Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





ЗАКЛЮЧЕНИЕ.  РАЗВИТИЕ КОНСКОГО УБОРА В ЦЕЛОМ 3 страница



Рис. 11. Бляшки уздечного набора. Киев (удила, XIX).

 

 

Рис. 12. Оголовье. Гаевка (удила, № 156). Реконструкция автора.


лепестковых разделителей ремней. Вопрос решили древнелитовские и позднесредневековые русские аналогии. 38 Самым гипотетическим в нашей реконструкции остаются расположение и частота мелких блях и сочленение небольших решм с наносным ремнем. 39 Эффект рассматриваемых украшений строился на сочетании позолоченных углубленных частей, заполненных рубчатым поребриком, и светлого серебряного растительного узора, контурированного чернью. Весь набор, начиная со 127 мелких бляшек и кончая двумя бубенцовыми решмами, выполнен твердой опытной рукой, исполнен высокого профессионализма и безупречного вкуса. Речь идет о шедевре международного класса, точное место изготовления которого гадательно. Археологи рассматривали гаевские вещи или как кочевнические, или, по словам Н. Феттиха, как «документ венгеро-норманнских отношений». 40 Однако эти суждения не были серьезно обоснованы. Можно сказать, что в облике гаевской узды нет ничего специфически мадьярского и тем более скандинавского, но имеются черты других культур. Гаевский убор, вероятно, принадлежал торку или печенегу и был сделан так, как это было принято у номадов, на что указывают весь строй богатого металлом убора, наличие сразу четырех наголовных решм, а также свойственный степному Подонью тип стремян яйцевидной формы. Если же говорить об орнаменте гаевских бляшек, то он мог возникнуть скорее не в печенежской степи, а в Византии или на Руси. В том виде, в каком на гаевских вещах запечатлены пальметка, вьющийся растительный побег и симметричное ленточное плетение, они встречаются в византийском 41 и русском искусстве XI в. На Руси, в частности, такого рода мотивы, и притом в выработанной законченности, появились в отделочном, ювелирном мастерстве, а также в строительном деле не позже первой половины XI в. 42 Для нас узор гаевского набора является одним из истоков и провозвестником того растительно-ленточного орнаментального стиля, который через столетие станет господствовать в древнерусском декоративно-прикладном искусстве. Связь гаевского комплекса с Русью не только стилистическая. В составе набора находятся 2 упомянутых выше трехлепестковых разделителя ремней; 7 таких же изделий (они всегда крупнее аналогичных приспособлений для пояса) любезно указала нам на основании своих киевских музейных зарисовок Г. Ф. Корзухина. Из них 3 найдены в Киеве и области, 43
 
38Литовское народное искусство, рис. 115; А. Прохоров. Материалы по истории русских одежд. СПб., 1883, табл. XXVI.
39Гаевские удила не сохранились. Я предположил, что они относятся к типу III. На реконструкции гаевского оголовья, для того чтобы лучше показать все его детали, обозначены обычные кольчатые удила (тип. IV).
40N. Fettich. Die Metallkunst der landnehmenden Ungarn. AH, t. XXI, Budapest, 1937, стр. 194—195. Автор в гаевских украшениях видел венгерскую форму и норманнскую технику.
41М. Alinson. Frantz. Byzantine illuminated ornament. A study in chronology. The Art Bulletin, vol. XVI, 1934, табл. XIII; XIV. Ценными советами относительно гаевских украшений я обязан Г. Ф. Корзухиной и A. В. Банк, подсказавшим мне литературу и ряд вещественных аналогий.
42А. Н. Кирпичников. 1) Древнерусское оружие. Вып. 1. М. — Л., 1966, стр. 35—36, табл. XI; XII; 2) Шлем XI в. из Юго-Западной Руси. СА, 1962, № 2, стр. 232—233.
43Лишь одна из этих вещей опубликована (Б. И. и B. И. Xаненко. Древности Приднепровья. Вып. IV. Киев, 1901, табл. XI, 282).

 


1 — в Нижнем Поднепровье, 1 — на Харьковщине, местонахождение двух неизвестно. Район этих находок очерчивает границу распространения оголовий, конструктивно похожих на гаевское. Не чужды Руси также рубчатые пуговицы, пряжки и сердцевидные бляшки, 44 оказавшиеся в составе гаевской узды. Итак, в гаевском наборе проявились черты, свойственные сбруйному и ювелирному делу Руси, Византии и Северного Причерноморья. Таким образом, уточнить место производства гаевских вещей пока можно не путем сужения территории, а путем ее расширения. Будущие исследования, должно быть, уточнят этот вопрос. В том, что Южная Русь, степное Причерноморье и Крым входили в зону, которую обслуживали в X—XI вв. высококвалифицированные сбруйные мастерские, никогда бы не поднявшиеся до своего высокого уровня, если бы они не питались художественными и техническими достижениями развитого городского ремесла оседлых народов, убеждают и другие находки. Каменка (табл. 7, 8). Налобная подвеска, 7 наконечников и 3 крестовины (рис. 61, 1) найдены в одной из кочевнических могил на берегу Днепра. 45 Полный состав каменских блях не трудно восстановить — это решма, 4 крестообразных скрепителя ремней и 12 наконечников, сочлененных с этими скрепителями. Орнамент бляшек прорезан в толще литых пластин. Бляшки с аналогичным прорезным узором завиткового рисунка широко представлены в русских древностях X в., 46 а в Княжей Горе найден наконечник пояса, тождественный каменскому. 47 Редкое сочетание декоративных мотивов Запада и Востока демонстрирует бронзовая позолоченная решма. Здесь узор из перевитых лент и деградировавшей звериной маски, напоминающей о северном рельефном литье, 48 дополнен восточной пальметкой и международно распространенной меандровой каймой. Среди раннесредневековых кочевнических древностей подобный орнаментальный гибрид, насколько мне известно, встречается едва ли не впервые. Художественные комбинации такого рода осуществлялись, как полагают, ремесленниками, работавшими в русских городах. В целом каменские находки подтверждают мысль о влиянии отделочного ремесла оседлых европейских соседей на сбруйные украшения северопричерноморских кочевников. Котовка (табл. 7, 9). Обстоятельства находки вещей неизвестны; очевидно, они обнаружены в погребениях X или скорее XI в. (рис. 61, 2). Сохранились 2 бубенцовые решмы, 12 наконечников двух размеров (длиной 4. 7 и 5. 7 см), 5 круглых блях, 3 из которых скрепляли не более трех ремней (одной бляхи такого рода, очевидно, не хватает), а 2 располагались где-то посередине нащечных ремней (как в гнездовской и киевской уздах). Здесь мы сталкиваемся с такой системой, при которой в височной и окологубной частях соединялись не четыре, а три ремня. Налобный и подчелюстной ремни, очевидно, отсутствовали. Такое устройство конструкции, как мы увидим ниже, типично для легких кочевнических узд XII— XIV вв. Котовский набор оголовья нельзя отнести к числу богатых. Все бляшки набора отлиты грубовато, орнаментальный узор со следами нечеткой проработки сохранили только решмы, имеющие ряд близких русских и венгерских аналогий. 49 В составе котовского набора оказались 3 бубенчика. Нижняя часть их имеет крестообразную прорезь и снабжена косым рифлением. Такие бубенчики бытовали в X—XI вв., и в русских древностях они выступают обычно как принадлежность не сбруи, а костюма. 50 В целом бубенчики
 
44А. А. Спицын. Владимирские курганы, рис. 44. Ср.: В. Н. Ястребов. Лядинский и Томниковский могильники. MAP, № 10, СПб., 1893, табл. VI, 21; Д. I. Блiфельд. Древньоруський могильник в Чернiговi, табл. IV, 14, 15.
45Об этой находке сообщается в каталоге древностей Боспора Кимерийского (Гос. Эрмитаж, ОИАК, т. Iа, л. 332, № 512), о ней же упоминает Ф. Жиль (Арх. Гос. Эрмитажа, он. 1, 1848, д. 8, св. 19, лл. 39, 41 об. ). Ни Д. В. Корейша, ни его помощник, проводившие в 1849 г. раскопки в днепровских кучугурах, ничего не сообщают о каменских бляшках. Впрочем, эти раскопки, судя по отчету, велись небрежно [Арх. ЛОИА, ф. 9, № 13 (212), лл. 28 об. — 29].
46Ср.: В. И. Сизов. Гнездовский могильник..., табл. III.
47Б. И. и В. И. Xаненко. Древности Приднепровья. Вып. V. Киев, 1902, табл. XV, 483.
48Ср.: А. А. Спицын. Владимирские курганы, рис. 15.
49Т. J. Аrne. La Suè de et l'orient, рис. 258; 259.
50M. В. Седова. Ювелирные изделия древнего Новгорода. МИА, № 65, 1959, стр. 237; О. А. Артамонова. Могильник Саркела—Белой Вежи. МИА, № 109, 1963, стр. 73, рис. 45, 5.

 


и колокольчики для древнерусской и кочевнической раннесредневековой упряжи нетипичны. Они встречены в ряде захоронений с конем, но только в трех случаях (в курганах Юго-Восточного Приладожья и на Муромщине) уверенно соотносятся с принадлежностями сбруи. 51 Область их щедрого применения в конском снаряжении — древняя Литва. 52 Сарайлы-Кият (табл. 7, 10). Серебряный набор, состоящий из 19 предметов, найден в захоронении воина и коня. Среди металлических блях 2 шарнирные бубенцовые решмы, 4 крестообразных скрепителя ремней, 7 наконечников двух размеров, 2 продолговатые пластины, 2 круглые бляхи с отверстием, 1 пряжка, 2 бубенчика (рис. 62). Н. И. Веселовский справедливо предполагал утрату нескольких частей уздечки. 53 Отсутствуют, на наш взгляд, 9 наконечников, увенчивавших крестовины. 54 Основные элементы набора сохранились, и по своим типологическим признакам он близок гаевскому, с той разницей, что в нем отсутствовало убранство переносья и 2 продолговатые пластины располагались где-то на основных ремнях оголовья. Декоративное оформление рассматриваемого убора (как и гаевского) основано на цветоэффекте серебра, черни и позолоты (последняя в рубчатых углублениях). Бляшки украшены в двух разных манерах. Большая часть покрыта рельефными жгутовыми плетениями и пальметками с применением ложной зерни, черни и позолоты. В рисунке этих блях есть элементы византийской и вообще восточносредиземноморской орнаментики, но по характеру своего узора они ближе всего северокавказским аланским вещам XI—XII вв. 55 Несколько иначе выглядят 2 наконечника пояса (третий имеет дефектную лунку поверхности и поэтому не обрабатывался). Их поверхность покрыта стройным рядом черненых пальметок; ленточное плетение и его рельефность отсутствуют. Не будет ошибкой признать, что подобный декор (как и в гаевском случае) близок духу византийского орнаментального искусства XI в. 56 Таким образом, сарайлы-киятский набор составлен не менее чем из двух ювелирно-художественных компонентов, по-видимому, разной работы. Сопутствующие вещи — стремена, удила, ножницы — не противоречат датировке всего комплекса XI в. 57 Типологическую близость описанным выше юго-восточноевропейским деталям оголовья — крестовинам и решмам — обнаруживает ряд подобных и, очевидно, более или менее одновременных находок из районов Нижнего Поднепровья 58 и Поднестровья (рис. 13). 59 Для этих бляшек обычны пальметки, растительные завитки меандровые каймы, розетки из четырех и более лепест-
 
51Перечислим погребения X—XI вв. с конем, где были обнаружены бубенчики и колокольчики; Исаева, удила, № 2; Вихмес, удила, № 5; Вахрушева, удила, № 8; Галичино, удила, № 11; Подболотье, удила, № 43; Черневичи, удила, № 64; Чернигов, удила, № 75; Цимлянская, удила, № 139; Гороховатки, удила, XXIII. Бубенчиков в каждом погребении не более 3, колокольчиков до 7. В комплексах XII—ХIII вв. бубенчики очень редки (например, Войницы, стремена, LXXIII—LXXIV).
52Литовское народное искусство, рис. 98 и сл.
53В погребении оказались только голова и ноги коня (Арх. ЛОИА, ф. 1, 1892, № 13, лл. 22, 42 и 67. Ср. OAK за 1892 г. СПб., 1894, стр. 6—7, рис. 1; 2; 3).
54Допустимо, что концы крестовин, сочлененных с подчелюстным и подгубным ремнями, необязательно увенчивались наконечниками. В данном случае эту оговорку принять все-таки нельзя, так как фигурный торец крестовин предполагает стыковку с металлическим наконечником.
55В. А. Кузнецов. Змейский катакомбный могильник. В кн.: Археологические раскопки в районе Змейской Северной Осетии. Орджоникидзе, 1961, табл. VII; XII, 5.
56Т. J. Аrnе. La Suè de et l'orient, стр. 127—130, рис. 139 и сл.
57Я не останавливаюсь на уздечном наборе из 54 блях из Быкова (табл. 7, 11). Этот зафиксированный in situ набор имеет большой сравнительный интерес, так как служит хорошим образцом для реконструкции раннесредневековых оголовий.
58Сердечно благодарю Г. Ф. Корзухину, представившую мне рисунки уздечных бляшек из Старо-Шведского и Горожена на Херсонщине. Сами вощи, по сведениям Г. Ф. Корзухиной и ее информатора И. В. Фабрициус, находились в музеях Николаева и Херсона.
59В. Н. Станко. Детское захоронение кочевника XI в. возле с. Тузлы. ЗОАО, т. I (34), Одесса, 1960, стр. 281—284, рис. 4; 6.

 

Рис. 13. Детали уздечных наборов, найденных на Херсонщине. Рис. Г. Ф. Корзухиной. 1 — Старо-Шведское; 2 — Горожено.


ков. В отделке вещей применены рельефное литье, чернь и позолота. Похоже, что некоторые изделия, в особенности решмы, могли быть выполнены одним ремесленником. Итак, круг кочевнических уздечных находок X—XI вв. свидетельствует об устоявшемся ассортименте декоративных блях и высоком ювелирном мастерстве, питавшемся художественными и техническими достижениями оседлых восточноевропейцев и их более далеких соседей. Мастерские, обслуживающие в X—XI вв. Крым, Северное Причерноморье и Южную Русь, можно условно назвать юго-восточноевропейским сбруйным центром. После 1000 г. в работе этого центра прямо или косвенно могли принять участие и русские мастера. Последнее обстоятельство не противоречит тому, что русские пользовались художественно отделанными уздами иноплеменников, а на их собственной территории встречены изделия литовских, норманнских, муромских сбруйников. Ощутимо было влияние конских уборов, которые использовали и кочевники, особенно печенеги и торки. С Востока в древнерусскую репрезентативную узду проникли решмы и, вероятно, некоторые типы бляшек, а также принципы их расположения. Влияние степных соседей проявилось в ассортименте форм некоторых изделий. Формирование восточноевропейского конского убора в декоративном отношении, однако, рано начало испытывать мощные импульсы оседлых культур. Очевидно, в конце X в. эпоха «сбруйного выбора» на Руси породила не только собственные изделия (например, киевский набор), но и ювелиров, способных принять участие в работе лучших уздечных мастерских Восточной Европы. Наличие этих мастеров, на наш взгляд, сделало возможным появление такого шедевра, как гаевское оголовье. Время расцвета высокохудожественного сбруйного мастерства в Восточной Европе в конце X — первой половине XI в. одновременно было началом конца производства наборных узд. Причины этого широкого евразийского явления коренятся в отмирании регулярного обычая придворного пожалования дружинника одеждой и снаряжением, в изменениях вкусов и тактики боя (с учетом того, что некоторые роскошные узды типа гаевской предназначались в первую очередь для парадного выхода, а не для боя). Около 1200 г. для снаряжения коня стали использовать доспехи. 60 Одно из наиболее ранних европейских свидетельств интересующего нас рода помещено в русской летописи под 1204 г. и гласит, что у «фрягов», подошедших к Константинополю, «и кони их облечены в брони». 61 Голову коня стали прикрывать железной личиной, впервые упомянутой летописью в 1252 г. при описании войск Даниила Галицкого. 62 Древнейшая же сохранившаяся конская боевая маска (рис. 14), найденная в Европе, происходит из с. Ромашки в Киевском Поросье и датируется 1200—1240 гг. 63 Конские доспехи, в том числе наголовные, скрывали ремни узды и делали ненужным их украшение. Бронирование копей, развернувшееся на Руси в XIII в., в корне изменило старые представления об украшении непокрытого доспехами коня. Все вышесказанное вовсе не означает, что богатое металлом оголовье и вообще украшенная узда в XII—XIII вв. бесследно исчезают. Отдельные находки и миниатюры показывают, что в быту феодальной знати изделия интересующего нас рода держались в течение всего домонгольского периода, 64 но на поздних этапах весь их строй меняется. Изобразительные 65 и вещественные источники показывают, что наряду с традиционным оголовьем с четырьмя перекрещивающимися ремнями сбруйники все большее предпочтение отдают более
 
60С VI по XII в. конские доспехи не употреблялись. И даже позже XII в. они некоторое время в Европе были сравнительно малопопулярны, исключая защиту головы коня (C. Blair. European Armour. London, 1958, стр. 183).
61Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов под 1204 г.
62Ипатьевская летопись под 1252 г.
63А. Н. Кирпичников и Е. В. Черненко. Конское боевое наголовье первой половины XIII в. из Южной Киевщины. В кн.: Славяне и Русь. М., 1968, стр. 62—65.
64Николаевка, стремена, № 265; Степанцы, удила, LIX (в последнем погребении — XII—XIII вв. — найдена узда, украшенная серебряными бляшками); Ковали, удила, №№ 276—277. Обнаружен наносный ремень, обитый медными скобочками, чередующимися с серебряными гвоздиками (ср. также: ГИМ, Отдел рукописных источников, Хлудовская 3, Симоновско-Хлудовская псалтырь ок. 1280 г., л. 239 об., нижн. рис. ).
65Тверской Амартол. Фотоарх. ЛОИА, II, 21626; Древнейшие русские иконы. ЮНЕСКО, 1958, табл. V, Речь идет об изображениях 1300—1400 гг.

 

Рис. 14. Конская боевая маска. Ромашки, Киевская область.


легкой конструкции, где частично или полностью вводится подвижное тройное соединение ремней. С тройным сочленением мы столкнулись на примере котовского набора. В узде такого рода могли отсутствовать налобный и подгубный ремни; она предназначалась для хорошо выезженного коня, не норовившего сбросить свой намордник (рис. 15). Техническое оформление легкая узда получила уже в X в., когда для подвижного скрепления ремней были использованы тройники, представляющие кольца с тремя подвижными обоймами. 66 По 2—4 таких железных тройника найдено у нас в 5 погребениях X в. 67 Характерно, что почти во всех случаях в отмеченных комплексах не было обнаружено металлических сбруйных бляшек. Узда с тройниками в X в. была распространена от Сибири до Швеции и Венгрии. 68 В XI— XIII вв. она больше проникает в упряжь союзных русским кочевников. Мною зарегистрированы один комплекс XI—XII вв., где верхние кольца уздечки сохранили четыре отходящих ремня, а нижние — три (Кагарлык, удила, № 159), и четыре комплекса XII—XIII вв., в которых соединение уздечки осуществлялось только посредством бронзовых тройников 69 (Юрьев-Польский, удила, № 179; Нежин, 70 удила, № 233; Берестняги, удила, № 275; Николаевка, стремена, № 265; рис. 63). Типичные образцы чаще делались из бронзы и в отличие от своих предшественников X в. имели фигурные очертания и бороздки на поверхности. Судя по иконам и миниатюрам XIV—XV вв., оголовье с тройным сочленением ремней приобрело более сложный вид. Подчелюстной ремень (в данном случае его лучше назвать шейным) соединялся с нащечным не на виске, а на затылке, вновь появился налобный ремень. Древнейшее дошедшее до нас реалистическое изображение такого оголовья относится к 1340 г., 71 однако система шейных ремней в отчетливом виде представлена уже на одном из рельефов 1194—1197 гг. Дмитриевского собора во Владимире. 72 В разных конструктивных вариантах оголовье с тройниками в средние века было известно в легкой коннице грузин, персов, китайцев и татар. 73 В казацкой кавалерии оно дожило до наших дней. Одновременно с изменением конструкции узды в XII—XIII вв. наступают перемены в ее декоративной отделке. Главное «изобразительное клеймо» узды — решма — встречается все реже, а ее очертания и облик по сравнению с формами X в. меняются. Так, в Кагарлыке Н. Е. Бранденбургом найдены 4 пятиугольные серебряные подвески, с внешней стороны украшенные как бы оттиском гусиной лапки (рис. 16). Две решмы
 
66Размеры тройников X в: диаметр кольца 2. 5—3 см; длина обоймы 4. 5—7. 5; ее ширина 1. 5—2 см. Они несколько крупнее аналогичных, обычно бронзовых, приспособлений для пояса.
67Максимовка, удила, № 57; Чернигов, удила, № 75; Шестовицы, стремена, №№ 52. 53; Киев, удила, № 83; Крылос, удила, № 102.
68Басандайка. Томск, 1947, стр. 86, табл. 30, 101; Н. Аrbmаn. Birka. Grä ber. Tafeln. Stockholm, 1943, табл. 22; 23; 24; 25; J. Hampel. Alterthü mer des frü hen Mittelalters in Ungarn. III. Braunschweig, 1905, табл. 402, 9, 11.
69Характерные размеры: диаметр кольца 2 см; длина обоймы 5. 5—5. 8 см; ее ширина 1 см.
70В нежинском комплексе сохранились два тройника с подвижным соединением зацепов и один с неподвижным. Первые, очевидно, располагались у висков, второй (парный к нему, вероятно, утрачен) — у губ.
71В. И. Антонова и Н. Е. Мнева. Каталог древнерусской живописи. М., 1963, рис. 163 (ср. также рис. 86; 89). Ср.: В. П. Лазарев. Искусство Новгорода. М. — Л., 1947, табл. 656, 88.
72Э. А. Рикман. Изображения бытовых предметов на рельефах Дмитриевского собора во Владимире. КСИИМК, вып. XLVII, 1952, рис. 8, 1.
73Ш. Амираношвили. Грузинская миниатюра. М., 1966, рис. 70; И. Джавахишвили. Материалы к истории материальной культуры грузинского парода. Т. IV. Тбилиси, 1962, табл. 14, 1, 2; J. Dееr. Die heilige Krone Ungarns. Wien, 1966, табл. CXVI, 332; R. Zschille und R. Fоrrer. Die Pferdetrense in ihrer Formen-Entwicklung. Berlin, 1893, табл. XIII, 4, 4a.

 

Рис. 15. Оголовье с бронзовыми тройниками. Реконструкция автора.


 

с изображением барса (? ) и птицы, распустившей хвост и клюющей плоды оказались в кургане XII—XIII вв. у с. Россавы. 74 В качестве редкого для XII—XIII вв. анахронизма алано-салтово-маяцкой эпохи 75 в одном черноклобуцком кургане с. Николаевки обнаружены 3 круглые выпуклые бронзовые бляшки конского наголовья (диаметром 5. 8—7. 5 см). 76 Эти бляхи, судя по заклепкам и отверстиям, были прикреплены к кожаной основе, возможно, по линии от лба к ноздрям. От решм X—XI вв. они отличались не только формой, по и отсутствием орнамента и камеры для бубенчика. В XII—XIII вв. появились узды с мелкими бронзовыми, иногда позолоченными шарнирными наконечниками и фигурными пластинками, 77 составлявшими то ли звенья наносного украшения, то ли оковки каких-то тонких оголовных ремешков. Такие детали (до 10—46 экз. ) встречены в погребениях Юрьева-Польского, 78 Николаевки, 79 а также на городище «Шведская гора» в Волковыске. 80 Кроме Руси небольшие шарнирные обкладки ремней найдены в Литве 81 (там они железные, посеребренные). Незначительность металлического материала заставляет думать, что декоративная отделка узды в XII—XIII вв. могла решаться с помощью цветной кожи, аппликации и т. п. С оголовьем был тесно связан убор груди и крупа коня. В отношении упомянутых частей сбруи X—XIII вв. исследователь располагает лишь рисунками, и его положение немногим лучше положения художников В. Васнецова и И. Билибина, вынужденных изобразить упряжь своих былинных лошадей по картинам собрания Оружейной палаты московского Кремля и зарисовкам археологически известных лунниц и шумящих подвесок. Впрочем, лунницы, как показывают миниатюры сказания о Борисе и Глебе, действительно подвешивались на грудь и бока верхового коня. 82 Впервые лунница, достоверно принадлежавшая не костюму, а конскому снаряжению (скорее всего оголовью), обнаружена в упомянутом погребении XII—XIII вв. в Нежине. Она представляет небольшую железную привеску с кольцом. На Востоке в раннесредневековое время не только голова, но и туловище коня украшались разного рода бляхами, в том числе и овальнозаостренными решмами. Такие поделки у нас относились или к конскому оголовью, или к одежде дружинника. Многочисленные наборы из Киева и Гаевки предназначались, как упоминалось, не только для ремней оголовья. Однако у нас нет археологически достоверных данных судить о том, как декорировались грудь и туловище коня. Миниатюры, фрески и рисунки показывают, что начиная с XI в. туловище коня убиралось довольно просто и скромно при помощи не блях, а ремешков (первоначально одиночных), свешивавшихся с пахвей и паперсей. 83 В дальнейшем отделка усложнилась введением длинных подвесок, решетчатой ременной оплетки крупа, каймы в виде ряда французских лилий (рис. 17). В таком уборе предстают на миниатюрах Радзивиловской летописи кони князей-воителей Олега, Святослава и Святополка. 84 Сопоставление рисунков и реалий привело в одном случае к хронологически неожиданной передвижке. В конском уборе XVI—XVII вв. известна
 
74Россава, удила, LXIV (Д. Я. Самоквасов. Могилы Русской земли. М., 1908, стр. 223—224).
75Ср.: С. А. Плетнева. От кочевий к городам, рис. 46, 14. В уборе аланского коня использовалось до 20— 30 круглых и миндалевидных наголовных бляшек, преимущественно гладких и без бубенцов.
76Гос. Эрмитаж, ОИПК, колл. 932/11—13. В этом же комплексе (покупка Н. Е. Бранденбурга в 1899 г. ) сохранились и другие бронзовые остатки оголовья (см. ниже).
77Размеры деталей: длина 3. 5—4. 5 см; ширина около 1 см.
78А. А. Спицын. Кочевнический курган близ г. Юрьева-Польского. ИАК, вып. 15, СПб., 1905, рис. 12, 14; ГИМ, хр. 99/22а.
79Гос. Эрмитаж, ОИПК, колл. 932/7 — 10, 14.
80Я. Г. Зверуго. Некоторые итоги раскопок Волковыска. В кн.: Древности Белоруссии. Минск, 1966, рис. 1, 21.
81Литовское народное искусство, рис. 107; 108; 109; 169; 170. Иногда они использовались в качестве нагрудных держателей ремней (там же, рис. 99).
82И. И. Срезневский. Сказания о святых Борисе и Глебе. СПб., 1860, рис. на стр. 58.
83История русского искусства. Т. I. M., 1953, рис. на стр. 194; М. И. Кресальный. Софiйский заповiдник у Киевi. Kиï b, 1960, табл. (всадник на коне — фреска северной башни).
84Радзивиловская летопись, рис. 19 об., 38 об., низ, 80 об. Заметим, что к рисункам Радзивиловской летописи, изображающим сбрую, следует отнестись хронологически осторожно. Многие из них носят следы подправок, отдающих XV в. К этим поздним наслоениям, вероятно, относится изображение второго повода в виде цепи, ремешковой конструкции на крупе коня, лилий на боковых ремнях (ср.: Е. Wagner, J. Durdik. Z. Drоbná. Kroje, zbroj a zbranĕ doby př edhusitské a husitské. IX. Praha, 1956, табл. 4; 10).

 


 

Рис. 16. Оголовная бляха. Кагарлык (удила № 159).

Рис. 17. Убор боевого княжеского коня. Миниатюра Радзивиловской летописи.

 


 

подшейная кисть — науз. Именно такую принадлежность в виде серебряной круглой привески с ременной кистью под шейными позвонками лошади обнаружил Е. А. Зноско-Боровский в кургане XII—XIII вв. у с. Степанцы. 85 Не исключено, что и другие детали позднесредневекового русского конского убора (например, решмы), которые раньше считались вывезенными с Востока, на самом деле имели глубокую местную традицию, восходящую к киевским временам. Итак, раннесредневековые уздечные системы, территориально связанные с Русью X—XIII вв., сложились в X—XI вв. в результате комбинированного культурного воздействия оседлых и кочевых народов Запада и Востока. Изучение уздечных украшений выявило активность сбруйных мастерских Восточной Европы и показало, что ремесленники русских городов не позже 1000 г. могли включиться в работу этих мастерских. По мере того как конница становилась массовым родом войск, как появились конские доспехи и прогрессировала выучка коня, наборная узда уступала место более легкой и дешевой конструкции без блях. Убор древнерусского коня сыграл определенную роль в становлении местного художественного ремесла; в дальнейшем он, видимо, повлиял и на сбруйное дело Московской Руси. Узду X— XIII вв. со всей очевидностью следует отнести к важнейшим изделиям не только экипировочного мастерства, ибо она, как мы стремились показать, является техническим, художественным и социальным зеркалом своей эпохи.
 
85А. Бобринский. Курганы и случайные находки близ местечка Смелы. Т. III. СПб., 1901, стр. 141.

 


ГЛАВА 3. СЕДЛА                     Седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани.                                                                                           Слово о полку Игореве Седла — собственный общеславянский термин, и в памятниках древнеславянского языка о нем говорится начиная с X в. 1 Впервые об оседланном коне русская летопись упоминает под 912 г., а в другом известном свидетельстве о князе-воителе Святославе говорится, что он «ни шатра имяше, но подъклад постлаше, а седло в головах, такоже и прочии вои его, вси бяху». 2 Массовому выдвижению боевой кавалерии во время походов Святослава соответствует известие второй половины X в., сообщавшее, что славяне и русы приходили с товарами в Прагу, где покупали «седла и узды, употребляемые в их странах». 3 Упоминание источниками седел в ездовой практике X в. не отрицает того, что они появились в более раннее время. Так, по данным венгерского источника, русские откупались от проходивших в 895 г. через их страну мадьяр «седлами и удилами, украшенными по русскому обычаю». 4 В XII—XIII вв. о седлах сообщается в летописях как об обычном предмете всаднического снаряжения. Они несколько раз упомянуты то при описании военных действий, то в качестве желанной добычи, то при перечислении богатых подарков и парадных выездов князей. 5 Широкую распространенность древних седел, выделывавшихся из таких недолговечных органических материалов, как дерево и кожа, устанавливают и археологические данные. В десятках могил IX—XIII вв. с верховыми конями наличие седел угадывается по стременам и подпружным пряжкам. Ни одного целого седла IX—XIII вв. у нас до сих пор не обнаружено, но в 31 случае (в 25 погребениях и 4 поселениях) зафиксированы и частично сохранились их более или менее достоверные остатки. Часть из них опознана нами впервые. Если сгруппировать все собранные данные о находках седел, то не менее 13 раз были обнаружены их явные разрушенные деревянные части, 10 раз — костяные обкладки арчака, 5 раз — петли для приторочки полок, 5 раз — серебряные или бронзовые бляшки и оковки, 1 раз — бронзовые гвозди, 2 раза — кожаная обивка, 1 раз — целиком задняя лука. 6 Последняя найдена в Торопце в слое
 
1L. Niederle. Slovanské starož itnosti, dil III, sv. 2, Praha, 1925, стр. 589. Л. Нидерле справедливо отмечает, что седла появились у славян задолго до X в., так, например, они упомянуты одним латинским источником в 871 г.
2Повесть временных лет под 964 г. (ср. под 912 г. ).
3Известия ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. Ч. I. СПб., 1878, стр. 49.
4В. П. Шушарин. Русско-венгерские отношения в IX в. В кн.: Международные связи России до XVII в. М., 1961, стр. 141 и сл.
5Лаврентьевская летопись под 1149 г.; Ипатьевская летопись под 1160, 1252, 1262 гг.; Суздальская летопись по академическому списку под 1216 г.
6Привожу сведения о находках седел, пользуясь номерами удил и стремян по каталогу. IX—XI вв.: Большое Тимерево, удила, VIII (2 бронзовых гвоздя от седла? ); Чернигов, удила, № 75 (4 роговых обломка накладок; Гос. Эрмитаж, ОИРК, колл. 25/70—73); Чернигов, удила, № 76 (следы двух сгнивших деревянных седел); Шестовицы, удила, № 78 [2 костяные обкладки луки (? ), лучшая имеет размеры 23 х 8 см; Черниговский музей]; Шестовицы, удила, № 79 (седло не сохранилось); Шестовицы, стремена, № 52—53 [2 костяные обкладки луки (? ); размеры 17 х 8 см; Черниговский музей]; Киев, удила, XIX (остатки несохранившегося седла); Киев, погребение 118 [М. К. Каргер. Древний Киев. Т. I. M. — Л., 1950, стр. 131—135, рис. 40, поврежденная обкладка луки (? ) из рога лося; размеры 19. 5 х 9 см]; Крылос, удила, № 103 (слабые остатки деревянного седла); Цимлянская, удила, №№ 138, 140, 146 (остатки 3 седел, замеченные по отпечаткам дерева на земле); Цимлянская, из хазарского слоя городища (Саркел), раскопки М. И. Артамонова в 1951 г. (2 костяные изогнутые обкладки налучья или луки длиной 18. 5—19. 5 см; Гос. Эрмитаж, ОИПК, колл. ВД-51, 796, 1437). XI—XII вв.: Гродно, раскопки польских археологов в 1930-х годах (Н. Н. Воронин. Древнее Гродно. МИА, № 41, 1954, рис. 13, 10; 16, 5, обломки седельного канта и петли для приторочки полок); Цимлянская, из славянского слоя городища (Белая Вежа), раскопки М. И. Артамонова в 1951 г. (обломок петли для приторочки полки; Гос. Эрмитаж, ОИПК, колл. ВД-51, 417). XII— XIII вв.: Малое Терюшево, удила, №№ 181—183 (3 седла не сохранились); Юрьев-Польский, удила, № 179 (куски деревянного ленчика, 43 куска серебряных позолоченных тисненых пластинок — обкладок лук, окантовок сидения и накладных круглых блях; наибольшая длиной 12 см, шириной 1. 2 см); Зеленки, удила, № 268 (костяные обкладки и окантовки передней и задней луки; расположение и размеры см. ниже — Гос. Эрмитаж, ОИПК, колл. 917/12); Ковали, удила, №№ 276—277 (3 медные бляшки передней и задней луки); Яблоновка, удила, № 280 (остатки разложившихся серебряных и бронзовых бляшек от седла); Россава, удила, № 281 (17 костяных обкладок седла, в обломках; ГИМ, хр. VIII-6/II-5); Россава, удила, № 283 (остатки дерева от седла); Россава, удила, № 285 (седло не сохранилось); Россава, удила, LXIV (кожаная обтяжка и остатки позолоченных бляшек, прикреплявшихся бронзовой проволокой); Таганча, удила, № 288 (5 серебряных бляшек длиной 32—35 см, пробитых серебряными гвоздями; отнесение их к седлу предположительно); Войницы, стремена, LXXIII—LXXIV (остатки кожи); Торопец, раскопки Г. Ф. Корзухиной в 1961 г. (Г. Ф. Корзухина и М. В. Малевская. Отчет о работе Торопецкого отряда 1961 г. Арх. ЛОИА, ф. 35, оп. 1, № 29/1961, рис. 79, 1, задняя деревянная лука шириной 43 см, высотой 26 см); Гродно, раскопки польских археологов в 1930-х годах (Н. Н. Воронин. Древнее Гродно, рис. 36, 2, петля для приторочки полки); Звенигород Львовской области, раскопки Г. М. Власовой [Г. М. Власова. Мастерские костерезов в Звенигороде. ЗОАО, т. II (35), Одесса, 1967, рис. 5, 8, 17, обкладки седельных кантов].

 

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.