыре лапы. А Санчес… если он только способен на любовь, он любит signorina.

 

Габриэль обратил на него глаза, в темноте легко можно было забыть, что тот слеп.

 

- Ты ничего не слышал за эти шесть месяцев?

 

- Я бы тебе сказал.

 

- Может быть.

 

- Я бы тебе сказал, - с нажимом повторил Антонио.

 

- Если бы не думал, что меня это расстроит. Или не решил дождаться моего выздоровления.

 

- Здоровее ты уже не станешь, Габриэль, - просто заметил Антонио.

 

Оба на мгновение замолчали перед лицом истины. Габриэль добился больших успехов, но прежним ему уже не быть. Пострадавшее легкое сделало его предрасположенным к пневмонии и инфекции, из-за повреждения зрительных нервов мучали приступы мигрени, а пристрастия в еде – вернее, их отсутствие – усугубляли эти проблемы. И еще слепота.

 

В общем и целом, Габриэль неплохо приспособился, обычно Антонио пытался понять и поддержать его стремление к самостоятельности, а не насмехаться. Помог ему снова научиться стрелять – вопреки своему инстинкту и желанию, - позволил одному гулять по пляжу, хотя неотрывно следил за ним в бинокль (в чем не собирался признаваться).

 

- Кто сегодня звонил?

 

Антонио уставился на безликую фигуру Габриэля, не понимая напряжения, которое чувствовал в своем любовнике. Хотя он многое в нем не понимал. Для Антонио, выросшего в большой, любящей и дружной семье, настороженная и оборонительная жизненная позиция Габриэля воспринималась чуждо и даже болезненно.

 

- Моя невестка, жена брата.

 

- Жена брата. – Слова прозвучали так, словно жены братьев могли существовать только в другой вселенной. – Почему ты не рассказал?

 

- Я… - Почему не рассказал? Антонио не был уверен. Отчасти, потому что все еще обдумывал телефонный разговор, отчасти, из-за привычки не говорить о том, что может поколебать неустойчивое равновесие Габриэля. Он выждал несколько секунд. – Не знал, что ты слышал телефонный звонок. Впрочем, ничего важного.

 

Габриэль как раз лежал с очередным приступом мигрени. Обычно после принятия дозы обезболивающего его пушкой не поднимешь. Препарат довольно сильный.

 

- Так ты собирался рассказать мне, если б я не спросил?

 

Похоже, они ступили на минное поле.

 

- Габриэль, ты никогда раньше не давал понять, что тебе интересна моя семья.

 

Тишину нарушали только порывы ветра и шум волн.

 

- Чего хотела твоя невестка? - уже спокойнее спросил Габриэль. – Никто не заболел?

 

- Нет. – Антонио решил сказать правду. – Моя семья пригласила нас на Рождество.

 

- Рождество.

 

- Si.

 

- Оно через три месяца.

 

- Si.

 

Безмолвие длилось так долго, что Антонио решил, что Габриэль закончил разговор. Он обычно так выключался, если злился или скучал.

 

- Твоя семья знает обо мне? – наконец спросил Габриэль.

 

- Они знают, что в моей жизни сейчас кто-то есть, - осторожно ответил Антонио.

 

- Как они относятся к тому, что ты гей?

 

- Они не такого для меня хотели, но смирились и приняли. Более-менее. – Антонио отхлебнул кофе и добавил откровенно: - К счастью, я не старший сын.

 

- А это имеет значение?

 

Антонио даже на расстоянии чувствовал любопытство и тревогу Габриэля.

 

- Огромное. Я из традиционной семьи, уходящей корнями в Старый свет. Мама калифорнийка, а отец родился и провел большую часть жизни в Испании. По счастью, у меня два старших брата с прекрасными плодовитыми женами, которые подарили моим родителям много внуков. Шестерых.

 

- О господи, шесть! – Ужас в голосе Габриэля прозвучал в некоторой степени комично. Однако Антонио понимал, что дети могут потревожить слепого. Особенного такого раздражительного и неуживчивого, как Габриэль.

 

- Они хорошие ребята. – Антонио пожал плечами.

 

Габриэль плотнее закутался в одеяло.

 

- А ты хочешь… хотел бы детей?

 

- Жизнь секретного агента ФБР не способствует большой семье.

 

- Ты больше не агент ФБР, - нетерпеливо бросил Габриэль. – Теперь можно завести большую семью, если хочешь.

 

- У меня есть все, что я хочу, - тихо сказал Антонио. – У меня есть ты. Никогда я не хотел и уже не захочу ничего и никого больше, чем тебя.

 

- Господи, Антонио, - сказал Габриэль дрожащим голосом. – Ты такие вещи вслух произносишь…

 

- Я говорю от сердца.

 

Габриэль замолчал, потер нос.

 

- Так ты хотел бы поехать на Рождество?

 

Антонио хотел. Он почти четыре года не проводил время с семьей, если не считать коротких, мимолетных визитов. Он любил и скучал по многочисленному, шумному, порой раздражающему клану. Но такая поездка наверняка окажется утомительной и выматывающей для Габриэля. Тот по-прежнему ненавидел появляться в общественных местах, избегал незнакомых людей.

 

Антонио не мог провести его через такое испытание. Возможно, через пару лет, когда он лучше адаптируется и их отношения станут более определенными.

 

- Не имеет значения. – Действительно, он неплохо умел владеть собой и голосом.

 

- Черта с два. Если тебе хочется… - Габриэль глубоко вздохнул. – Мы можем поехать. Провести Рождество с твоими близкими.

 

Неожиданная жертвенность ударила Антонио под дых. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но его перебил звонок домашнего телефона - настолько редкий звук, что оба подпрыгнули. Ни один не двинулся.

 

Телефон продолжал надрываться в пустом доме.

 

- Ты ждешь, что я подойду? – сухо спросил Габриэль.

 

Опомнившись, Антонио встал и прошел в дом. Снял со стены трубку.

 

- Да?

 

На линии затрещали помехи, потом раздался протяжный низкий мужской голос с техасским выговором:

 

- Тони?

 

Антонио тут же его узнал:

 

- Джейк?

 

Джейк Филипс, на десять лет его старше, был наставником и партнером Антонио, когда он только поступил на службу в Бюро. Годы работы в органах привили Джейку желчный, циничный взгляд на жизнь, но тот все еще остался одним из лучших профессионалов их дела. Уже двадцать лет Антонио считал его другом и одному из немногих рассказал о Габриэле и их одиноком убежище на побережье Северной Калифорнии.

 

- Все в порядке, амиго, это безопасная линия. - Снова зашумели помехи. Голос звучал мягко и отдаленно, но слова обрушились, словно кувалда. – У меня плохие новости. Вам нужно действовать как можно быстрее. В полицейском департаменте Сан-Франциско утечка. Просочилась информация, что твой Сандалини жив.

 

Антонио чертыхнулся, оглянулся к двери, выходящей на пирс, и приглушенно спросил:

 

- Как?

 

- Рокки Скарборо попытался договориться с Санчесом, видимо, тот активно ищет твоего парня с тех самых пор, как сорвалась сделка. У Рокки был стукач в департаменте.

 

Зубы заломило – Антонио осознал, что сжимает челюсти, мышцы скрутило в попытке сдержать гнев… и страх за Габриэля. Джейк все еще говорил, и он заставил себя сосредоточиться.

 

- Оказалось, именно Скарборо в ответе за то, что героин разбавили дерьмом, из-за которого ослеп Сандалини. Мерзавца, к его же несчастью, переполняли слишком высокие амбиции и желание залезть в постель к Санчесу.

 

- К его же несчастью?

 

- Скарборо мертв.

 

- Что?

 

Джейк невесело рассмеялся:

 

- Ты не ослышался. Скарборо вчера застрелили. Видимо, Санчес оказался не слишком благодарен за информацию о Сандалини, чтобы забыть о катастрофе на складе полгода назад.

 

- То есть, Скарборо убили после того, как он слил Санчесу информацию по Сандалини?

 

- Ну да. У наркоторговцев нет ни чести, ни совести, не так ли?

 

- Похоже на то.

 

За окном что-то мелькнуло, и Антонио повернулся. По пирсу к дому шел Габриэль. Антонио выругался – он не хотел, чтобы Габриэль услышал разговор и разволновался.

 

- Наше укрытие скомпрометировано? – спросил он сухо.

 

- Не знаю. Сколько человек в курсе вашего расположения?

 

- Можно пересчитать по пальцам на одной руке, - ответил Антонио. – И с двоими я говорил по телефону.

 

После короткого молчания Джейк произнес:

 

- Тебе известно – что знают двое, знает и свинья. А уж если четыре человека…

 

Да, хотя Габриэль Сандалини практически исчез с лица земли, Антонио Лоренцо приходилось вступать в ограниченный контакт с миром. Если люди, разыскивающие Габриэля, узнали про Антонио – а они наверняка узнали, – вопрос упирался лишь во время. Которого у них, видимо, оставалось не слишком много.

 

Дверь открылась – Габриэль зашел на кухню. Точно бросил одеяло на табурет у стола и приблизился к Антонио. Со стороны и не поймешь, что он слепой.

 

Антонио обнял его за плечи, притянул. Габриэль расслабился в его объятьях, однако внимательно прислушался к словам Джейка в трубке.

 

- Есть два светлых пятна.

 

- Да?

 

- Те, кто придут за твоим парнем, не ожидают проблем. По слухам, он находится в плохом состоянии – практически вегетативном. - Габриэль напрягся, Антонио почувствовал, как тонкую фигуру затрясло, и обнял его крепче. – В досье не упоминалось, что он живет с бывшим агентом ФБР, тем более, с одним из самых крутых ублюдков в округе.

 

- На это не стоит полагаться, - возразил Антонио. – Давай исходить из того, что им обо мне известно.

 

- Давай, - согласился Джейк. – Но им точно не известно, что вас предупредили. Они не ждут неприятностей. Скорее всего, думают, что их встретит инвалид и санитар.

 

Следовательно, придут три-четыре человека. Может, даже меньше, по крайней мере, хотелось надеяться.

 

- Вероятно, учитывая смерть Скарборо, вас найдут быстро, но у вас все равно останется время оповестить местных. Если вы заинтересованы.

 

- Если мы заинтересованы?

 

- Мертвецы обычно неразговорчивы, амиго.

 

Габриэль дернулся, когда до него дошел смысл. Антонио ободряюще погладил его по спине.

 

- Понятия не имею, почему Санчес так зациклился на твоем парне, но лучше послать ему четкий сигнал. Либо так, либо подумать о программе защиты свидетелей для тебя и Сандалини.

 

Программа защиты свидетелей. И прощай все рождественские встречи с семьей.

 

- Хрена лысого, мать их, - резко бросил Габриэль.

 

Антонио сжал его, призывая замолчать.

 

- Спасибо за информацию, амиго. Я твой должник.

 

- De nada, - отозвался Джейк. – Позаботься о себе, compadre.

 

Не успел Антонио повесить трубку, как Габриэль завелся:

 

- Я не собираюсь в чертову программу защиты. Можешь даже не заикаться про это дерьмо.

 

- Я разве это предлагал? – раздраженно парировал Антони, глядя на его бешеное лицо.

 

- Да, но наверняка думаешь. Знаю я тебя, Лоренцо. Наверняка решил, что это единственный способ обеспечить мне безопасность. Чтобы защитить, словно я проклятый беспомощный покалеченный младенец.

 

- Покалеченный младенец, - пробормотал Антонио. - Madre mios!

 

- Нечего надо мной прикалываться. – Габриэль оттолкнулся от него, но ни во что не врезался, не запнулся. Даже разозлившись, не потерял ориентировку – самая хорошая новость за весь вечер.

 

- Нет времени для приколов. Нужно выработать стратегию.

 

- То есть? – внезапно успокоился Габриэль.

 

- У нас три варианта. Первый – который не подходит ни мне, ни тебе – программа защиты.

 

- Я не желаю прятаться всю оставшуюся жизнь. Я потерял гребаное зрение и не собираюсь терять свою личность. – Фразы звучали резко, но как только Габриэль протянул руку, Антонио ее сжал. Под яростью на бледном лице он видел страх. Габриэль хорошо знал, что его возможности ограничены. И наверняка понимал, что его упрямство может стоить жизни Антонио. Хоть он отказался от многого, но по-прежнему сохранил мужество.

 

- Мы можем попросить защиты у полиции, переехать в другой дом.

 

Габриэль прикусил губу и сильнее стиснул ладонь Антонио:

 

- Ты этого хочешь?

 

Да. Но Антонио промолчал, понимая, что это лишь отсрочит неизбежное. Рано или поздно придётся встретиться с убийцами лицом к лицу. Джейк прав. На данный момент у них преимущество: враги не знают, что Габриэль отнюдь не беспомощная жертва, и не подозревают, что их ждут. Не предполагают наткнуться на отпор, и этого может оказаться достаточно.

 

И если Антонио и Габриэль победят в этой битве, то пошлют дону Санчесу четкий сигнал, что не стоит тратить деньги и людские ресурсы на какую-то мелкую сошку из бывших копов.

 

- Или, - продолжил он медленно и неохотно, - мы можем встретить их здесь – в нашем месте и на наших условиях.

 

На бледное лицо Габриэля вернулись краски. Он действительно расслабился, и Антонио понял, что принял верное решение. Бегство не вернуло бы уверенности Габриэлю и пошатнуло бы веру в Антонио. В них обоих.

 

- Да, господи, да. Давай найдем способ все закончить.

 

Габриэль прильнул, и Антонио крепко обнял, чувствуя его напряжение. Горло перехватило, но он смог выдавить:

 

- Уверен, что хочешь именно этого?

 

Габриэль кивнул, прислонившись лбом к его плечу:

 

- Да. Чертовски хочу. Здесь. Сейчас. Давай их встретим. Вместе.

 

Антонио сжал его сильнее:

 

- Вместе. Навсегда.

 

* * *

Ожидание привело Габриэля именно к тому, чего Антонио боялся. Тот как мог контролировал себя, чтобы скрыть переживания, но аппетит, и так не слишком сильный, практически пропал, вернулась бессонница.

 

Антонио смотрел на все это и волновался с каждым днем сильнее, но пока сдерживался и не говорил об этом вслух, опасаясь разозлить и накрутить Габриэля еще больше. Единственный раз он восстал, когда тот попытался заказать сигареты в местной бакалее. Сцена получилась не очень приятной.

 

- Черт побери, ты мне не отец и не доктор! – орал Габриэль.

 

- Нет. Я твой любовник и не собираюсь стоять и смотреть, как ты гробишь свое здоровье.

 

- Какое, на хрен, здоровье? Ты ведешь себя так, словно я от любого дуновения ветерка подхвачу воспаление легких. Богом клянусь, меня даже мама не пичкала овощами, как ты. Неудивительно, что ты не хочешь детей. Я у тебя вместо ребенка. Тебе следовало родиться бабой, Антонио!

 

Габриэль не мог выяснять отношения как цивилизованный человек. Не понимал, что каждое разногласие не должно заканчиваться полным разгромом того, на кого злишься. Он выкрикивал глупые, жестокие слова, видимо, заранее ожидая нападения. Антонио понимал, что это произрастает из страха и предательства, которое он пережил в молодости. Будь Антонио не таким сильным и уверенным, возможно, обидные, необдуманные фразы поколебали бы его любовь и укрепляющееся с каждым днем доверие.

 

Поэтому, как обычно, пропустил мимо ушей поток брани и сосредоточился на основной теме:

 

- Никаких сигарет. Никакого курения. Если желаешь убедиться, насколько повреждено твое легкое – пойди поплавай и побегай.

 

- А я что – не плаваю и не бегаю? – Габриэль нервно вышагивал по гостиной. – Я не выхожу на улицу, потому что какой-нибудь мудак того гляди снимет меня из снайперской винтовки. Какой смысл горевать о пробитом легком, когда я в любой момент могу свалиться с пулей в башке?

 

Антонио подошел, схватил, вовлекая в грубое объятье, не позволяя оттолкнуть, настойчиво шепча нежные успокаивающие слова прямо в ухо, до тех пор, пока Габриэль не замер и не успокоился.

 

- Ожидание выматывает? Убивает? Я могу сделать один звонок, и мы снова будем в безопасности.

 

Некоторое время. А потом все начнется заново.

 

Габриэль устало покачал головой:

 

- Нет. Я лишь хочу, чтобы все поскорее закончилось.

 

Они оба хотели, чтобы все поскорее закончилось. Однако, похоже, люди Санчеса пока не могли их отыскать. Антонио слишком хорошо запутал следы.

 

Кого же отправил за ними дон Хесус - лучших людей он потерял во время облавы на складе в Сан-Франциско. Возможно, кого-то неизвестного Антонио – новичков, которые не знали, чего ждать от человека, который называл себя Мигелем Ортегой. Если, конечно, вообще подозревали, что он до сих пор с Габриэлем. Что «санитар» Габриэля на самом деле бывший агент ФБР и бывший помощник дона Хесуса.

 

Почему же глава наркокартеля так настойчиво хотел отомстить Габриэлю? Конечно, Санчес терпеть не мог молодого cugine, его раздражал настойчивый интерес к нему Джины Ботелли, но тот ведь не представлял для него угрозы. А дон Хесус – человек исключительно практичный. Он свирепо уничтожал врагов, ставших у него на пути, но как только угроза исчезала, быстро забывал. Он не из тех, кто лелеет обиду и месть.

 

Почему же заказал Габриэля?

 

Почему не Антонио Лоренцо?

 

Если кого и следовало обвинять в срыве – или, по крайней мере, задержке расширения его бизнеса на Западном побережье, – то ФБР или Антонио. Именно Антонио предал доверие дона Хесуса. Тот точно не питает к нему теплых чувств и никогда не простит такого предательства. Но тем не менее источники в ФБР подтверждали, что мишенью был Габриэль; а Антонио ничего не грозило, если он не встанет между ним и наемниками.

 

К тому же Санчеса убедили – как почти всех, кроме ближайших друзей Антонио, - что у Габриэля безвозвратно поврежден мозг. Заказ того, кто пребывает в вегетативном состоянии, ударит по гордости и репутации мафиози. Не из-за сострадания или жалости, а потому что тот тратит время и силы на кого-то недостойного внимания.

 

Единственная причина, по которой он может желать смерти Габриэлю – если донья Санчес, бывшая сеньорита Ботелли, все еще питает к фальшивому наемнику брата чувства. И Санчес видит в нем соперника.

 

Но ведь это маловероятно. Узнай Джина, что Габриэль жив, ее вряд ли заинтересует калека с поврежденным мозгом. И если даже когда-то была влюблена, она не из тех, кто с радостью примерит на себя роль Флоренс Найтингейл. Вряд ли ей будет интересно крутить задницей перед мужчиной, который пострадал, пытаясь низвергнуть ее брата…

 

Пытаясь низвергнуть ее брата…

 

Антонио оглядел спящего на кожаном диване Габриэля. Наушники, которые тот носил, съехали в сторону. Даже во сне его пальцы беспокойно шевелились, нога, дергалась, словно он пытался куда-то бежать.

 

Ничто не сравнится с яростью отверженной женщины.

 

Если на Габриэля объявила контракт Джина Ботелли, то все приобретало смысл. И это вселяло надежду, потому что если не получится с первого раза, Джина вряд ли повторит заказ. Санчес не позволит ей отвлекать людей и тратить свои – или даже ее – деньги, притягивая внимание полиции и ФБР.

 

На самом деле, вполне вероятно, что Санчес понятия не имеет, во что ввязалась его милая супруга. Но если попытка провалится, наверняка узнает. И тогда Джина огребет таких проблем, которые будет расхлебывать, пока Габриэль не доживет до глубокой старости.

 

Восемь долгих дней.

 

Антонио казалось, что три недели, которые он ждал, когда Габриэль очнется, были самыми долгими в его жизни, но эти восемь дней тянулись еще медленней.

 

Они с Габриэлем перебрались спать в гостиную. Антонио разработал несколько путей эвакуации, определил идеальную позицию, с которой лучше всего прослушивались и просматривались подходы к дому. Скорее всего, на них нападут ночью и в первую очередь начнут стрелять по спальням. Быстро и эффективно. Так обычно действовали люди Санчеса.

 

На восьмую ночь он проснулся, почувствовав, как Габриэль сжимает его руку. Мгновенно открыл глаза: тот сидел рядом на разложенном диване.

 

- Что? - прошептал он чуть слышно.

 

Габриэль ответил так же тихо:

 

- Снаружи кто-то есть…

 

Антонио приподнялся, опираясь на локоть, прислушался. Ничего. Ни света фар, ни урчания двигателя.

 

- Уверен? – Он успокаивающе погладил Габриэля по ладони. Нервы у того стали ни к черту. На самом деле Антонио уже подумывал поутру попросить у местных копов прикрытие. Никто не мог долго жить в таком напряжении.

 

- Они идут пешком, - ответил Габриэль спокойно и уверенно. – Двое. Может, больше. Трудно определить.

 

Трудно определить? Да как, черт возьми, он вообще что-то расслышал? Антонио уловил только шум прибоя, стрекот ночных сверчков и дребезжание оконных сеток на ветру.

 

Габриэль отбросил сбившиеся простыни, встал, направился к окну.

 

- Отключи электричество.

 

Антонио заколебался, но потом услышал хруст щебня. К дому действительно кто-то быстро приближался. Как же он сразу не расслышал? По грунтовке бежали.

 

Выбравшись из постели, он поймал Габриэля, положил ему руки на плечи:

 

- Помни - напротив окон не стоять.

 

Тот кивнул, отстранился, двинулся к столу возле дивана, взял пистолет.

 

- Господи, только не подстрели меня. Или себя, - не удержался от замечания Антонио. Они проходили это десятки раз. Он разрешил Габриэлю стрелять на пляже по мишени, но это далеко не то же самое, что пытаться попасть в движущегося человека. Но Габриэль настаивал, под конец даже умолял: раз дело дошло до самой крайности, ему потребуются все возможные преимущества. У него была твердая рука и чертовски острый слух. Но даже так…

 

- Я коп, пусть и бывший, Лоренцо, - с негодованием прошипел Габриэль. – Мне известны правила обращения с оружием. Выключи электричество на хрен!

 

Антонио схватил фонарик, пистолет и пошел.

 

Они планировали и репетировали много раз на этой неделе, но все равно не угадаешь, что случится, когда засвистят пули. Он быстро двигался по коридору. Здесь не требовалось фонарика – луна ярко светила в окно. Открыл заднюю дверь, вышел на крыльцо и отыскал на стене электрощит.

 

После отключения питания сигнализация автоматически пошлет оповещение на пульт охраны, которая тут же обязана перезвонить. И если не получит подтверждения по телефону, что опасности нет, то тут же проинформирует службу шерифов. Антонио надеялся, что охранная компания четко выполнит правила.

 

Он повернул рубильник - тут же замолкло урчание сплит-системы. Пробрался обратно на кухню, на которой стало непривычно тихо. Ни света на табло микроволновки, ни шума холодильника. Единственный звук – громкий щелчок: на механических настенных часах передвинулась стрелка.

 

Если все пойдет по плану – и по расписанию, – наряд шерифов прибудет спустя пятнадцать-двадцать минут. Хотя, весьма вероятно, они могут ехать и дольше.

 

Встав возле раковины, Антонио всматривался в ночь. Сердце пропустило удар, когда из тумана, словно призраки, появились две серые фигуры и направились к дому. Не дойдя футов двести, они разделились: один человек двинулся к внутреннему дворику, на который выходила спальня, второй – к задней террасе.

 

Не успел Антонио отклониться, как грохнул выстрел и окно разлетелось вдребезги, поцарапав лицо; пуля едва не задела лоб – он почувствовал ожог на коже. На несколько секунд его оглушило.

 

Он упал за раковину – пули летели одна за другой, врезаясь в стены, круша посуду, разбивая дверцы шкафчиков.

 

- Hijo de mil putas, - пробормотал Антонио, сжимая пистолет. Он не заметил третьего нападавшего, а может быть и еще один.

 

- Антонио! – заорал Габриэль, и сердце припустило.

 

Даже если бы он и мог ответить, не выдав своего расположения, чтобы подтвердить, что жив, вряд ли Габриэль его расслышит – боевики открыли огонь со всех позиций. Звякнуло стекло на французском окне, что-то еще грохнуло – похоже, выломали входную дверь. Застекленную дверь, ведущую на пирс, тоже разбили.

 

Jesú s, Maria y José. Четверо боевиков? На кого же эти сволочи пришли охотиться? Жаркой молитвой Антонио умолял Габриэля оставаться хладнокровным и придерживаться плана.

 

Наконец выстрелы прекратились, Антонио вскочил и в упор пальнул в человека, который неразумно подошел к окну, чтобы рассмотреть дело рук своих. Тот булькнул и свалился замертво на стеклянные осколки.

 

- Здесь! – выкрикнул Антонио. Отчасти, чтобы успокоить Габриэля, который наверняка с ума сходил, гадая жив ли он, отчасти, чтобы привлечь внимание других наемников. И тут же нырнул в зазор между холодильником и стойкой – наверняка потенциальный убийца, который прошел через разбитую стеклянную дверь террасы, начнет стрелять по кухне. Тот положил длительную и довольную точную серию в то место, где Антонио стоял на коленях минутой раньше, хорошо открывшись и превратив себя в идеальную мишень.

 

Антонио спокойно прицелился и дважды выстрелил ему в голову. Нападавший свалился плашмя – сегодня пленных не брали.

 

А потом… потом в груди похолодело – он услышал безошибочный хлопок вальтера P99, которым пользовался Габриэль.

 

Бах. Бах. Бах.

 

Сопровождаемый глухим стуком – словно мешок с цементом свалился на пол.

 

- Габриэль! – Он не смог скрыть ужаса. Габриэль по милости этих животных вынужден стрелять в полной темноте – вспышка пороховых газов наверняка выдаст его расположение.

 

- Здесь! – отозвался тот. Немного запыхавшийся, но вполне спокойный голос. Никакой паники, Габриэль следовал намеченному плану. Судя по всему, он находился в удобном положении: темный коридор, если потребуется отход; капитальная стена за спиной. Если кто-то захочет к нему приблизиться, придется пройти по коридору – как утке в тире.

 

Гордость за Габриэля перевесила страх, Антонио шагнул из кухни. Он знал, чего ожидать, поэтому разглядел Габриэля, который присел посреди коридора, и несколькими футами дальше, напротив, темный контур тела у двери в холл.

 

Габриэль развернулся, направив на Антонио пистолет, и Антонио в этот момент по-настоящему испугался - Габриэль выстрелит прежде, чем он успеет что-то сказать. Антонио открыл рот, и тут же в правое плечо ударила пуля. Услышав хлопок, он развернулся и завалился на стену. И только тогда смутно осознал, что выстрел прогремел из-за спины.

 

Это не Габриэль.

 

Все еще нажимая на курок, тот закричал, больше опасаясь случайно попасть в Антонио, чем словить пули нападавших:

 

- Антонио!

 

- Здесь, - приглушённо ответил Антонио; выше головы тут же загромыхали выстрелы.

 

Убийца позади открыл ответный огонь - пули раскалывали половицы, выбивали куски из штукатурки и деревянных панелей, но он был слеп больше, чем Габриэль в привычной обстановке. А тот продолжал палить – дуло вальтера ярко вспыхивало в темноте.

 

Правая рука онемела, Антонио попытался отползти с линии огня, когда на него бревном свалилось что-то тяжелое, онемение тут же сменилось жгучей болью.

 

Нападавший больше не стрелял – он лежал на Антонио, заливая его спину кровью. Но все еще дышал - хрипло и горячо, прямо в ухо, - вяло подергиваясь.

 

Антонио потянулся, отшвырнул его пистолет к Габриэлю, попытался сбросить с себя тело.

 

Внезапную мертвенную тишину нарушало только прерывистое дыхание и повторяющийся стук двери о косяк на заднем крыльце. Краем уха Антонио слышал далекий гул прибоя, словно водный поток, несущийся через подземную пещеру.

 

- Антонио? – Сквозь заливший глаза пот и слезы боли Антонио рассмотрел силуэт – Габриэль спешил к нему по коридору, одной рукой обшаривая пространство, другой все еще сжимая пистолет.

 

- Все в порядке, gatito? – выдавил Антонио.

 

В следующую секунду потные ладони, пахнущие порохом, ощупывали его лицо, волосы, двигались к плечам.

 

- Господи, ты ранен. – Габриэль пытался подавить эмоции. – Сильно?

 

Антонио ахнул и выругался по-испански, когда Габриэль задел рану.

 

- Madre mios, ну и выражения, Лоренцо, - дрожащим голосом прокомментировал Габриэль и стал стаскивать с него тушу стрелка.

 

- Послушай, - прохрипел Антонио. – Ты уверен, что больше никого не осталось?

 

- Думаю, нет. Было две команды. Наверное, мне стоит возгордиться – почти комплимент. – Габриэль наконец сбросил с него раненного, который слабо чертыхнулся и отключился.

 

Антонио постарался встать – Габриэль тут же к нему метнулся:

 

- Не двигайся, я не могу сказать, насколько… - Его голос дрогнул, и Антонио потянулся к нему левой рукой. Габриэль прильнул, тонкое тело тряслось как в припадке. Антонио уткнулся лицом в волосы, поцеловал и зашептал по-испански, стараясь успокоить.

 

Через несколько минут Габриэль перестал дрожать, сел, вытирая лицо:

 

- Господи, ты тут, мать твою, умираешь, а я…

 

- Габриэль, я не умираю. А даже если бы и умирал, на небе не сыщется таких прекрасных ангелов, как… - Но он говорил в пустоту, Габриэль уже пробирался к телефону.

 

Антонио закрыл глаза. Где-то в ночи завыла сирена.

 

* * *

- Поверить не могу!

 

- Но тем не менее, это правда, - тихо произнес Антонио. - Твой раненный запел. Тебя заказала Джина Ботелли.

 

Габриэль нащупал кресло у больничной койки и тяжело опустился, все еще утомленный эмоционально и физически ночной атакой. Шерифы арестовали выжившего стрелка и передали федералам. Антонио утром позвонили с подтверждением – именно Джина наняла киллеров.

 

- Но почему? – Габриэль слепо смотрел на Антонио в искусственном освещении. Он ненавидел больницы, но отказался оставаться один в доме. Ему разрешили провести прошлую ночь в палате на соседней койке. Антонио твердо решил покинуть госпиталь через несколько часов, чтобы уже к вечеру вернуть любовника домой, в привычную обстановку.

 

- Почему? – переспросил Антонио. – Да потому что винила тебя в смерти брата. И еще, думаю, ты разбил ей сердце.

 

Габриэль вспыхнул:

 

- Да никогда. – Он покраснел еще сильней, услышав смешок Антонио. – Я к ней даже пальцем не прикасался!

 

- Возможно, именно этого она и не простила.

 

Габриэль некоторое время молчал, видимо, размышляя.

 

- И что теперь будет?

 

- Власти попытаются договориться с мексиканцами об экстрадиции. Не знаю, насколько у них получится – с делом Санчеса до сих пор глухо.

 

- Здорово.

 

- Ну, есть в этом и что-то хорошее.

 

- Да?

 

Антонио обхватил Габриэля за запястье и перетянул к себе на кровать. Габриэль осторожно сел на краешек койки.

 

- Не думаю, что покушение на тебя повторится. Я хорошо знаю Санчеса. Он не позволит продолжить вендетту. Она привлекает слишком много внимания, а ему этого не нужно.

 

Лицо Габриэля за темными очками оставалось непроницаемым.

 

- И что это значит?

 

- Нам больше не надо скрываться как парочке изгоев.

 

- Я рад. – Но в голосе Габриэля не чувствовалось никакой радости.

 

- И мы можем вернуться к нормальной жизни.

 

- В смысле? – быстро уточнил Габриэль. – Ты вернешься в ФБР, а я… что? Отправлюсь в богадельню Брайля?

 

- Ты о чем вообще говоришь? – Антонио всматривался в жесткие линии на тонком лице.

 

- Ну а что такое нормальная жизнь? Мы вообще когда-нибудь жили нормально? Все, что я знаю…

 

Он не закончил, и Антонио с удивлением ощутил гнев.

 

- Что ты знаешь?

 

Казалось, Габриэль не мог контролировать свои слова:

 

- Ну, во-первых, мы что, останемся вместе?

 

У Антонио отвисла челюсть:

 

- Ты, надеюсь, шутишь? – произнес он сердито. – А почему, по-твоему, я не отходил от тебя эти полгода?

 

Габриэль пожал плечами:

 

- Вина. Честь. Рыцарство. И всякие похожие заморочки европейского воспитания, hombre. Все, что я знаю…

 

- Да, - отрезал Антонио. – Что ты знаешь. Потому что ты очень мало знаешь о таких вещах, не правда ли, Габриэль? Я тебе шесть месяцев твердил, да нет, даже дольше – с той давней ночи в кабинете, где никто из нас не должен был оказаться, – что чувствую. Какое слово во фразе «я тебя люблю» тебе не понятно?

 

- Все, - просто ответил Габриэль, и у Антонио прихватило дыхание. – Ни слова не понимаю. Не понимаю, как ты можешь…

 

Антонио закрыл ему рот самым действенным способом – поцелуем, который из раздражительного быстро стал нежным. А когда отпустил, очки на переносице Габриэля перекосились, лицо пылало.

 

- Нас отсюда выкинут под зад коленом, - пробормотал тот.

 

- Да я сам хочу отсюда вырваться как можно быстрее, - ответил Антонио. – Знаешь, что нас ждёт в будущем? Я тебе расскажу. Все, что пожелаешь, si?

 

 - Si. – смущенно согласился Габриэль.

 

Антонио снова потянул его на себя и мягко добавил:

 

- Всегда как пожелаешь, gatito. Всегда.

 

Конец

 

Переводы сайта http: //best-otherside. ru/

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.