БЕЛЫЕ ПЕРЧАТКИ 11 страница

– То, что каламбуры любишь, – это замечательно. Но запомни, Копытов: в армии наказывают не тех, кто виновен, а тех, кто попался на глаза командиру. А голова тебе дана, чтобы соображать.

– Я соображал, товарищ капитан, честное слово соображал: сначала на двоих, потом – на троих, а закончил на одного.

– Поэтому и не повезло. А ну пройдись: шаг влево, шаг вправо – будет расцениваться как… результат опьянения.

– Скоко угодно. Но сначала научите маскироваться, так, чтобы никто ни-ни...

– Учить тебя будут в другом месте.

Капитан Голяков тут же доложил дежурному по части, и эту ночь неудачливый Копытов провел в комендатуре.

Следующий день не предвещал ему ничего хорошего. В казарму он вернулся утром: не просто помятым и разбитым, а вообще никаким! После «отдыха» в шумной камере военной комендатуры, которую он назвал печальным и бесприютным местом обитания, ни на что не хотелось смотреть. Делать – тем более. Контуженная голова трещала и гудела, будто обухом огретая. А тут еще Хохрячко вызвал к себе. Не поднимая глаз, старшина роты сухо указал на стул.

– Когда вы сядете, я расскажу вам, что такое настоящая служба, – приступил к воспитательной работе как никогда учтивый старший прапорщик, что вызывало дополнительное подозрение.

– Когда я «сяду», то на хрена мне твоя служба! – сознательно нарывался на неприятности Копытов – вид у него был сумрачный, настроение паршивое.

– Эх, дать бы тебе сейчас десять суток. Да, жаль, нашлись «умники» – отменили гауптвахту. Видимо, заранее о тебе заботу проявляли. Бог им судья! Но ты не радуйся – скоро опять введут: специально для тебя и тебе подобных. А пока завтра же в наряд на кухню – нечищеная картошка любит таких, как ты. Ванная там большая! А столы и пол как чистоту любят! Если б ты только знал. – Хохрячко ехидно улыбнулся.

Раздался нетерпеливый троекратный стук в дверь. После ответного громкого приглашения в кабинет ворвался Виктор и четко, почти скороговоркой, доложил:

– Товарищ старший прапорщик, рядовой Славный по вашему приказанию прибыл.

– Вижу. Не окосел еще, как некоторые, – поглаживая растопыренные усы, Хохрячко покосился на Копытова. – К тому же тебя трудно не заметить. Ты выспался?

– Так точно, – признался Славный и, ничего не понимая, повел плечами.

– Вот видишь, Копытов, после того, что случилось, он еще умудрился уснуть. Не нервы, а провода двужильные! Да что там провода – кабели!

– Это точно. А что случилось-то? – недоумевал Виктор.

– Он еще спрашивает! Надо же – не догадывается! – разошелся Хохрячко. – Всех связистов опозорил – весь городок уже гудит и возмущается. Надо же – один гражданский мужичонка, вроде нашего Тихонина, легко расправился с тремя вояками! И какими – вооруженными! Ты только посмотри на этот шкаф: захочешь сдвинуть – придется трактор вызывать. А с ним доблестный ефрейтор, который на целую голову выше меня! Да, да, тот самый Малышкин, по прозвищу «Детский сад»! Но с ним я отдельно разберусь, когда у него с головой будет более-менее в порядке, – прапор тряхнул увесистым кулаком. – Майора мы обсуждать не будем – он ракетчик, и этим всё сказано! Так вот какой-то мужичишка-замухрышка, невзирая на лица, дал всем по физиономии и спокойно скрылся. Радуйтесь, что еще ноги не вытер.

– А может, это были вы? Такой же прыткий – прямо как тот, – Виктор улыбнулся и демонстративно закатил глаза к потолку.

– Не льсти мне, Славный. У меня лишних денег нет и никогда не было… И времени, чтобы шастать по ресторанам.

– Вообще-то да. И внешне-то вы не очень похожи, – иронично заметил Копытов.

– А ты-то откуда знаешь? – Хохрячко подозрительно уставился на него.

– Так вы же сами сказали, что тот был в «гражданке». А вы с формой никогда не расстаетесь, даже ночью.

– Вот это уж точно: даже ночью я боец!.. А вы – самые настоящие лопухи! Одному на танцах пятак начистили из-за какой-то девахи. Другому, говорят, так врезали, что он головой стену проломил, а третий – с испугу в кустах отсиделся. Какой позор на мою бедную голову шестидесятого размера! Учти, Славный, тебя еще командир части вызовет. Он тебе быстро мозги вправит.

– А что, они уже наружу вывалились?

– Не остри, салага, а то они быстро затупятся от нарядов вне очереди.

– Да, но нас тоже можно понять: у меня это было первое увольнение, а у него – первый выход в люди. Отсюда и… – Копытов развел руками: мол, первый блин всегда комом.

Славный так и не посчитал нужным оправдываться, поэтому больше не проронил ни слова.

Когда вышли от Хохрячко, Виктор взглянул на кислую физиономию земляка.

– Тяжко?

– Не то слово, – Копытов качнул головой и в такой жуткой депрессии сморщился, что постарел лет на двадцать-тридцать. – Про буквы я уж молчу.

– А чего сцепился с ним? – Виктор кивнул на дверь. – Он же неплохой мужик, от него мало что зависит, хотя… и то, казалось бы, немногое – может кому-то испортить всю жизнь!

– Понимаю. На душе так паршиво. Вот и сорвался со злости. Нет, надо завязывать.

– Собрался исправиться – надень намордник на свой характер. А хочешь рычать на всех и на весь мир, то делай это в одиночестве – так безопаснее.

– Витек, ты меня останавливай, если что.