XIX Похороны ссыльного

Моросил мелкий дождь, когда Вильмовский на коне въезжал в Алдан. В те времена это был небольшой городок с несколькими немощеными улицами. Кое-где вдоль заборов, за которыми скрывались дома, были уложены деревянные тротуары. Единственным каменным строением в городе была небольшая церковка с зелеными куполами. Как и во всех других поселках на тракте, несколько в стороне была расположена этапная тюрьма. На прямоугольной площади, выделенной под этап, стояло несколько жалких бараков, окруженных высоким частоколом, на четырех углах которого виднелись сторожевые вышки. У закрытых ворот стояли часовые с ружьями на плечах. Около них толпились женщины с корзинами, наполненными провиантами. Они ежедневно продавали арестантам хлеб, холодное мясо, яйца и молоко. Видимо, они ждали, когда их пустят на тюремный двор.

Вильмовский въехал на центральную улицу городка и остановился перед постоялым двором, над воротами которого висела вывеска с шумной надписью " Гостиница «Европейская». Дверь открыл полусонный хозяин. Вильмовский вошел в общую комнату. Обстановка комнаты состояла из грязного буфета и четырех деревянных столиков, накрытых клеенкой. Вильмовскому отвели небольшой номер, и пока он распаковывал свои вещи, якутский слуга отвел лошадь в конюшню.

Было еще довольно рано, потому что Вильмовский плохо спал ночью и выехал из лагеря на рассвете. Он решил отправиться к уряднику еще до начала присутствия, на его частную квартиру. Вильмовскому казалось, что благодаря этому ему удастся избежать многих формальных разговоров. Поэтому он быстро почистил одежду, умылся и, расспросив все еще сонного хозяина о том, где живет урядник, вышел на улицу.

Усадьбу урядника он нашел без всякого труда. За жилым домом виднелся небольшой овощной огород, а еще дальше – паровая баня. Именно такие дома чаще всего строили в Сибири русские поселенцы. Построенный на кедрача деревянный дом стоял на каменном фундаменте, за которым угадывались обширные подвалы. В центре фронтовой стены находилось крыльцо с козырьком. Карнизы под крышей, обрамления окон, дверей и балюстрад крыльца были украшены деревянной резьбой. Большие окна, за которыми виднелись горшки с геранью, на ночь закрывались массивными ставнями.

По дорожке, посыпанной желтым песком, Вильмовский вошел на крыльцо. Постучал в дверь висевшим там молотком. Дверь открыла краснощекая девушка. Увидев хорошо одетого, красивого мужчину, она еще больше покраснела.

– Здравствуйте, скажите, я застал господина урядника, Александра Ивановича Булгакова? – спросил Вильмовский.

– Сию минуту, ваше благородие, – ответила девушка и побежала в глубину коридора по дорожке из полотна местной выделки. Исчезла в глубине дома, откуда послышался ее голос:

– Ольга, Ольга, пришел важный господин!

Вильмовский остановился у порога и осмотрел прихожую. От парадного входа по обеим сторонам сеней размещались гостиные, или, как их еще называют, чистые горницы. Напротив входа в кухню находилась дверь в кладовую и лестница на чердак. В прихожей чувствовался вкусный запах готовящегося завтрака.

Вскоре к Вильмовскому вышла молодая, красивая сибирячка. Увидев гостя, она чуть смутилась и обратилась к нему певучим голосом:

– Вы к Александру Ивановичу? Пожалуйста, пожалуйста, прошу в гостиную. Муж уже встал и одевается!

Вильмовский поклонился, вошел в горницу. Полушубок и шапку повесил в сенях. Он чувствовал на себе любопытные взгляды хозяйки. Остановился перед иконой, висевшей в углу, перед которой горела лампадка. Перекрестился и трижды поклонился иконе.

Хозяйка предложила ему сесть и выбежала из комнаты. Вильмовский изо всех сил старался сохранить спокойствие. Удастся ли ему провести урядника? Успех или неуспех всей рискованной экспедиции зависел теперь от одной короткой минуты разговора. К счастью, урядник появился через несколько минут, спешно застегивая пуговицы парадного мундира.

– Здравствуйте, здравствуйте, чем могу служить? – сказал он, бросая на гостя внимательный взгляд.

Вильмовский встал. Постарался отразить равнодушие на лице.

– Здравствуйте и прошу меня простить за слишком ранний визит, – сказал он. – Моя фамилия Павлов, я чиновник для особых поручений его превосходительства господина губернатора. Задержался здесь по дороге в Якутск, чтобы вам кое-что передать.

Несколько высокомерный тон и небрежное движение, с которым гость подсунул уряднику документ с печатью и размашистой подписью губернатора, оказали на полицейского чиновника большое впечатление. Поэтому нервным движением он всадил на нос очки. Как только прочел бумагу – принялся низко кланяться.

Вильмовский облегченно вздохнул и стал действовать увереннее. Он удобно уселся на предложенный ему стул и процедил сквозь зубы:

– Высылая меня с секретным поручением в Якутск, его превосходительство приказал мне доложить о порядках на вверенной вам территории. В зависимости от результатов я получил право вручить вам известную сумму наградных. Правда, сумма не очень большая, но перед праздниками и она пригодится!

Урядник покраснел до корней волос. Нервным движением потер руки. Низко кланяясь, быстро сказал:

– Не знаю, не знаю, ваше благородие, будете ли вы столь добры, но вы у меня желанный гость. Вы еще, наверное, не завтракали, жена сейчас накроет стол. Извините, я отлучусь на минутку, извините...

Урядник выбежал в сени. Вильмовский воспользовался случаем и вытер платком пот, выступивший на лбу. Пока все идет успешно... Теперь он мог осмотреть комнату. За полуоткрытой, разноцветного шитья заслоной виднелась кровать с горой перин и подушек. Между окнами фронтовой стены, напротив стола, помещался длинный плюшевый диван с высокой спинкой. В углу стоял лакированный сундучок с позолоченными уголками и замком. Видимо, это был дорожный чемодан урядника. По сравнению с грязными постоялыми дворами и бедными якутскими юртами, дом урядника светился образцовой чистотой. Вильмовский призадумался. Уже много лет он ведет кочевой образ жизни. Его домом были палатки, лесные шалаши, изредка неуютные номера в гостиницах или меблированных комнатах. И такой же дом он оставляет в наследство своему сыну, таская его по бездорожью диких стран. Он вспомнил свою прежнюю квартиру в Варшаве, вспомнил жену... и тяжело вздохнул. Вдруг его охватил гнев. Их преследователи живут спокойно в домашнем тепле, чувствуют себя счастливыми и довольными, а он с сыном должен метаться по свету. Чувство умиления прошло. Когда урядник появился в дверях со своей супругой, Вильмовский, преисполненный горечи, бросил на них суровый взгляд.

С полицейской наблюдательностью урядник заметил перемену в настроении гостя. Сконфуженный, представил ему жену. Вильмовский вежливо поздоровался с ней и стал хвалить образцовый порядок, царящий в комнате.

– О, это хорошая хозяйка, сибирячка, – сказал урядник. – Она вышла за меня замуж, хотя, как вам самому известно, сибиряки недолюбливают нас, царских чиновников.

– Ах, вы снова за свое, Александр Иванович, – укорила его жена. – Пожалуйте к столу на скромный завтрак.

На белой скатерти появились тарелки с блинами, чашки с румяным топленым маслом, икра, творог со сметаной и жареная курятина. Девушка, которая открывала Вильмовскому дверь, принесла большой, бухающий паром самовар, а урядник достал из шкафчика бутылку водки и графин – с настойкой.

– Пожалуйста, садитесь, – любезно говорил он, не забывая о награде губернатора.

– Перед завтраком я хотел бы покончить с делами, – сказал Вильмовский, медленным движением доставая из кармана бумажник. Я с удовольствием установил, что во вверенном вам районе царит порядок и спокойствие. Поэтому я могу с чистой совестью вручить вам награду, а в рапорте его превосходительству не премину упомянуть об этом.

Вильмовский отсчитал сто рублей бумажками. По тем временам это была довольно значительная сумма. Урядник взял деньги и принялся благодарить.

– Для порядка прошу мне дать расписочку в получении с вашей собственноручной подписью, – сказал Вильмовский.

– Конечно, конечно, порядок должен быть во всем, – согласился урядник. – Ольга, принеси бумагу, ручку и чернила!

Вильмовский спрятал расписку в бумажник. Все уселись за стол. Бутылка водки была быстро опорожнена до половины. Вильмовский только время от времени прикладывал рюмку к губам, зато урядник охотно пил рюмку за рюмкой. Завтрак продолжался около двух часов. Урядник много рассказывал об условиях, господствующих в его округе. Он ругал якутов, которые приняли православие, но по-прежнему оставались язычниками и не хотели подчиняться царским чиновникам, жаловался на конфликты с ссыльными, работающими на золотых приисках и обвинял местные власти в плохом исполнении своих обязанностей.

В конце концов Вильмовский взглянул на часы.

– Уже поздно, а меня ждет конвой в лагере под городом, Еще сегодня или, в крайности, завтра с утра мне надо ехать дальше. Я хочу вернуться на юг еще до первого снега, – сказал он, прерывая красноречие подвыпившего полицейского.

– Понимаю, понимаю, уже вчера ночью у нас был заморозок, – заметил урядник.

– Находясь здесь проездом, я хотел бы при случае закончить еще одно служебное дело, – сказал Вильмовский. – В Алдане находится ссыльный, которого я должен дополнительно допросить.

– Вот как? – удивился урядник. – Кто это, если не секрет?

– Да так, один поляк, присланный сюда из Нерчинска. Говорят, он работает в фактории Нашкина.

– Как его фамилия?

– Збигнев Карский, – кратко ответил Вильмовский.

На лице урядника появилось выражение сосредоточенности, будто он что-то вспоминал.

– Сейчас, сейчас, это тот, который собирался бежать? – спросил он минуту спустя.

– Да, видимо, именно он, – сказал Вильмовский. – Ведь это я раскрыл его намерения...

– Как же-с, помню, помню. Ведь я лично читал ваш рапорт, подшитый к бумагам ссыльного. Это вы подчеркнули красным карандашом: «опасный преступник, отмечаться через каждые три дня».

– У вас хорошая память, – осторожно похвалил Вильмовский. – Это ценное качество; я вижу, что награда вами вполне заслужена...

Довольный урядник, вдруг обеспокоился.

– Этот допрос имеет важное значение? – спросил он.

– Может быть, важное, а может быть, и нет. Дело касается кого-то другого.

– Не знаю, успеете ли вы, – опечалился урядник. – Он, правда, здесь, но, пожалуй, это его последние минуты... Лечил его наш фельдшер, говорят, что и шаман приходил, но никто ему не помог. Он умирает, а может быть, уже умер этой ночью. Несколько дней тому назад Нашкин прислал сюда кого-то для упорядочения дел фактории.

Чтобы не выдать охватившей его дрожи, Вильмовский крепко ухватился руками за стол. Он не мог произнести ни слова. Это было весьма печальное известие. К счастью, урядник в этот момент разливал в рюмки сладкую настойку и не заметил бледности, покрывшей лицо его собеседника.

Вильмовский взял рюмку и опрокинул ее в рот.

– Что ж, у нас будет меньше хлопот, – буркнул он.

– Я сейчас пошлю в участок, – сказал урядник. – Мы узнаем, можно ли допросить ссыльного.

– Где живет ссыльной? – спросил Вильмовский.

– В пригороде, не больше четверти часа ходьбы отсюда.

– В таком случае я сам пройду к нему с вашим человеком.

– Я пойду с вами, – предложил урядник.

– Нет, нет, зачем же, я и так отнял у вас множество драгоценного времени, – возразил Вильмовский. – А после я сам посещу вас в вашей канцелярии и расскажу о том, что увидел.

– Как вам будет угодно! Значит, встретимся в участке, а потом будьте любезны ко мне на обед. Прошу не возражать, это большая честь и удовольствие для нас. Ольга, Ольга! Пошли Марусю в участок, пусть сейчас же придет Сашка!

Вильмовский сидел как на раскаленных угольях. Он притворялся, что слушает болтовню урядника, который, подвыпив, расстегнул мундир и стал весьма разговорчив. А Вильмовский неотступно думал об умирающем ссыльном. Что за печальная судьба. Столько труда, столько жертв, и все напрасно. Збышек умирает... Вильмовский хотел теперь увидеть его, хотя бы на короткий миг, утешить, обнять. Какое же одиночество стало уделом Збышека в этой суровой, почти безлюдной стране!

В сенях послышались тяжелые шаги Сашки – высокого, бородатого полицейского. Вильмовский надел полушубок. Урядник передал городового в распоряжение влиятельного «сослуживца» и еще раз обязал гостя принять приглашение на обед. Наконец Вильмовский очутился на улице. Городовой, придерживая саблю на боку, услужливо повел Вильмовского в пригород, где в стороне от других стоял небольшой домик.

– Это здесь, – сказал городовой. – Я войду первым, ваше высокоблагородие! Прошу осторожнее, притолока низкая.

Городовой открыл дверь. Они очутились в небольшом коридоре. Городовой постучал в следующую дверь. Не ожидая приглашения, широко ее открыл. Сердце у Вильмовского билось учащенно. В маленькой полутемной комнате он сразу же заметил в углу кровать, на которой лежал человек. На краю кровати сидела молодая девушка. На небольшом столе в подсвечнике горела свеча, бросая желтоватые блики на убогую обстановку комнаты.

Городовой наклонился, чтобы не удариться головой о притолоку двери. За ним последовал Вильмовский.

– Как ваше здоровье? – спросил городовой. – Ого, вы опять здесь! – обратился он к девушке.

– Тише! Он умирает... – ответила девушка, красноречивым жестом прикладывая палец к губам.

– Воля божья, – буркнул городовой. – Что поделаешь!.. А я к вам привел гостя по казенном делу...

– Спасибо, друг, ты свое сделал, возвращайся в участок, – сказал Вильмовский. – Скажи уряднику, что я скоро там буду.

Городовой откозырял, стукнул каблуками и вышел, закрывая за собой дверь.

Вильмовский долго стоял молча. Его глаза постепенно привыкали к царившему в комнате полумраку. Ссыльный лежал с закрытыми глазами. На его худое, бледное лицо падала тень от длинных ресниц. Под одеялом вырисовывались контуры истощенного тела. Вильмовский молчал. Волнение сжало ему горло так, что он не мог сказать ни слова. Впрочем, он не знал девушки, сидевшей у постели больного, и боялся показать, что он заинтересован в судьбе Збышека. Девушка тоже подозрительно смотрела на Вильмовского. В конце концов она привстала и спросила:

– Кто вы и что вам здесь надо? Могли бы ему хотя позволить умереть спокойно...

Холодный тон девушки отрезвил Вильмовского. Он глубоко вздохнул и тихо спросил:

– Неужели нет надежды?

– Вы же видите...

– А он... в сознании? С ним можно говорить?

– Что вам от него надо?

– Я чиновник для особых поручений. Мне надо лично поговорить с Карским. Вы можете оставить нас одних. Моя фамилия... Павлов...

Девушка подбежала к нему. Расширенными от изумления глазами посмотрела в лицо Вильмовскому, потом отступила к стене, судорожно сжимая руки на груди. Ее худыми плечиками встряхнули рыдания. Из глаз потекли слезы. Сдерживая их, она стала шептать:

– Збышек. Збышек, посмотри на него... посмотри!

Ссыльный открыл глаза. Стал напряженно искать лицо гостя. Вильмовский шаг за шагом стал подходить к кровати больного. Остановился рядом с кроватью и медленно снял меховую шапку с головы. Несчастный ссыльный вперил в него глаза. Словно в полусне, он приподнялся на локтях и с усилием сел. Вдруг Збышек сдавленно крикнул:

– Дядя!..

Плача, как ребенок, больной обнял Вильмовского за шею. Вильмовский в молчании прижимал к себе юношу. По его мужественному, суровому лицу текли слезы. Наташа, подчиняясь движению сердца, обняла обоих мужчин.

– Видишь, Збышек, ты не верил... а они, несмотря ни на что, явились сюда к тебе, – шепнула она.

Вильмовский нежно снял ее руку со своего плеча.

– Благодарение богу, ты жив, и мы не можем терять времени, – тихо сказал он. – Ложись-ка парень, а вы... скажите мне, кто вы будете?

– Я родственница Нашкина, и упросила его послать меня сюда, в факторию, чтобы заменить Збышека на время его болезни.

– Ах, вот как! – перебил ее Вильмовский. – Это о вас мне говорил урядник.

– Дядя, это моя невеста, Наташа Бестужева, которую Томек повстречал в Нерчинске и из-за которой дрался с Голосовым на дуэли.

– Значит, это вы, – сказал, улыбнувшись, Вильмовский. – Я о вас уже наслышан.

Наташа перестала плакать. Овладев собой, она сказала:

– Томек обо всем рассказал. Я решила помочь вам освободить Збышека. Он и в самом деле больной, а вот до смерти ему, к счастью, далеко. Однако, если бы все поверили, что он умер, то перестали бы им интересоваться.

– Ах, значит, это вы – причина моего волнения. Ведь я очень разволновался, когда узнал, что мы, кажется, прибыли слишком поздно! – сказал Вильмовский. – Урядник и в самом деле убежден, что Збышек умирает.

– Вот и прекрасно! Раз уж вы прибыли, то он умрет еще до вечера. В гроб мы положим камни и завтра утром похороним ссыльного! А я подготовила место, где Збышек будет ждать вас...

– Осторожнее, не надо так спешить, давайте спокойно обсудим все дело, – перебил ее Вильмовский. – А именно: почему, когда я упомянул фамилию полицейского агента, вы посмотрели на Збышека и сказали ему, чтобы на меня посмотрел.

– Я поняла, что вы кто-то другой, потому что и я, и Збышек прекрасно знаем Павлова. Ведь это он преследовал нас в Нерчинске.

– Ах, вот как! Молодец. Но каким чудом ты, Збышек, сразу меня узнал?

– Наташа очень хорошая девушка, дядя! Если бы не она, мне пришлось бы очень плохо! Когда Павлов перехватил мое письмо к Томеку, Нашкин вступился за меня только по ее просьбе. А тебя я сразу узнал – так как только в Нерчинске сжег вашу фотографию, которую Томек прислал мне из Африки.

Вильмовский достал платок и вытер с лица пот. Энтузиазм Збышека и Наташи заставил его подумать, что вопрос бегства может осложниться.

– По вашему плану, Збышек должен сегодня умереть. Убедить в этом урядника будет не слишком трудно, – громко сказал он. – Поэтому сразу же после похорон мы можем отправиться в путь. Я сказал уряднику, что еду в Якутск. Где вы намерены укрыть Збышека?

– Я высмотрела в лесу, неподалеку от дороги, шалаш. Это почти рядом с городом, – ответила Наташа. – А где ждут остальные?

Вильмовский достал из кармана кусок бумаги, начертил карандашом план окрестностей Алдана и показал место, где находится лагерь.

– Вот и хорошо, – воскликнула Наташа, изучив план. – Вам и так придется ехать мимо его шалаша. Вот здесь...

Она показала на бумаге.

– Приму к сведению. Впрочем, мы, пожалуй, будем на «похоронах» вместе!

– Само собой разумеется, ведь нам необходимо убедиться, что никто не заглянет в гроб с мнимым покойником, – сказала Наташа.

– А что вы намерены делать потом? – спросил Вильмовский, внимательно глядя на девушку.

Наташа опустила глаза и покраснела. Збышек сорвался с постели.

– Дядя! Я без нее... никуда не уйду! Она тоже ссыльная! Она революционерка, как и я... и я ее люблю!

Вильмовский согласно кивнул головой. Значит, его предположения оправдались. Он стал раздумывать, как поступить. Взять с собой Наташу – значит, еще более усложнить и без того рискованное бегство. Но разве можно разделить два любящих сердца! Ба, если бы он мог, он вывез бы из Сибири всех царских ссыльных.

– Вы согласны сопровождать Збышека? – спросил Вильмовский у Наташи.

Она судорожно схватила его за руку.

– А вы... возьмете меня с собой?

– Возьму, но, считаю долгом предупредить, что путь к свободе далек и изобилует многими опасностями. Кто знает, унесем ли мы отсюда свои головы в целости и сохранности!

– Я пойду с вами и, если надо, погибну без слова упрека, – уверяла Наташа.

– В таком случае, прекрасно! Мы возьмем вас с собой, Наташа. Скоро здесь хватятся вас?

– Нет, этого нечего опасаться. Я приехала на время, под предлогом упорядочения дел в фактории. Еще сегодня заявлю полиции, что возвращаюсь в Нерчинск, и исчезну, как камень в воду.

– Все это вы великолепно обдумали, – признал Вильмовский. – После похорон вы проберетесь в шалаш Збышека. Я попрощаюсь с урядником и поспешу к вам. Завтра к вечеру мы будем уже далеко от Алдана.

– Идите к уряднику, – сказала Наташа. – Скажите ему, что ссыльной умер при вас. Остальное я беру на себя. Збышек закроет лицо простыней, если кому-нибудь вздумается посетить нас. Якуты боятся мертвых, а полиция не очень любопытна. Они подготовлены к его смерти. Я сейчас закажу гроб. Похороны назначим на завтрашнее утро...

– Вы взяли на себя трудную и... неприятную задачу...

– Не бойтесь за меня, я все уже обдумала.

* * *

Только к обеду Вильмовский ушел из одинокого домика ссыльного. Овладев собой, он отправился в участок к уряднику.