Мартин Макдонах Сиротливый запад

Мартин Макдонах Сиротливый запад

«Человек-подушка и другие пьесы»: Коровакниги; М.; 2008

ISBN 968-5-902945-10-2

Аннотация

На первый взгляд, в пьесе Макдонаха нет острых коллизий и разветвлённых сюжетных ходов. Действие разворачивается в ирландской «тьмутаракани», городке Линэне, где забытые Богом, живут обычные обыватели. Однако скука, бедность, затхлая повседневность и бессмысленность существования так разъедают души обывателей городка, что статуэтки святых и новая кухонная плита начинают цениться дороже человеческой жизни, а сыну ничего не стоит застрелить из ружья родного отца только за то, что тот посмел насмехаться над его причёской! В «Сиротливом западе» есть и мудрый юмор, и лукавая усмешка, и трезвый реализм, и бездна мучительных размышлений о повседневности, с её разрушающей психику оголтелостью и вседозволенностью.

Мартин Макдонах

Сиротливый Запад

Действующие лица

ГЕРЛИН КЕЛЛЕГЕР, семнадцати лет, хорошенькая

ОТЕЦ УЭЛШ, тридцати пяти лет

КОУЛМЕН КОННОР

ВАЛЕН КОННОР

Картина первая

Кухня-гостиная в старом фермерском доме в Линейне, графство Гэлуэй. В глубине сцены, справа, входная дверь. На авансцене – стол и два стула. В центре задней стенки – камин. Перед ним – старые, потерявшие всякий вид, кресла. Слева, в задней стене – дверь в комнату КОУЛМЕНА. Еще левее – дверь в комнату ВАЛЕНА. На задней стене полка, на которой рядком стоят фигурки католических святых, помеченных буквой «М». Над полкой висит двухстволка, а над ней распятие. Слева, у стены – шкаф для продуктов, справа – комод. На комоде – фотография в рамке. Это черный пес. Разгар дня. КОУЛМЕН, весь в черном, только что вернулся с похорон и развязывает галстук. Достает из шкафа большую банку из-под печенья, отдирает закрепляющий крышку скотч и вынимает бутылку самогона, так же помеченную буквой «М». ОТЕЦ УЭЛШ, священник, входит вслед за ним.

УЭЛШ. Дверь открытой оставил, Вален должен подойти.

КОУЛМЕН. Оставил так оставил.

УЭЛШ усаживается за стол. КОУЛМЕН разливает самогон по стаканам.

Выпьешь за компанию?

УЭЛШ. Конечно, о чем разговор.

КОУЛМЕН (тихо). И чего спрашивал. Дурацкий вопрос, черт.

УЭЛШ. А?

КОУЛМЕН. Дурацкий, черт побери, вопрос задал.

УЭЛШ. Почему же?

КОУЛМЕН, не отвечая, подает ему стакан и садится за стол.

УЭЛШ. Хватит чертыхаться, сколько можно.

КОУЛМЕН. Хочу и чертыхаюсь.

УЭЛШ. Отца твоего ведь только что похоронили.

КОУЛМЕН. Ну конечно, конечно, тебе видней.

УЭЛШ (после паузы). А народ симпатичный собрался.

КОУЛМЕН. Стая стервятников. В надежде поживиться.

УЭЛШ. Да ладно тебе. Пришли почтить память, только и всего.

КОУЛМЕН. Только семь из них не задавали никаких вопросов насчет поминок. А остальные только и спрашивали: «А выпивка будет? А пирожки слоеные будут? » Никаких им пирожков в этом доме. Во всяком случае, пока Вален контролирует все расходы. Были бы деньги у меня, я б сказал: «Ладно, приходите, налетайте, ешьте, пейте, хоть вы и стервятники. Только вот деньги не у меня. У Валена».

УЭЛШ. А Вален насчет денег прижимистый. Немного.

КОУЛМЕН. Немного? Да он из-за гроша удавится. Кстати, этот самогон его. Так что если он заявится и закатит скандал, скажешь, что я налил исключительно по твоей просьбе. И по очень настоятельной. В это поверить не трудно.

УЭЛШ. Ты не упускаешь случая изобразить меня алкоголиком.

КОУЛМЕН. Что ж, дело нехитрое. Любой ребёнок, даже если он рисовать не умеет, без труда изобразит тебя алкоголиком. Для этого сильно напрягаться не нужно.

УЭЛШ. Я ведь ни капли спиртного в рот не брал, пока в этом приходе служить не начал. Такой приход просто направляет тебя на этот путь.

КОУЛМЕН. Может, ты и прав, только не всем нужно идти по этому пути так далеко, как другим. Некоторым и короткой прогулки достаточно.

УЭЛШ. В алкоголика я не превратился. Просто люблю это дело. Вот и все.

КОУЛМЕН. Ну, само собой. Как скажешь.

Пауза.

Пирожки с начинкой, черт бы их побрал. Ох уж эта белобрысая, старая стерва. Двадцать лет мне за кружку пива должна. «Завтра, завтра верну. » И так каждый раз, сука. Меня не волнует, что у неё Альцгеймер. А если б у меня и был пирожок, я бы засунул его ей в задницу.

УЭЛШ. Выбирать надо выражения, все-таки…

КОУЛМЕН. По-другому не могу.

Пауза.

УЭЛШ. Вот папа умер, сиротливо будет в доме, да?

КОУЛМЕН. Не будет.

УЭЛШ. Ну, хоть немного-то одиноко будет, я уверен.

КОУЛМЕН. Ну если ты говоришь, что будет немного одиноко, значит будет немного одиноко. Я верю в это, раз уж ты загоняешь своё мнение мне в глотку и так уверен. Ты ведь главный специалист в мире по сиротливости?

УЭЛШ. А девушка у тебя на примете есть? Ты ведь теперь свободный и небедный. Наверное, отбоя от девчонок нет?

КОУЛМЕН. Только твоя мамочка.

УЭЛШ. Ну и настроеньице у тебя сегодня.

Пауза.

И ты никогда не влюблялся?

КОУЛМЕН. Один раз влюбился, только не твое это собачье дело. В колледже. Звали ее Элисон О' Хулиген. С копной рыжих волос. Любила кончик ручки во рту держать. Как-то раз горло себе пером и проткнула. Так оно еще там и застряло. Кто-то, видать, толкнул под локоть. Вот и вся любовь.

УЭЛШ. Она что, умерла?

КОУЛМЕН. Да куда там. Но лучше ей, сучке, было б помереть. Нет, обручилась с этим ублюдком доктором, который вытащил перо из горла. Хотя это мог сделать любой. Для этого даже не нужен врач. Жаль, меня рядом в тот момент не оказалось.

Пауза. УЭЛШ пригубляет стакан.

Входит ВАЛЕН. В руках у него дорожная сумка. Достает из нее фигурки святых и расставляет их на полке. КОУЛМЕН наблюдает за происходящим.

ВАЛЕН. Стеклопластик.

КОУЛМЕН (после паузы). Гребаный стеклопластик.

ВАЛЕН. Сам ты гребаный.

КОУЛМЕН. А ты трижды гребаный, понял?

УЭЛШ. Ну, хватит вам!!!

Пауза.

О, Господи!

ВАЛЕН. Он первый начал.

УЭЛШ (после паузы). Том Хенлон вернулся. Я говорил с ним на похоронах. Том знал твоего отца?

КОУЛМЕН. Немного знал. Арестовывал отца несколько раз за то, что он голос на монашек поднимал.

УЭЛШ. Да, я об этом слышал. Странное преступление.

КОУЛМЕН. Не такое уж и странное.

УЭЛШ. Странное.

КОУЛМЕН. О, раз ты так говоришь, Уалш, то так оно и есть.

ВАЛЕН. Ненавижу этих гребаных Хенлонов.

УЭЛШ. А за что?

ВАЛЕН. За что? А разве не ихний Мартин отхватил уши нашему бедняжке Лэсси? Тот кровью так и истек.

КОУЛМЕН. Но доказательств-то у тебя нет., что это Мартин отхватил уши Лэсси.

ВАЛЕН. А разве он не хвастался перед Билли Пендером?

КОУЛМЕН. Это всего лишь косвенная улика. С ней в суд не пойдешь. Подумаешь, хвастался перед мальчишкой, да еще слепым.

ВАЛЕН. Да разве ты меня поддержишь? Как бы не так.

КОУЛМЕН. Этот пес только и знал что лаял.

ВАЛЕН. Так что ж, за это ему надо уши отрубать? На то и собака, чтобы лаять, будто не знаешь.

КОУЛМЕН. Но не так часто. Иногда они молчат. А этот пес по лаю все гребаные мировые рекорды побил.

УЭЛШ. Вален Коннор, слушай меня. Ненависти в мире и так предостаточно. Давай хоть мертвых псов в покое оставим.

ВАЛЕН. Если ненависти так много, так что будет, если немного еще добавить? Никто и не заметит.

УЭЛШ. Интересный подход.

ВАЛЕН. Да отвали ты от меня. Проповедуй лучше МоринФолан и МиккуДоуду, если уж на то пошло, Уалш. Разве это не больше по твоей грёбаной линии?

УЭЛШ наклоняет голову и наливает себе еще.

КОУЛМЕН. Сразу заткнулся.

ВАЛЕН. Вот именно. И тут же за стакан… это мой гребаный самогон!!! Что за? …

КОУЛМЕН. Он действительно пришёл, чтобы выпить. Что я мог сказать ему? Ему, только что отпевшему нашего отца?

ВАЛЕН. Твой самогон? Мог бы и сам бутылку выставить.

КОУЛМЕН. А я что, против? Сунулся в шкаф, а там пусто.

ВАЛЕН. Опять пусто?

КОУЛМЕН. Хоть шаром покати.

ВАЛЕН. Атвой шкаф не бывает непустым.

КОУЛМЕН. Сейчас — уж точно, но такова жизнь.

УЭЛШ. Нет такого слова – «непустой».

ВАЛЕН пристально смотрит на УЭЛША.

КОУЛМЕН (смеется). Точно!

ВАЛЕН. Учить меня грамматике вздумал, да?

КОУЛМЕН. Ага.

УЭЛШ. Да что ты. Это так, шутка.

ВАЛЕН. А ты не шутил, когда Микку и Морин руки пожимал прямо у самой могилы. И болтал с ними о чем-то…

УЭЛШ. Да не о чем я с ними не болтал…

ВАЛЕН. Приход тебе еще тот достался – один убил свою любовницу. Топором зарубил. Другая своей мамочке кочергой мозги вышибла. И ты еще о чем-то с ними болтаешь. Ну и дела.

УЭЛШ. А что мне остается, если полиция и суд…

ВАЛЕН. Да ну их в задницу, этот суд и полицию. Я слышал, что парень, которого ты представляешь, поглавнее будет. Этого гребаного суда и полиции.

УЭЛШ (с печалью в голосе). И я слышал о том же. Видимо, то, что я слышал, ошибочно. Кажется, Всевышний не имеет юрисдикции в этом городе.

ВАЛЕН берет бутылку и, что-то бормоча, наливает себе. Пауза.

КОУЛМЕН. Солидно звучит.

ВАЛЕН. Что именно?

КОУЛМЕН. Да слово «юрисдикция». Люблю слова на «ю».

ВАЛЕН. А по-моему, слишком по-американски. Любят они это словечко.

КОУЛМЕН. Ну уж лучше звучит, чем «непустой».

ВАЛЕН. Опять меня доставать начинаешь?

КОУЛМЕН. Хочу и достаю, господин статуэточник.

ВАЛЕН. Мои статуэтки тебя не касаются.

КОУЛМЕН. И долго ты их будешь в дом таскать?

ВАЛЕН. Долго и помногу! Долго и помногу!

КОУЛМЕН. Понял.

ВАЛЕН. Где мой фломастер? Надо пометить их буквой «V».

КОУЛМЕН. Откуда мне знать, где твой гребаный фломастер?

ВАЛЕН. Ты же моим фломастером женщинам бороды пририсовывал. В журнале «Только для женщин». Еще вчера!

КОУЛМЕН. Ага, а ты его так выхватил у меня, что чуть руку не оторвал.

ВАЛЕН. Сам виноват…

КОУЛМЕН. Вот ты сам его куда-то и засунул.

В этот момент ВАЛЕН, задумавшись, проходит в свою комнату.

Пауза.

Вечно все куда-то прячет.

УЭЛШ. Священник я никуда не годный. Когда при мне хулят Господа, у меня для возражения не находится нужных слов. Разве такой священник достоин своего сана?

КОУЛМЕН. Бывают священники и похуже тебя, святой отец, намного хуже. Точно тебе говорю. Просто ты духом слабоват, выпить любишь, да и в вере своей не крепок. А в остальном ты образцовый священник. Самое главное, что ты не совращаешь пятилетних детей. Это автоматически делает тебя лучше половины ирландских священников.

УЭЛШ. Это не утешает. Да и статистические данные твои завышены. Я – никуда не годный священник, приход у меня никуда не годный, вот и весь сказ. На приходе два убийства, и еще никто не исповедовался ни по одному из них. Что я слышу на исповеди от этих выродков – только про ставки на скачках, да нечистые помыслы.

КОУЛМЕН. Э, об этом лучше промолчать. Тайну исповеди нарушаешь, святой отец. Так и от церкви отлучить могут. Я про это фильм смотрел. Монтгомери Клифт в нем играет.

УЭЛШ. Ты так думаешь? А ведь ты прав, черт побери.

КОУЛМЕН. А эти убийства ты зря в голову взял. Насчет Микки и Морин – это все слухи и больше ничего. Любовница Микки попала по пьянке в аварию. Но ведь это с каждым может случиться… Что поделаешь…

УЭЛШ. А как же насчет серпа, который торчал у нее изо лба?

КОУЛМЕН. Да слухи все это. Заурядная авария. Пьяная была. А мать Морин просто упала, когда с холма спускалась. У нее с ногами всегда плохо было.

УЭЛШ. А когда кочергой ей мозги вышибли, с ногами еще хуже стало, так получается?

КОУЛМЕН. Да у нее бедро больное было, вся округа об этом знала. Раз уж на то пошло, почему бы на меня убийство не повесить? Приставил дуло к отцовской голове да пристрелил его.

УЭЛШ. Ну, это был настоящий несчастный случай, есть же свидетели…

КОУЛМЕН. О чем и речь. А не будь в тот момент Валена, весь город бы говорил, что это я разнес отцу голову, родному отцу. Умышленно. Так ведь? А у Микки и Морин свидетелей нет, вот и болтают, кто во что горазд.

Возвращается ВАЛЕН. В руках у него фломастер. Подходит к полке и начинает рисовать на статуэтках букву «V».

УЭЛШ. Знаешь, что я тебе скажу? Ты видишь в людях добро. И я должен, по роду службы, а не получается. Я всегда готов бросить первый камень.

ВАЛЕН. Он что, в Боге сомневается?

КОУЛМЕН. То-то и оно.

ВАЛЕН. Вечно он в сомнениях.

УЭЛШ. Это верно, ничего дельного своему приходу предложить не могу.

КОУЛМЕН. А то что ты тренировал футбольную команду девочек к полуфиналу?

УЭЛШ. Этим веру в свое священство не восстановишь. Да и потом, мы просто команда нарушителей.

КОУЛМЕН. Только не ты. Ты тренер классный.

УЭЛШ. Десять красных карточек за четыре игры – это мировой рекорд в детском футболе. Для девочек. Был бы и рекордом среди мальчиков. Одна из девчонок из команды Святой Анжелы до сих пор в больнице. После матча с нашими.

КОУЛМЕН. Так она знала на что шла.

УЭЛШ. Все девчонки в слезах поле покидали. Да, тренер я хоть куда. Это точно.

КОУЛМЕН. Гребаные сучки и маменькины дочки, вот кто они.

Раздается сильный удар в дверь, и в комнату заглядывает ГЕРЛИН.

ГЕРЛИН. Брать будете?

ВАЛЕН. Проходи, Герлин. Я возьму пару бутылок. Схожу за деньгами.

ГЕРЛИН входит. ВАЛЕН берёт две бутылки из сумки ГЕРЛИН и уходит в свою комнату.

ГЕРЛИН. Привет, Коулмен. Привет, святой отец. Уэлш, Уалш, Уэлш…

УЭЛШ. Просто Уэлш.

ГЕРЛИН. Ну да, Уэлш. Знаю, знаю. Не путайте меня. Ну, как вы тут?

КОУЛМЕН. Да вот папочку нашего только что в землю закопали.

ГЕРЛИН. Серьезное дело. Очень серьезное. По дороге почтальона встретила. У него письмо для Валена.

Кладет на стол солидный конверт.

Глаз на меня положил, представляете? Так и хочет под юбку ко мне залезть, чует мое сердце.

КОУЛМЕН. А вместе с ним и весь Гэлуэй.

УЭЛШ во время этого разговора обхватывает голову руками.

ГЕРЛИН. Гэлуэй, как минимум. Может и все Европейское Содружество. Но с его зарплатой почтальона – шансов ноль. Никаких абсолютно. Это я вам точно говорю.

КОУЛМЕН. А ты берёшь плату за вход?

ГЕРЛИН. Как раз думаю над этим. А что, ты заинтересовался? Имей в виду, я возьму больше, чем пинту пива и пакетик чипсов Тэйтос.

КОУЛМЕН. Я денежный перевод получил на три фунта.

ГЕРЛИН. Вот это уже ближе. (УЭЛШУ). А у священников какая зарплата?

УЭЛШ. Ты прекратишь?! Прекратишь? Ты же девочка! Мало того, что разносишь самогон, так ещё и треплешься о своём распутстве?.

ГЕРЛИН. Да мы же просто подшучиваем над вами, святой отец.

Теребит волосы на голове УЭЛША. Тот отстраняется от нее.

(КОУЛМЕНУ). В очередной раз в боженьке засомневался? На этой неделе уже в двенадцатый раз. Пора Иисуса в известность ставить.

УЭЛШ стонет, обхватив голову руками. ГЕРЛИН хихикает. Входит ВАЛЕН и передает ГЕРЛИН деньги.

ВАЛЕН. Две бутылки, Герлин.

ГЕРЛИН. Две бутылки. А вот письмо.

КОУЛМЕН. Мне бутылку возьми. В долг.

ВАЛЕН (вскрывая письмо). Пошел ты в задницу со своей бутылкой.

КОУЛМЕН. Все слышали? Все слышали?

ГЕРЛИН. Ты наколол меня на целый фунт, Вален.

ВАЛЕН тут же доплачивает.

ВАЛЕН. Стоило попытаться.

ГЕРЛИН. Сволочь ты последняя, грязный ублюдок, сука ты…

УЭЛШ. Прекрати сквернословить…

ГЕРЛИН. Да пошел ты, святой отец.

ВАЛЕН (заглядывая в конверт). Вот! Вот он! Мой чек! И какой солидный!

ВАЛЕН подносит чек к лицу КОУЛМЕНА.

КОУЛМЕН. Вижу, вижу.

ВАЛЕН. Точно?

КОУЛМЕН. Да убери ты его, не тычь.

ВАЛЕН (подносит чек еще ближе). Цифры хорошо рассмотрел?

КОУЛМЕН. Хорошо.

ВАЛЕН. И все мне. Может, еще ближе поднести?

КОУЛМЕН. Да хватит тыкать. Убери.

ВАЛЕН. Нет, надо чтобы ты получше рассмотрел.

ВАЛЕН тычет чеком прямо в лицо КОУЛМЕНУ. Тот вскакивает и хватает ВАЛЕНА за шею. Завязывается борьба. ГЕРЛИН, глядя на них, смеется. УЭЛШ бросается к братьям и разнимает их.

УЭЛШ. А ну, прекратите немедленно! Вы что, очумели?

Пока он разнимает братьев, получает случайный удар по ноге. Морщится от боли.

КОУЛМЕН. Извини, святой отец. Я в этого ублюдка метил.

УЭЛШ. Как болит! Прямо в гребаную голень угодил.

ГЕРЛИН. Вот и вам досталось, как девчонкам-футболисткам из Святой Анжелы. Побудете в их шкуре.

УЭЛШ. Вы что, спятили?

ВАЛЕН. Он первый начал.

УЭЛШ. Только отца родного похоронили и уже цапаются. И это родные братья. Такого у меня в жизни ни разу еще не было.

ГЕРЛИН. Это потому, что священник вы липовый, святой отец.

УЭЛШ смотрит на нее. Она, улыбаясь, отводит взгляд.

ГЕРЛИН. Это я так, шучу, святой отец.

УЭЛШ. Ну и городок. Братья цапаются, девчонки разносят спиртное и двое убийц на свободе.

ГЕРЛИН. А я еще беременная к тому же.

Пауза.

Шутка.

УЭЛШ смотрит на нее и затем с угрюмым видом, нетвердой походкой направляется к двери.

УЭЛШ. Не надо больше драться, ладно? (Выходит).

ГЕРЛИН. У святого отца УалшаУэлша нет никакого чувства юмора. Провожу-ка я его, а то еще боднет его корова, как в прошлый раз.

КОУЛМЕН. Ну, пока.

ВАЛЕН. До встречи.

ГЕРЛИН выходит. Пауза.

Тот еще парень, что скажешь?

КОУЛМЕН (соглашаясь). Тот еще.

ВАЛЕН. Ха! Если б он узнал, что ты папаше нарочно голову прострелил, весь бы пьяными слезами изошел.

КОУЛМЕН. Это точно. Слишком уж он сердобольный.

ВАЛЕН. Слишком.

Затемнение