ВПЕРЕД НА ВРАГА!

Нам, политотдельцам, оказавшимся в центре событий, не раз доводилось встречаться в те дни с руководителями операции, слушать их выступления, знакомиться с приказами и донесениями. Поражала кипучая энергия генерала армии Мерецкова. Он очень скоро покинул свой КП в Сароже и двинулся ближе к Тихвину — в Бор. Вскоре он обосновался в Большом Дворе, но и здесь застать командарма было трудно — К. А. Мерецков больше находился в дивизиях, полках. Созданный им в Большом Дворе штаб действовал целеустремленно, стремясь быстрее собрать все силы 4-й армии, соединить их с новыми и приданными формированиями, развивать наступление везде, где позволяла обстановка, изматывать врага, закрепляться на новых рубежах и готовить общее наступление.

Бои вокруг Тихвина не прекращались. Не только по действиям частей нашей (Северной) опергруппы — по всему тому, что становилось известным о боях восточнее и южнее Тихвина, все яснее представлялся замысел нашего командарма: непрекращающиеся боевые действия опергрупп, дивизий, полков, батальонов, когда наступит час и прозвучит приказ, перерастут во всеобщее наступление.

Конечно, мудрость замысла командарма мы поняли позднее. Да, первые удары по врагу не везде сразу дали ожидаемые результаты, на ряде участков наше наступление было приостановлено. Но, как разъяснял потом Кирилл Афанасьевич, главное, чего добились в первых боях наши части, состояло в том, что противник «уже не помышлял о наступлении», о «соединении немецких войск с финскими», а переходил к обороне; что многие тыловые коммуникации немцев находились «под угрозой перехвата». А все это поднимало и боевой дух наших частей — «воины заметно повеселели».

У нас часто недоставало сил, боеприпасов, боевой техники, но в наших руках была инициатива. Длительная, затяжная подготовка операции исключалась — тяжелое положение Ленинграда требовало быстроты действий. Общее наступление планировалось на 19 ноября.

Вместе с частями 4-й армии и приданными ей подразделениями наступала и 54-я армия Ленинградского фронта (командарм И. И. Федюнинский) — вдоль Волхова на Кириши. Продвигалась вперед и 52-я армия.

Бои были трудными. Враг сумел создать мощные узлы сопротивления, имел большие запасы оружия, боеприпасов. Но инициатива все время находилась в наших руках, кольцо окружения сжималось. Уже 25 ноября командарм Мерецков отмечал, что первый этап борьбы за Тихвин закончен успешно, значительные силы противника окружены в районе Тихвина, но еще продолжают упорно оборонять подступы к городу и сам город. К. А. Мерецков приказывал штурмовать город Тихвин и уничтожить засевшего в нем противника.

Последний этап боев за Тихвин, освобождение города связано со штурмом поселка Лазаревичи, превращенного немцами в сильно укрепленный узел обороны. Чтобы выбить противника из Лазаревичей, нужно было форсировать Тихвинку. Форсирование реки под огнем артиллерии, минометов, пулеметов и авиации врага — трудное дело. Немцы стремились любой ценой удержаться в Лазаревичах, чтобы дать возможность выйти своим войскам из окружения.

Тихвинская операция, как уже отмечалось выше, была одной из первых в Отечественной войне наступательных операций, не было у нас еще опыта форсирования водных преград. Войска учились этому в бою. Наша артиллерия била метко. Под ее прикрытием на лед осторожно двинулась техника. Танки, не желая терять времени, не дожидаясь переправы, спустились на лед. Но лед был некрепким, и несколько танков стали тонуть. Обстановка была напряженной.

— Коммунисты, на лед! — раздался над Тихвинкой клич.

Роты и батальоны стремительно двинулись к реке. Коммунисты шли впереди, показывая пример отваги, презрения к смерти.

Танкисты и саперы под прикрытием пехоты вытаскивали танки. А невдалеке, за излучиной, уже действовала переправа. Понтоны навести здесь не удавалось, и саперы нашли выход: они быстро подвезли к реке бревна и настелили их по льду. И вот уже танки и пушки помчались по бревенчатому обледенелому и дребезжащему настилу через Тихвинку. Наша авиация прикрыла переправу, и в воздухе завязались бои.

Вскоре после освобождения Тихвина военные журналисты получили задание рассказать о тех, кто награжден в боях орденом Красного Знамени. Среди награжденных значились красноармейцы Александр Иосифович Котов и Константин Иванович Пчелка.

В политотделе дивизии удивились:

— Нет у нас таких.

— Как нет? В газетах напечатано.

Показали политотдельцам газету, хотели пристыдить: героев своих, мол, не знаете.

А в ответ раздался в землянке веселый смех.

— Так это же Саша и Костя! Так и спросили бы, вся дивизия знает этих мальчишек. А вы их по отчеству величаете...

Оказалось, в 44-й Ленинградской дивизии отчаянно воюют «сыновья полка» — 14-летний Костя Пчелка и 15-летний Саша Котов. Как и в катаевской повести, они стали разведчиками, не раз выполняли задания командования в тылу врага и уже в декабре 1941 года были награждены боевыми орденами.

Саша Котов был ординарцем командира роты разведчиков лейтенанта Николая Андреевича Моисеенко. Костя был всегда рядом со своим другом.

В дни штурма Тихвина рота выполняла важное задание. Нужно было срочно послать донесение в штаб полка. Для Саши Котова это было привычным делом. Он хорошо ездил верхом. Путь лежал в сторону от передовой. Но вдруг («вдруг» нередко бывает на войне) он услышал грубый окрик:

— Конь давай! Шнель!.. Бистро!.. Фаиер!.. Огонь!.. — Навстречу выбежал из лесу фашистский офицер.

Верная смерть ожидала Сашу Котова. Он резко рванул коня в сторону, пули пролетели мимо. Разведчик всегда носил с собой сигнальную ракетницу. Еще рывок — и огонь ослепил фашиста.

Донесение в штаб полка ординарец доставил в срок.

... Когда говорят о Ленинграде, мне, прежде всего, вспоминается Приморский район города в довоенные годы. Это мой родной район. Здесь прошла моя молодость. Тут я работал перед войной. Помню скромный наряд приморских проспектов и улиц. В путеводителе по Ленинграду тех лет было указано, что наш Большой проспект застроен от Тучкова моста до Кировского проспекта в конце XIX и начале XX века «доходными домами, неинтересными в архитектурном отношении». Пусть так. Но мы были убеждены, что наш район — самый красивый. Хотя бы потому, что он ближе некоторых других в городе был к природе, к морю. Сказочный Елагин остров, устремленный к взморью. Спортивный остров у Тучкова моста. Большие и малые мосты, речки, в которых вечерами отражались тихие огни Петроградской стороны. Густо-зеленые скверы, парки, лужайки.

А достопримечательности? Здесь, в доме на набережной Карповки, жил В. И. Ленин, тут проходило 10(23) октября 1917 года историческое заседание Центрального Комитета РСДРП (б), принявшее решение о вооруженном восстании. А в стороне от крупнейших предприятий, таких, как знаменитый Печатный двор и самая большая в стране трикотажная фабрика «Красное знамя», мимо завода «Вулкан», дорога вела на Черную речку, к месту дуэли А. С. Пушкина. Помню, как всегда волновал наши молодые сердца обелиск из зернистого гранита с бронзовым барельефом поэта.

Здесь, в Приморском райкоме, я получал партийный билет. Да мало ли других очень важных и интересных воспоминаний, связанных с этой частью города! И как приятно было узнать, что комиссар 44-й стрелковой дивизии Дмитрий Иванович Сурвилло, о котором слышали мы много хорошего, перед самой войной был секретарем Приморского райкома партии.

Я не часто общался с Дмитрием Ивановичем, но одна фронтовая встреча помечена в записной книжке: «6 декабря. Ночь. В землянке военкома Сурвилло. Настоящий комиссар... »

То было перед решающим штурмом Тихвина. На всех участках шли непрерывные наступательные бои. Штаб и политотдел Северной опергруппы продвинулись вперед. И вдруг стало известно, что противник ворвался в расположение нашего соседа — 44-й дивизии. Под угрозой тылы, командный пункт. Связь с КП прервана.

Получили приказ срочно связаться лично. И вот группа наших офицеров в сопровождении автоматчиков направилась к соседям. Лес — темный и снежный. Редкие бледные звезды блуждают меж верхушек огромных сосен и елей. Сугробы, и, кажется, никаких дорог. Но строгий окрик: «Стой! Пароль? » свидетельствовал, что лес живет напряженной жизнью. В непроглядной тьме приводят нас к землянке командования. Синие лучи фонариков чуть высвечивают ступеньки. Наметанный глаз подмечает несколько накатов толстых бревен («И прямое попадание не пробьет! »). И вот мы в землянке. За самодельным столом Дмитрий Иванович Сурвилло листает газеты.

На наши взволнованные вопросы комиссар спокойно ответил, что, действительно, был небольшой бой в глубине обороны дивизии, но противник получил отпор и положение полностью восстановлено. Комдив сейчас отдыхает — на рассвете полки включаются в штурмовые действия.

Собственно, ничего особенного не было ни в самом факте прорыва какого-то участка обороны дивизии, ни, тем более, в том, что враг получил отпор. Но запомнилась эта ночная встреча с ленинградцами.

По всему фронту шла слава о бесстрашии и мужестве, презрении к смерти бойцов 44-й дивизии. Их внезапные ночные атаки укрепленных пунктов гитлеровцев, смелые лыжные рейды по тылам врага, проникновение разведчиков в Тихвинский монастырь — один из вражеских опорных пунктов — становились уже легендарными. Ленинградцы мстили фашистам за муки родного города, в боях приближали его освобождение. Среди героев дивизии были вчерашние рабочие и студенты, ученые и врачи...

«Ленинградцы — художник Джаков, комиссар Скворцов, медсестра Кузнецова» — значится в моей записной книжке. И сразу вспоминаю.

Николай Васильевич Скворцов до Великой Отечественной был доцентом Ленинградского политехнического института. С первых дней войны старший политрук Скворцов — комиссар полка. На пути к Тихвину батальоны полка вместе с танками не раз атаковали укрепленные пункты немцев. Было трудно на подступах к совхозу «1 Мая». Атаку возглавил комиссар полка. И вот уже враг разбит, дорога на Тихвин открыта, но комиссар Скворцов погиб в этой атаке.

Подвиг комиссара полка повторяли в боях комиссары батальонов, политруки рот. А когда в одной из рот вражеским огнем были убиты командир и политрук и бойцы залегли, во весь рост поднялась девушка в солдатской шинели с санитарной сумкой через плечо, с автоматом в руке.

— Вперед! За Ленинград! — крикнула она.

Рота поднялась в атаку. Враг был смят. Но больше никогда не услышали бойцы звонкого голоса медицинской сестры Жени Кузнецовой. Она погибла в бою, как гибнут герои. Бывшая работница Кировского завода посмертно награждена орденом Ленина.

К. С. Джаков до войны был известен в Ленинграде как художник. На фронте он прославился как командир саперного взвода. В районе Лазаревичей фашистские танки часто подрывались на минах Джакова. Он умел ставить их там, где их меньше всего ждали враги. Орденом Красного Знамени отмечены героизм и мастерство сапера.

В дни штурма Тихвина погода чаще всего была нелетной. Виной тому — сложные метеорологические условия. И все же не было дня, чтобы наши самолеты не поднимались в низкое серое небо, не бомбили врага.

Авиация — любовь моя! Наверное, я очень странно выглядел в нашей опергруппе: ходил в авиационной форме — в синей шинели, «птички» на петлицах. Лишь отправляясь на передовую, надевал полушубок и шапку-ушанку.

Авиационную форму я носил по праву: в действующую армию прибыл из политотдела Ленинградской военно-воздушной академии. До войны был политработником авиационных подразделений, имел военную авиационную специальность, при надобности входил в боевой расчет бомбардировщика. И хотя всю Тихвинскую операцию воевал на земле — с пехотой, артиллерией, танками Северной опергруппы, всегда с радостью бывал в авиационных частях, с волнением следил за боевыми действиями летчиков.

В начале войны, как известно, гитлеровская авиация превосходила по количеству наши воздушные силы. Но это не мешало советским летчикам с первых же боев проявлять героизм. В полной мере это характерно и для боев под Тихвином. Трудно представить более сложные условия для полетов, чем на нашем участке фронта: отдаленность баз, недостаток аэродромов, снегопады, пурга, изморось, туманы...

Все, что может дать в атмосферу этот край незамерзающих болот, он выдавал сполна. Обычным было и обледенение самолетов. Но они летали. В любую погоду. Днем и ночью. За небольшое время Тихвинской операции, с 10 ноября по 13 декабря 1941 года, наша авиация совершила около тысячи боевых самолето-вылетов. [4] Надо еще вспомнить, какими несовершенными и порой беззащитными были тогда наши самолеты. Казалось, само биение сердец пилотов, энтузиазм и горячий патриотизм помогали держать самолеты на леденящей высоте, вести их на врага в туман и пургу. Непогода прижимала к земле, летали на небольших высотах, под обстрелом всех видов оружия противника.

Летчики полковника Евгения Яковлевича Холзакова и других командиров вели разведку, уничтожали укрепления, танки, живую силу врага, прикрывали наши войска от воздушного противника и сами вели смелые бои с ним. Были немалые потери, но летчики неудержимо рвались на врага.

Помню, встретились мы в те дни на одном из полевых аэродромов с комиссаром воздушных сил нашей 7-й армии полковым комиссаром Александром Алексеевичем Званским. Он сам недавно летал в разведку, был свидетелем воздушного боя истребителей. Возбужденный, улыбаясь и показывая руками (как все летчики) ход воздушного боя, он с гордостью говорил:

— Нелегко нам достается. И самолетов у немцев больше, и кое в чем превосходят они наши машины. Но видели бы вы, как рвутся в бой МИГи и ЛАГГи! В донесении начальнику ПОАРМа я так и написал: «Противник не выдерживает лобовой атаки и, как правило, отворачивает вверх или вниз, тем самым ставит себя в невыгодное положение». Ну а мои ребята тут уж не зевают...

Рассказал Александр Алексеевич и о том, как наши летчики буквально растрепали 61-ю пехотную дивизию немцев. Это было свежее пополнение противнику. Дивизия прибыла из Нарвы, имела своей целью извне прорвать кольцо тихвинского окружения. Воздушные разведчики установили место сосредоточения дивизии. Штурмовики и бомбардировщики устроили ей «горячую встречу». И еще на дальних подступах к Тихвину разметали ее. Спасаясь от бомбежек, фашистские вояки прятались в снегу. Наши летчики часами не давали им поднять головы. Санитарные машины и поезда увозили обмороженных и раненых солдат противника. 61-я дивизия практически не помогла тихвинской группировке гитлеровцев.

Здесь уместны красноречивые цифры: в воздушных боях за время Тихвинской операции сбито 134 вражеских самолета. В их числе: М-109 - 37, МБ-110 - 19, Ю-88 - 41, ХЕ-113 - 12. 164 фашистских самолета было сожжено на аэродромах врага.

Помню, в один из последних дней ноября довелось мне быть на аэродроме пикирующих бомбардировщиков — ПЕ-2. Новая и лучшая по тем временам машина была гордостью эскадрильи Василия Панфилова. Летчики дорожили своими «пешечками», как любовно называли они пикировщиков. В то пасмурное утро, когда небо висело низко и тяжело, засыпая землю мокрым снегом, погода была явно нелетной. Но Панфилов получил данные о расположении крупного фашистского аэродрома — его напряженно искали много дней.

Василий Данилович — смелый и опытный бомбардир. За плечами у него годы учебы и многие бои (в финскую кампанию Панфилов был награжден орденом Красного Знамени). Он тщательно взвесил все плюсы и минусы атаки вражеского аэродрома в нелетную погоду. Быстро был разработан план опасной и невероятно трудной операции, получено «добро» командования. У нас на глазах бомбардировщики стремительно отрываются от земли, взметая тучи грязного снега. И в серое небо один за другим уходят пикировщики с двумя круглыми «тарелками» на хвостах.

Казалось, прошло много часов, пока, одна за другой, все «пешечки» стали снижаться на своем поле. Сел и Панфилов. Командир полка тут же принял рапорт. А потом пошли расспросы.

В густых облаках ПЕ-2 домчались до вражеского аэродрома. Результат налета зафиксировала фотопленка: больше двадцати «юнкерсов» и «мессеров» уничтожено, взорваны цистерны с горючим, аэродром надолго выведен из строя.

А через два-три дня ПЕ-2 эскадрильи Панфилова громили вражеские укрепления и танки в районе Тихвина, бесстрашно пикировали над городом. Как радовал наших солдат, штурмовавших Тихвин, грозный рев боевых машин! Пикировщики носились над самой землей. Мужеству и мастерству летчиков, казалось, не было предела: всего сто, семьдесят, пятьдесят метров от земли! Огромная машина вот-вот неминуемо врежется в лес. Но сделал свое дело пулемет, неся возмездие врагу, и самолет от самой земли резко взмывает вверх. При выходе из пике зенитный снаряд поразил самолет Панфилова. Весь в огне, он пронесся над колонной врага, сбросил последние бомбы и исчез за лесом. Взметнувшееся пламя возвестило о гибели боевой машины.

Болью в наших сердцах отозвалась эта весть. Но на третий день Василий Данилович со своим штурманом Ковшаровым и стрелком-радистом Матричко, обгорелые и голодные, вернулись на свой аэродром. Их доклад — свидетельство самоотверженности и мужества трех героев-авиаторов, с боями пробившихся к своим.

Прошло еще три дня, и 6 декабря Василий Панфилов во главе своей эскадрильи на новом пикировщике летел добивать врага в Тихвине. А через две недели вся страна читала в «Правде» Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР, в котором говорилось, что за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» лейтенантам Панфилову Василию Даниловичу и Ковшарову Ивану Акимовичу.

Этим же Указом звание Героя было присвоено и летчику-истребителю старшему лейтенанту Силантьеву Александру Петровичу.

Все небо в низких облаках. Хорошо это или плохо? Для кого как. Силантьев и его товарищи поднимались в воздух в любую погоду. То, появляясь над нашими войсками, то, исчезая в облаках, поистине «черной молнии подобные», истребители искали и находили врага. Лишь в один из дней в районе Тихвина Силантьев сбил два «юнкерса» в воздухе, заставил умолкнуть около десятка огневых точек на земле. В боях за Тихвин счет сбитых в воздухе вражеских самолетов достиг семи, уничтоженных на аэродромах — превысил пятнадцать. Боевой счет Силантьева продолжал расти... Ныне Александр Петрович — маршал авиации. Но тихвинские бои 1941 года, отмеченные Золотой Звездой, первые боевые вылеты в любую погоду, воздушные схватки с врагом не на жизнь, а на смерть маршал, наверное, не забудет никогда.

А эту историю рассказывал нам, политотдельцам, комбриг Стельмах, который слышал ее от командарма Мерецкова. О ней поведал позднее и сам П. К. Кошевой, в 1941 году командовавший 65-й стрелковой дивизией.

Дивизия была срочно направлена в район Тихвина 8 ноября 1941 года из Куйбышева, прямо с парада в честь 24-й годовщины Октября. 7 ноября 1941 года военный парад состоялся не только в Москве, но и в Куйбышеве. Здесь тогда размещались некоторые народные комиссариаты (министерства), посольства зарубежных стран. Парад принимал маршал К. Е. Ворошилов.

Эшелоны дивизии по «зеленой улице» домчались с Волги в район Тихвина. Полки и батальоны рассредоточились в лесу, а командование дивизии стало уточнять и оценивать обстановку. Только без топографических карт делать это совсем не просто, а необходимые карты из армейского штаба еще не поступили. Решили, насколько возможно, сориентироваться с помощью местного населения, разослать разведчиков во все стороны. И вдруг Кошевой увидел несколько мальчишек, с опаской вышедших из лесу. Им, конечно, не терпелось узнать: какие войска располагаются в их округе — свои или врага? Ребят проводили к комдиву, накормили и повели с ними деловой разговор. Подробно расспросили обо всем, что интересовало дивизионный штаб: какие населенные пункты вокруг, как называются, сколько примерно километров до каждого из них. Отвечали ребята не только охотно, но и обстоятельно, даже почти «по-военному», со всеми деталями. Штабники все тщательно записывали. Комдив попытался графически изобразить на газетном листе все, что рассказывали мальчишки. Получился план местности. Можно представить себе восторг ребятишек, их гордость от того, что красный командир советуется с ними по военным делам.

Разумеется, скоро дивизия получила настоящие топографические карты и стала готовиться к боям. Но самая первая «карта» на газетном листе долго хранилась как память о первых шагах еще не обстрелянной дивизии на незнакомом участке фронта.

Дивизия Кошевого успешно вела бои недалеко от нашей Северной опергруппы. Ее бойцы упорно и настойчиво прорывали оборону немцев. Пленные гитлеровцы не раз со страхом повторяли: «Рус... », «Сибир», имея в виду действия воинов дивизии Кошевого. И показывали, что боязнь окружения все больше проникает в сознание еще недавно, казалось, непобедимых солдат и офицеров корпуса Шмидта.

Когда бывало очень трудно, когда нужно было свершить невозможное, мы говорили бойцам: «Это — приказ Мерецкова», «Командарм лично дал указание». И не было на всем фронте ни одного бойца, который не сделал бы все необходимое, чтобы выполнить приказ командующего. Знали: распоряжение командарма — это приказ Родины, требование партии.

Разумеется, приказ любого другого командующего был бы столь же непререкаем. Однако надо заметить, что действие приказа многократно усиливалось обаянием личности Кирилла Афанасьевича Мерецкова. И дело не только в том, что огромен был военный авторитет Мерецкова — одного из крупнейших полководцев Красной Армии, руководителя Генерального штаба, заместителя народного комиссара обороны, представителя Ставки Верховного Главнокомандования, генерала армии. В личности Мерецкова, во всей его жизни мы видели идеал народного полководца Красной Армии. И это радовало, вдохновляло, вселяло веру в победу.

Помню, не раз доводилось беседовать с бойцами о нашем командарме. Солдата всегда интересует, кто его старшина, командир взвода, командир и политрук роты, чем славен комбат, комдив, а тем более командующий армией. Ведь он отдает в их руки свою жизнь, судьбу земли, на которой ведется бой, будущее всей страны. И как приятно было рассказывать солдатам о Мерецкове, как радостно было видеть глубокое удовлетворение на лицах бойцов: вот какой у нас командарм! Знай наших!

В личности Мерецкова проявлялись крестьянское происхождение и рабочая юность, славные традиции революции, гражданской войны. Достаточно сказать, что Кирилл Афанасьевич вступил в партию Ленина в 1917 году и с той поры самоотверженно боролся за великое ленинское дело. Совсем еще молодой краском в огромных сапогах, в мятой фуражке со звездой, в старой залатанной гимнастерке и с большой шашкой сражался в Конной армии Буденного, на других фронтах. Его верность долгу и отвага отмечены орденом Красного Знамени. В двадцать один год он — слушатель военной академии, а через несколько лет — начальник штаба Белорусского военного округа. В начале тридцатых годов Мерецков — на Дальнем Востоке, в Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, работает вместе с Блюхером. А затем надолго исчезает. Лишь не так давно стало известно, что Мерецков в 1936 году в числе других советских военачальников добровольцем поехал защищать республиканскую Испанию от фашизма.

Кстати, о пребывании Мерецкова в Испании пока написано мало. Но вот есть неожиданное свидетельство в романе М. Шолохова «Они сражались за Родину». Один из главных героев романа Александр Михайлович — генерал, воевал добровольцем в республиканской Испании. Он рассказывает друзьям: «Насмотрелся я на своих в Испании и возгордился дьявольски! Какие орлы там побывали! Возьми хоть комдива Кирилла Мерецкова, или комбрига Воронова Николая, а полковник Малиновский Родион, а полковник Батов Павел. Это же готовые полководцы, я бы сказал, экстра-класса! »

Генеральный штаб Красной Армии... Ленинградский военный округ... Затем генерал Мерецков, обогащенный опытом гражданской войны и испанских боев, руководит сражением на Карельском перешейке в войне с белофиннами. Всем нам, бойцам и командирам 7-й отдельной армии, было интересно, узнать, что тогда К. А. Мерецков командовал 7-й армией — армией, прорвавшей «линию Маннергейма». За этот подвиг командарм Мерецков был удостоен Золотой Звезды Героя.

В гражданскую войну Мерецкову довелось быть и комиссаром. «Комиссарская душа» жила в командующем. Общаться с красноармейцами, встречаться с ними в окопе, в землянке он всегда находил время.

И где бы мы ни бывали в дни и ночи Тихвинской операции — в окопах красноармейцев, в штабах и на аэродромах — везде слышали добрые слова о нашем командарме — вездесущем, неугомонном и беспокойном, смелом и бесстрашном, заботливом и внимательном.

Дивизия генерала Андреева вела тяжелые бои. Противник стремился охватить ее левый фланг. На позиции авангардного батальона капитана Маньковского прибыл Мерецков. Генерала армии пытались увести с опасного участка. Он отмахнулся, взял у своего адъютанта карту и поставил батальону задачу — оседлать важную для гитлеровцев дорогу.

— Выполните задачу — буду ходатайствовать о награждении. Свой орден Красного Знамени вам вручу, — сказал генерал капитану.

Батальон, а за ним вся дивизия вышли к дороге и закрепились на ней.

По всей армии знали, как Мерецков вводил в первый бой свежую сибирскую дивизию полковника Кошевого. Сам комдив не раз рассказывал об этом молодым командирам.

Командующий армией личным примером учил командиров всех рангов смелости. И в беседе с командиром новой, еще не обстрелянной дивизии Мерецков посоветовал ему самому побывать «под огнем»: машину свою надо покрасить в белый цвет, чтобы не маячила на снегу, и поездить, походить, поползать на передовых позициях в течение дня, лично убедиться, что чувствует боец. Командир должен видеть позиции не только на карте.

С юмором рассказывал Кошевой о том, что пережил он впервые под огнем врага, как перебегал и ползал в укрытия, знакомясь с позициями, как бесконечно длинным казался ему этот короткий зимний день. И как поздним вечером прибыл он к командарму в исцарапанном, обгорелом красноармейском полушубке. Кирилл Афанасьевич расспросил обо всем подробно, поинтересовался, не было ли страшно. Уверял, что другой раз страха будет меньше, а потом и привычно станет.

Договорились, что на «акклиматизацию» командарм дает дивизии три дня. Пусть все командиры полков и батальонов также обязательно побывают на передовых, «понюхают пороху» перед первым боем.

Через несколько дней части и подразделения дивизии начали боевые действия.

Свои наблюдения командарм глубоко осмысливал. Сохранилось письмо К. А. Мерецкова Верховному Главнокомандующему о практике боя в лесистой местности и о причинах боязни «лесного окружения». Оно датировано сентябрем 1941 года. В нем, в частности, говорится: «Я на поле боя наблюдал, как дерутся бойцы, и непосредственно с ними разбирался в боязни лесного окружения. Должен отметить, что при всех обстоятельствах, за исключением отдельных случаев, бойцы дерутся стойко и смело идут в контратаки...

На основе личного опыта считаю, что в лесной местности, наряду с дивизиями нормальной организации, должен найти широкое применение тип облегченных бригад.

Создание оперативных групп сокращает количество мелких штабов, с которыми армия держит связь, ликвидируются карликовые соединения и значительно сокращаются линии, по которым осуществляется управление... » [5]

Наблюдению явлений войсковой действительности, их анализу командарм терпеливо учил подчиненных командиров. И видел в этом очень важную необходимость: практика боевых действий должна обогащать теорию ведения войны.

Последний штурм Тихвина, начавшийся утром 5 декабря, генерал армии Мерецков поименовал «второй фазой наступления». Вот как он сам пишет об этом:

«Северная опергруппа в этот же день очистила перед собой весь правый берег реки Тихвинки. Войска группы, кроме захвата шоссейной дороги Тихвин — Волхов, получили возможность вести наблюдаемый артиллерийский огонь на железной дороге на большом участке. Войска опергруппы генерала Павловича к исходу дня 5 декабря перехватили грунтовую дорогу из Тихвина на Будогощь и начали продвигаться в сторону Липной Горки... Успешно развивалось наступление на восточных и южных подступах к городу... » [6]

Политдонесения в эти дни из дивизий и полков полны сообщений о массовом героизме.

Жизни своей не щадили артиллерийские разведчики, чтобы выследить, выявить огневые точки врага, подавить их и сберечь этим сотни, тысячи жизней красноармейцев. В канун штурма Тихвина под натиском врага наши части вынуждены были на время оставить Лазаревичи, отойти. Заняли новые рубежи, готовились к контратаке. Тут в 815-м артиллерийском полку обнаружили, что нет на месте помощника начальника штаба по разведке лейтенанта Рыбчинского. Не нашли его и среди раненых и убитых. Но не верили товарищи, что случилось недоброе, знали осторожность опытного разведчика, ждали. Ночью дозорные заметили белую фигуру на снегу. Огня не открывали. И не ошиблись: это был Рыбчинский — промерзший, как сосулька, с трудом приползший к своим.

— Срочно к начальнику штаба полка! Важные данные, — еле выговорил он. Его быстро перенесли в соседний блиндаж.

Оказалось, лейтенант остался в Лазаревичах после отхода наших частей и пытался разведать, откуда ведут огонь гитлеровские артиллеристы.

— Ведь это мой долг! — говорил Рыбчинский начальнику штаба, который, отметив инициативу подчиненного, пожурил его за самодеятельность. — Я воспользовался суматохой и пробрался на чердак одного из домов. Наблюдал, запоминал. Теперь ясно, куда бить надо. Разведзадание выполнено...

Лейтенанта отвезли в медсанбат, а его наблюдения помогли на рассвете выбить гитлеровцев из Лазаревичей. Подвиг Антона Марковича Рыбчинского достойно отмечен Родиной. Вскоре героя-артиллериста поздравляли с орденом Красного Знамени.

Смелости и мастерству учились у лейтенанта другие разведчики. Особенно отличались бойцы — уроженцы местных сел. Григорий Марченко и Евгений Ионов в тихвинских лесах были как дома. Они часами просиживали в лютые морозы на вершинах сосен, пробирались невидимками к штабам и позициям немцев, а потом туда направлялись меткие залпы наших орудий.

В Тихвине фашисты укрепились сильно. Улицы и дома, особенно на перекрестках, были подготовлены для ведения пулеметного и артиллерийского огня. Но страх окружения явно нависал над захватчиками. А наши части решительно наступали с юга, с северо-востока, с севера.

С северо-востока упорно продвигалась к городу 191-я дивизия полковника Виноградова. Но раньше всех ворвались в Тихвин бесстрашные разведчики 25-го стрелкового полка 44-й дивизии. Усиленное разведподразделение под руководством лейтенанта Моисеенко получило задание без шума проникнуть во двор Тихвинского монастыря, превращенного противником в укрепленный пункт. Около часа ночи разведчики были уже в Тихвине. Дальнейшее, как говорят, было делом техники. Бойцы блокировали опорный пункт и этим очень помогли товарищам, наступавшим на город с фронта.

Хочется сказать, что Николай Андреевич Моисеенко здравствует и по сей день, является почетным гражданином города Тихвина. Бывший герой-разведчик живет в Ленинграде, работает в Ленинградском университете, стал доктором экономических наук.

Как уже отмечалось, решающий удар по врагу в укрепленном Тихвине наносила 65-я стрелковая дивизия полковника П. К. Кошевого (впоследствии — Маршала Советского Союза, дважды Героя Советского Союза).

... Мы встретились с Петром Кирилловичем в уже освобожденном Тихвине на командном пункте дивизии недалеко от разрушенного вокзала. Комдив-65, как всегда обстоятельно, отвечал на вопросы политработников, рассказывал о действиях бойцов соединения. В этот раз он с волнением говорил о том, что бои за Тихвин были для сибирской дивизии первыми. Бои тяжелые, с немалыми потерями. Но они увенчались победой. Значит, нет «непобедимых» гитлеровцев. Значит, будем бить их и дальше!

С большим уважением говорил Кошевой о командарме, о том, что Тихвинская операция явилась для комдива, для других командиров школой боевого опыта.

Полковник подчеркнул в своем рассказе исключительное внимание к Тихвинской операции Ставки Верховного Главнокомандования. Оказывается, в разгар боев за Тихвин на КП дивизии звонили из Москвы. С полковником Кошевым разговаривал сам Сталин. Правда, представили его как «товарища Иванова», но Кирилл Афанасьевич Мерецков разъяснил Кошевому, что так именовался И. В. Сталин в телефонных разговорах.

Отличился в те дни 60-й стрелковый полк этой дивизии. Он одним из первых ворвался в Тихвин. Командовал полком подполковник Михаил Никанорович Галкин, кавалер ордена Красного Знамени.

Полк славился своими разведчиками. И успех обеспечила именно разведка. Капитан Потемкин, комбаты Нешко и Боголюбов вслед за разведчиками провели ударные батальоны с пулеметами на плечах по вязкому болоту, обошли огневые точки противника с фланга и тыла, обратили врага в бегство.

Под ударами советских бойцов в беспорядке отходили части моторизованного корпуса гитлеровского генерала Шмидта. То там, то здесь возникали жестокие схватки, но явно ощущалось, что фашисты уже не столько озабочены удержанием Тихвина, сколько тем, чтобы вырваться из «мешка», в который они попали. Немцы бежали! Нам довелось видеть в декабре 1941 года пленных фашистских вояк, захваченных при бегстве из Тихвина, переодетых кто во что горазд — в награбленную у населения одежду. По пути отступления враг бросал орудия, машины, боеприпасы.

У меня сохранились некоторые материалы для докладов, с которыми политработники выступали в частях и соединениях, перед населением о том, что произошло под Тихвином. Среди них зачитанная, с едва различимыми строками страница «Правды» декабря 1941 года. Слово «Правды», дошедшее до фронтовой землянки, было особенно дорого. Вот о чем писала тогда газета: «Сломив мощными атаками сопротивление противника на подступах к городу, войска генерала армии тов. Мерецкова 9 декабря овладели Тихвином...

Части генерала Мерецкова наступают день и ночь. К вечеру 11 декабря наши бойцы продвинулись на 30 километров дальше Тихвина. Освобождено свыше 50 населенных пунктов. Мы имеем полное право констатировать разгром 39-го армейского корпуса, уже потерявшего свыше 20 000 убитыми и ранеными.

Наше наступление в районе Тихвина убедило нас в том, что немцы в обороне очень чувствительны к фланговым ударам, сильно боятся окружения. Немцы, которые выдают себя за единственных мастеров обходов и охватов, сами страшно боятся их и при появлении угрозы окружения теряют хваленую организованность и напускную выдержку и впадают в панику. Так было под Ростовом, так было и под Тихвином. Вывод — смелее бить немцев по его флангам.

Успех операции по освобождению Тихвина во многом решили наши политработники. Они настойчиво воспитывали бойцов в наступательном духе, а когда настал час, пошли в роты и взводы и по первому приказу командования подняли бойцов в наступление. Наших бойцов вдохновляло сознание, что они оказывают помощь городу Ленина. Прорвать вражескую блокаду Ленинграда — с этой мыслью все шли в бой.

Мы не обольщаемся первыми успехами, трезво оцениваем их, извлекаем нужные уроки и выводы».

Пожалуй, один из главных уроков состоял в том, что мы не смогли наглухо завязать тот «мешок», в котором оказались гитлеровцы под Тихвином. Нашим войскам не хватило сил (особенно артиллерии, авиации) полностью уничтожить здесь фашистскую группировку. Изгнанная из Тихвина, часть войск противника сумела вырваться из окружения... Сталинград был еще впереди.

Но тихвинский разгром противника в декабре 1941 года был значительной нашей победой. Как отмечал наш командарм, «в результате успешного осуществления Тихвинской операции были повержены в прах злодейские замыслы гитлеровского командования осуществить полную блокаду Ленинграда и задушить голодом его население. Стратегическая инициатива на этом направлении была вырвана из рук фашистов и уже до конца войны удерживалась нами. Больше того, начало Тихвинской операции явилось вообще первым серьезным поражением врага на советско-германском фронте. Это поражение нашло большой отклик. Широко разрекламированные успехи немецко-фашистской армии и связанное с этим ожидание скорого захвата Ленинграда сменились унылыми причитаниями гитлеровской пропаганды. И наоборот, тихвинская победа подняла моральный дух наших войск. [7]

Главное, во имя чего целый месяц шли здесь тяжелейшие бои, свершилось: вскоре после освобождения Тихвина была полностью очищена железная дорога Тихвин — Волхов. Тихвин еще лежал в руинах, под Волховом шли непрерывные бои, а от разрушенного тихвинского вокзала уже отправлялись эшелоны с продовольствием для Ленинграда. И не было большей радости для фронтовиков, чем весть о том, что в конце декабря 1941 года нормы выдачи хлеба в блокадном Ленинграде повышены. Ленинград живет. Он выстоит и победит!

Ленинградом жили все наши бойцы и командиры. Боль, надежды, страдания, непреклонное мужество блокадного города в равной мере волновали сердца и фронтовиков-ленинградцев, и сибиряков дивизии Кошевого, и грузина Дмитрия Бацкиаури, отдавшего свою жизнь в боях под Тихвином, и его соратников — казаха Ильдара Маннанова, латыша Яна Рубэна...

Мы знали о неимоверно трудной судьбе осажденных, о голодных пайках детей, матерей, рабочих, о стылых квартирах в суровые морозы, об артиллерийских обстрелах Невского, о варварских воздушных налетах фашистских негодяев, ежечасно — и днем и ночью — несущих смерть нашим родным и близким (а такими ленинградцы стали для всех фронтовиков, откуда бы они ни были родом! ). И бойцы не щадили своей жизни, чтобы облегчить участь осажденного города.

Но вестей из Ленинграда было мало: писем мы давно не получали, никаких подробностей и свежих новостей не знали. Мы просто воевали. Были счастливы, что можем бить ненавистного и жестокого врага, в этом видели смысл жизни. Тем более не знали мы, с каким волнением в блокадном Ленинграде следили за нашей операцией, как ждали ее успешного завершения, как горячо желали нам победы и как высоко оценивали ее значение для жизни города. Лишь после войны довелось нам, тихвинцам, оставшимся в живых, с волнением услышать об этом.

Д. В. Павлов, в годы осады работавший в Ленинграде уполномоченным Государственного Комитета Обороны по обеспечению населения города и войск фронта продовольствием, в своей книге «Ленинград в блокаде» отмечал: «Разгром немецкой группировки войск под Тихвином в 1941 году имел для судеб Ленинграда не меньшее значение, чем прорыв блокады в январе 1943 года. Запасов хлеба к 9 декабря 1941 года оставалось на 9—10 дней... Люди питались так плохо, что смертность с каждым днем росла...

Освобождение Тихвина по праву должно быть признано поворотным событием в обороне города...

Без преувеличения можно сказать, что поражение немецко-фашистских войск под Тихвином и возвращение Северной железной дороги до станции Мга спасло от голодной смерти тысячи людей и повысило обороноспособность Ленинграда...

В конце декабря 1941 года Тихвин напоминал гигантский муравейник. Круглые сутки тысячи рабочих и солдат разгружали прибывавшие составы и заполняли подходившие беспрерывной лентой грузовики».

Они шли на Ленинград трудным путем, но шли! В 5 часов утра 1 января 1942 года открылось сквозное движение поездов Тихвин — Волхов — Войбокало. На освобожденной от гитлеровской оккупации советской земле возрождалась мирная счастливая жизнь. Ради нее, ради счастья людей труда советские воины вели жестокие бои, преодолевали любые трудности, ради этого фронтовики не щадили своей жизни.