ЗАБЫТЬ НЕВОЗМОЖНО

Бои переместились к Волхову. Ни сопротивление врага, ни тридцатиградусные морозы, ни снежные метели, ни незамерзающие болота — не могли задержать продвижения наших бойцов. Решающий удар по врагу здесь наносила и 54-я армия генерала И. И. Федюнинского.

Наши поредевшие в боях стрелковые батальоны, артиллерийские дивизионы, подразделения саперов двинулись обратно к берегам Свири, на позиции родной 7-й отдельной армии. Небольшая группа работников политотдела бывшей Северной оперативной группы оставалась в селе Верховина. Нужно было сдать дела политотделу 4-й армии, в составе которой мы воевали под Тихвином.

Для этого мы вместе с батальонным комиссаром Николаем Томзовым перебирали содержимое небольшого железного политотдельского ящика. Но никаких папок или книг учета у нас, разумеется, не было. Несколько приказов и копии политдонесений, трофейные документы, захваченные при разгроме (фашистских штабов и отобранные у пленных... Но главное, что мы должны были Передать на вечное хранение, это партийные и комсомольские документы погибших в боях коммунистов и комсомольцев.

Многие партийные билеты были совершенно новые — их вручали совсем недавно здесь, на фронте. О каждом из тех, кто оставил потомкам свой партийный или комсомольский билет, пробитый пулей в боях за счастье и свободу будущих поколений, можно написать книгу.

Мы вглядываемся в фотографии владельцев документов. Все они кажутся знакомыми, близкими. И, наверное, встречались мы на фронтовых дорогах.

Вот со стажем, но бережно сохраненный партийный билет. Завернутый в непромокаемую авиационную ткань, он выглядит совсем новым, хотя больше десяти лет хранился у сердца коммуниста Иванова Алексея Ивановича. Да, мы знали и никогда не забудем этого необычного человека с такой обычной русской фамилией.

Даже маленькая фотография на партбилете живо передает строгий и ясный взгляд пожилого ленинградского мастера. Командир связистов из батальона аэродромного обслуживания, с которым мы познакомились в первый вечер приезда опергруппы в Сарожу, вскоре был переведен в одну из наших дивизий. Алексей Иванович делал свою важную работу на войне так спокойно и уверенно, что изумлял даже видавших виды разведчиков.

Помню горячий спор на КП нашей опергруппы. Хмурый осенний вечер. Искореженный сосновый лес глухо шумел под непрерывным дождем со снегом. Время от времени то близко, то далеко гулко вздыхала земля под разрывами снарядов, стонали и трещали ломавшиеся деревья. А в хорошо замаскированной штабной землянке ярко светила одинокая электролампа в невесть откуда взявшейся здесь люстре. У большого самодельного стола вокруг карты группа командиров. Столкнулись разные мнения: куда забродить разведчиков, чтобы наилучшим образом корректировать огонь наших пушек? Расщелина на горушке хороша, но далеко, путь к ней под обстрелом. Вершина сосны— ненадежна. Из старого окопа на ничейной земле обзор плоховат... Спор затягивался. И тогда к карте подошел пожилой лейтенант. Чувствовалось, что относятся к нему с большим уважением. Стоявшие у стола отодвинулись в стороны. Поднялся с места начальник штаба дивизии подполковник Снегирев.

— Давай, Алексей Иванович, что предлагаешь?

Ровным, спокойным голосом лейтенант оценивает возможности местности: называет точки на карте и характеризует их с тактической точки зрения.

—А что, если разведчиков устроить на болоте? Оно непроходимо. Противник в счет его не берет и почти не обстреливает. А мы с «сынками» пройдем, найдем кочку посуше, протянем туда связь и приведем разведчиков. Ожидается туман. Он нам поможет.

Ровно через час мы провожали Иванова и его группу.

—Мастер, — проговорил Снегирев, имея в виду Иванова. — Профессор. Ясность мысли, знание дела. Вернется — заберу в штаб.

Но Алексей Иванович не вернулся. Он выполнил все намеченное. Прошел со своими «сынками» по зыбким кочкам в глубь болота, наладил связь в густых зарослях на будущем НП артиллеристов, встретил разведчиков и повел свою группу в обратный путь. Густой туман прикрывал их. Но война есть война. Противник время от времени вел минометный огонь и в сторону колота. Осколок пробил Иванову голову.

Комиссар дивизии переслал партбилет Алексея Ивановича в политотдел опергруппы с сообщением, что лейтенант Иванов представлен к награждению орденом Ленина посмертно...

— Да это же наш поэт! Помнишь?.. — проговорил Николай Томзов, подавая мне комсомольский билет.

Я вздрогнул. Неужели Леша? Ведь ему не исполнилось и восемнадцати. Как живой стоит перед глазами этот юноша!..

В один из вечеров мне довелось провожать на задание группу разведчиков. Как обычно, они сдавали все свои документы комиссару батальона, оставляли друзьям адреса родных. Разведчики были бодры и веселы.

Ко мне подошел молодой боец. Мы были знакомы. Леша Сизов — самый юный разведчик в нашей 7-й армии. Он иногда передавал через меня заметки в армейскую газету — любил писать о своих товарищах.

Я знал, что Леша пошел на фронт добровольцем, что его отец защищал Брест и пропал без вести, а мать с сестренкой живут где-то на дальнем Севере. Знал я еще, что в школе Леша был редактором стенгазеты и писал стихи. Одно его стихотворение — к празднику 1 Мая — напечатала наша армейская газета, и Лешу дружески стали называть поэтом.

Обычно шутник и балагур, в этот раз Леша был серьезен.

—Вот это хочу оставить у вас, товарищ комиссар, — тихо, как бы стесняясь своей просьбы, сказал он, передавая небольшой конверт, обернутый в толстую бумагу. Тут стихи. Все, как говорят, не для печати. Просто так, для души. А вот «О дружбе», может быть, и в газету подойдет. Про комиссара Мартыненко написано. Ребята рассказывали, как дело было. Посмотрите...

Раздалась негромкая команда. Мы пожали друг другу руки. Разведчики углубились в лес.

Я не раскрывал конверт, оберегая эту маленькую тайну. Надеялся при встрече вернуть Леше Сизову его рукописи. И вот теперь с болью в сердце беру его комсомольский билет.

— Да, Николай, это был наш поэт. — Вынимаю из полевой сумки Лешин конверт, осторожно разворачиваю его. — Почитаем. На помин души.

С волнением листаем исписанные странички тетрадки, листочки из блокнотов. Читаем стихи. «Баллада о последнем индейце». Юношеская романтика переплетается с нарождающимся чувством ответственности «за все на свете». Читаем «Песню о дружбе». Это целая поэма о дружбе комиссара и бойца: солдат заслонил его своей грудью в бою, а комиссар затем дал свою кровь для спасения тяжелораненого бойца.

Вот еще один партийный билет. Совсем новенький. Взносы уплачены лишь за один месяц — за декабрь 1941 года. Перед самым штурмом Тихвина шофер Аминджая

Джавхари — Миша, как все называли молодого веселого таджика из Душанбе, — был принят в партию.

Среди партийных и комсомольских документов погибших один взволновал нас особо, потряс до глубины души. Партийный билет был пропитан кровью, большая часть обложки смята. Видимо, осколок попал прямо в грудь. Ни фамилии коммуниста, ни номера партийного билета разобрать нельзя. Очень жаль. Ни один человек, отдавший жизнь за Отчизну, забытым не может быть. Не было безымянных героев.

В конце декабря в Верховияу приехали политотдельцы 4-й армии. Из рук в руки мы передали им содержимое нашего железного ящика, тепло распрощались с фронтовыми друзьями и тронулись на Свирь.

Казалось, кадры знакомого кинофильма движутся в обратном направлении. Вездеход «козлик» мчит нас по местам недавних боев, мимо развороченных артиллерией вражеских дотов, мимо свежих братских могил.

Тихвин! Только сейчас мы можем по-настоящему рассмотреть этот старинный русский городок, ставший центром боевых устремлений всех наших оперативных групп, дивизий, полков, батальонов в течение трех недель.

Нам ли не: понимать значения Тихвина, операции по его освобождению! Наиболее емко эта оценка дана генералом армии М. С Штеменко в его предисловии к книге «Тихвин. Год 1941-й». Воспроизвожу эти строки:

«Военное значение разгрома тихвинско-волховской группировки противника не сводилось только к ликвидации планов врага задушить Ленинград. Его надо понимать значительно шире. От Тихвина и Волхова шли прямые, хотя и невидимые, стратегические связи к нашей столице. Под Тихвином советский солдат сорвал надежды гитлеровских стратегов высвободить с севера силы и перебросить их для захвата Москвы, у стен которой гитлеровские оккупанты зимой 1941 года потерпели крупное поражение». В канун 30-летия освобождения Тихвина, в 1971 году, мне довелось снова побывать на местах боев. Когда маленький самолет из Ленинграда пошел на снижение, я усомнился: туда ли мы прилетели? Массивы многоэтажных домов, корпуса заводов, просторные площади и заснеженные парки... Где же Тихвин? Среди новых жилых кварталов, за корпусами филиала Кировского завода, завода «Центролит», лесохимических, мебельных, швейных и других предприятий я с трудом разыскал знакомые улицы старого города. Высокие дома, кинотеатры, школы, клубы окружили их со всех сторон. И я вспомнил слова сельской учительницы из Верховины, сказанные при открытии восстановленной в 1941 году школы. Да, белокаменные тихвинские школы сегодня, как и весь этот новый большой светлый город, — лучший памятник всем, кто сражался во имя будущего.

Мы с друзьями прошли по местам былых боев. Стоял такой же зимний день, как три десятилетия назад. С непередаваемым волнением осмотрели памятники на братских могилах и монументы на всех этапных пунктах Тихвинской операции.

Вот Сарожа. Первый пункт развертывания опергруппы генерала армии, Д. А. . Мерецкова. Издалека виден памятник на братской могиле — боец с автоматом и печально склоненная девушка.

Через несколько километров — деревушка Бор, куда из Сарожи передвинулся штаб опергруппы. Дорога на Кайваксу, путь на Тихвин. На развилке дорог — обелиск, перед ним противотанковые надолбы. На обелиске выбиты слова: «От деревни Дайвакеа в декабре 1941 года советские войска начали освобождение г. Тихвина от немецко-фашистских захватчиков».

Березовик. Пункт ожесточенных боев танков и пехоты. На братской могиле в центре поселка—памятник: боец со знаменем. Здесь спят вечным сном комиссар А. Г. Ястребов, подполковник Д. Г. Бацкиаури...

Деревня Астрачи. Здесь создан мемориал, опоясанный надписью: «Бессмертны в памяти народа имена защитников Родины. От трудящихся Бокситогорского района».

Густой сосновый лес. Кордон Пашский. Прямая дорога ведет на Тихвин. У кордона взметнулась вверх металлическая стела с надписью: «С этого рубежа начался разгром немецко-фашистских войск под Тихвином в декабре 1941 года». Рядом на постаменте 76-миллиметровое орудие. В память о подвиге артиллеристов, метко разивших врага при наступлении наших батальонов на Тихвин.

На площади Свободы в Тихвине возвышается обелиск Славы. У нового кинотеатра «Комсомолец» установлен памятник в честь освобождения города от немецко-фашистских захватчиков...

Живет и будет жить в сердцах советских людей вечная память о героях Великой Отечественной войны. Слава им вечная!