Грязь и мироздание 7 страница

***

Корни скуки не в физиологии (дарвинизм летит к чертям! ): она не причиняет ни боли, ни удовольствия, а лежит где-то по ту сторону динамичных ощущений - её происхождение исключительно метафизическое. Приходя к нам как неожиданный удар по той детской наивности и мнимой жажде деятельности, благодаря которым мы появляемся на свет, скука гораздо больше приближает нас к просветлению, нежели меланхолия. Если при ипохондрии мы терзаемся, испытывая на собственном организме экклезиастовскую истину " всё прах и тщет", то в случае укореневшийся в нас обломовщины, она вызывает лишь зевоту.

***

Ницше и пессимизм. Поклоняясь пессимизму как какому-нибудь Богу не одно десятилетие, и последующее в нём разочарование, а затем и полное неприятие всех ценностец этой пропасти всевозможных идей, человек в скором времени сходит с ума. Исток пессимизма лежит отнюдь не в ненависти к миру, а в тайном желании его полюбить. Их клевета - не проклятие обессиленных (как полагал Ницше), а вполне законное требование предъявить им реальность целиком и полностью хотя бы на секунду, учитывая, что всю сознательную жизнь они были её лишены.

***

Отчаянный вопль, обращённый к Богу каким-нибудь безумцем, должно быть, звучал бы примерно так: " Идеальное место - там, где не осознаётся время! Если задумываешь создать подобие Рая, и пусть к нему не пристало это маленькое требование в виде вечности, то хотя бы не надо давать возможность это знать! ". Что такое ощущение времени, как не жестокая выходка его творца?

***

То что роженица корчится в боли, вываливая на свет отходы физиологии, странным и неприятным образом подвергающихся эволюции (несомненно, не без помощи Дьявола), говорит за самое себя: механизм развития зародышей - настолько многоуровневый, что он просто невозможен без гаммы всевозможных ощущений, среди которых должна установится одна преобладающая, дабы погасить доутробный хаос, как оставшийся нам в наследство рудимент; состояние матери во время родов, этого антиоргазма, здесь - определяющее. Страдание возможно лишь в сложноступенчатом организме: разве можно представить себе фекалию, обременённую фактом наличия у себя бытия?

***

Повсюду таскать с собой прошлое (даже во сне), и уставать от этого постоянного груза, не имея никакой возможности взять какой-нибудь другой. Однажды познанные ароматы не-рождения притупляют все остальные. Этот послеутробный вздох.

***

Если бы вздохи умели разговаривать, то у стариков они звучали бы примерно так: " Скорей бы умереть". У так называемых " молодых стариков" всё иначе: внутренние противоречия настолько обезвожили жизненный сок их с виду здорового организма, что захватили и, к несчастью, поломали им кнопку незамедлительного самоуничтожения (этот экзотический атрибут сознания). За отсутствием перспективы снова вступить в ряды живых, предчувствуя длительную агонию, они вынуждены её чинить лишь в передозе редких разочарований, дабы обрести если не животный рай, где конвульсирует большинство людей, то хотя бы нирвану, как место для переутомлённого животного, претендующего на ангельский чин.

***

Она так любила сигареты, что когда после 30-летней дружбы с ними, в её легких засел рак (иначе говоря - принятие никотином физической формы), она практически перестала есть, стремительно сбрасывая вес, как будто он - ненужный балласт. А дым выпускала, даже когда на её лице стала играть полубезумная улыбка, этот предвестник скорой смерти, каковая и наступила через два дня после появления сего феномена на её глазах (по-настоящему улыбаются только глаза), как будто говорящих, что воля к жизни у ней давно сведена на нет, а то и ниже. В следующие два дня у ней отказала память: она не узнавала даже родного сына. Но так и должно быть после вмешательства потустороннего, нашёптывающего тайну мироздания, а тайна тут только одна - после смерти конец всему.

Минута переживания личного апокалипсиса способна вызвать его и наяву.

***

Большие города немыслимы без груды тухлых физиономий, т. к. за пределами необходимого всегда найдётся просроченный продукт.

***

В индийской философии дыханию уделяется много внимания. Оно рассматривается там как основа жизни и по нему всегда можно определить сопричастность тел к бытию.

Болезнь приковывает к материи, заставляя невольно ощущать её на себе. Кашель, выхаркивание воздуха из-за его избытка. Любой умирающий весь пропитан небытием, но не есть ли оно что-либо иное, как не высшая жажда жизни, жизни бессознательной? Поминутно кашляющий чахоточник содержит в себе больше истины, чем любой ни о чём весть разглагольствующий болтун - и это несмотря на то, что оба " выдыхают".

***

Природа жестоко мстит тем, кто пытается обойти её окольными путями, обращаясь к мистике из-за страданий и скуки, а через неё и к самому Богу. Только отринув творца после того, как он был испытан нами по полной, до посинения, не оставив в наследие ничего, кроме чувства пошлости, мы наконец приходим к той нескончаемой бездне, на поиск которой нас сподвигло желание вечности, - мы приходим к себе. Бесконечное копание в своём " я" не нёсет в себе ничего, кроме бессмыслицы, сопровждаемой открытием страшных истин. Мы так увязли в этом процессе, что он в один момент становится самостоятельным, и продолжает действовать помимо нашей воли, не обращая никакого внимания на наше крайнее недовольство жвачкой, которую мы не способны ни выплюнуть, ни проглотить, ибо это действие предполагает новую пропасть, и некий устоявшийся голос подсказывает нам, что заглядывать дальше не стоит - и вовсе не потому, что мы страшимся двинуться умом, но из банального повседневного опыта: теперь то мы знаем, что, какой бы возвышенный источник нам не открылся, скука, этот мятежник затянувшейся апатии, окутает и его своим непроходящим величием.

***

Наиболее интересны как раз скучающие люди: приятно видеть пресытившегося человека, плюющего свысока на все блага мира - неотъемлемых идолов тешащихся насекомых и черни. Человек скучающий - физиолог поневоле и всё, что ему нужно для продления этого состояния, ставящего его на одну доску с Богом, относится к области телесных потребностей. Всем же остальным он не бывает по-настоящему занят, в конечном счёте упразднив и культуру и " саморазвитие".

***

Понимание смерти как блага приходит к нам лишь в тех случаях, когда жизнь успела что-то кардинально в нас поменять, а именно - природу небытия. Когда тело становится обузой с кучей болячек и сонмом нервных расстройств, от него желательно поскорее избавиться - так повелевает нам демонический глас. Но как быть с вековечной тоской, тем и примечательной, что первое и последнее страдание в ней связано с рождением, как с чем-то нежелательным, причём, когда это ощущение только усиливается из года в год, одаривая такими восторгами, что, рядом с ними, пожалуй, не сравнится ни один экстаз?

***

Первоначально природа мистики гнездилась в чувстве удивления. Тогда были созданы Упанишады и Веды - текста, так и сыплющие ступором перед сверхъестественным. Нацеленные на будущую жизнь, они возвещают совсем иные миры, и далеко не от отвращения к нашей планете (как это потом сделает христианство), но как будто уловив тайную суть всех переживаний, отличных от вековечного покоя, который буддисты ищут в медитациях.

***

Сугубо созерцательный образ жизни возможен либо в импотенции, либо в небольших перерывах между оргазмами.

***

Толчок к самоубийству без истребления тела: живо представить, что тебя нет, никогда не было и не будет. Любую привязанность рассматривать как собачье свойство. Взрастить в себе нереальность последней степени, позволив своему телу и его болезням жить своей жизнью; отделить их намерения от интересов пустоты, заинтересованной лишь в себе; вневременная протяженность; способность охватить любые сферы, оставаясь к ним безучастным с внешней стороны; удовлетворившись простым желанием продлить собственную агонию, остаться абсолютно равнодушным к спасению и падениям; сон в отношении ко всему ненужному (а таковое почти всё). Рассматривать наивность как порок, надежду - как выход из равновесия с неизбежным крушением, утилитарность - как страх увидеть сущность вещей, чувства - как желание организма самоутвердиться во времени, призрачность - как временной транс. Забыть о времени, как о чём-то существующем, специально игнорировать его; пойти дальше солипсизма заявив что ничего нет, включая и своего " я"; не отрицать, не утверждать, ничего не делать, просто не быть, даже если ты есть. Упразднив самоконтроль над отягчающими явлениями, упраздняются и те сферы, ранее его требовавшие - они начинают течь сами по себе, не оказывая на нас более никакого влияния.

***

Обморок, вопль добытийственного хаоса.

***

Юмор - вот наша единственная нормальная реакция на нелепое умопомрачение Бога, когда он создавал этот мир. Но шутка ли, когда ком плоти (новорождённый) начинает орать как резаный, словно его душу только что препарировали и переиначили в этот предмет тысячелетних возмущений, называемого телом?

***

Изначальная жестокость нашей природы кроется в желании крови смотреть на себя, опьяняясь своим видом. Вид мёртвого вызывает двойственный эффект: с одной стороны - недоумение при виде как становление завершилось, ощущение, что смысл был вовсе не в становлении (наслаждении самим процессом), а в его прекращении; с другой - ликование немного расширившегося одиночества, когда чужая равносильная воля больше не пошатывает наши устои и мнения.

***

Все предметы внушают чувство тайной недоговорённости, потому что молчат. Отсюда неудивительно, что человеку чужда идея тайны.

***

Небытие живет не только в нашей памяти, но и помимо неё, питая и переваривая самого себя так громко, что мы слышим сначала его отголоски, а затем и видим его превосходство и преимущество над всем внешним, развернутого в этом свете как желудок небытия. Отсюда: любое питание иллюзорно, идея физического бессмертия за счёт него отпадает.

***

Бодрствуя ночью, можно физически ощутить отсутствие дневного хаоса мыслей. Одиночество среди людей - это столкновение четырех стен с лбами двуногих.

***

Ну как узнать и запомнить своё истинное " я", если каждый день меняешь маски и убеждения, причём, вне зависимости от того, пребываешь ты в уединении или нет?

***

Пока планета терпит человека, дышать ей приходится одними несчастьями.

***

Чтобы оставаться человеком, приходится противостоять всему и вся, что движет другими.

***

Ещё Меланд считал, что Боги давно покинули стариков. Дожить до глубокой старости – значит оборвать все нити к спасению.

***

Люди размножаются так же, как пьют и едят. И, подобно тому, как в результате поглощения пищи или напитков соответственно выделяется кал и моча, также и человек - появляется как отход удовлетворенной потребности. Его зачатие и его рождение сопровождается теми же органами чувств, откуда стекает моча и всякая слизь. Тела получили разрядку, а платой за это явилась болезнетворная беременность и смертельно опасные роды. Многие женщины из-за них умирают, а чтобы принять роды самостоятельно, необходимы определённые навыки и умения. Всё это говорит о некоей искусственной надслойке и неестественности данного предприятия. Невольно видится прямая связь секса со смертью, ведь в сути, если ничего не предпринимать в попытке продолжить беременность в виде принятия родов, а за ним и " удачного рождения", несостоявшаяся мать погибнет вместе со своим внутриутробным чадом. Всё это было бы не так важно, если б не один важный фактор: ребёнок, пребывая в утробе, после рождения ничего не помнит об этом своем состоянии. С возрастом, чем дальше человек удаляется от обстановки некогда царившего комфорта, тем больше теряется память о неизведанном - она плавно перетекает в ностальгию. Ненадолго явившееся ему детство отдаёт лишь отголоском того блаженства, в котором он пребывал находясь внутри матери, то, в свою очередь, - пребыванием в небытие, существующем ещё до всякого зачатия.

Я нахожусь по ту сторону глазницы бога.

***

Отчаяние? - всего лишь фанфаронство, позерство органов.

***

Оживать можно лишь в сатанинском смысле.

***

Нет, решительно: спать больше 6 часов - вещь возмутимая. Как только сон начинать занимать 1/3 нашей деятельности, это сильно сказывается на ней, она становится такой же замедленной, как и реакции в организме во время сна, как бы являясь его продолжением.

***

В молодости, особенно если она сопровождается процветанием нигилизма, читая Достоевского, невольно становишься как его герои-эпилептики: тебя начинает дергать, силы земли как будто больше не удерживают. Опасность верёвки и искушение петлёй.

***

Покончить с собой может только тот, кто не способен к покаянию из-за ощущения своей ангельской природы. Такой человек ведёт себя так, будто мир ему что-то задолжал. Он стоит рядом (или даже сливается) с жестокостью и амбициями, которые при желании мог бы направить на покорение себе подобных, преследуя эгоистические цели.

***

Вся прелесть экстазов (в т. ч. музыкальных) - в том, что они никогда не повторяются.

***

По-настоящему литература меня интересует только тогда, когда я отхожу и отвыкаю от мира музыки. С беллетристикой всё ясно, но вот с музыкой… Никогда не подберу подходящих слов, дабы описать ту реальность, куда я иногда попадаю по её милости.

***

Судя по тому, сколько я поглощаю пищи, в прошлой жизни мне пришлось изрядно поголодать.

***

Дошли до того, что на алкаша смотрят как на чужеземца, а ведь пьёт он лишь для того, чтобы сохранить свой человеческий облик.

***

Нас бы рвало каждый раз, если б мы могли видеть процесс пищеварения изнутри.

***

Голод - наглое требование материи для поддержания другой её не менее наглой формы.

***

Желания, всевозможные искушения призваны бороться с застоем тела, его ленью, с годами переливаемой в кровь. Так будем же поддерживать их искусственно, откажемся от донорства скуки, коль скоро природа отвратила от нас свой взор!

***

Тот, кто не терзается муками ненависти или любви, по праву заслуживает нашего порицания: разве можно спокойно наблюдать за зевающей рожей нашего ближнего, если сам задыхаешься в неистовых конвульсиях этих взрывных чувств?

***

От любви до тоски один шаг - ненависть следует после.

***

Умом я всецело принимаю мудрость даосизма, но проблема в том, что моё тело противится ей. Измождённое длительной болезнью - скукой, оно страшится не столько монотонности, сколько сознания этой монотонности.

***

О чём можно говорить кроме скуки, когда всецело ей поглощён? В то время как другие средства, даже музыка, уже от неё не спасают, единственный способ хоть на мгновение отделаться от этого навязчивого гостя - превратить его в объект научных исследований.

***

Музыка, слишком личная, не отмеченная печатью современности, невольно отдаёт тоской. Никому, кроме её автора, она не доставляет столько боли, как в момент её создания.

***

Как существа падшие, но сохранившие память о рае, мы можем любить только ангелов, подпорченных также как мы, подверженных тем же порокам, но такое взаимопонимание обходится нам дорого - мы тем больше ненавидим человека, чем более он походит на нас самих.

***

Потеря сна - это звёзды, застывшие в меланхолии отупения.

***

Прекрасное больше не трогает наши сердца: навсегда пресытившимся, им уже никогда не изведать новизну уникального.

***

Постмодернизм, последний вздох стиля: падение классики в подобную вульгарность было необратимым, но закономерным явлением.

***

Города, где уже давно никто ничего не читает, отдают первобытным варварством, а это - необходимое условие для поддержки духа в бодрости. В библиотеках царит безмятежность нирваны: половые наваждения в ней немыслимы, а работа ума там торжествует на могиле плоти. В цивилизации чем меньше борделей и чем больше интеллигенции, тем сильнее степень её упадка.

***

Бесшабашность - хорошо. Но стоит ли потом удивляться окончательной потери рассудка, если к тому всё и шло?

***

Я мог бы создать целую вселенную романа, и утонуть в её героях подобно тому как сумасшедший растворяется в своём безумии. Только зачем это делать, когда есть миры Достоевского?..

***

То ли из-за тоски по пуле, то ли вступая на путь эпилепсии, мозг строит планы и проекты, несовместимые с желанием тела облюбовать себе кровать в качестве доступа к Абсолюту.

***

Вот список трёх самых изматывающих вещей: бессонница, мастурбация и туберкулёз.

***

Ошибочно полагать, будто мы привязаны к своей личности больше, чем к телу: во сне она стирается так же, как и в половом акте или при слиянии с толпой.

Выдумывать круговорот рождений и будущую жизнь, лелеять мнимую надежду к упорному сохранению " души" можно только в периоды, предшествующие всеохватному отвращению, в первую очередь - к своему " я".

***

Я не был бы так склонен к насилию и не проявлял бы к нему такой интерес, если б не навязчивая идея, ставшая таковой из-за её нереализованности.

***

Что бы сказал червь своему собрату, человеку, если б мог говорить? А имей он сознание, не возомнил бы себя однажды каким-нибудь сверхчервём?

***

Чтобы философия могла сочетаться с женщинами и вином, она не должна быть " углубленной".

***

Когда мы любим, то изменяем своим привычкам: мы неспособны на это чувство, если последние - наше всё.

***

Внезапно на меня нахлынула меланхолия: её настойчивость подавила весь мой центр тяжести, расплескав его по периферии конечностей, вознеся прострацию в ранг единственного восприятия, сведя на нет все остатки моего поползновения к деятельности. Если я еще и могу ползать, то только в пространстве своих внутренних надежд.

***

Нельзя избежать поэзии ни в разговорах, ни в рассуждениях. Но стоит ли из-за этого лепить из неё абсолют? Что есть поэзия, как не тяга к утопиям?

***

Человек, излечившийся от душевной болезни, шутит от этого уже далеко не невинного органа: искалеченный мистическими поползновениями, анекдот заместо молитвы - таков его удел.

***

За 20 веков (а может и раньше) Бог стал всего лишь отработанным отходом и это неудивительно: жевать один и тот же продукт, находить в нём усладу, когда он уже давно прогнил насквозь, может лишь какой-нибудь мазохист с извращёнными вкусами или вконец помешанный.

***

Душа это аппендицит тела. Возраст методично её оперирует, что и делает процесс ниспадения в грязь физиологии таким захватывающим.

***

Атеист это жёстко просчитавшийся математик. Подверженный проказе научного мышления, он никогда не поймет и не приобщится к религиозным экстазам, этим первородным судорогам вселенной, к оргазму творения, каковой всего раз в жизни испытывает мать, и который доступен мистику, подвергающему себя на еженощные бдения.

***

Ошибочно считать, что потребность в детях вытекает из нужды к самоутверждению. Самоутверждаются только за счёт других, здесь же прилагаются собственные силы не из самосохранения даже, а из стремления к обновлению своего " я". Это происходит так: сначала нам становится противным наше одиночество, затем и одиночество объекта нашей любви, далее под удар попадает плод, а там уже рядом старость, а с нею близится маразм (что есть маразм как не ежедневное купание в ванне презрения? Смотреть на всё и всех свысока, как на недоносков с подростковой психикой - вот оно, счастье старости! Увы, мы приходим к нему слишком поздно, чтобы было что менять из грехов нашей молодости. Оказавшись чересчур наивными, мы поверили в иллюзию жизни, чтобы, в конечном счете, всё равно в ней разочароваться (ну кто из одряхлевших стариков, отстоящих от смерти на мизинец, отважится утверждать, что его жизнь, это мгновение, пролетевшее и без намёка на реальность, прожито не зря, и что он топтал землю не для того, чтоб быть когда-нибудь загнанным в неё под тяжелым напором материи? )).

***

Вдохновение бесовской природы - перед его порывами трезвомыслие бессильно.

***

Никакие диеты не спасают перед лицом бесперебойного режима, сопровождающегося бессонницей. В тело будто вселяется бес, предававшийся аскезе питания не один месяц, чтобы за раз израсходовать себя, устроить самосожжение на костре из обильных продуктов.

***

Необязательно непосредственно внедряться в вещи, чтобы обозреть их суть.

***

Нам не дано полностью понять несчастья другого - что толку выставлять их напоказ, если даже при тщательно описанной агонии, под конец чужого монолога, желавшего сокрушить нас, сломить наш дух, разделить с её обладателем скорбь, мы всё равно засыпаем?

***

Сигарета за сигаретой - то же самое и с любовью: перерывами я вдыхаю её ароматы, и самый первый затяг всегда отдает прежней новизной, но с последующими он ослабевает, а в итоге догорает дотла, оставляя лишь пепел, но и он на мне не задерживается надолго - я тут же стряхиваю его, а единственное, что после этого остается, - вздыхать о былом величии любви, испытывать ностальгию по прелести её вкуса, канувшем в далёкое прошлое, которое стало доступным только в памяти. Но со временем исчезнет и эта коробка, хранящая воспоминания: она послужит завтраком или ужином для червей, равнодушных ко всему, кроме нашей плоти и, зная что эта их черта никогда не будет доступной мне при жизни, я зажигаю ещё одну.

***

Этот мир уже давно стер с моего лица улыбку и смех, оставив в наследие лишь ухмылку - достояние тех, кто памятуя о подлинном Рае, не предается здешним иллюзиям, которыми поражено большинство. Иначе и быть не может: человечество это настоящий вирус, как и любой другой. Его поведение интересует только тех, кто уже успел выйти из ряда живых и мертвых, кто, провалившись в бездну тоски, остался наблюдать за агонией человечества, конец которого в скором будущем не заставит себя ждать.

***

Трудно признаться себе, что будь ты хоть самим господом, то так же отпочковался бы как он, дабы не быть в ничего не дающем одиночестве.

***

Пожалуй, это идеально когда человек не скучает наедине с собой, но испытывает нестерпимую тоску с себе подобными. Тогда он бежит в логово своей личности, к этой искорке и последней капли жизни, ещё не успевшей побывать под сапогом заразного общества. Он пока умеет искренно любить, но, увы, внешние обстоятельства заставляют его исходить скорее из формальности, а не индивидуальности, ибо правду (как и правду любви) и оригинальность ныне не выносит ни один человек, заранее принимая признания влюблённого за показания настоящего преступника, а чудак видится им в свете сбежавшей из зоопарка обезьяны. Установленные штампы ломают даже сильных духом, а пессимист это всегда тот, кто не умея измениться под ритм современности, избирает для себя право клеветничать и злобно смеяться над всем, что ему предлагают, без разбора. Поскольку дрянь чётко различима на фоне прекрасного, он уничтожает и этот фон, перерисовывая его в серые оттенки, поражая его своим хроническим бессилием, ибо в своей критике он не предлагает никаких альтернатив. Созидатель без акта созидания, разрушитель на словах, он оказывается личинкой, не пожелавшей расправить свои крылья вслед за собратьями. Он искренне полагает, что дошёл в своей неповторимости до предела, тогда как на самом деле он всего-навсего провалился в одну из бездн, и дрыгается в ней, не ведая ни полного уничтожения, ни подлинного спасения - вечная середина без конца и края. Растянутый во времени благодаря силе сомнения, такой человек никогда не сделает первый шаг, ибо заранее знает, что тот будет неуклюж, как у калеки, а за любой порыв ему придётся расплатиться последней оставшейся энергией - той самой, которую он то тратит как болтун, то бережёт как свою драгоценную невинность. " Завтра" ему всегда видится в свете апокалипсиса, что, в свою очередь, даёт ему сумрачную надежду, что однажды всё закончится, и тогда он будет восседать на троне, чтобы наяву увидеть то, что ранее ему было доступно только в грёзах… Привязан ко внешнему он более, чем кто-либо другой: не принимая ни мудрость даосизма, ни буддизм, заключающие в себе спокойствие и безмятежность в любых ситуациях, он будет вечно дёргаться по пустякам, раздувая их до глобальных размеров, при этом забывая, что душевные страдания – удел аристократов, а не черни, а все его конвульсии - не более, чем попытка выйти из невыносимой праздности, заполнившей и пропитавшей все его дни и бессонные ночи.

***

" Депрессия", " депрессняк" - всё это диагнозы для подростков, к тому же - нечто, что со временем рано или поздно проходит. Другое дело, тоска - вот настоящая болезнь, неличимая никакими лекарствами, на фоне которой плохие настроения покажутся одуванчиками, ибо в ней вообще отсутствует какая-либо грань между восприятием негативного и позитивного: это состояние отсутствия всего, включая и само отсутствие.

Корни тоски - метафизические: это чувство вечной оторванности от дома, постоянное ощущение того, что у тебя нет родины. Испытывая её, чувствуешь себя бесконечно отделённым, ибо точно знаешь, что твоя жизнь уже прошла до появления на свет, и возобновится только с наступлением смерти. Находясь в безграничной власти апатии, выход видишь лишь в немедленном самоистреблении, однако, проблема в том, что однажды предавшись чарам вселенского уныния, со временем ты отдал ей все свои лучшие годы, а вместе с ними и все силы, так необходимые для смелого решения расставаться с жизнью без тени печали.

Единственная же участь, доставшаяся тебе в наследство - безмерные страдания безо всякой возможности как-нибудь их прервать. Но ты в итоге расстаёшься с перспективой " счастья", поскольку с определённого момента не только начинаешь любить боль как таковую, но и ищешь её в самых разных ипостасях, становишься душевным мазохистом, а вся твоя скука - ничто иное, как внутренний дискомфорт, вызванный отсутствием сильных мучений.

***

Право на взаимную любовь обретают только цельные личности, достигнувшие пика своего развития и тем самым ставшие учителями человечества. Тот, кто еще находится в развитии, может любить, но надеяться ему по сути не на что. Иначе говоря: зрелый человек просто любит, подросток - требует, чтобы его любили. Экстремизм любви характерен для последних: она для них есть нечто, в чём они готовы полностью раствориться и, если надо, то и погибнуть.

Часто получается так, что власть захватывают равнодушные к этой власти. То же самое и с любовью: по какому-то неведомому закону тебя начинают любить, как только сам прекращаешь любые попытки вызвать ответную симпатию. Секрет прост как два пальца: хочешь, чтобы тебя любили, не люби вообще никого. Людям очень не нравится, если они видят, что весь твой мир зациклен на одном субъекте, а все другие вроде как забываются или воспринимаются как неважные, не имеющие к тебе никакого отношения. Если уж я полюбил одного человека, то полюбил и весь мир, ибо он для меня всем миром и явился. Всё остальное – декорации…

***

Бог мертв. Это значит: его также не было и в прошлом.

***

Я не много встречал по-настоящему злой музыки. " Чёрная анархия", кажется, сделалась популярной благодаря Рихарду Вагнеру, а дарк фолк, по некоторым свидетельствам, имел место уже в Древнем Китае.