БЕЛЫЕ ПЕРЧАТКИ 2 страница

– Хватит! Сколько можно?!

– Ты же знаешь, мать, я с горя, а не от радости. Хочу залить пожар в своей душе.

– Так тебе лишь бы повод… Так же нельзя… Совсем совесть потерял, – извиняющимся тоном огрызнулась она, но в многоинтонационном голосе этой женщины сквозило столько немого безутешного горя, что Виктор откровенно пожалел ее.

– А ты как думала?! Думаешь, я буду молчать? – В злых глазах мужа вспыхнул огонь, брови сморщились, отчетливо проявились жесткие складки у крыльев носа и губ. – То, что они со мной сделали, никогда не прощу. Пусть вернут старые цены, а мне – старую пенсию: мои советские сто тридцать два рубля! Я их честно зарабатывал всю жизнь. Мне бы во как хватило! – Он дважды стукнул по своей оголенной макушке. – И еще осталось бы. На восемьдесят рублей спокойно мог бы жить, а остальные – откладывать на черный день. Раньше в дом отдыха каждый год путевку предлагали. А мне, дураку, всё некогда было. Дела, видите ли!

Угрюмый Виктор как-то отстраненно наблюдал за ним, и вдруг вспомнилась фраза: дурак никогда не заходит в тупик – там полно уже слишком умных. К чему? И почему именно сейчас?

– Уймись – старое уже не вернешь, – пыталась женщина уговорить своего мужа.

– Вот так вы, жалкие людишки, и рассуждаете: вас мордой в грязь, а вы и этому рады – хорошо не в дерьмо, слава Богу, совсем не утопили. Что, не так? Мы с тобой еще детям и внукам могли помогать… А сейчас? Законы у нас дубовые, а их исполнение – липовое. Никому дела нет до наро-да, до простого человека. Не обидно ли? Разве нынче на эту нищенскую пенсию проживешь? Вот я и пошел в сторожа. Раньше всё было государственное и общественное – свое, народное! А теперь, видите ли, стало частным. Попробуй, тронь – загрызут. Хуже волков. Представляешь, сынок, прихожу на свою автобазу, а мне говорят: всё, это уже не ваше, а наше. Ты свободен! – «Кактус» с досады схватился за бутылку, будто ее кто-то собирался отнять. – Я сунулся на овощехранилище – мать твою!.. – а его тоже прибрали к рукам. И всё чужие – москвичи! Откуда они взялись? Раньше и носа к нам не совали, а нынче… всюду они! Уж такие прожорливые!

– Успокойся. Кричи не кричи – всё равно тебе никто не поможет, – снова вступилась жена, которой надоели его пустые разговоры.

– Да я не о себе, а о тебе пекусь – сколько сдерут за операцию? Хватит ли? Во какие нынче времена! А раньше – бесплатно! А билеты на поезд сколько стоили? А на самолет? Все ездили и летали – мест не хватало…

Раскрасневшийся попутчик открыл жаждущий рот и сунул в него горлышко – забулькала водка. Виктор стушевался и отвел глаза: наслаждаться этим омерзительным зрелищем он не мог. Сейчас ему вообще ничего не хотелось видеть. И он заспешил в прохладный тамбур, чтобы провет-риться от тяжелых мыслей.

За окном бушевала припозднившаяся осень. Мягкая стелющаяся дымка укрывала сиротливые поля. В мутных вечерних огнях мелькнула станционная платформа, и снова воцарилась тревожная темнота. Ноябрьское темно-серое небо возвращало к мрачным раздумьям. Больше всего Виктора беспокоила обстановка в спортклубе.

«Почему я раньше ничего не замечал? – настойчиво искал он ответа и тут же, совсем неожиданно, нашел его: – Да потому, что лично меня это не касалось. А коснулось – сразу прозрел».

О себе в этот момент он думал меньше всего. Конечно, ему не хотелось расставаться со спортом, с друзьями, но всё это отошло на второй план.

«Ничего – не пропаду… Жизнь на этом не заканчивается. Найду и я свое место. Не боксом единым жив человек, – успокаивал он себя. – Да и почему я должен бросать? Степаныч – не пуп земли. Есть и другие клубы». Но вскоре свойственные ему чрезмерный максимализм и юношеская задиристая категоричность потускнели и вовсе размылись. Да и злости поубавилось. Всё. Бесполезно теперь рассчитывать на чью-то помощь в спорте.

А холодок непогоды передался его заунывному настроению. Небесные потоки с радостью бесчинствовали, словно стараясь быстрее смыть все его тяжелые, безрадостные мысли. От однообразия картины Виктору казалось, что он скован странной дремотой. Пережитое представлялось уже чужим и далеким сном годичной давности.

Над едва различимым горизонтом сверкнул яркий нарождающийся месяц и тут же, словно испугавшись своей смелости, скрылся в плотных тучках. Наблюдения Виктора прервал влетевший в тамбур взъерошенный парень лет двадцати пяти из соседнего купе, где азартно резались картежники. Нервно разминая сигарету, он попросил прикурить. Виктор сочувственно пожал плечами. И не только потому, что у него не оказалось спичек и зажигалки. Серое лицо парня сковала хмурая окаменелость, а крупные, с зеленым отливом глаза казались стеклянными. В них застыли безутеш-ный страх и жуткий ужас. Но отвернуться Виктор не мог.

Следом, как тени, тихо протиснулись двое – неприятные типы с хищными взглядами. Они притворно улыбались, а в глазах так и сквозила хитрость, злость и беспощадность. Один из них заботливо щелкнул зажигалкой, при вспышке Виктор заметил, что пальцы взлохмаченного парня дрожали.

– Ну что, продолжим? – предложил худой с орлиным носом.

В глазах проигравшего мелькнули азартные огоньки, а с ними родилось желание скорее отыграться. Он жадно сделал несколько затяжек и выпустил густые струи дыма из ноздрей. Виктор сразу понял это и про себя искренне посоветовал: «Не вздумай. Останься. Если что, я тебя в обиду не дам». Но тот не услышал его, бросил сигарету и, ни слова не говоря, открыл дверь. Довольные друзья победоносно переглянулись и, потирая шулерские руки, ринулись за своей жертвой.

«Непорядок», – подумал раздосадованный Виктор и носком отправил дымящуюся сигарету в щель. Сам же настойчиво ругал себя: «Ну почему не вмешался, не остановил его? Испугался? Нет. Тогда что же? Равнодушие, безразличие? Исключено. Если так, то я бы даже не задумался над этим, не посочувствовал».

Размышляя, Виктор уставился в посветлевшее окно: небо уже прояснилось, дождь угомонился, но крыши мелькавших построек еще сверкали от влаги. Южная ночь всё ниже опускалась на притаившуюся зябкую землю. Его обеспокоенное лицо безрадостно отражалось в сумрачном стекле, а за ним, как и на душе, было тягостно, мрачно и страшно безлюдно. Только на миг Виктор ощутил одиночество и поразился его разрушительным последствиям. Скорее бы утро. Оно сулило хотя бы малые надежды на лучшее, а главное – новые мысли, наполненные обдуманными решениями относительно своего будущего. День промелькнет, а вечером его уже ждет встреча с родным городом и домом, он уже виделся ему и приближался с каждым километром, с каж-дым стуком колесных пар.

В откровениях с самим собой Славный потерял счет времени. Подавив одолевшую зевоту, он покинул неприветливый тамбур. В купе его ждал сюрприз! На нижней полке сидела девушка лет семнадцати. Глядя на Виктора снизу, она очень мило и невинно улыбалась, оставляя на розовых щеках привлекательные ямочки. Они обменялись короткими, но внимательными взглядами. Несмотря на слабое освещение, наблюдательный Виктор уловил в ее голубых глазах подчеркнутую приветливость. Но всегда неизвестно откуда возникает кто-то или что-то, чтобы опорочить невинность, испортить красоту, испачкать чистоту. На коленях симпатичной попутчицы лежала белобрысая голова с короткой стрижкой.

«Ух ты! Кажется, у нас пополнение! Похоже, этот хмырь без билета или из другого вагона, – решил Виктор, удивляясь: уж больно быстро молодая парочка освоилась. – А этот развалившийся наглец так увлекся, что даже меня не замечает».

Шустрый паренек, прикрыв веки, игриво ерзал и дергался, чем вызывал озорной полудетский смех девушки.

«Совсем ребенок еще! » – по-взрослому оценил Славный, не сводя с нее любопытных глаз и одновременно прикидывая, как ему поступить.

Ему сразу не понравились эти игривые шалости. А еще больше его самолюбие задело то, что хлопчик завалился на полку с ногами – даже сапоги не снял! Вот паршивец! Виктор мельком взглянул на пожилых попутчиков: «Кактус» и его жена оскорбленно съежились и затаились: как два зверька притихли в своей норе и не высовываются, только две пары негодующих глаз светятся в напряженной полутьме.

Увидев на своей аккуратно застеленной постели чужую спортивную сумку, Виктор в душе еще больше возмутился. Ни слова не говоря, он схватил ее – оказалась тяжелой и грязной, – развернулся и демонстративно опустил на ноги парня. Тот вскрикнул, вскочил и вопрошающе уставился на Виктора:

– Ты чё? Того?

– Нет, этого. Ой, тебя-то я и не приметил, – усмехнулся Виктор и приветливо взглянул на застывшую девушку, что означало: на ее фоне! Она хихикнула и невольно пригладила на лбу русые волосы. – Ты же не заметил мою чистую постель, вот и я принял тебя за пустое место.

Тот в растерянности промычал что-то нечленораздельное и заткнулся. Виктор легко взобрался на верхнюю полку и, затаив дыхание, незаметно наблюдал за симпатичной девушкой. Воцарившаяся в купе тишина придала нагловатому хлопчику уверенности. Он бесцеремонно полез целоваться и обниматься. Немного сконфуженная девушка как-то не очень настойчиво отстраняла его, а он действовал всё более уверенно и безрассудно. Его юная пассия только хихикала и смущенно шептала: «Что ты делаешь? Ну ты даешь! Не надо, порвешь… Неудобно, люди же!.. »

– А мне плевать!

Эта ключевая фраза, видимо, окончательно вывела из равновесия долго терпевшего «Кактуса», он вскочил, за шиворот оттащил от девушки парня и врезал по лицу. Тот затылком ударился о глухую перегородку и жалобно всхлипнул.

– За что? – вступилась за него удивленная спутница. Круглое личико с ямочками на щеках раскраснелось от гнева.

– А чтоб не плевал мне тут.

– Мы пожениться собираемся, – вырвалось у нее, когда она увидела озверевшие глаза колючего попутчика.

– И за твои будущие слезы, – грозно замахал он пальцем, будто она сама заранее обрекала себя на несчастную жизнь. – Вот поженитесь, придете домой и делайте что хотите. А здесь… вагон. Здесь чисто! Так нет, надо всё испоганить… Ты еще раз подумай, милая, взгляни на него – не пара он тебе!

Не рискуя схлопотать еще раз, парень выскочил из купе. Прикрывая подбородок, он пригрозил: «Ты еще пожалеешь! Кто тебе дал право? »

– Я не за себя, а за нее, – «Кактус» указал на жену. – Сколько можно терпеть такое безобразие! Неужто совсем стыд потеряли? Надо бы сразу… но она меня удерживала. Да и я всё надеялся: образумится, может, вспомнит про нас…

Послышался грозный отточенный голос проводницы, высокой статной женщины лет пятидесяти со строгим взглядом:

– Жених, а ты откуда взялся? Ты же только «проводить»?!

– Я только хотел проехать до следующей остановки, а тут руки распускают.

– Что, не поделили? – кивнула она на девушку и укоризненно взглянула на Виктора, не успевшего сомкнуть веки и притвориться спящим. – Ну, это дело молодое – вон какая красавица! Из-за нее можно и не так схлопотать… А ты чтоб на ближайшей станции отцепился от моего вагона. Иначе у тебя будут неприятности.

Девушка увела своего белобрысого от греха подальше. После короткой остановки сиротой вернулась на свое место. Рябой «Кактус» уже храпел, выдавая с каждым смачным выдохом очередную порцию зловонного перегара. Зато Виктор не мог уснуть, его полка предательски скрипела под ним, когда он ворочался с боку на бок. Тяжелые мысли не давали покоя, возвращали его к злосчастному бою, как будто еще можно что-то изменить. Но он прекрасно понимал: иначе поступить просто не мог.

Вспомнилась бабушка – добрая, тихая, неприметная. Дед же был высоким, крепким, статным и громогласным. Особенно Виктору запомнились праздники: сияющая бабушка долго копошилась, накрывала и, наконец, торжественно приглашала всех к пышному столу, давно привлекавшему томившихся домочадцев аппетитным ароматом. Дед надевал офицерскую форму, отливавшую золотом на погонах и на звенящей наградами груди. Маленький Виктор сидел у него на коленях и, аккуратно поплевывая на свой платочек, с усердием протирал каждый орден и медаль.

– Когда я вырасту большой, у меня тоже будет много таких!

– Таких, внучек, не надо… Лучше пусть у тебя будут другие медали. А мужество и подвиги можно проявлять не только на войне – ведь мы за то воевали и побеждали, чтобы вам этого не досталось.

Когда Виктору стукнуло четырнадцать, всегда серьезный и рассудительный отец напутствовал его:

– Сынок, иди по жизни только вперед, уверенно и смело. Но не забывай иногда оглядываться и удивляться.

Мать же с некоторым сожалением отмечала:

– Ты у меня слишком рано повзрослел – весь в отца: такой же прямолинейный, принципиальный, твердый и решительный. Видишь только черное и белое, совсем не замечаешь других оттенков…

– Еще замечу, мам, – вся жизнь впереди! Я у тебя глазастый, – шутил Виктор, ласково обнимая ее и целуя в румяную щеку.

Виктор отвлекся: повсюду слышалось сонное дыхание пассажиров и сочный храп поездных солистов – они словно соревновались друг с другом. Вскоре и его сломил тяжелый сон, насыщенный дикими и страшными кошмарами. Однако утром он так ни один эпизод и не вспомнил. А за окном – тягучий лес, за ночь природа облачилась в золототканый наряд – свидетельство богатства, роскоши и щедрости, многие деревья уже переоделись в спокойные буро-желтые одежды. Но сегодня Славного не тянуло туда. Весь день ощущал разбитость и тяжесть в суставах, требовавших разминки, и он с нетерпением ждал вечера.

На одной из остановок Виктор остался наедине с женой «Кактуса». Не сводя с него задумчивого взгляда, она вдруг обратилась к нему:

– Хороший ты парень. Но что-то мучает тебя. Кто ты? Удивленный Виктор не нашелся что ответить.

– Уже никто, – удрученно выдохнул он. – Ищу себя в себе… и в жизни. И не нахожу.

– Человек, который ищет, изыскивает в себе Бога! Совмещать разные пути нельзя… Сынок, ты обязательно найдешь, ведь ты смелый. А мужество рождается в лучших людях! Духовная же будущность находится в умных головах и в умелых руках. Но тебе предстоят испытания.

«Уже начались, – про себя отметил он. – Неужели еще свалятся? »

Родной город встретил Виктора скучным неприветливым дождем, зарядившим еще с обеда, и нахлынувшей северной прохладой. Казалось, вот-вот сыпанет град или снег.

– Что-то ты, Нижний, неласково на этот раз встречаешь своего преданного сына. А ведь я так скучал и стремился к тебе!

Заскочил в вокзал и подбежал к свободному таксофону. По памяти набрал номер и долго ждал, но никто трубку так и не взял. Озабоченный Виктор забросил сумку-неразлучницу на плечо и торопливо нырнул в приветливое метро, которое отогрело его и обещало быстро доставить до ко-нечной станции. Народу в разукрашенном рекламой вагоне оказалось непривычно мало. Запрокинув голову, Виктор блаженно сомкнул веки. Он представил, что совсем скоро окунется в домашний уют, который снимет с него не только дорожную усталость, но и нервное напряжение, а бодрящий душ смоет все переживания и неприятности, которые он охотно оставит в прошлом. Представив радостные лица отца и матери, он сразу вспомнил, как в одиннадцатом классе им предложили сочинение на тему «Что для меня в жизни самое дорогое? » Каждый писал о своем: о стране, о родном городе и районе, о друзьях, увлечениях… В отличие от одноклассников Виктор на пяти страницах написал о своей семье, своих замечательных родителях! Как же он соскучился по ним!

Вынырнув из подземного тепла, Славный снова ощутил на себе все «прелести» предзимней погоды. Подняв воротник куртки, он прибавил шаг.

А вот и сталинский квартал, и родная с детства пятиэтажка. Одним рывком поднялся на свой этаж, долго искал в сумке ключи. «Куда подевались? Словно не хотят пускать меня домой». Торопливо открыл дверь и, услышав ритмичную задорную мелодию, удивился: «Кому это так весело? » Вместе с музыкой доносились приглушенные голоса. Виктор привычно сбросил кроссовки и засеменил на цыпочках. Вдруг послышался заразительный женский смех. Виктор подкрался ближе и прислушался – всё стихло. Он резко толкнул дверь: перед матерью застыл на одном колене незнакомый мужчина, целующий ее руку. На столе мелькнули цветы, коньяк, шампанское, коробка конфет… При виде сына игривая улыбка на горячих щеках и багровых губах матери мгновенно потухла. В глазах застыли недоумение и сконфуженность, а в теле появилась скованность. Виктор впервые видел ее такой. Тревожная дрожь охватила его. Понурый и пристыженный взгляд матери вызвал в ревнивой сыновней душе растерянность и вполне оправданный гнев. Гость присел на краешек кресла и молча наблюдал за происходящим. В квартире повисла насыщенная взволнованно-негодующими эмоциями тяжесть, грозившая всему живому удушьем. Виктор хоть и не относился к эгоистам и легкоранимым, тонким натурам, но, впервые столкнувшись с оскорбившей и унизившей его двусмысленной ситуацией, выплеснул:

– Как ты могла? Да ведь…

– Витенька, я тебе сейчас всё объясню. Сынок, ты только… успокойся, умойся с дороги, – засуетилась мать. Но даже ее хрустальный голос не смягчил напряжение.

– Умыться, говоришь. Надо бы, да только не мне… Я не могу оставаться в доме, где всё грязно, пошло… Противно… – пророкотал он, не вдаваясь в подробности. – Ты об отце подумала? Ты мне больше не…

Виктор не договорил острых, ранящих в самое сердце слов – они застряли в горле. Он стоял в некой растерянности и не сводил свирепого взора с подавленной матери. Ее гостя он вообще не замечал. Боковым зрением он видел клочок жалкой тени, кусочек чего-то неприметного и без-различного, совершенно не достойного его внимания. А вот мать – совсем другое дело. Всего на мгновение их взгляды встретились, но ему оказалось вполне достаточно, чтобы увидеть и стыд, и страх, и даже ужас.

Хлопнув дверью, Виктор прыжками через пять-шесть ступенек махнул вниз и выскочил на улицу. От дикой, необузданной злости не мог надышаться, жадно хватал ртом холодный воздух и громко, с натугой выдыхал, будто вместе с ним хотел избавиться от боли и обиды, которые только что вонзились в него, отравили все внутренности и овладели всем телом.

«Как же так можно? Отец в больнице, а она воспользовалась этим... Выходит, она и раньше… – Он шел с опущенной головой, совершенно не обращая внимания на непогоду: – Лучше б не приезжал. А теперь как мне жить? Как смотреть в глаза отцу? »

Мир в одно мгновение перекрасился и стал совсем иным. Отныне оскверненный дом и заплаканные улицы виделись Виктору жалкими, грязными и гадкими. Он проклинал всё и вся вокруг, даже то, чем еще совсем недавно гордился, что ему казалось близким и дорогим. А неуправляемые ноги уносили его далеко-далеко. Куда? Виктор и сам толком не знал. Сердце торопливо колотилось, в висках нудно гудело-жужжало. Когда немного пришел в себя и осмотрелся, увидел перед собой Дворец спорта, где он упорно тренировался восемь лет!

«Ну, здравствуй! » – невесело поприветствовал Славный родные стены, которые на этот раз казались ему хмурыми и темно-серыми. А ведь он считал его вторым домом! Как всё изменилось! И всё из-за Степаныча. Если раньше Виктор с огромным желанием бежал сюда на тренировки и на соревнования, то теперь даже заходить не хотелось. Он крепко сжал кулаки и, приподняв тяжелую голову, прочел гордо горящее слово: «Торпедо». Оно вызвало двоякое чувство: и волнение, и обиду, что его, перспективного боксера, отлучают от стадиона и от спортклуба. За него всё решил один человек!

Только сейчас Виктор понял, чего ему не хватает. Точнее – кого! Да, да, без сомнений – именно ее! Хотелось быстрее увидеть Лизу, заглянуть в ее чистые зеленые глаза и рассказать обо всём, что накипело. Она добрая и поймет его изболевшуюся душу. Он найдет в ее словах искреннее сочувствие, поддержку и ласку.

С Лизой Стебловой он познакомился год назад. По современным меркам это немалый срок! Встречались они часто, и каждый раз при очередном свидании Виктор испытывал волнение – не мог привыкнуть к ней, потому что каждый раз она представала приятно-разной. Буйная радость чувств разгоралась ярким огнем, взвивалась дерзкими, озорными языками пламени. Поэтому Лиза в его сердце занимала значительное место. В нем поселилась и овладела не простая юношеская влюбленность, а нечто гораздо большее. И вполне заслуженно. Иногда Виктору казалось, что он действительно по-настоящему любит ее, но признаваться в этом считал преждевременным. Но разве его любящие глаза могли скрыть то, что творилось в душе? Лиза давно всё поняла и не скрывала своих чувств. По ее признаниям, она даже не представляет, как бы жила без него.

В московский вуз родители пристроить Лизу не сумели – не потянули совсем немного. Ей, и не только ей, конечно же, было стыдно и обидно, но только не Виктору – ведь она оставалась рядом! Поэтому девушке пришлось постигать науку в Нижнем. Она училась на втором курсе педагогического и, видимо, блистала не только внешностью: училась легко и экзамены сдавала только на «отлично».

– «Корочки» в наше время ох как нужны! Вот и приходится изучать педагогику и другие дисциплины, хотя в мыслях я даже близко не вижу себя ни в школе, ни тем более в дошкольных заведениях. В жизни много лазеек – куда-нибудь и я протиснусь. Для того и учусь, чтобы получше пристроиться.

– Не лучше ли самой с увлечением строить интересное и полезное для своей души?

– Наивный ты человек. Для этого нужны огромные деньги и связи. Ты еще с этим не сталкивался, вот разок окунешься – сразу поймешь.

Оказывается, даже те, кто учится вместе одной профессии, далеко не единомышленники. Учеба учебой, а планы и цели у каждого разные.

В самые сокровенные замыслы Лиза Виктора не посвящала, поэтому для него оставалось загадкой не только ее отдаленное будущее, но даже ближайшее. Но он и не требовал. Главное, чтобы она всегда была рядом. Высокая, изящная, с точеной фигуркой, с густыми черными волосами, бледно-матовым кукольным личиком Мальвины, она редко кого оставляла равнодушным.

– Витенька, ты на меня не сердись: я азартная и просто люблю играть с незнакомыми парнями и мужчинами. Мне интересно наблюдать за их реакцией.

– Смотри, доиграешься, – серьезно предупреждал он. – Жизнь – не цирк, не любит шуток, тем более насмешек над чужими судьбами, и может отомстить.

Виктор не ревновал, он принимал ее всю как единое целое, в котором всё внутреннее и внешнее, частное и характерное сплетались в гармонию с индивидуальными чертами – ни с кем не спутаешь! Ему так казалось: с первого взгляда раз и навсегда. А мелкие недостатки он старался не замечать, поскольку и себя не считал идеальным.

На вечеринках Лиза всегда была в центре внимания, охотно и с некоторой иронией принимала мужские комплименты. Менее красивые девушки и женщины – а к таким, по ее мнению, относились все из ее окружения – завидовали ей и тайно ревновали своих возлюбленных. Но это красавицу не заботило: «Я выше всяких интриг и сплетен». В Викторе она видела надежную опору, к тому же ему не требовалось ничего объяснять и доказывать.

Лиза всегда одевалась подчеркнуто модно и не жалела на фирменные наряды родительских денег. Была в ней какая-то излучающая притягательность, изюминка, точнее – целый набор редких качеств, которые притягивали многих. Виктор не считал себя исключением, для него знакомство с Лизой и дальнейшие тесные отношения – завидный подарок судьбы.

Они почти не расставались, и друзья откровенно завидовали Виктору. Некоторые называли ее Моделью, другие – Милашкой. Больше всех радовался ее появлению Глеб – он просто сиял.

– Витек, за тобой Модель пришла. Беги.

– Зачем же бежать – достаточно ускорить свой шаг. Учись.

– Да заканчивай ты тренировку и поторопись, если не хочешь, чтобы твою соблазнительную Милашку увели другие, – шутили друзья. – Неужели заставишь ее ждать?

– Ох и хороша! Мне б такую! – тяжело вздыхал Глеб и облизывал узкую полоску губ.

– Ростом не вышел. Ничего, если любит – подождет. А желающим позариться на чужое не рекомендую проявлять излишнее усердие, – отвечал Виктор с усмешкой, а сам с нетерпением ждал перерыва или окончания тренировки.

Лиза часто приходила в спортзал и, скромно присев в углу, с интересом наблюдала за пропахшими потом боксерами. Она любила смотреть, как те отрабатывали удары на грушах и тяжелых мешках, проводили тренировочные бои и ворочали тонны железа, словно в прямом смысле черпали из него силу. Лиза любовалась красивыми телами крепких парней, налитыми мышечной мощью, но не находила ни одного, кто мог бы сравниться с ее Виктором.

«Его внешние данные впечатляют: короткая мощная шея, рельефные плечи и бицепсы, жесткий накачанный торс, ровные крепкие ноги… Если б я обладала даром художника или писателя, непременно запечатлела бы его. А пока остается только фотографировать и делать точные и емкие заметки».

И на этот раз Лиза достала записную книжку и сделала очередную запись: «В облике Виктора я вижу почти идеальную древнегреческую или древнеримскую красоту мужского тела, которая гармонирует с его осанкой, правильными чертами лица и редкой добротой и душевностью, удачно сочетающимися с настойчивостью, мужественностью и твердостью духа. Для меня он современный образец, почти эталон!.. Хотя, если уж очень придираться, – она в задумчивости гримасой искажала лицо, – то не лишен легкого налета недостатков. Но это поправимо».

И снова с вдохновением нацеливала на него цифровой фотоаппарат.

«Я ему потом покажу и прочитаю. И потребую, чтобы он тоже описал мою внешность. А что, неплохая идея: буду коллекционировать все комплименты в свой адрес. Всех заставлю! А под старость буду перечитывать и вспоминать свою яркую молодость».

Ее приятные размышления прервал тяжелый и запыхавшийся голос Виктора:

– Всё. Конечности не могут работать до бесконечности – пора и отдохнуть.

Славный привык к ней и откровенно скучал, когда не видел или не разговаривал с ней по телефону хотя бы один день. Завершая совместно проведенный вечер нескрываемым восторгом от трепетных поцелуев, на прощание Лиза с присущей ей долей иронии обычно высокомерно спрашивала:

– Сознайся, приятно прикоснуться к роскоши? Ты почувствовал себя на облаках?

Он не обижался на подобные нелепые вопросы и всевозможные глупости, которые относил к неудачным шуткам.

– А я бы с тобой умчалась куда-нибудь высоко-высоко…

– Не люблю неизвестную невесомость. Для меня это непонятно.

Лиза удивлялась и пристально смотрела на Виктора.

– Плохо переносишь?

– Да нет, просто я люблю весомых людей и весомые дела. Может, поэтому-то я не «мухач», а «полутяж»!

– Еще мух мне не хватало. Я бы с такими не сошлась характером.

Говорила она, как и ходила: всегда одинаково медленно, вроде бы лениво, но самоуверенно и важно. Энергичный Виктор усмехался над ее вальяжной, как в замедленных кадрах, неторопливой плавностью и замечал с юмором:

– Вернись на землю. И вообще, ты уж не задерживайся надолго в облаках, среди звезд. А то заболеешь неизлечимой звездной болезнью или сгоришь в расцвете лет. Так что не отрывайся от коллектива и не зазнавайся – будь проще, как можно ближе к народу. – Он показывал на себя, наме-кая, что родом из того самого племени.

Даже находясь далеко от него, Лиза всегда стояла перед его глазами: во всей своей яркости, уверенно и прочно занимая свое привычное место в его душе.

И вот теперь Виктор нетерпеливо летел сломя голову к своей Лизе-Лизавете, как он ее напевно величал. Он мчался с уверенностью, что будет встречен искренней приветливой улыбкой и пленительным поцелуем, от которого привыкшее к перегрузкам сердце боксера начнет учащенно биться. Рядом с ней он забудет обо всем на свете, а мрачные мысли улетят, чтобы уже не вернуться.

Виктор стремительно вошел в яркий, дышащий чистотой подъезд, быстро поднялся на четвертый этаж и с облегчением выдохнул. Он любил просторную и светлую Лизину квартиру. В ней витали никогда и никем не нарушаемые безмятежность и завидное спокойствие, добрая миролюби-вая семейственность и роскошный уют. Правда, к подобной роскоши Виктор относился с некоторым предубеждением, однако не осуждал, прекрасно понимая, что она является неотъемлемой частью характеров и ауры хозяев этой квартиры-музея. Когда он впервые побывал у них, подумал: «Правильно говорят: хочешь узнать людей – ознакомься с их квартирой. Но Лизка не такая – она не в мать».