ПОЛПРЕДЫ ПАРТИИ

Читатели, не пережившие того сурового времени, нередко спрашивают: «А что делали на войне комиссары? » Комиссары, политруки воевали, как и все другие бойцы. Но были они всегда впереди, на самых трудных и опасных участках. И не только воевали сами. Они вели за собой других. Назначение комиссаров в армии определено еще на VIII съезде РКП (б) в 1919 году. В принятой тогда Программе партии было записано: «Комиссары в армии являются не только прямыми и непосредственными представителями Советской власти, но и, прежде всего, носителями духа нашей партии, ее дисциплины, ее твердости и мужества в борьбе за осуществление поставленной цели».

Славные традиции комиссаров, родившиеся в годы гражданской войны, получили дальнейшее развитие в период Великой Отечественной войны. Политработники были вместе с бойцами в наступлении и обороне, при выполнении других боевых задач. В любой обстановке они несли в солдатские массы слово партии, вселяли уверенность в победе, поднимали боевой дух, зажигали сердца отвагой. В моей записной книжке тех лет сохранилось много заметок о комиссарах, о политической работе в боях. До предела краткие строки сегодня звучат в моем сердце голосами друзей, оживляют картины далекого, но незабываемого прошлого.

Политрука роты, комиссара батальона считали душой и сердцем воинского коллектива. Почему? Да потому, что они жили среди бойцов, знали думы и чаяния каждого из них. В трудную минуту боец обращался к политруку, равнялся на него. Если политрук смел, решителен, первым поднимается на врага, — за ним идут рота, батальон.

184-й отдельный саперный батальон 7-й армии раньше других прибыл в район Сарожи и почти с ходу двинулся на боевое задание. Обычно задачи саперов особые, в атаки ходить саперам приходится нечасто. А здесь, под Тихвином, в первые дни боев главным было наступать, во что бы то ни стало, вести разведку боем, остановить немцев, бить их.

Темная вьюжная ночь. Суровый мороз. Глубокий снег. В этих условиях саперам предстоит идти к хутору Вехтуй, что на пути к укрепленному пункту Березовик. Комбат майор Давыденко и комиссар батальона политрук Ястребов напутствуют бойцов.

— Этой ночью мы выполняем роль авангарда. Движемся скрытно, без звука снимаем часовых и — в атаку! Хутор наш! —так говорил комиссар.

Разведчики двинулись первыми и исчезли во мраке. Три роты саперов замерли на снегу. Ракета и — вперед! Так, как было предусмотрено планом.

Через час Давыденко доложил командованию опергруппы, что хутор очищен от противника. На рассвете саперы вместе с танками и пехотой успешно наступали на Кай-ваксу, а затем двинулись на Березовик. Бои были тяжелыми, саперы несли большие потери, но упорно продвигались вперед. Во главе батальона шел политрук Ястребов, и Березовик был взят.

После Тихвинских боев подводились первые итоги. Чувство гордости за наших саперов сливалось с острым чувствам боли: из 430 бойцов батальона было убито и ранено 298 человек. В трех ротах осталось 129 бойцов¹.

Дорогой ценой доставалась победа.

... Еще часа два назад танковая рота 46-й бригады, замаскировав машины в густом ельнике, расселась на снегу и слушала своего политрука. Интересно говорил с людьми Михаил Кузьмин.

Он приехал на фронт после окончания Горьковского военно-политического училища. Была в нем душевность рабочего человека и строгость уверенного в своей правоте, в своих убеждениях вожака-коммуниста.

Политрук рассказал о параде на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года, о содержании доклада И. В. Сталина на торжественном заседании в честь 24-й годов-шины Октября. Показывал газеты с фотографиями: танки проходят мимо Мавзолея В. И. Ленина, направляются прямо на фронт.

И как-то особенно проникновенно, взволнованно он повторил памятные слова, обращенные с трибуны Мавзолея к участникам парада в Москве несколько дней. назад:

— На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков...

Танкисты помнили эти слова, когда по сигналу зеленой ракеты стремительно двинулись в наступление. В головном танке был политрук Михаил Кузьмин.

Об этом бое нам рассказывали потом раненые танкисты в медсанбате. Немцы отходили, но сопротивлялись упорно на каждом рубеже. В бою был подбит танк Кузьмина. Машина горела, но продолжала вести огонь. Гитлеровцы медленно приближались к танку. Вот они начали забрасывать его гранатами, предлагая экипажу сдаться. В ответ раздалось пение «Интернационала»

Когда подошли наши танки, политрук Кузьмин был уже мертв.

Неисчерпаемым источником политических бесед с бойцами в землянке, в окопе, на привале являлись сообщения Советского Информбюро. А когда невозможно было побеседовать, на передовые позиции в любое время дня и ночи с любой оказией передавались переписанные от руки или наспех напечатанные на машинке строки этих сообщений. Командир любого ранга, офицер связи, спешивший со специальным заданием, шоферы попутных машин, танкисты и летчики, бойцы полевых кухонь, санитары и вездесущие почтальоны — никто из них не появлялся на передовой без свежей сводки Совинформбюро. Бывало так трудно, что иногда бойцы оставались без пищи, без боеприпасов, но сообщение Советского Информбюро доходило на позиции ежедневно. Сводки бывали разные — обстоятельные и краткие, но всегда политрук, комиссар находил в них тему для беседы с бойцами: о положении на фронтах, о героизме наших воинов, о состоянии фашистской армии, о жизни советских людей в тылу и т. д. На многих сообщениях Совинформбюро были пометки политотдела: «Если невозможна беседа — обязательно передать по цепочке. Очень важно».

Что значит «по цепочке»?

В боевой обстановке часто случалось так, что провести беседу, прочесть газету бойцам не представлялось возможным. А сообщения пришли важные. Довести их до каждого человека было необходимо. Помню, поступили вести о разгроме немцев под Москвой. Разве можно было ждать, пока удастся собрать бойцов на беседу? Под огнем противника политрук пробирался по ходу сообщения и передавал близлежащему солдату радостную, вдохновляющую весть, иногда на ухо, сквозь грохот артиллерии:

— Немцев бьют под Москвой, фашисты отброшены, окружены, огромные трофеи, тысячи пленных. Передай по цепочке...

Боец радостно улыбается. Настроение у него сразу. поднимается, руки крепче сжимают оружие. Он кивает головой: все, мол, понял, передам дальше. И, выбрав момент, выкрикивает на ухо соседу радостную новость.

Гремят артиллерийские залпы, ухают минометы, бойцы прижались к земле в ожидании сигнала к дальнейшему наступлению. Ничего, казалось, не изменилось вокруг, но вся рота уже знает о разгроме противника под Москвой и с новыми силами, с удесятеренным порывом и с еще большей уверенностью пойдет на врага и будет бить его, «как под Москвой».

Для бесед с бойцами широко использовались газеты 4-й и 7-й армий («В бой за Родину! » и «Во славу Родины») Но прежде всего, когда была возможность, прочитывались страницы «Правды», «Красной звезды». Зачитывались и пересказывались гневные публицистические выступления Эренбурга, Шолохова, Алексея Толстого, международные обзоры, статьи, очерки с Урала, из Средней Азии и Казахстана.

В записной книжке обведено красным карандашом: «Это было в октябре 1919 года». Имелась в виду замечательная статья в «Правде» под таким названием. Автор ее один из старейших революционеров-ленинцев, Емельян Ярославский сравнивал трудные дни осени и зимы 1941 года с 1919 годом. Он писал: «В напряженных боях, в грозной обстановке пылавшей всюду гражданской войны, в холоде и голоде билась Красная Армия против врагов осенью 1919 года. И все же враг был разбит на всех фронтах — победа осталась за советским народом... »

Читая эту статью, сравнивали нашу страну сороковых годов с разрушенной и отсталой Россией 1919 года, нашу Советскую Армию с только нарождавшейся, голодной, необутой, плохо вооруженной Красной Армией 1919 года. Вывод был один: мы победили тогда, мы, безусловно, победим и в этой войне. Живы, неодолимы революционные традиции, развитые и окрепшие за десятилетия советского строя.

В армейской газете «Во славу Родины» было напечатано стихотворение красноармейца Степана Загоруйко «Мсти, боец! ». Автор писал его в перерыве между боями и, пересылая стихи через полевую почту в редакцию армейской газеты, не был уверен, дойдут ли они по адресу. Стихи дошли и были напечатаны. Они пришлись по сердцу фронтовикам, сразу же пошли по рукам. Мы размножили на пишущих машинках эти взволнованные строки, написанные красноармейцем. Политруки читали их перед боем, и солдаты повторяли про себя запомнившиеся слова:

Клянись, что ты врагам не дашь прощенья!

Что беспощаден будет час отмщенья!...

Листаю записную книжку. Взгляд задерживается на фразе: «Но все-таки... все-таки впереди огни! ». О чем она? Рядом приписка: «„Огоньки" — Короленко». Отыскваю среди скромных реликвий тихвинской поры ветхий листок календаря и сразу вспоминаю. На обороте календарного листка напечатан отрывок «Огоньки». Да, помню, как любил вслух читать эти строки наш уважаемый комиссар Мартыненко в политотдельской землянке и как гремел при этом его густой, «шаляпинский» бас:

— Да-да! И старика Короленко можно взять на вооружение. Видишь — бойцы пали духом. Прочти им с чувством «Огоньки» — посветлеют. Сам пробовал не раз — доходит!..

Мы были согласны с нашим мудрым Михаилом Алексеевичем и «брали на вооружение» Короленко.

Давно нет в живых комиссара Мартыненко. Но когда сегодня, через три с лишним десятилетия, вновь перечитываешь «Огоньки», живо ощущаешь, чем могли привлечь фронтовиков 1941 года совсем не военные строки, какие струны их сердец трогали.

Короленко рисует беспросветную ночь на угрюмой реке. Далек и труден путь. Но «вдруг на повороте реки, впереди, под темными горами мелькнул огонек. Мелькнул ярко, сильно». До ночлега еще далеко, очень далеко... «И опять приходится налегать на весла... Но все-таки... все-таки впереди огни! »

Впереди огни нашей победы над врагом.

Наверно, не было в действующей армии дивизии, полка, роты, где не признали бы своим Василия Теркина. Он вобрал в себя типичные черты бывалого бойца, никогда не теряющего бодрости, умеющего хорошо воевать и с шуткой-прибауткой передавать это умение товарищам на страницах фронтовой газеты. В нашей армии был свой Теркин. Звали его Егор Наводчиков. И солдаты, разворачивая свежий номер армейской «Во славу Родины», искали новые строки Егора Наводчикова, дружеские беседы о том, как добиться победы.

Беседы — задушевный разговор с бойцами о насущном. Они учили тому, что нужно было делать для образцового выполнения боевого приказа. Писал их ленинградский поэт Владимир Николаевич Владимиров, сотрудник красноармейской газеты. Вот что они собой представляли.

«Мои заметки по части разведки» — так называлась одна из бесед Егора Наводчикова. Привожу ее.

«Из армейских всех словечек и к тому же на войне званье смелое «разведчик» больше всех по нраву мне.

Что быть может интересней — то лугами, то в логу, по тропам, по перелескам пробираться в тыл врагу? Все разведать досконально, поразнюхать, повидать — и об этом моментально командиру передать, познакомить с обстановкой кратко, точно, без прикрас.

Это — факт: разведчик ловкий — командира верный глаз!

Командир, узнав от «глаза», где коварный враг слабей, налетит на гадов сразу вместе с ротою своей. Их сомнет атакой смелой, уничтожит всех подряд, и от погани от этой только перья полетят!

Это — крепко! Это — метко! Много дела, мало слов!

Так всегда должна разведка «помогать громить врагов! »

И течет беседа складно и ладно, со смыслом. Делится Наводчиков опытом поимки «языка», учит ходить по лесу «без шума и без гама».

«Укрываться надо так, чтоб тебя не видел враг! » — поучает в другой раз Егор Наводчиков молодых бойцов.

«Боевая обстановка говорит нам: действуй ловко, действуй скрытно — в общем, так, чтоб тебя не видел враг. Будь ты в поле иль в лесочке, все используй: ямы, кочки, каждый кустик, бугорок и канавы у дорог.

Если враг тебя не видит, значит, пуля не обидит, не заденет автомат, мины мимо пролетят. Ты зато врагу навстречу сыпь и пулей, и картечью! Подпусти поближе гада, да и дай ему, как надо, чтоб в итоге от него не осталось ничего! »

«Богом войны» по праву зовут артиллерию. Хорошо солдату видеть наш мощный артналет, испепеляющую укрепления врага артиллерийскую подготовку перед наступлением. Но особо радует бойца, если пушки рядом, в боевых порядках пехоты и ведут огонь прямой наводкой. Одна из бесед Егора Наводчикова посвящена артиллеристам. В ней рассказано, как они должны действовать при встрече с врагом.

В другой беседе бывалый солдат Егор поучает молодых: «В обстановке боевой ночь — союзник первый твой». Он убеждает молодых солдат:

С первого раза — как будто бы, кажется, не разобраться во мраке ночном... Это пустое! Лишь надо отважиться и ничего не бояться кругом! Быть только зорким и чутким удвоенно! Мрак — не преграда для храбрых сердец!

Ночь — это верный союзник для воина! Помни об этом, товарищ боец! »

Конечно, не раз в боях под Тихвином вспоминали солдаты наших частей добрые советы своего однополчанина Егора Наводчикова и были ему благодарны за Науку.

После каждого боя мы недосчитывались нескольких политруков. Пополнение из военно-политических училищ приходило редко. И мы решили сами готовить политруков. Политотдел внес предложение организовать краткосрочные курсы младших политруков. Их формировать из числа заместителей политруков, красноармейцев-коммунистов, младших командиров, политбойцов. После окончания курсов предполагалось присваивать выпускникам воинское звание «младший политрук».

Курсы находились в прифронтовой полосе. Размещались в землянках. Бои шли где-то рядом, и будущие младшие политруки были Сведены в боевую роту, разбиты по взводам и отделениям, зорко несли службу и всегда были готовы вступить в бой. Но это на крайний случай.

У меня сохранились черновики программы занятий на курсах, утвержденной 8 декабря 1941 года. Вот некоторые темы занятий: 1-й день

1. Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков,

2. Партийно-политическая работа в боевой обстановке. 2-й день

1. Провал гитлеровского плана «молниеносной войны».

2. Наступление роты в зимних условиях. 3-й день

1. Ротная парторганизация — опора политрука.

2. Рота в активной обороне в зимних условиях. 4-й день

1. Кто такие «национал-социалисты»?

2. Инженерное дело зимой. 5-й день

1. Политбойцы и боевой актив.

2. Взаимодействие пехоты и танков. 6-й день

1. Зверства фашистских оккупантов над населением временно оккупированных советских областей и над пленными и ранеными бойцами, командирами, политработниками Красной Армии.

2. Бой за населенный пункт в зимних условиях. 7-й день

1. Политинформация в боевой обстановке.

2. Автоматы ППД и ППШ. 8-й день

1. Разведка — глаза и уши командира.

2. Борьба с танками противника. 9-й день

1. Миномет.

2. Борьба с обморожением. 10-й день

1. Наше дело правое — враг будет разбит...

По всем этим темам с курсантами беседовали командиры, комиссары, специалисты родов войск. Они учили будущих политруков на своем боевом опыте. Чаще всего опыт был самый свежий — бои за Тихвин. Выступали прославленные комбаты пехоты, командиры танковых и артиллерийских подразделений, накануне штурмовавшие Лазаревичи, начальники разведчиков и понтонеров... Разумеется, учебных пособий никаких не было, а наглядность обучения достигалась просто: будущие политруки тут же, в лесу, учились у саперов правильно отрыть окоп и ход сообщения полного профиля, построить блиндаж; с помощью артиллеристов овладевали умением вести меткий огонь, знакомились с танками, учились распознавать вражеские самолеты, маскироваться на местности, организовывать залповый огонь из стрелкового оружия по воздушным целям и т. д. Обучением политической работе в роте занимались опытные комиссары. Они знакомили с важнейшими партийными документами, рассказывали о том, как их требования проводить в жизнь. Живое слово, яркий пример делали занятия интересными и поучительными.

Памятна встреча наших курсантов со старшим батальонным комиссаром Михаилом Алексеевичем Мартыненко. Стоял солнечный зимний день. Беседа проходила в лесу, у землянки. Курсанты сидели на сваленных артиллерийским налетом деревьях, а высокий плечистый Мартыненко расхаживал перед ними и говорил. Говорил о том, как проводить политработу в сложных фронтовых условиях.

— Что же, друзья, — улыбаясь, подчеркивал он, — ничего не попишешь, ленинских комнат да красных уголков на фронте нет. Здесь, под Тихвином, наши аудитории для политработы — лес. Еще хорошо, что не гремит пока артиллерия. А загремит — наше слово должно быть громче. Трудно? Нелегко, но и не труднее, чем в гражданскую войну. Вот, к примеру, как Семен Михайлович Буденный вспоминает об опыте политической работы среди бойцов Первой Конной...

Почти всем политотдельцам нашей опергруппы довелось в декабре 1940 года слушать речь С. М. Буденного на XIV окружной партконференции Ленинградского военного округа. Очень к месту рассказал Мартыненко о довоенной речи маршала. Да, Семен Михайлович говорил именно об умении вести политическую работу в любых, самых сложных боевых условиях, высмеивал тех, кто ждет каких-то «удобств» для беседы с бойцами на фронте. Он рассказывал о своей Конармии. Ей приходилось не раз совершать многодневные переходы, чтобы лавиной обрушиться на врага. Красноармейцы были беззаветными героями, преданными делу революции, но многие — неграмотны, не умели прочесть газету. И ставилась задача: в боевом походе, не слезая с коней, обучить бойцов грамоте. И вот едет эскадрон в конном строю. Политрук впереди высоко поднимает на пике лист бумаги, наклеенный на доску. На бумаге краской — буква «А». Смотрят бойцы, повторяют хором: «А-а-а», запоминают. Потом другая буква поднимается над донным строем, третья... Через два-три перехода азбука изучена, буквы знакомы. Тогда поднимает политрук на пиках слоги, и конармейцы, покачиваясь в седлах, нараспев читают: «Мы — не ра-бы... » К концу перехода все эскадронцы, сидя в седле и разложив на конской гриве свежий номер своей походной газеты, могут сами прочесть: «Бей Врангеля! » И в том, что он будет бит, есть и сила живого слова политрука.

— Да, друзья, — заключает разговор Мартыненко, — не в условиях дело, а в умении вести работу. Без души и самые лучшие условия будут без пользы. Вот, помню, был я у танкистов. Только закончился тяжелый бой, враг отступил. Еще дымились подбитые фашистские танки. Немало погибло и наших бойцов. Танкисты отдыхали после боя. Как всегда в такие часы, было тихо, разговаривать не хотелось. И вдруг на поляну выехала политотдельская агитмашина. Новенькая, видимо, недавно присланная, с мощными репродукторами над кабиной. И во фронтовом лесу над свежими могилами танкистов зазвучала тоскливая песня:

Напрасно старушка ждет сына домой.

Ей скажут — она зарыдает....

Наверное, работники агитмашины хотели порадовать бойцов хорошей песней, а не подумав, сделали вредное дело — усугубили тоску-печаль людей после тяжелого боя. Пришлось прекратить передачу.

Зашумели, загудели будущие политруки. Каждый живо представил то, о чем рассказывал Мартыненко. А комиссар подводил к выводу:

— Умный, душевный политический работник в любых условиях найдет путь к сердцу бойца. Побывайте в расположении дивизии комиссара Сурвилло. На всех дорогах и тропках в полки и батальоны замаскированы сверху густой зеленью арки с лозунгами. На стороне, обращенной к передовой, призыв: «Вперед! Только вперед! Ленинград ждет! » А на оборотной стороне арки, на пути с передовой в тыл: «Ни шагу назад! » Просто и убедительно! Это — один из примеров инициативной работы.

И я вижу по выражению лиц будущих политруков, что до ума и сердца дошел этот разговор.

На курсах особым успехом пользовалась Памятка политруку. Расскажу о ней. Называлась она «Памятка политруку в наступлении». Писали мы ее коллективно. Необходимость в такой «Памятке» вызывалась тем, что состав политруков все время обновлялся. Кроме того, она адресовалась политбойцам, коммунистам и комсомольцам. Хотелось, чтобы главные мысли запомнились и повторялись, как строки знакомой и близкой боевой песни. Некоторые призывы так и писались — в рифму.

Она сохранилась у меня, эта «Памятка политруку в наступлении», отпечатанная на грубой бумаге в походной типографии армейской газеты «Во славу Родины». Приведу здесь некоторые строки.

«1. Политрук, помни! Основную тяжесть борьбы выносят на себе рота, взвод, отделение. Там зарождается победа.

Наш путь — вперед! Назад ни шагу! Фашизму мы несем разгром! Сплоченность, мужество, отвага дают победу над врагом!..

2. Всю свою энергию, всю большевистскую страстность направь на выполнение боевого приказа. Помни: свой долг выполнять мы должны до конца! Приказ командира — закон для бойца!

3. Одному всего не охватить! Не забывай: у тебя имеются верные помощники — агитаторы-коммунисты, комсомольцы, боевой актив.

В бою жестоком и суровом шли агитаторов вперед, и пусть их пламенное слово бойцов на подвиги ведет!..

5. Политрук — душа роты. Изучи каждого бойца, знай его помыслы, чаяния, настроения.

Дружи с бойцом! В бою, в походе с ним по душам поговори и теплым словом ободри...

7. Ни на минуту не забывай о поднятии морального духа воинов! Чтобы фашистским изуверам в своей же утонуть крови, ты личным доблестным примером бойцов в атаке вдохнови!

О важнейших событиях, о победах Красной Армии, о героических делах советских бойцов — обо всем рассказывай бойцам...

Буди в бойцах своих отвагу и ежечасно на войне напоминай им про присягу — про клятву, данную стране...

10. Заботливо пекись о каждом, как подчас ни трудна обстановка. К бойцу заботу проявляй — и обувай, и одевай, следи, чтоб вовремя питали! Это твоя прямая обязанность! Используй минуты затишья, дай возможность бойцу отдохнуть, набраться свежих сил, чтобы еще крепче бить врагов!

Все поставь на службу выполнению приказа командования. В этом — главное! В бою иди плечо к плечу с командиром, помогай ему, будь готов заменить его в любую минуту. Накапливай опыт, совершенствуй свои военные знания. Работай страстно, по-большевистски, будь достоин звания комиссара!

Пусть образ великого Ленина вдохновляет тебя! »

После окончания занятий слушателям курсов было присвоено воинское звание -«младший политрук», торжественно вручены знаки различия. Все выпускники были направлены в части политруками рот. Прощаясь с ними, мы пожелали им военного счастья, успехов в боях, профессионального роста. Посоветовали также вникать во все тонкости солдатского житья-бытья на фронте, ибо нет вопросов на войне, которые не волновали бы политрука.

Зима 1941 года была суровой. Но декабрь под Тихвином — горячим. Дни и ночи не прекращались бои. Гитлеровцы не выдерживали ударов наших войск. Политотдел распространял в частях захваченные у врага документы по поводу русской зимы. В частности, мы познакомили бойцов с донесением гитлеровского полкового офицера пропаганды и пастора полка. В нем говорилось: «Следующие люди бежали с поля боя, отказались возвратиться... Причина, как они объясняют, — слабые нервы... »

Это наши летчики и артиллеристы расшатали нервы гитлеровским головорезам, привыкшим на западе к легким победам.

Знакомили мы бойцов и с захваченными в штабах противника приказами и инструкциями по «вспомогательным мероприятиям для защиты от холода». Писалось в них следующее: «... особенно чувствительны к морозу ноги. Готовьте пучки соломы, обертывайте вокруг ступней листы газеты». «Необходимо носить газеты между нижним бельем и верхним обмундированием. Внутри каски положить куски старой фетровой шляпы... »

— Мороза боятся, а наших женщин и детей раздетыми на мороз выгоняют! — с гневом говорили бойцы.

Первая военная зима была испытанием и для советских воинов. Но даже в самые трудные месяцы проявлялась постоянная забота о человеке на фронте, о наших солдатах и командирах действующей армии.

Запомнился приказ по тылу 7-й отдельной армии, изданный в период Тихвинской операции. Нам, политработникам, вменялось в обязанность, бывая в частях, проверять его выполнение. В той сложной обстановке приказ казался неожиданным. О чем шла речь? Командование армии отмечало выявившуюся в ряде подразделений недопустимую халатность к подбору обмундирования по росту красноармейцев и младших командиров. В связи с этим командиров подразделений обязывали «лично заниматься обмундированием бойцов, производить подгонку обуви на теплые портянки, шинелей — на телогрейки». Начальников, пренебрегающих заботой о подчиненных, приказ требовал отдавать под суд.

Разумеется, этот документ выражал указание Главного командования Красной Армии, отражал всенародную заботу о советском воине—защитнике Родины, которая волновала и вдохновляла каждого из нас на самоотверженный ратный труд.

Приказ о подгонке: обмундирования по росту бойца являлся темой бесед с красноармейцами и младшими командирами о единстве фронта и тыла, о заботе советских людей, их внимании к вооруженным защитникам страны. Помню, мы предлагали даже Василию Михайловичу Шарову, нашему начпоарма, перевести этот документ на немецкий язык, размножить его и разбросать как листовку над позициями врага: пусть знают, как советские командиры заботятся о бойцах. Ведь контрпропаганда входила в обязанность политработников. Каждый на своем уровне должен был заниматься ею.

Мы, работники поарма, размножили и распространяли среди финских солдат письмо жены капрала Матти Риэрикко из города Вааза. Оно было найдено среди документов убитого.

Жена писала мужу на фронт, и ее чувства и мысли в большой мере отражали настроение финского народа, вовлеченного профашистскими правителями в эту войну. «Дорогой мой супруг! Мне тяжело думать, что ты все удаляешься от меня, — говорилось в письме. — Но я живу надеждой, что ты все-таки вернешься домой, как бы далеко ты ни был. Я обеспокоена тем, что ты обещаешь воевать до последней капли крови. Ведь финны уже воюют за пределами своих границ и там уже не их отечество! Почему в такой дали они должны лишаться своей жизни?!

Я плачу, когда пишу эти строки. Я ни на минуту не могу представить себе, чтобы ты не вернулся домой. Я не нахожу слов, чтобы выразить мое душевное состояние, мою боль... ведь мы еще так молоды!

В великой тоске — твоя Виэно».

У меня хранится одна из наших листовок, обращенных к немецким солдатам и офицерам. Она и сегодня не оставит равнодушным честного человека: на лицевой стороне— большая фотография ребенка в слезах, вдали— убитый немецкий солдат на снегу. На обороте — строки известного немецкого поэта-революционера Зриха Вайнерта:

Помни о своем ребенке!..

Скоро коричневая чума исчезнет,

И Германия снова свободно вздохнет.

А ты?.. Разве ты не хочешь вернуться обратно

К своему ребенку, к своему счастью?

Думай, помни о своем ребенке!

Каждый немецкий солдат с этой листовкой-пропуском имел право перейти линию фронта и сдаться в плен. Каждый наш боец, любой советский гражданин должен был сопроводить пленного в ближайший штаб Красной Армии. Командование Красной Армии гарантировало пленному жизнь, хорошее обхождение и возвращение на родину после войны.

Главным условием действенности нашей пропаганды среди войск противника была правда. Мы использовали многие документы и другие материалы, разоблачавшие гитлеровских захватчиков и их пособников. В таких материалах недостатка обычно не было. На них воспитывалась ненависть к врагу у наших воинов.

Выше я уже говорил, что утром 9 декабря мы были на улицах освобожденного Тихвина. Прошли десятилетия, но до сих пор стоит перед глазами разрушенный, разграбленный город. Фашисты надругались над памятником Ленину, разгромили школы, библиотеки. Исторический памятник старины — Тихвинский монастырь после гитлеровцев напоминал хлев. В самой древней церкви стоял грузовик: видимо, здесь противник устроил мастерскую. Кельи были завалены натасканным из домов хламом. В одной из келий находились раненые красноармейцы (сохранились в записной книжке их фамилии: Громов, Пылашев, Иванов). В одном из домов был обнаружен труп зверски убитого военврача первого ранга Рамзайцева...

Большой монастырский двор был густо усеян деревянными крестами. Здесь гитлеровцы устроили офицерское кладбище.

— Испоганили русскую старину! — гневно произнес Мартыненко, разглядывая кладбище завоевателей.

В тот час мне вспомнился довоенный Тихвин. Группа ленинградцев летом 1940 года приехала в этот старинный русский город, чтобы побывать в Доме-музее великого композитора Н. А. Римского Корсакова. Тихая река, спокойное озеро отражали густую зелень деревьев. Дома с резными наличниками. В тихие воды смотрелись древние стены и купола большого монастыря.

На гербе Тихвина—бегущий лось, высекающий копытами искры. Тихвинцы говорили нам, что видят в этом символе простор и богатство своего края, традиции кузнечного дела, известного здесь издавна. Город на зеленых холмах жил мирной трудовой жизнью. По Вокзальному шоссе неслись машины с продукцией тихвинских предприятий — мебелью, лесом, бокситами. А тополевая аллея на высоком берегу Тихвинки вела к цели нашей поездки — Дому-музею Римского-Корсакова — своеобразной красоты деревянному строению с мезонином, скрывающимся в серебряных ветвях тополей. Здесь родился композитор. Тут прошло его детство.

9 декабря 1941 года долго стояли мы у чудом уцелевшего дома Н. А. Римского-Корсакова. Двери его распахнуты, сени забиты пустыми бутылками с ярлыками разных стран — тут пьянствовали «победители», оскверняя дорогую сердцу советских людей реликвию.

Помню, волнение охватило всех нас, когда из кучи обломков был извлечен бюст Римского-Корсакова. Десятки рук протянулись к нему. Бюст уцелел. Его поставили на разбитый рояль, и в комнате словно стало светлее.

К нам подошел старый школьный учитель. Во время хозяйничания гитлеровцев он жил на окраине города, соседи скрывали его под видом дворника.

— Вы многое еще увидите и услышите о нашем городе и наших людях. Посмотрите — дверь дома Римского-Корсакова исписана мелом. Как ни грозили фашисты расправой, на, ней снова и снова появлялась надпись на немецком языке: «Was brauchst du schon waber bei uns?! » («Что тебе у нас надо?! ») — Старик помолчал, оглядывая советских офицеров. — Я учитель пения, — продолжал он, — не знаю, все ли тут по немецкой грамматике верно, но тихвинцы знали русский перевод и гордились смелыми ребятами, когда офицерские денщики, ругаясь, стирали надпись. Тихвинцы ждали, когда она появится снова. И она неизменно появлялась— до самых последних дней...

Красноармейцы и местные жители с ненавистью срывали доски с немецким названием главной улицы города— «Гауптштрассе». Теперь и навсегда она снова — Советская.

21 декабря 1941 года «Правда» писала: «Тихвин. Уже больше декады назад Красная Армия выбила отсюда немцев. Но следы фашистских варваров отчетливо видны на каждой улице, в каждом доме. В городе еще не выветрился запах гари, еще тлеют пожарища. Много разрушенных и сожженных домов, одиноко торчат печные трубы.

В знаменитом древнем Тихвинском монастыре навалены кучами немецкие противогазы, консервные банки, винные бутылки, каски...

Во время пребывания в Тихвине немцы загадили чистый, опрятный город. Сейчас грузовики вывозят с улиц кучи щебня, обломки зданий, битый кирпич, вонючий и вшивый хлам из домов, в которых жили немцы.

Город быстро и уверенно начинает новую жизнь. 9 декабря, когда Красная Армия вступила в Тихвин, мы встретили на пустынных улицах не больше десятка жителей. Сейчас в Тихвине насчитывается 3000 человек. Из окрестных лесов и деревень непрерывно возвращаются целые семьи.

Приступили к работе райком партии, райсовет, горсовет, милиция. Открыты столовые, хлебозавод, прачечная. Приехала районная газета. Началось регулярное движение поездов на железнодорожной линии Тихвин — Вологда.

На центральной площади Тихвина, возле памятника Ленину, в братской могиле похоронены 23 наших героя, павших в боях за город. Бойцы частей генерала Мерецкова жестоко мстят гитлеровским бандитам за кровь советских людей, за слезы матерей и жен.

Под непрерывными ударами наших частей враг все дальше откатывается на запад, устилая путь своими трупами».

Разрушенная фашистскими варварами школа в считанные дни восстановлена нашими бойцами и передана учителям и детям освобожденного села. Помню митинг у Верховинской школы. Тогда записал слова старой учительницы. «Пока не поставлены монументы на братских могилах советских воинов, — говорила она, — лучшим памятником героям-освободителям будет светлое здание новой школы... »

У нас, политотдельцев, тогда прибавилось работы: помогали товарищам из райкомов партии и райисполкомов восстанавливать Советскую власть в освобожденных от врага селениях. Мы первыми прибывали в населенные пункты, из которых только что были выбиты оккупанты, и старались быстрее разобраться в обстановке. Вспоминается деревня с милым названием Валюшка. По заданию политотдела я написал о ней материал. Назывался он «Народная ненависть». Вот выдержки из него:

«... Это старое крепкое село было по-русски красиво. Дома с резными крылечками и цветными деревянными инкрустациями. Колхозный клуб, школа, хата-лаборатория. Поступь людей спокойная, уверенная... Так было еще недавно...

А теперь холодный ветер заносит сухим снегом пепелище на месте той красивой деревни. Груды кирпичей и обгорелых бревен, растерзанная домашняя утварь чернеют по обеим (сторонам дороги. Это—мрачные следы фашистского зверья.

Немцы, как стая хищных волков, ворвались в беззащитное село. Бандиты бросились в избы, хватали все, что попадало под руки, взламывали сундуки, вытаскивали из печей хлеб, тут же, обжигаясь, жрали, голодные, вшивые и наглые, как отпетые домушники...

Нагрузив награбленное на украденные сани, варвары снова бросились к избам и стали их поджигать. Фашистские дикари, цинично смеясь, выгоняли полураздетых колхозников на мороз и бросали в огонь их имущество, которое пытались спасти несчастные...

Свидетельствует 60-летний Василий Иванович Чуркин:

— Немцам мало было нашего горя. Лютые звери, они решили еще поиздеваться над нами. Однажды вывели всех стариков и заставили танцевать под улюлюканье и свист немецких солдат и офицеров. Какой-то мерзавец фотографировал наши «танцы». А потом... И рассказывать страшно. Всех нас вывели и, подгоняя пинками и прикладами, повели в следующую деревню. Заперли в двух холодных избах. Какой-то фашист злобно сказал: «Если русс наступайт — будем вам стреляйт... » А когда наши части приблизились к соседней деревне, немцы перед отступлением вабили двери наших домов и подожгли их. Старухи, дети, старики задыхались в дыму и бросались ж окнам. Немцы открыли стрельбу. Немногие из нас выбрались тогда из горящих домов...

Лидия Щикалева и Мария Яковлевна Ильина со слезами на глазах рассказывали о том, как фашистские мерзавцы поймали в деревне 20-летнюю Клавдию Д., почтальона колхоза. Девушку зверски избили, над ней издевались. Клавдия сошла с ума.

Анна Ивановна Яновская поведала о том, как на ее глазах немцы расстреляли раненых красноармейцев, обнаруженных в колхозных домах.

Бесконечен счет народного горя. Но он будет оплачен сполна. Гитлеровцы хотели истребительной войны. Они ее получат. В пламени пожарищ рождается неугасимый, страшный для врага огонь народной ненависти и гнева. Враг будет уничтожен».

Этот и другие материалы использовались командирами и политработниками для воспитания воинов. Привлекались для этой цели, и сообщения местных жителей. Так, в освобожденном Тихвине, в окрестных селах нам рассказали о народных мстителях. Одно из сообщений связано с подвигом колхозника Яблокова. Не так далеко от деревни Валюшки, — село Горбеничи. Но разъединяет их глухой лес. Никаких дорог. Лишь известные старикам тропки, которых зимой вообще не найти. Фашисты схватили первого встречного старика колхозника Яблокова и потребовали провести, их к деревне Валюшке. Ненависть к оккупантам подсказала старику, как вести себя. Без страха и сомнения он повторил подвиг Ивана Сусанина. Много часов водил старый колхозник немцев по сугробам дремучего леса. Его избивали, грозили расстрелом, но он упрямо шел в чащу. Фашисты брели за ним до самого утра, многие обморозились. Яблокова фашисты расстреляли, но и сами дорого заплатили за смерть советского патриота.

Рассказ о подвиге колхозника Яблокова развивал у бойцов патриотические чувства, способствовал воспитанию ненависти к иноземным захватчикам. На формирование определенного боевого настроя работала и маша информация о действиях партизан.

Возглавляли партизанские отряды тихвинские коммунисты. Народ верил им как представителям партии, шел за ними. Известны были отряд под командованием директора местного завода Н. А. Воронина, партизанская рота под командованием Н. И. Кузьмина — бывшего председателя Тихвинского совета Осоавиахима.

Плечом к плечу с коммунистами партизанили комсомольцы, школьники, юноши и девушки, не мыслившие своей жизни под пятой оккупантов. Так, бесстрашными партизанскими разведчиками были тихвинские комсомольцы Николай Пелячев, Иван Башаков, Валентин Смирнов, Михаил Комендантов. Не думали об опасности комсомолки деревни Мелегежа Анна Ястребова и Мария Конюкова, под носом у фашистов прятавшие и выхаживавшие раненых красноармейцев. Смелыми солдатами показали себя школьники Коля Шумилов из деревни Сарожа и Костя Нюрговский — ученик Тихвинской средней школы.

О партизанской присяге мы узнали после освобождения Тихвина. Написал ее Саша Забелин, студент Тихвинского педагогического училища. Паренек из деревни Заболо-тье, он слыл тихим и спокойным. Любил книги, говорят, стихи писал. В техникуме Саша учился отлично. Его уважали товарищи, избрали комсоргом. Забелин плохо видел и по этой причине не попал в армию. Райком комсомола доверил Саше особо важное дело — быть партизанским разведчиком, возглавить группу юных подпольщиков.

Бесстрашно проникал Саша с друзьями в деревни, где находились гарнизоны фашистов, в город Тихвин, добывал и передавал нашему командованию важные сведения. Тихий и скромный «очкарик» действовал как прирожденный разведчик:

Незадолго до штурма Тихвина по заданию штаба Забелин пробрался в город. Он ходил по знакомым улицам и запоминал, где стоят готовые к бою танки, где артиллерийские батареи, где расквартировались штабы. На обратном пути Сашу задержали, допрашивали, избивали, пытали. Он молчал. Полумертвого его бросили в сугроб. Юноша нашел в себе силы выбраться из него. Добрался до связного, передал все данные. Это был его вклад в борьбу за освобождение своего города.

В дни штурма автоматная очередь врага оборвала жизнь юноши. Одну из улиц освобожденного Тихвина назвали улицей Саши Забелина. Может быть, где-то здесь будет увековечен для всеобщего обозрения и текст партизанской присяги, которую по поручению райкома комсомола осенью 1941 года написал Саша Забелин. Вот этот текст:

«Я, член Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи великого Советского Союза, в этот ответственный и смертельный час, когда на мою любимую Родину напал коварный враг, который хочет захватить мою землю, пропитанную потом и кровью наших отцов и матерей, клянусь, что перенесу все лишения и трудности, и если надо, то отдам и жизнь свою, но все сделаю, чтобы освободить свою землю от фашистского зверя. Враг хочет отнять у меня счастливую жизнь, он убивает наших отцов, родных и милых матерей, малых братьев и сестер.

Клянусь перед Коммунистической партией, Ленинским Комсомолом, любимой Советской Родиной и Красным знаменем районной комсомольской организации, что порученное мне задание выполню с честью. Тайну никому не выдам. Если придется, перенесу все мучения и пытки, но врагу ничего не скажу о моем деле и моих товарищах.

Враг будет разбит, победа будет за нами! Смерть немецко-фашистским захватчикам! »

Наверно, не стоит рассказывать о силе воздействия этого документа на умы и чувства советских людей. Он говорит сам за себя. Ознакомление воинов с комсомольской присягой, с делами местной комсомолии вдохновляло бойцов на самоотверженные поступки. Мы знали степень воздействия подобных материалов и активно использовали их в своей работе.