Глава третья. «Финальный Экзамен»

Глава третья

«Финальный Экзамен»

Уже прошло одиннадцать лет, как я попал в этот ад. Я нашёл верных друзей и нажил кучу врагов. После смерти моих (кого моих? Врагов? Друзей? ) я решил жить по принципу «живём один раз». Мне стали нравится потасовки между одноклассниками и межклассовые (межклассовой борьба может быть если это буржуазия и пролетариат, но тут немного другое! ) драки, в которых я принимал участие. Я ближе к восемнадцати годом пристрастился к игре под названием: «адская рулетка». Суть заключалась в том, чтобы выстрелить себе в голову из револьвера. В сам револьвер заряжали от одного до пяти патронов. Мне не было страшно за свою жизнь, ведь даже если я умру, то тут же воскресну. Из-за потасовок (лично я путаюсь в значении слова «потасовка»)несчастных случаев и многих других вещей, наш контингент значительно сократился с восьми классов до шести. То есть два класса были убиты в полном составе. За моё увлечение адской рулеткой меня часто сажали в карцер и отправляли на беседы с Гремлином. Меня начали уважать за умение хорошо драться. Мне нечего было терять, (тут наверное не запятая)я потерял семью и дом, против меня выступал почти один (может «целый»? )класс, а это человек сорок. Но в один день я обрёл смысл жизни.

Мне тогда было одиннадцать лет (немного необычно, что ты возвращаешься к детству, хотя ты его уже описал, но ладно). Прошло всего лишь полгода со смерти моей семьи. Я снова (я не помню, чтобы он раньше засиживался) засиживался допоздна в библиотеке, пытаясь понять и выучить язык зверолюдей. Мои глаза уже были красными от усталости, но в один момент меня кто-то хлопнул по плечу. Я обернулся. Позади меня стояла невысокая девчонка, а на груди у неё был номер шестьдесят девять (либо уж пиши всегда цифрами, либо всегда буквами, но удобнее читать цифры, особенно учитывая, что здесь их не надо склонять. Это же всё таки имена, а не просто числительные, можно и цифрами писать). Она была с направления внешней разведки. Это было понятно по её форме (с первого прочтения понял немного неправильно). Не знаю почему, но я влюбился в неё с первого взгляда. Таких девчонок, как она, шастала добрая сотня, но она показалась мне особенной. Её лицо источало доброту и желание помочь. Она предложила свою помощь, и я согласился. Она стала вторым человеком, с которым я сблизился в этом месте. С её помощью мне начал быстро даваться этот язык. Позже мы начали гулять вместе по парку. Я пытался расспросить номер шестьдесят девять о её прошлом, но она всячески избегала эту тему и уводила разговор в сторону. Она была для меня чем-то вроде спасательного круга в языковой сфере. Её

особенностью была привычка таскать в подсумке на груди свою записную книжку. В общем, я решил закадрить её. И забегая наперёд(ну зачем забегать вперёд то? Такое растягивать надо, мне кажется), у меня получилось. Когда она узнала, что у меня умерли родители, она была единственной вместе с Манфредом, кто пытался меня вернуть в прежнее состояние, но прежним мне уже не стать никогда.

В пятнадцать лет нас начали готовить к убийствам. С начала мы тренировались на мышах, потом на бешеных собаках, а в самом конце на заключённых (наверное на приговорённых к смерти всё же? ). Первое время было сложно, руки дрожали, а пальцы не слушались и не хотели нажимать на курок. Несколько недель спустя убийства стали обычной рутиной. В шестнадцать мы научились использовать свои способности на максимум. В этот год (или «в том году» возможно) я научился входить в режим «кровавое буйство». В этом режиме моя кожа становилась красной, и я убивал всех, кто стоял на пути. Мои раны сверх быстро регенерировались, я не чувствовал боли, а сила и реакция увеличивалась в трое. В семнадцать мы налегали на мат. часть и на физическую подготовку. (Игровое клише, как мне кажется, но если красиво его раскроешь дальше, то оставляй так)

Но вот мы пришли к тому моменту к которому готовились уже давно. Финальный экзамен. Никто не знал, что на нём будет, но чувство было у всех паршивое.

(Не понимаю структуру текста. Ты очень резко перешёл от детства и 69 к тренировкам и способности (кстати непонятно почему про неё раньше не говорится в прошлых главах, если он её ещё тогда получило, как я понял), а потом ещё резче к экзамену. Я вроде и понимаю всё, но меня как то это расстраивает)

За день до экзамена Гремлин и Тотенхоп должны были зачитать, как пройдёт экзамен и что на нём будет. Но их не было, а речь зачитывал заместитель Гремлина.

Выяснилось, что экзамен пройдёт под землёй в тайной подземке («под землёй» было бы понятнее, у вас же там нет метро). Задача: добраться и захватить флаг попутно уничтожив вражеские команды. Наш класс разбили на две группы по двадцать человек в каждой. В первую группу попали я Манфред, номер шестьдесят девять и другие. Во вторую попала номер сто и её прихвостни. Другие четыре класса также разбили на группы по двадцать человек. Также нам сказали, что подземка будет в виде лабиринта и там будет очень много монстров, ловушек.

Нам выдали оружие на выбор, боеприпасы, медикаменты, флягу с водой и скудный сухой паёк. Экзамен был рассчитан на неопределённый срок. До начала оставалось три часа. В толпе начали гулять слухи, что майор и Тотенхоп уехали в штаб армии. Большинство искренне радовались отъезду этих двоих. Они многим надоели и были настоящими ангелами смерти (для Тотенхопа очень подходит – Йозефа Менгеле тоже называли так. Это связано с ним или нет? ). За пол часа до экзамена нам одели какие-то браслеты. Нам сказали, что они будут отслеживать наши показатели (показатели чего? ).

Я решил, что если это мой последний бой, то я возьму свои клинки с собой. Я назвал их как одну знаменитую оперу «Садамия» и «Гастел». Садамия отдавала чёрным блеском поскольку была сделана из чёрной стали, а Гастел был более светлым потому, что был сделан из белой стали. На Гастеле были выгравированы какие-то символы и рисунок ирбиса – знаменитой северной кошки. Её рост мог доходить до трёх метров в высоту и пяти в длину без учёта хвоста. Их клыки, кровь и мех очень ценились, поэтому они почти вымерли. Шаманы, знахари и маги использовали их в своих целях. На Садамии было написано три фразы. Богу– душу, сердце– жене, честь– никому. Её чёрное лезвие могло разрезать, что угодно.

Все были на нервах, но меня смутил тот факт, что я видел только четыре класса, двое других нигде не было видно (криво «двое других», думай как исправить, чтобы звучало нормально). Манфред, как всегда был на веселе. Один пацан, любимчик одного из учителей, трясся, как лист на ветру. Ему всегда ставили зачёт автоматом, никогда не заставляли убивать (несостыковочка: ты сам до этого писал, что они убивали, а тут ты берёшь и говоришь обратное, не надо так), и он единственный, кто ни разу не попал в карцер или камеру пыток.

Три часа пролетели незаметно. Все чистили, проверяли, пристреливали, точили своё оружие. Я взял дробовик и связку гранат.

Нас направили на полигон. Когда мы подошли к полигону, нас расставили в квадраты, которые были нарисованы на земле. Наш отряд встал в нарисованный на земле квадрат. Нашим командиром был назначен номер одиннадцать, а я его заместителем. Вдруг земля содрогнулась, и мы начали опускаться вниз.

Первым делом после спуска нам ударил в нос запах мертвечины и сырости. Номер одиннадцать скомандовал нам выдвигаться. И только мы завернули за угол, на него из ниоткуда выпрыгнул упырь и в секунду разорвал его на части. Номер одиннадцать был убит– его разорвали пополам. Мы открыли беглый огонь и убили упыря. Эти упыри были сильно похожи на того, с кем я столкнулся в парке. Но всё же было какое-то отличие. Особо впечатлительных вырвало от такой сцены (учитывая, что они всю жизнь учатся убивать, то это довольно странно), а тот пацан, который был любимчиком учителя впал в панику и ломанулся вперёд и тут же подорвался на растяжке (понятно, что ты имеешь ввиду бомбу с растяжкой, в качестве взрывателя, но всё же кривовато, подумай) хоть её можно было запросто заметить. Я принял командование на себя, и мы начали прорываться вперёд. Везде были разорванные трупы, и мы начали понимать куда делись остальные классы. Их пустили в расход и превратили в монстров. Монстры нападали из всех щелей. Среди них выделялись особые упыри, закованные в броню и вооружённые пулемётами. Их глаза светились синем цветом, а вместо зубов были стальные клыки. На них был (Ну можно же написать «висел» или «одет» хотя бы) плащ, скрывающий гниющую плоть.

Один из таких накинулся на меня и повалил на землю, моё оружие выпало и остались только ножи. Я схватил Гастела и ткнул ему (может «и ткнул его монстру... »? ) под ребро. К моему удивлению, он загорелся и превратился в кучку пепла. От него осталась только броня, патроны и пулемёт. Из-за этих «берсерков» (так мы их прозвали) мы понесли самые большие потери.

Но были и хорошие новости: мы добрались до лестницы, которая вела на минус второй этаж, а флаг, как мы поняли, находился глубже.

Когда мы спустились на минус второй этаж, я решил устроить привал и подсчитать потери.

За первые часы безвозвратно были потеряны десять человек. Половина отряда была уничтожена на первом уровне, а ведь дальше было хуже. Я решил организовать привал. Все еле стояли на ногах от усталости. Мы были привычны (может просто «привыкли»? ) к боям на открытых пространствах, но не под землёй. Под землёй было мало кислорода, пороховые газы мешали стрелять, а взрывы были объёмнее. Мы зашли в небольшой тупик и расположились там. Только мы расселись поесть и отдохнуть, как прогремел взрыв. Все подскочили и нацелились в ту сторону откуда прогремел взрыв. У нас в отряде был солдат-скаут, которого все кликали Ухо за великолепный слух. Он подошёл ко мне и сказал, что взрыв был в метрах пятидесяти от нас.

Позже мы немного прикорнули и пошли вперёд. Мы теряли бойцов каждые десять метров. Из-за очередного поворота выполз номер одиннадцать. Представь (твоё право обращаться с читателем на «ты», но учти, что не все такое любят) себе упыря, за которым тянутся его же кишки. Я подошёл к его телу и размозжил его череп прикладом дробовика избавив от страданий. На одном из перекрёстков мы встретили отряд номер три и за несколько минут ожесточённой перестрелки ликвидировали всех. Мне тоже знатно досталось. Я получил три пули. Моё тело отказывалось регенерировать. На скорую руку забинтовав себя и вколов обезболивающее, мы двинулись дальше.

Мы с боем ворвались на третий уровень. В соседней комнате стоял флаг. В порыве радости и с чувством полной победы я влетел в перёд всех в эту комнату. Вдруг кто-то или что-то с силой оттолкнуло меня назад, и я упал.

Я совсем не чувствовал тела, перед глазами пелена. Веки словно прилипли к глазам, и сознание потихоньку ускользает прочь. Я лежал в крови, в темноте подземки, и лишь запах кровии пороха почему-то ясно ощущается. Что сейчас с моими ребятами? Здесь людей вдруг охватывает огонь, и смерть наступает внезапно.

Вдруг горло заболело. Я не мог дышать. Откуда-то доносились крики. А потом я понял, что горло у меня болело потому, что кричал я.

Манфред вколол мне дозу обезболивающего и откачивал (может «откачал? Не уверен» меня. Я нарвался на растяжку и меня хорошо зацепило осколками. Мои раны по-прежнему не регенерировали. На мне было три пулевых (вроде ты уже упомянал, что в нём три пулевых ранения. Это же те самые старые? )и восемь осколочных ранений. Я лежал и харкал кровью. Из последних сил я заставил себя подняться.

Оказалось, отряд номер сто добрался быстрее всех и устроил засаду, в которую мы попались. Номер шестнадцать отвлёк огонь на себя, пока меня бинтовали и вскоре был убит.

Мы смогли победить их, но (но = противопоставление, а тут скорее подойдёт другой союз возможно)понесли огромные потери. В итоге осталось только трое: я, Манфред и номер шестьдесят девять.

Преодолевая боль, я подошёл к серьёзно раненной номер сто. У неё была оторвана рука взрывом гранаты, к лицу приплавился противогаз, но даже в таком состоянии она продолжала сыпать оскорбления и угрозы. Её прекрасные волосы, которым завидовали все девушки, были частично опалены и сожжены. Глаза стали серыми, однако раньше они были цвета неба в ясную летнюю погоду. Из первой красавицы она стала тем ещё отродьем. Хотя эта новая внешность была подстать её гнилому характеру.

Номер сто была главой нашего класса. Она вечно строила козни и интриги, а если её кто-то не устраивал, то она устраняла их. Она сгубила и стравила много хороших пацанов.

Однажды она меня чуть не отправила на виселицу, когда я наспор залез в квартиру майора по фасаду в открытое окно и вытащил ответы на следующую контрольную (это очень странно в условиях нацисткого лицея, но ладно).

Мне было в радость подойти и в упор расстрелять её. Наконец-то я отмстил ей за всех кого она забрала на тот свет или сломила их волю. Она была настолько непробиваемой тварью, что даже перед смертью не захотела раскаяться в своих грехах. Хотя все мы были отчасти номером сто. Такие же непробиваемые твари, которые могут жить только в аду.

Мы взяли этот флаг. Я гордо его поднял его, и тут же мои ноги подкосились. Меня подхватили Манфред и номер шестьдесят девять.

Вдруг стена затряслась и появился проход. Потянуло свежим воздухом и запахом дождя. Пока мы шли по туннелю на моём лице была улыбка. Я был рад, что выжил, что выжили мои друзья и я наконец-то расправился с номер сто. Когда мы вышли и огляделись, мы увидели, как солдаты выносили мешки с трупами и складывали их в кучу. Я подошёл к одному мешку и открыл его. Там лежал номер сто пятнадцать. Пуля вошла ему прямо между глаз. Его не спасла способность сливаться с окружающей средой. Я отошёл и присел на небольшой холмик. Земля была ещё тёплой. Дождь тарабанил по моей каске выбивая похоронный марш. Я думал – сколько хороших ребят я потерял, сколько девушек (и парней может? Просто иначе звучит так, словно персонаж думает только о девушках! )разорвали как кусок мяса.

По моим подсчётам.

Выжили: №69, №231, №301

Погибли: №11, №20, №305, №16, №300, №200, №139, №319, №160, №99, №115, №138, №225, №30, №135, № 154, №156.

И это был только наш отряд. Язык что-то говорил, но я уже его не контролировал. Мне пришлось провести два дня в этих катакомбах. Я покрылся толстым слоем грязи, крови и порохового дыма.

Мои раны не переставали кровоточить. Все бинты были красными. Ко мне сзади подошла женщина и с силой сжала моё плечо, в котором был осколок. Я слегка дёрнулся. Она спросила чувствую ли я боль. Я ответил, что да. Её последние слова, которые я запомнил прежде чем вырубится и опустится на мокрую траву были: «Боль — это привилегия живых». После этих слов мои глаза закатились, и я начал засыпать. Прежде чем уснуть, в моей голове проскользнула фраза «Эх ребята… Будем жить»!

Так прошёл финальный экзамен.