Картина четвертая

Вечер. Причал у озера. На скамейке сидит УЭЛШ. Перевязанными руками держит бутылку пива.

ГЕРЛИН подходит к нему и садится рядышком.

УЭЛШ. Герлин.

ГЕРЛИН. Cвятой отец. Чё делаете?

УЭЛШ. Просто сижу.

ГЕРЛИН. Понятно, понятно. (Пауза). А по Томасу вы панихиду хорошо отслужили… Мне понравилось.

УЭЛШ. Что-то я тебя не видел.

ГЕРЛИН. А я у самого входа стояла. (Пауза). Чуть не заплакала, когда вас слушала. Слова в самую душу западали.

УЭЛШ. Чуть не заплакала? Ушам своим не верю. Ни разу за все эти годы не видел тебя плачущей: ни на похоронах, ни на свадьбах. Даже, когда голландцы вышибли нас из чемпионата мира по футболу.

ГЕРЛИН. Теперь бывает и всплакну по кое-каким поводам…

УЭЛШ. Все из-за этого придурка Боннера. Пропустил такой мяч. (Потягивает пиво).

ГЕРЛИН. Похоже, вы уже поддали, святой отец?

УЭЛШ. Ты можешь не издеваться надо мной? Вдобавок ко всему остальному.

ГЕРЛИН. И не думала.

УЭЛШ. Только не сегодня.

ГЕРЛИН. Я над вами не издеваюсь. Ну, поддразниваю я вас иногда. Но это так, без всякой задней мысли.

УЭЛШ. Иногда? Да все время. Не отстаешь от других.

ГЕРЛИН. Иногда, иногда. И только лишь затем, чтобы скрыть глубокую страсть, которую я питаю к вам…

УЭЛШ строго смотрит на нее. ГЕРЛИН улыбается.

ГЕРЛИН. Да нет, это я пошутила, святой отец.

УЭЛШ. Ну что, опять за свое?

ГЕРЛИН. Уж и пошутить нельзя. Вы своим неприступным и надменным видом сами на шутки напрашиваетесь.

УЭЛШ. Нормальный у меня вид, как у всех людей. Нос не задираю.

ГЕРЛИН. Хорошо, как скажете.

УЭЛШ (после паузы). Значит, вид у меня неприступный и надменный?

ГЕРЛИН. Сейчас уже нет. Ну, не больше, чем у большинства священников.

УЭЛШ. Может, я и впрямь надменный. Может, поэтому я не могу стать своим в этом городе. Хотя чтобы стать здесь своим, мне, наверное, пришлось бы поубивать половину своей родни. Господи… Когда я приехал в Линейн, я подумал, что это дивное место, но нет. Оказалось, что это столица убийств в грёбаной Европе. А тебе известно, что Коулмен убил родного отца по злому умыслу?

ГЕРЛИН (опустив голову, смущенно). Вообще-то, что-то такое слышала…

УЭЛШ. Слышала? И глазом не моргнула? И полиции не сообщила?

ГЕРЛИН. Я не стукачка, а отец Коулмена был вечно сердитым старым хрычом. Он один раз пнул моего кота Имонна.

УЭЛШ. И за это что, убить человека можно?

ГЕРЛИН (пожимает плечами). Это зависит от человека. И кота. Но побитых котов в Ирландии будет намного меньше, если тот мужик, который задумает это сделать, будет знать, что получит пулю в лоб. Точно вам говорю.

УЭЛШ. Похоже, о морали ты и понятия не имеешь.

ГЕРЛИН. С моралью у меня все в порядке. Просто я не талдычу о ней, как некоторые.

УЭЛШ (после паузы). В один прекрасный день Вал и Коулмен укокошат друг друга, если их никто не остановит. И это точно буду не я. Тут нужен человек с сильным характером.

Достает письмо и подает его ГЕРЛИН.

Написал я им тут письмишко, передашь при случае, хорошо?

ГЕРЛИН. А сами не сможете?

УЭЛШ. Не успею. Я сегодня же вечером уезжаю.

ГЕРЛИН. И куда?

УЭЛШ. Какая разница. Куда пошлют. Лишь бы отсюда уехать.

ГЕРЛИН. Но с чего вдруг, святой отец?

УЭЛШ. Причин много, но три убийства и одно самоубийство на один приход, это уж слишком.

ГЕРЛИН. Но вы здесь абсолютно не причем, святой отец.

УЭЛШ. Вот как?

ГЕРЛИН. А разве завтра вы не должны тренировать команду девочек до двенадцати лет? К полуфиналу?

УЭЛШ. Эти паршивки совершенно меня не слушаются. И вряд ли будут. К моим советам вообще никто не прислушивается. Никто абсолютно.

ГЕРЛИН. Я прислушиваюсь.

УЭЛШ (с сарказмом). Вот утешила.

ГЕРЛИН, обиженная, опускает голову.

УЭЛШ. Да тебе мои слова, как об стенку горох. Сколько раз я тебя просил не торговать отцовским самогоном и что толку?

ГЕРЛИН. Я приторговываю только до тех пор, пока не накоплю немного денег...

УЭЛШ. А для чего они тебе? Чтоб проматывать их в клубах Каррарое? И чтоб пьяные мальчишки лапали тебя целый вечер?

ГЕРЛИН. И вовсе не для этого. Я коплю, чтобы купить кое-какие вещицы из маминого каталога Фримена. Там такой большой выбор…

УЭЛШ. Разнообразного дерьма, да. Мне бы твои проблемы. Похоже, твоя жизнь – это постоянные мучения.

ГЕРЛИН поднимается со своего места и, ухватившись за шевелюру УЭЛША, запрокидывает его голову.

ГЕРЛИН. Будь на вашем месте кто-нибудь другой, так бы в глаз и заработал за такой сарказм. Но вы бы от моего удара точно расхныкались. Как девчонка.

УЭЛШ. Никто тебя на скамейку садиться не приглашал.

ГЕРЛИН. А что, есть такой закон, что рядом с вами присесть нельзя? Если нет, то надо его написать.

ГЕРЛИН разжимает руку и уходит.

УЭЛШ. Прости меня за мой сарказм. Наговорил я тут лишнего про каталог и вообще. Я неправ.

ГЕРЛИН останавливается и, не говоря ни слова, медленно возвращается к скамейке.

ГЕРЛИН. Ладно, забудем.

УЭЛШ. Просто у меня такое чувство… Не знаю как лучше выразить…

ГЕРЛИН (присаживается рядышком). Пьяная сентиментальность.

УЭЛШ. Пьяная сентиментальность. Пьяная сентиментальность – это верно.

ГЕРЛИН. Пьяная сентиментальность и сиротливость. Отец Уалш, Уэлш. (Пауза) Извините, святой отец.

УЭЛШ. А, все путают.

ГЕРЛИН. Близко по звучанию – Уалш, Уэлш.

УЭЛШ. Я знаю, знаю.

ГЕРЛИН. А как ваше имя, святой отец?

УЭЛШ (после паузы). Родерик.

ГЕРЛИН подавляет смешок. УЭЛШ улыбается.

ГЕРЛИН. Родерик? (Пауза). Ужасное имя, святой отец.

УЭЛШ. Знаю, знаю, спасибо за признание. Ты что, решила мне настроение поднять?

ГЕРЛИН. Просто пытаюсь быть с вами милой.

УЭЛШ. А Герлин, подходящее имя для девушки? На самом-то деле как тебя зовут?

ГЕРЛИН (съежившись). Мария.

УЭЛШ. Мария? Так что же тогда ужасного в моем имени?

ГЕРЛИН. Мария – это имя мамочки нашего Господа Бога, слыхали вы об этом?

УЭЛШ. Вообще-то что-то такое слышал.

ГЕРЛИН. Поэтому своей жизни у нее не получилось. Пропади она пропадом, эта Мария.

УЭЛШ. Но уж ты-то своего в жизни добьешься.

ГЕРЛИН. Вы так думаете?

УЭЛШ. С твоей-то грубостью и нахальством? Поднять руку на священника? Далеко пойдешь.

ГЕРЛИН поправляет УЭЛШУ прическу.

ГЕРЛИН. Я бы ни за что этого не сделала, святой отец.

Нежно похлопывает его по щеке.

Только слегка по щеке вас похлопать, на большее я не способна.

УЭЛШ улыбается. ГЕРЛИН смотрит на него, потом, смутившись, отворачивается.

УЭЛШ (после паузы). Я ведь пришёл подумать о Томасе прежде чем отправиться в свой путь. Немного помолиться за него.

ГЕРЛИН. Так вы прямо сегодня и уезжаете?

УЭЛШ. Да, прямо сегодня. Так себе и сказал: отслужу молебен по Томасу и закончу всё это.

ГЕРЛИН. Удручающая поспешность. Так никто не сможет сказать вам «прощай».

УЭЛШ. «Прощай», да, и «скатертью дорожка» мне в спину.

ГЕРЛИН. Вы не правы.

УЭЛШ. Не прав?

ГЕРЛИН. Нет.

Пауза. УЭЛШ, смущенный, кивает головой и прикладывается к бутылке.

А вы мне с нового места напишите? И адрес сообщите, святой отец?

УЭЛШ. Я постараюсь, Гёрлин, да.

ГЕРЛИН. Ну, просто, чтобы мы связь поддерживали?

УЭЛШ. Да, постараюсь.

На его словах ГЕРЛИН незаметно смахивает слезу.

Вот с этого самого места он в воду и шагнул. Бедняга Том. А вода холоднющая и темная-темная, ты только посмотри. Гёрлин, что по-твоему толкнуло его сделать этот шаг? Мужество или глупость?

ГЕРЛИН. Мужество.

УЭЛШ. Согласен.

ГЕРЛИН. И Гиннес.

УЭЛШ (смеется). Тоже согласен. (Пауза). Посмотри как печально и как тихо и спокойно.

ГЕРЛИН. Не один Томас в этом озере утопился. Вы в курсе, святой отец? Еще трое парней шагнули в воду с этого самого места. Это мне мамочка рассказала. Давно, правда, это было.

УЭЛШ. Недавно?

ГЕРЛИН. Много лет назад. Может, еще в голодные годы.

УЭЛШ. Утопились?

ГЕРЛИН. Да, в этом самом месте.

УЭЛШ. А почему мы их призраков не боимся? Им бы в самый раз появиться.

ГЕРЛИН. Да вы пьяный в стельку, чего вам бояться? А вот я не боюсь, потому что… Сама не знаю почему. Во-первых, вы рядом, во вторых… В общем, не знаю. Мне и на кладбище ночью не страшно. Наоборот, мне там нравится ночью.

УЭЛШ. Почему? Ты меланхолична и адски бесстрашна?

ГЕРЛИН (смущенно). Нет. Я не бесстрашна. Просто… когда у тебя на душе тоскливо и одиноко, или как-то так… ты чувствуешь, что живым все-таки быть лучше, чем лежать в земле или на дне озера. Потому что… хоть и маленький, но шанс стать счастливым, у тебя все-таки есть. Пусть даже малюсенький, – у них-то нет никакого, абсолютно никакого. Не то, что ты говоришь: «Ха, а мне лучше, чем вам! » Нет, ведь жизнь может сложиться так, что этим самым мертвецам еще позавидуешь. Но пока ты здесь, есть хотя бы возможность счастья. А покойнички словно это чувствуют и говорят: «Удачи тебе! » (Скороговоркой). Ну вот, все высказала.

УЭЛШ. Ведь миллионы мыслей проносятся за этими большими карими глазами.

ГЕРЛИН. Вот уж не думала, что вы заметили мои большие карие глаза. Прекрасные, да?

УЭЛШ. Придет день, и ты станешь красивой и интересной женщиной. Да благословит тебя Господь.

УЭЛШ снова прикладывается к бутылке.

ГЕРЛИН (тихо, с грустью). Да, когда-нибудь наступит. (Пауза). Ну, святой отец, двину-ка я домой. Вы остаетесь, или пройдемся вместе?

УЭЛШ. Побуду здесь еще немного, пожалуй. Помолюсь за бедного Томаса.

ГЕРЛИН. Ну, тогда пока.

УЭЛШ. Пока.

ГЕРЛИН целует его в щеку. Они обнимаются. ГЕРЛИН встает.

УЭЛШ. Ты не забудешь передать письмо? Ты не забудешь передать письмо Валену и Коулмену, Гёрлин?

ГЕРЛИН. Не забуду. А что в нем, святой отец? Я в догадках вся. Может, в нём презервативы для них?

УЭЛШ. Нет, совсем нет!

ГЕРЛИН. Они все равно им не понадобятся, если только в курятник соберутся.

УЭЛШ. Герлин, пожалуйста…

ГЕРЛИН. Да и то, если курица слепая попадется.

УЭЛШ. Ну и язык у тебя. Хоть уши затыкай.

ГЕРЛИН. Да, но всё лучше, чем… Ладно, больше не буду. А вы в курсе, что у Валена новое хобби? Обшаривает всю Коннемару и покупает фигурки святых, но только керамические и фарфоровые, чтобы не расплавились в плите. Собрал уже тридцать семь фигурок по последнему подсчёту. На зло Коулмену.

УЭЛШ. Странные они ребята.

ГЕРЛИН. Очень странные. Дальше некуда. (Пауза). Ну, я пошла, святой отец.

УЭЛШ. До встречи, Герлин. Или Мария, уж не знаю как тебя и называть.

ГЕРЛИН. Если объявитесь, я вам сообщу как девчонки сыграют завтра. Может, и в газете заметку опубликуют. А название у нее будет: «Девочке во время футбольного матча оторвали голову. »

УЭЛШ, прощаясь, кивает с полуулыбкой. ГЕРЛИН медленно удаляется.

УЭЛШ. Эй, Герлин. Спасибо, что посидела со мной. Это было важно для меня, правда.

ГЕРЛИН. Всегда рада, святой отец. В любой момент.

ГЕРЛИН уходит. УЭЛШ смотрит прямо перед собой.

УЭЛШ (тихо). Нет, не в любой. Не в любой.

Он допивает пиво, ставит бутылку на скамейку, крестится и сидит, задумавшись.

Затемнение