Глава 1.. Часть ІІ. Забытье.

Глава 1.

Безжизненным взглядом я глядела в окно, где весна полным ходом преображала Рентон.

Городок радостно встречал перемены, торопясь сбросить с себя зимнюю хандру, избавиться от белой завесы облаков, которая изрядно поднадоела за последние пару месяцев. Краски вокруг становились ярче, насыщеннее, тем самым оттесняя серую и безжизненную палитру зимы. Даже воздух стал другим, живительным и бодрящим.

Все преображалось стремительно и ощутимо.

Солнце, наконец, вышло из-под туч, щедро лаская своим благодатным теплом измотанную землю, и оставляя на воодушевленных лицах горожан легкий весенний загар. Птички бодро прыгали по веткам, радуясь безоблачному дню и весело оповещая о долгожданной поре. Детишки у соседских домов запускали воздушного змея, карабкались по деревьям или устраивали веселые посиделки на газоне. Даже ветерок, осторожно врываясь в приоткрытое окно, крайне заботливо касался кожи, едва ощутимо колыхал мои волосы.

Весенняя музыка приходила на смену долгому зимнему молчанию.

Везде царил праздник…

От живописной суеты меня отделало всего лишь тонкое стекло, но оно казалось мне неприступной стеной, тяжелой и давящей. Было ощущение, что воздух сжимал меня в своих крепких тисках, неистово царапая душу.

Каждый вдох отдавался болью иядовитой горечью воспоминаний…

Мама… Любимая мама…

Сейчас она смотрела на меня из-под рамки фото, такая красивая, веселая, полнаяжизни. Такой, я ее и запомнила.

Ее теплый взгляд, всегда согревала меня, а сейчас лишь вызывала поток горьких слез, омывающих мое израненное сердце.

Я сильнее прижала рамку к груди, слыша, как трещит хрупкое стекло. Плевать. Боль внутри гораздо страшнее разбитой фоторамки.

пытаясь впитать в себя

Задорная мелодия моего мобильного вырвала из пучины горя, напоминая, что реальный мир никуда не исчез.

У меня не было желания с кем-либо разговаривать в данную минуту. Мне не нужно чужое сожаление – достаточно своего собственного. Этот день я всегда проводила ОДНА.

- Привет, любимая. Я понимаю, что не должен был звонить, но я не смог сдержаться. Хотелось услышать твой голос, - сверх заботливый Эммет

- Уверена, что хочешь быть одна? – нотки волненияЭммета

По дороге на первый этаж взгляднепроизвольно натыкался на наши семейные фотографии, которыми мама «оживила» лестницу. Я усиленно старалась ни о чем не думать, не желая вызывать внеочередной поток слез, но снимки прошлого… НАШЕГО счастливого прошлого, врезались в самое сердце, сжимая его до размеров горошины.

Вот мама учила меня кататься на велосипеде, и я радостно крутила педалями, выкрикивая ее имя. Моя мордашка очень схожа с уточкой, что украшала!

На следующем фото мы с папой увлеченно держали удочки (у меня же это просто заостренная палка), завороженно глядя на воду. Пусть мы ничего и не словили, зато весело провели время. Втроем.

Дальше мама готовила праздничный торт на мое десятое день рождение. Ее светящиеся глаза предупреждали, чтобы я не лезла в крем своими умелыми ручками, которые уже застыли над заветной начинкой. Тогда я таки не удержалась - и самой первой испробовала мамин шедевр.

Мое первое Рождество, которое я не помнила, но имеланаглядное подтверждение того, что ель меня точно впечатлила. Здесь я была очень похожа на маму. Те же шоколадные кудряшки, тот же задорный носик.

А вот и наш общий снимок, сделанный на ярмарке лет пятьназад. Тогда мы, поддавшись порыву, купили светильник в виде тыквы, которыйдо сих пор валялся где-то в гараже и собирализвестковую пыль. Ставить его в комнате никто не решился, а выбросить – не поднялась рука.

Снимки были в хаотичном виде, поскольку мама твердила, что «по порядку может разместить любой дурак, а вот создать свою композицию - под силу единицам». И она, безусловно, входила в этот узкий круг.

Будучи учителем литературы, она

Половицы скрипели, жалобно и протяжно, угрожающе прогибаясь под каждым моим шагом. Звук очень напоминал Казалось, что кто-то забивал гвозди в мой собственный гроб. Дыхание пропадало, горло сдавливала горечь, а сердце билось мучительно медленно.

Финальная ступенька позади. Я ощущала, как капельки пота выступили на лбу От напряжения горло испустило громкий вздох облегчения. Слез не было, но боль от этого лишь углублялась.

Нужно двигаться.

Усталый взгляд устремила к двери, зна

Папа сидел там, где проходили последние три года его жизни - на темно-зеленом и уже наверняка раритетном диване. Это стало его пристанищем с того самого дня «икс». Небольшая ямка практически по центру дивана точно указывала, где папа любил«прохлаждать свои булки».

Бейсбол и канал Дискаверивносили в жизнь Чарли некое разнообразие. Кафе, кинотеатр и любые другие заведения, где люди обычно отдыхают и веселятся, больше не привлекали моего отца. Он стал затворником. И если раньше маме удавалось его растормошить и вовлечь в какое-нибудь совместное путешествие или прогулку, то теперь некому было это делать.

Я никогда не имела на него влияния. Между нами было молчаливое взаимопонимание, которое сейчас стало угрожающе немым. Послушная дочь и не более.

Казалось бы, горе должно было сплотить нас, но все было как раз наоборот. Каждый переживал его по-своему… и отдельно. Мы никогда не обсуждали эту тему, не делились своими чувствами и не плакались друг другу в жилетку. Каждый молчал о личном горе, изо дня в день разрушая себя изнутри.

Порой мне не хватало его поддержки, ободряющих слов и родительских объятий, но… подойти первой я не решалась. Со стороны отца тоже вроде бы не было попыток, так что приходилось довольствоваться сложившимся положением вещей. Я знала, что маме бы это не понравилось, но… она уже не сможет дать свой мудрый совет, не сможет найти нужные слова, не сможет сделать из нас полноценную семью. Без Рене не было семьи, были двое под одной крышей.

каждый жил своей жизнью. Мы больше походили на старых знакомых, чем на отца и дочь.

Глава 3.

Мне показалось, что он меня ударил (оскорбление)

Восточные ковры нежными островами лежали на мраморном полу. Здесь было просторно и тихо, как в соборе.

Я обреченно дергала связанными руками, раздирая запястья в кровь, уже даже не видя конечной цели. Просто, наверное, мои инстинкты барахтались вместо моего разума, который медленно, но верно капитулировал и готовился к смерти.

Похолодев от его слов, я замерла в отвращении. Мне захотелось плюнуть в это ухмыляющееся лицо, расцарапать глаза, ударить по яйцам, что-нибудь, что сотрет его дьявольскую ухмылку.

Освещение давала голая электрическая лампочка, ввернутая в патрон над дверью

Продираясь сквозь мое моральное оцепенение и бешеный страх, я судорожно соображала, что можно еще сделать, как можно убежать или найти выход из моего положения, но так ничегобольше в голову не приходило…

Запястья были сбиты в кровь, теперь каждое малейшее движение отзывалось резкой болью, и я прекратила попытки освободиться от веревок, тупо глядя перед собой.

он выплевывал последние слова с бешеной злостью

злость стала холодной и хрупкой как стекло

звенящий голос(злость)

улыбка Аро была опасной и вкрадчивой, как шакалий оскал

После всех отчаянных попыток и мыслей моим сознанием завладело странное оцепенение. Паники больше не было. Я находилась в каком-то странном моральном вакууме, словно видела себя со стороны. Вспоминая лучшие моменты своей жизни, я уже не ощущала по-настоящему сильных эмоций, все было словно как про другого, незнакомого мне человека.

Мне становилось безразлично, что происходит и как происходит. Затылок тянуло нестерпимой болью, и темнота сковывала мое сознание. Я пыталась сражаться с моим погружающимся в анабиоз разумом, но, в конечном итоге, совершенно сдалась.

Ветер налетел на меня с такой силой, что у меня перехватило дух. Как только я пересекла поляну, замерзшие капли начали жалить меня в лицо.

Запас моей жизненной энергии иссяк, не говоря уже о времени

Часть ІІ. Забытье.

Заступ=лопата

Руки Эдварда слегка дрожали, вены выступали у него на лбу, на шее, на руках, пот катился с него градом и капал с его напряженного тела на землю

Я забралась на диван, подогнув под себя ноги

Дверь заскрипела проржавевшими петлями

В деревянной колоде, которую, очевидно, использовали для колки дров, торчал топор

Эдвард стоял на крыльце, приложив руки рупором ко рту

Широкая белозубая улыбка на загорелом лице, растрепанные ветром медные волосы, икроножные мышцы тверды, как бейсбольные мячи. Рельефная мускулатура рук. Плоский живот, похожий на стиральную доску. Ни дать ни взять Давид работы Микеланджело.

Низкие тучи, окутавшие вершины деревьев, создавали впечатление ранних и жутковатых сумерек

День стоял лучше не придумать. Облака розовели на солнце, а улицы серебрились, радуясь его щедрости.

Воздух был горячим, сухим и пыльным, но он не был пропитан дизельными или бензиновыми выхлопами – автострада была очень далеко отсюда, словно в другой вселенной

Божественный запах кофе и поджаренного бекона

Она ждала меня с радостным видом

Слезы текли из уголков плотно сжатых век, струились по вискам и пропадали в волосах.

Эдвард вскинул обе руки в знак того, что сдается.

Он мученически закатил глаза.

Я смущенно пожала плечами

Ощутив на себе его упорный взгляд, я заставила себя поднять глаза

Он выжидал несколько мгновений, оптом в два широких шага сократил расстояние между ними

Живописная средневековая деревушка, сохранившая колдовское очарование древности

Он приветствовал меня улыбкой и легким пожатием руки

На миг, равный вечности, мы застыли в молчании

Он стоял неподвижно, как статуя из тикового дерева

Отрывок из пролога:

Имя Кейт, старанно подобранное для меня Эдвардом, не вызывало никаких чувств. Так, колыхание воздуха, на которое желательно отзываться. Не более… Можно было бы выдумать историю жизни некой КЕЙТ и придерживаться ее, но… Разве это была бы жизнь? Моя жизнь?

Я не могла избавиться от противного чувства порочности, грязи… на себе, в себе, повсюду. Каждый раз, оказываясь в проржавевшей чугунной ванной, я растирала кожу до крови, чтобы смыть, стереть это чувство, обрести новое тело, если душу уже не вернуть. Я самозабвенно молила небеса, чтобы произошло чудо, чтобы настал новый день, и благословенный свет очистил мое сознание, заполнил каждую мою зараженную клетку и излечил меня. Вернул желание жить, двигаться, думать. Но все тщетно.

Даже небеса утратили ко мне всякий интерес…

Я наблюдала, как пламя пожирает полено, подброшенное Эдвардом, до тех пор, пока почерневший конец не отломался и не упал в угли. Завороженно я продолжала наблюдать, найдя себе занятие получше, чем копание в собственной голове. Обугленный конец полена раскалился докрасна. Потом вдруг снова вспыхнул и запылал. Все, свое предназначение он выполнил. Другой дороги у него не было. Он был создан, чтобы в свое время его спил охотник, вроде Эдварда, расколол и бросил в огонь. Даже у мертвого полена была судьба, некое предназначение. Думать о моем факте присутствия здесь и сейчас в столь пустом состоянии, как об одном из поворотов судьбы, я не желала. Разве я могла заслужить ТАКОЕ?

Могла?

Хм, еще один вопрос, который так и останется без ответа.

Тяжело вздохнув, я повернулась лицом к Эдварду.

Мужчина задумчиво смотрел прямо перед собой, расположив сильные руки по обе стороны от себя. Его загоревшее лицо в свете камина казалось золотистым и не реально великолепным. Бронзовые локоны, часто выгорающие на солнце, сейчас отливали янтарным светом и, казалось, что даже они тянулись к теплу. Прямой аристократический нос. Ярких малахитовые глаза отражали танец языков пламени, поглощая его мощь собственной силой духа. Губы были плотно сжаты, скулы сведены. Очень правильные и красивые черты лица, уникальность которых так тонко подчеркивало колыхающееся пламя.

Хоть я и чувствовала себя овощем, очевидную красоту я не могла отрицать.

Он дышал равномерно, временами совершая глубокие вдохи и едва слышные выдохи. Он молчал, поскольку я молчала.

Эдвард крайне редко заводил разговор первым. Исключением были дни, когда моего лица касалось жалкое подобие улыбки, а щеки приобретали естественный розовый оттенок. Например, как это было в тот день, когда Эдвард играл с Сэмом, и тот забавно двигался, извивался, строил гримасы, всячески выпрашивая апорт. Его игривость неким образом отразилась и на мне. Или когда беззащитный зайка, случайно подошедший к нашему дому, был едва не пристрелен Эдвардом. И лишь мое легкое касание к его напряженной руке, и зайчик миленько себе поскакал дальше, сам не понимая, что был на волосок от смерти.

Сейчас не ТОТ день. Уже третьи сутки к ряду лил проливной дождь, принесший с собой непрерывный монотонный стук капель по крыше и лишая любой попытки высунуть нос наружу. Жуткая сырость проникла во все щели. Казалось, что ее яд проник под кожу, в нашу кровь и кости, глубоко засаживая свои мерзкие когти.

Я поежилась, сильнее сжимаясь в кресло.

Эдвард не реагировал на мой пристальный взгляд. Или не желал подавать виду. Ну, значит, так тому и быть.

Невидящим взглядом я обвела комнату. Пылающий камин, серые стены, неприметные картины и сырой воздух. Тонкая струйка горячего пара блеклой(туманной) лентой вилась в тяжелом(сыром) воздухе, медленно растворяясь во влаге.

Осторожно освободив руки из-под одеяла, я захватила чашку и блаженно обхватила ее ладонями, которые тут же стало приятно покалывать. Если я могу чувствовать тепло, значит еще не все потеряно?

Вдох и губы тянутся к горячему напитку…

Растворившись в сладостном чаепитии, я не заметила, как чашка опустела, а Сэм устроился поближе к камину, тихо посапывая.

Взглянув на пустое дно, я горько вздохнула, то ли из-за незаметно опустевшей чашки, то ли от ощущения вновь покидающего меня тепла.

Настороженным взглядом я оценила рядом сидящую фигуру Эдварда. Практически без изменений, только губы слегка расслабились и руки свободно лежали на коленях. Его лицо было нечитаемым, но я точно знала, что он мне не откажет. Оставалась одна маленькая проблемка… нужно лишь попросить. Открыть рот и заговорить. Тишина тоже порой угнетала, а синхронное звучание камина и дождя вообще играло опасную игру на нервах…

Тем более, когда я слушала его голос, сердце оживало и даже совершало пару ошеломительных прыжков. Почему так? Меня не волновало. Но изредка я позволяла себе такую роскошь…

Нервно сглотнув, я поставила чашку на стол и тут же спрятала трясущиеся руки под плед, не желая выдавать свое волнение.

- Эдвард, можно еще чаю? – сдавленным голосом спросила я, робко пожимая плечами.

Мужчина повернул голову и окинул меня изумленным взглядом:

- Да, Кейт, сколько пожелаешь, - его мягкий голос проник под кожу, в каждую клеточку моего тела, смешиваясь с кровью. На мгновение мне даже показалось, что мое сердце стало биться в такт его дыхания.

Чушь!

Но внутри все же потеплело, словно прочный лед начинал таять и двигаться в новом для него течении.

Я молча проводила его взглядом, слушая, как мое сердце подскакивало от его шагов.

Через пару минут, Эдварл вернулся с новой чашкой чая и светлым лицом. Я даже заметила слабую улыбку, подчеркивающую его милые ямочки.

Я понимаю, чем была вызвана эта перемена, и понимала, что в первую очередь, я ДОЛЖНА это делать для него. Для того, кто ждал от меня знака, первого шага, протянутой руки… Всего чего угодно, только бы искреннего и живого!

Я благодарно взяла из его рук чашку и тут же прильнула к ней, закрываясь от странных мыслей.

Но момент настал. Перемена пришла, и как бы я не старалась вернуться в свой прежний кокон, ничего не выходило. Первый шаг был сделан. Мною. Эдвард тут же ответил на него, радуясь, как ребенок. Теперь… меня что-то подталкивало идти дальше. Я не понимала откуда этот порыв, но все же обрадовалась первой ответной реакции моего организма на внешний раздражитель и решила рискнуть.

- И… почитай мне что-нибудь… Из классики, - тихо прошептала я, пряча за волосами растерянный взгляд.

Я не видела Эдварда, но услышала его облегченный вздох. Он исчез на втором этаже, где хранились книги, и спустя мгновение уже спускался с занятыми руками. Книги, много книг.

Он присел в кресло, подвигая его ближе ко мне и, разложив книги на столике, стал показывать мне каждую, ожидая вне гласного одобрения.

Я выбрала Шекспира из-за неприглядности обложки, чем-то напоминающей мне мое разбитое состояние.

Эдвард удовлетворенно откинулся в кресле и с сияющими глазами окунулся в мир грез, изредка бросая на меня восторженные взгляды, значение которых я не бралась расшифровывать.